Кацуки прекрасно знал, в какой момент он понял, что Очако должна стать его.

Ему не хотелось как-то называть свои чувства к этой мягкой и недисциплинированной девчонке. Но она каждый раз умудрялась приковать к себе взгляд какой-нибудь глупостью, красным от смущения лицом или пухлой круглой задницей, обтянутой в симпатичный супергеройский тесный комбинезон. Но все же так было не всегда.

Поначалу она показалась абсолютно никем. Очередной второстепенный жужжащий на заднем плане персонаж, который только и может, что раздражать словоблудием и откровенной глупостью. И он даже утвердился в своем убеждении, когда заметил, как она закорешилась с дурацким старостой и еще более дурацким Деку. Единственное, что зацепило взгляд Бакуго — так это милые румяные щечки и широкая улыбка, которая сияла на ее лице, даже когда было по глазам заметно, что она грустит. И это раздражало еще сильнее, доказывая ее фальшивость.

Но, к собственному великому удивлению, на Спортивном Фестивале Кацуки осознал, что был абсолютно неправ в ее сторону. Перед началом спарринга парень с нескрываемым удовольствием наблюдал за тем, как Очако волновалась, ее потные ладошки подрагивали, а грудь лихорадочно вздымалась, словно девчонка пыталась высосать вообще весь воздух на арене. И блондин ожидал, что одноклассница начнет повиноваться дебильным заметкам Деку — поэтому и остался в глухой обороне, всего лишь мелко отстреливаясь и не подпуская ее к своему телу. Первое, что обратило на себя внимание — ее попытка отвлечь его при помощи снятой спортивной куртки, брошенной в дымный эпицентр. Вторым было ее упорство — Бакуго был уверен, что измотал ее, ведь он знал, что она слабачка, но нет, с диким и животным упрямством Уравити продолжала свои попытки напасть на него. А когда выяснилось, что план девушки заключался не в том, чтобы коснуться одноклассника, а заставить его сильнее разрушить арену — парень был приятно удивлен, хоть и пришлось вложить все силы в финальный залп, чтобы разрушить все камни и бетонную крошку, кометным дождем устремившиеся на землю.

Именно с тех пор он осторожно поглядывал на это смешное и пухлощекое создание, не без доли издевки. Смотрел, как она пялилась на чертового Деку — и тогда в груди появлялся хоть и маленький, но свирепый зверь, который скорее напоминал тасманского дьявола своей яростью. И этот зверек каждый раз зубами и когтями драл что-то внутри, заставляя тяжко выдохнуть и раздраженно отвернуться. Но тогда еще Бакуго не был уверен на счет происходящих с ним изменений. Казалось, что он просто недостаточно уставал на тренировках или слишком мало выкладывался на теоретических занятиях, поэтому старался лечь спать пораньше, за что класс прозвал его старым дедом. Но вместо сна он до одури отжимался, и подтягивался на перекладине, пока не закружится голова.

Но все встало на свои места во время классной прогулки в парк на ханами в начале второго курса. В тот день они шли гулять не в форме UA, поэтому девчонки разоделись кто как мог: замстаросты не отличалась особой фантазией и надела белую блузу с рюшами и красную короткую юбку, лягуха была в своем идиотском зеленом комбинезоне, бабл-гам…ее одежду сложно было назвать какими-то определенными словами, просто потому что она практически сливалась со своим одеянием по цвету. А вот Урарака впервые за год заплела волосы в симпатичную замысловатую прическу, на ней было легкое летящее светлое платье, а на плечи наброшен школьный пиджак. Кацуки еле сдержался, чтобы не потерять челюсть в школьном автобусе, пока они ехали, но к моменту прибытия в парк, он кое-как смог найти в себе достаточно самообладания, чтобы нацепить на лицо самое ехидное выражение лица, а руки спрятал в спущенные ниже прежнего штаны.

И он не мог не заметить восхищенных взглядов Ииды и Киришимы в сторону одноклассницы, что раздражало еще сильнее и делало зверя в груди еще больше и злее.

— Ваааа…как красиво, Тсу! — чуть ли не пропищала Уравити и потащила подругу за руку по дорожке мимо Бакуго.

И тут же парень отметил хоть и сильный, но в то же время нежный аромат белых цветов, исходящий от шатенки. И он преследовал студента еще какое-то время, пока он плелся следом к месту пикника, этот аромат дурманил голову и манил. И именно в этот момент Кацуки решил для себя, что эта странная несерьезная девчонка станет его, рано или поздно. Ведь у них еще предстояло достаточно времени в одном классе.

Но, к величайшему его сожалению, он не мог никак переступить через себя и в открытую пойти напролом. Сколько раз он хотел ей сказать…только вот что? Что любит? Да он такое даже матери никогда не говорил, а тут так сразу. Нет, это казалось слишком поспешным и неискренним. Но тут же Дьявол новой порцией ревности давал понять, что Бакуго вновь серьезно ошибается.

Каччана дико бесила эта женская привычка есть на ночь что-то вкусное и вредное, и трещать за чашкой чая. И если на первом курсе он еще сдерживался и не ворчал по этому поводу, то на втором начал отыгрываться по полной. Припомнить неудачи на спаррингах и тренировках? Раз плюнуть. Отнять еду и уйти с ней к себе в комнату? Проще простого. И, конечно же, чаще всего доставалось именно Уравити за ее непомерную любовь к сахару и хоть и сладкую, но все же с каждым месяцем все сильнее округлявшуюся жопку, от которой мысленно так и хотелось откусить хотя бы кусок. И это сильное похотливое желание было с каждым разом все сложнее удержать, и каждое прямое взаимодействие превращалось в настоящую битву с самим собой.

И Бакуго продолжал бежать. Бежать от своих чувств и мыслей в изнуряющие тренировки и задания на очередной геройской практике, брал самые сложные упражнения и темы для работ на теоретических занятиях, после чего вновь пропадал на полигонах, отмахиваясь от всех холодным: «Недостаточно стараетесь, придурки».

Первая изменения в нем заметила мать, когда парень вернулся на летние каникулы 3 курса домой. Эта громкая и такая же сумбурная, как и Кацуки, женщина молча наблюдала за повзрослевшим и сильно притихшим сыном несколько дней, после чего вызвала на разговор.

— Кацуки, подойди-ка сюда! — громогласно рявкнула Мицуки, заваривая две чашки обжигающего чая.

— Ой, мать, чего тебе? — послышалось ленивое бурчание из гостиной, и на кухню ввалился растрепанный парень и плюхнулся на стул.

— Что-то ты тихий в эти каникулы. — блондинка поставила перед сыном дымящуюся ароматную чашку и присела напротив него. — Даже Киришиму игнорируешь, а он уже третий день тебе названивает.

— Да достал дерьмоголовый. У меня свои дела есть. — фыркнул Кацуки и взял в руки чашку. — Так к чему ты ведешь, э?

— Да так… — задумчиво ухмыльнулась женщина. — Просто не повторяй моего опыта. Когда я поняла, что мне нравится твой отец — я просто ему врезала промеж глаз при очередной встрече на работе.

— Тц, опять ты за свое! — наигранно зашипел студент, резко встал и вместе с напитком ушел в свою комнату, громко топая.

Однако, слова матери дошли до парня, и он крепко задумался над всем происходящим. Куда он бежал и зачем? Он так долго скрывался от такого очевидного и простого, но и в то же время крайне непривычного решения. Так стремился сблизиться, но и одновременно отталкивал Очако, и это мучило бессонницей и утренней слабостью, нарушением внимания и излишней раздражительностью.

И Бакуго был действительно готов к решительным действиям, когда он осенью вернулся в кампус, только вот Уравити сильно изменилась. Из звонкой весенней хохотушки она стала более тихой и задумчивой, а через неделю после начала занятий и вовсе начала куда-то пропадать до самого вечера, возвращаясь чуть растрепанной и с обязательным чуть кислым ароматом кофе. Ее карие глаза словно стали более светлыми, а щеки побледнели. И каждый раз, когда блондин собирался за ней проследить после занятий — хоть кто-нибудь, да обязательно мешал.

И вот однажды все же ему удалось незаметно посмотреть куда же она идет. Маршрут оказался совсем незамысловатым: небольшая уютная кофейня возле кампуса и одна и та же скамья в парке, где она раскладывала учебники и тетради, и занималась в полном одиночестве, попивая горький напиток. Главное, что бросилось в глаза юноше было то, что она не жевала сладости и практически не прикасалась к мобильному телефону, периодически разрывающемуся уведомлениями и звонками. Но чем дольше она сидела за учебником английского, тем сильнее она хмурилась, а в какой-то момент она отложила учебник, тяжело выдохнула и достала из кармана телефон.

— Бакуго-кун…может позвонить? — по губам прочитал парень, от чего тяжко выдохнул. — Нет-нет… — буркнула под нос себе Уравити и спрятала устройство обратно в пальто, после чего хлопнула себя по замерзшим щекам со всей силы. — Задание для Мика. Нужно сделать задание.

После увиденного, у Бакуго уже не осталось сомнений в чувствах девушки, а на следующий день вечером они сидели в той самой уютной кофейне, где Урарака брала раньше кофе, только в этот раз они уже сидели за столиком рядом, а Кацуки осторожно сжимал ее чуть влажную от волнения ладонь. И с каждыми новыми объятьями, разговорами обо всем и ни о чем, а впоследствии и поцелуями, румянец постепенно возвращался к девушке, вернулась искренняя лучезарная улыбка, а глаза засияли. Но это было вне школы — перед одноклассниками пара решила затаиться и не выпячивать напоказ их отношения, ведь это была драгоценность лишь для них двоих, и делиться с кем-то их счастьем казалось чем-то неправильным и пошлым.

Все эти странные, но в то же время приятные воспоминания вихрем пронеслись перед лицом юноши, пока он шел к двери комнаты Очако. В предпоследнюю мартовскую ночь третьего курса он хотел быть с ней, ведь на следующий день им предстояло съехать из кампуса и выйти в новую, взрослую жизнь. Короткий тихий стук в дверь — и буквально через полторы секунды на шее Кацуки повисла розовощекая шатенка, широко улыбаясь.

— Ну наконец-то! — выдохнула прямо в ухо девушка, на что Каччан лишь широко ухмыльнулся и губами прильнул к ее губам, как внезапно за их спинами послышалось шокированное:

— Ничего себе… — хором ахнули Мина, Киришима и Серо, на что Урарака лишь показала им язык и захлопнула дверь.

— Ну что, нас рассекретили. — хихикнула девушка и потянула Кацуки за собой к котацу. — Что делать будем?

— Ничего… — хрипло хихикнул Бакуго и сел на край кровати, внезапно серьезно и внимательно вглядываясь в круглое личико Очако. — Будешь жить со мной?