Цзян Чэн никогда не брал работу на дом.

Он говорил, что раз уж рыночная конкуренция заставляет его проводить с дебилами по восемь часов в день пять дней в неделю - причем код этих дебилов не выдерживает никакой критики и каждое код-ревью превращается в его личный, Цзян-Чэнов, кошмар, – то никто и ничто не заставит его обрекать себя на муки еще и в овер-тайм. Ожидаемо, менеджер Цзян Чэна был не в восторге. Ожидаемо, Цзян Чэну было фиолетово: как один из лучших в компании он мог позволить себе выбирать проекты. Максимум, на что его можно было развести, - сверхурочная работа перед релизом, при этом Цзян Чэн ясно давал понять, что акт милосердия - разовый и рассчитывать на него часто не стоит.

Вэй Ин работал совсем иначе.

Он частенько задерживался в офисе допоздна, поглощенный очередной идеей. Еще чаще - приносил домой рабочий ноутбук, устраивался в своем безумно дорогом эргономичном кресле (подарок Яньли-цзе, разумеется), заваривал крепчайший чай, включал приятную музыку и погружался в царство логики и алгоритмов. Не то чтобы Вэй Ин был совсем безбашенный альтруист, готовый впахивать за идею, - такой подход позволял ему заранее закрывать рабочие таски, а свободное время использовать для проектов на стороне.

Или для игры в настольный теннис, например.

В тот вечер, который никак не выделялся из ряда остальных рабочих вечеров, Вэй Ин многозадачил. То есть: дожевывал острую лапшу, чатился с Не Хуайсаном, который как раз укатил в отпуск к океану (правда, Вэй Ин считал, что невозможно быть в отпуске, если ты в принципе не работаешь, но Хуайсан стоял на своем) и рассеянно листал вкладку “новое” в любимом музыкальном приложении. Оно в свое время стало для Вэй Ина целой находкой: платформа размещала у себя только инди-исполнителей и за смешной ежемесячный взнос тут можно было найти настоящие музыкальные сокровища. Мусор тоже имелся в избытке, разумеется, но Вэй Ин всегда готов был идти на риск!

Он любил инди-группы: за ними не стояло крупных издательств, у них не было бюджета и спонсоров, и поэтому они выезжали на таланте и оригинальности. К тому же даже в самых трэшовых песнях было что-то трогательное, что-то настоящее. Что-то, давно утраченное глянцевыми знаменитостями.

В своих поисках тем вечером Вэй Ин сходу отмел несколько песен с первых нот, парочку сохранил в плей-лист и был, в общем, доволен уловом. Не Хуайсан написал ему, что собирается посетить отельный спа-салон и прислал фото умопомрачительного многоэтажного коктейля на фоне океана. Вэй Ин отправил в ответ мем с плачущим котиком и пожеланием захлебнуться в бассейне, чтобы соблюсти жизненный баланс плохого и хорошего. Хуайсан не ответил - видимо, расслаблялся под опытными руками массажистов, сволочь, - и Вэй Ин уже был готов переключиться на аккуратно подобранный рабочий плей-лист, когда его взгляд упал на группу с очередным абсурдным названием.

"Белый кролик". <footnote>“Белый Кролик” - реально существующий и очень популярный китайский бренд, который выпускает сладости (в частности, молочные ириски и молочный пломбир) </footnote>

Вэй Ин весело фыркнул: кажется, кулинарная тема в музыкальном мире была неисчерпаема! Ему встречались проекты, названные в честь супов, пельменей и разных сортов риса. В этом плане “Белый кролик” не был оригинален - разве что автор названия очень любил сладости.

Вэй Ин, который всегда держал в морозилке мороженое (на случай важных переговоров и просто для души), подобный подход одобрил и решил дать “Кролику” шанс.

Он тапнул на первую же песню, ожидая какой-нибудь андеграундной электронщины или трэшовой попсы, но, к огромному удивлению Вэй Ина, из колонок зазвучали нежные переливы гуциня. Ого! В последний раз Вэй Ин слушал гуцинь пару лет назад, когда Цзинь Цзысюань, недостойный муж великолепной Цзян Яньли, в качестве жеста доброй воли пригласил его и Цзян Чэна на большой гала-вечер, устроенный корпорацией Цзинь. Вэй Ин тогда завел парочку полезных знакомств и заодно наслушался речей Цзинь Гуаншаня на десять лет вперед. Небольшим облегчением была развлекательная программа, которой устроители разбавили речи, - видимо, чтобы гостей не придавило самолюбованием Цзиней окончательно. Одним из приглашенных артистов как раз и был музыкант, игравший на цине. Вэй Ин, обычно равнодушный к классике, тогда слушал его исполнение с большим удовольствием - но к тому моменту он был согласен на что угодно, будь то старинный гуцинь или вопли раненого носорога, если альтернативой являлся очередной тоскливый спич об успехах корпорации Цзинь.

Пока Вэй Ин удивлялся и вспоминал, “Белый кролик” добавил к гуциню элегантные гитарные рифы и навязчивое, но неожиданно уместное синтетическое “туц-туц”. Это было… так странно, так необычно и в то же время - так захватывающе! Вэй Ин как будто пробовал новое блюдо, приготовленное из самого странного сочетания ингредиентов, - и поначалу не мог понять, нравится ли ему, но с каждым новым кусочком втягивался все сильнее, пока не пришел в восторг.

“Главное теперь, - еще успел подумать Вэй Ин, - чтобы текст не испортил впечатление.”

А потом появился Он.

Голос.

И Вэй Ин пропал.

<center>***</center>

Работа в тот вечер так и не случилась: Вэй Ин нашел себя только через три часа и четыре нервные чашки кофе. На его телефон были залиты абсолютно все песни “Белого кролика”, доступные в сети, а на ноутбуке появилась не одна, а целых восемь папок, забитых фотографиями группы с таким дурацким названием и таким неземным солистом (Вэй Ин был уверен, что за созданием папок стояла какая-то логика, просто пока не мог объяснить ее самому себе).

Солист оказался неземным не только в звучании: Вэй Ин был очень продуктивен в эти три часа.

И вот что он обнаружил.

Во-первых, певца окружала непроницаемая завеса тайны: было абсолютно неизвестно, кто он и чем занимается вне группы. Фотографий в сети было предостаточно - вот только все они были с выступлений, даже фото из-за кулис отыскивались с трудом. Да что там, никто не знал хотя бы имен музыкантов! Вся группа выступала под псевдонимами, и вокалист называл себя Ханьгуан-цзюнь. “Господин, несущий свет”, ну надо же! Вэй Ин сполна оценил иронию: большинство текстов у «несущего свет» исполнителя опасно балансировали на грани между тонким эротизмом и откровенной вульгарностью.

Да, в основном песни были про секс.

Во-вторых, этот Ханьгуан-цзюнь был невероятно красив. Настолько красив, что это раздражало. По крайней мере, так Вэй Ин определил для себя то тяжелое, вязкое чувство, которое прочно поселилось внизу живота на исходе второго часа. Кто бы не испытывал раздражения! Вэй Ин был очень симпатичным, но даже у него хватало фоток с по-глупому открытым ртом или смешным выражением лица. А вот у Ханьгуан-цзюня, по-видимому, совсем не было совести: фотографий с каждого выступления были десятки, если не сотни, с разных ракурсов и разных расстояний, и среди них - ни одной неудачной. Ни одной!

Впрочем, если бы вокалист был ПРОСТО невероятно красив, Вэй Ин еще мог бы это пережить. Но Ханьгуан-Цзюнь был невероятно красив, А ТАКЖЕ обладал типажом небожителя, познавшего благодать: чистый, холодный, неприступный.

И вот этот строгий, четко очерченный рот на благородном, не отмеченном страстями лице открывался и очень подробно пел об удовольствии, которое дает любовникам слияние тел.

Это было совершенно безумно и создавало контраст, который, в свою очередь, делал безумным Вэй Ина.

Качество текста, многочисленные отсылки к классической литературе, тонкий символизм и нестандартные и яркие рифмы многократно ухудшали ситуацию.

(К тому же, голос был просто очень хорош).

Еще немного изучив вопрос, Вэй Ин с радостным удивлением обнаружил, что «Белый кролик» базируется в Шанхае. Мало того - довольно часто выступает на разных площадках.

Ближайший концерт был через неделю.

<center>***</center>

Семь дней спустя Вэй Ин оказался в месте, которое когда-то было складом, но потом перешло в новые руки и превратилось в ночной клуб. Хозяин не слишком заморачивался с реновациями, очевидно руководствуясь принципом “чем хуже - тем лучше”. На стенах виднелись отпечатки стоявших тут когда-то складских стеллажей, а на полу не было никакого покрытия - голый цемент. В одном конце зала расположилась потертая барная стойка, в другом - неожиданно крепкая и широкая сцена. Между ними были разбросаны столики, стулья и диванчики, явно приобретенные в разное время и на разных мебельных развалах. Барная карта предлагала пойло с названиями одно страшней другого, а подавалась вся эта роскошь в дешевых пластиковых стаканчиках ценой три юаня за сто штук.

- Отвратительно, - выразил общее мнение Не Хуайсан, только-только вернувшийся с морей, - какая мерзейшая дыра, господи боже. Вэй-сюн, как ты узнал об этом месте и почему мы не пришли сюда раньше?

Такого понятия как «бронь» в заведении в принципе не существовало, поэтому вся компания посчитала за благо, что успела втиснуться на многое повидавший и заляпанный подозрительными пятнами диван почти в самом конце зала: клуб был полон, и те, кто пришел сразу после них, уныло терлись у барной стойки, выдерживая поток людей, готовых рискнуть здоровьем ради коктейлей неизвестного состава, происхождения и последствий.

- Да уж... - мечтательно поддержала Мянь-Мянь, - не думала я, что такое возможно, но здесь почти так же гадостно, как в “C’s”... <footnote>"C’s" - реально существующий и один из самых известных дайв-баров Шанхая. Грязный, шумный и совершенно омерзительный, он абсолютно великолепен.</footnote>

- Почему мы больше туда не ходим? - застенчиво поинтересовался Вэнь Нин, и Цзян Чэн фыркнул в ответ.

- Я тебя умоляю, шляться по гадюшникам? Мы все взрослые люди, прилично зарабатываем. Пора привыкать к аперолям на крыше Ритца, а не хлебать непонятно что в говно-барах, - вопреки собственным словам, Цзян Чэн сделал большой глоток того, что отдаленно напоминало пинаколаду, и с отвращением поморщился, - я даже не вспомню, когда в последний раз был в “C’s”…

Два дня назад. Цзян Чэн был в “C’s” два дня назад. Вэй Ин знал это абсолютно точно, потому что в тот вечер они вышли с ежемесячного семейного обеда у Цзян Фэньмяня и госпожи Юй, посадили Цзян Яньли в такси и, не сговариваясь (то есть буквально не говоря друг другу ни слова), отправились в самый знаменитый дайв-бар Шанхая заливаться алкоголем.

Что поделать? Семейные обеды с госпожой Юй были абсолютно душераздирающими и давались младшему поколению тяжело. Цзян Яньли доставалось меньше всех: в конце концов, она уже была замужем и ждала первенца - но даже ей было сложно постоянно отвлекать Юй Цзыюань от Цзян Чэна и Вэй Ина, у которых, как назло, не было ни отношений, ни успешного бизнеса, ни медицинской карьеры, на худой конец.

Вэй Ин понятия не имел, почему госпожа Юй каждый месяц требовала его присутствия: Цзяны не завершили процедуру усыновления и официально он так и не стал полноправным членом семьи. Однако он и не думал возражать: во-первых, противиться госпоже Юй было себе дороже, а во-вторых, в глубине души Вэй Ин был рад, что его все равно считают вроде как своим.

Да и потом, не мог же он оставить Цзян Чэна одного!

И поэтому Вэй Ин послушно являлся на встречи и терпеливо переносил бесцеремонные расспросы, напоминания о том, кому именно он обязан малейшим успехом, и постоянные сомнения в собственном… всем.

В общем, при любых других обстоятельствах Вэй Ин обязательно прошелся бы по Цзян Чэну, его внезапно возникшему снобизму и провалах в памяти - прошелся бы исключительно из братской любви, конечно, - но в этот раз решил благородно забить. В конце концов, им обоим приходилось несладко на семейных встречах.

Между тем беседа шла дальше без его участия: от баров разговор ожидаемо перетек на работу. Вэнь Цин подробно рассказывала об увлекательной операции на кишечнике, которую она провела днем. Цзян Чэн бледнел, Вэнь Нин краснел, Мянь-Мянь задавала уточняющие вопросы, Хуайсан улыбался за расписным веером.

Вэй Ин, который обычно с большим энтузиазмом вставлял шуточки в истории Вэнь Цин, почти не обращал внимания на происходящее.

Он был занят.

Сцена, закрытая грязным занавесом, то и дело притягивала его взгляд. Малейшее шевеление пыльных драпировок - и у Вэй Ина сердце замирало от нервного предвкушения: вот оно, вот оно, начинается! Но занавес не открывался, и Вэй Ин делал очередной разочарованный глоток пива. Вкуса он не замечал - и, пожалуй, это было к лучшему.

Ожидание тянулось вечность.

Через пятнадцать минут свет в клубе разом погас. Какая-то девушка вскрикнула от неожиданности. Кто-то у барной стойки сочно ругнулся, в зале насмешливо засвистели.

- Ну охренеть теперь, - прокомментировал Цзян Чэн. - Они еще и за электричество не заплатили?

Соседний столик вежливо поправил:

- Ты дебил, что ли? Не видишь, что концерт начинается?

И в самом деле, свет вернулся. Более мягкий и приглушенный, он едва обрисовывал тени людей, окрашивал их в таинственный синий и агрессивный красный, постоянно меняясь. К сожалению, этот приглушенный свет означал, что Цзян Чэн не мог разглядеть человека, обозвавшего его дебилом, и сломать ему ноги.

Вэй Ин не заметил перепалки. Он вообще ничего не замечал. Его внимание было приковано к сцене, укрытой туманом из дым-машины. У микрофонной стойки прожектор выхватывал белый силуэт.

Ханьгуан-цзюнь.

Нервы Вэй Ина были уже порядочно растревожены ожиданием. Вэй Ину казалось, что каждая клеточка в его теле трепещет от волнения. Может, именно поэтому, стоило Ханьгуан-цзюню обнять стойку худыми длинными пальцами и запеть, реальность для Вэй Ина просто перестала существовать.

Он видел фотографии и один очень кривой и некачественный фанкам.

Он оказался совершенно не готов.

Этот человек, сотканный из чистого света и благословения небес, двигался с грацией снежного барса и звучал, как самый сладкий эротический сон.

Он пел о руках возлюбленного на своем теле - и Вэй Ин хотел быть этим возлюбленным, хотел руками и губами ласкать яшмовую кожу.

Он пел об отчаянных жарких вдохах - и Вэй Ин чувствовал, как ускоряется дыхание, слышал низкий голос, выдыхающий его имя у самого уха.

Он пел об удовольствии и животном желании брать, брать, никогда не насыщаясь, - и Вэй Ин хотел отдать всего себя.

Он пел о...

Он пел... он...

- Алло! Прием, прием, космос, вас вызывает центр, как слышно?!

Вэй Ин вздрогнул и часто заморгал.

Сцена была пуста. Свет бил по глазам. Лица друзей выражали легкую обеспокоенность.

- Ты с нами? - спросила Мянь-Мянь. Вэй Ин кивнул.

- Ты нормальный? - спросил его любимый младший брат. - Пять минут смотрел в одну точку, что с тобой не так?

- Может, тебе железа не хватает? Что ты ел в последнее время? Обязательно добавь красное мясо в рацион, - ах. Милая Вэнь Цин и ее чуть менее милая профессиональная деформация.

Вэй Ин успокоил все заботы, отшутился, заставил себя допить пиво и только потом ушел, сославшись на усталость после рабочей недели. Его штаны были слишком тесны - стали такими, стоило Ханьгуан-цзюню запеть, - и нужно было принимать какие-то меры.

Вэй Ин попытался вызвать такси на выходе из клуба, но попытка была скорее символической, чем на самом деле нацеленной на успех: в пятничный вечер в Шанхае доступная машина была чем-то вроде городской легенды. Бросив равнодушный взгляд на экран телефона (“Ваша позиция в очереди: 342”), Вэй Ин отменил вызов и отправился домой пешком.

Дорога заняла у него около двух часов. Возбуждение, острое и требовательное, таяло в мягких шанхайских сумерках. Свет уличных фонарей, рассеянный в дымке вечного смога и тумана, тянувшегося с Хуанпу, успокаивал, невзирая на то, что на улицах, как и всегда, весело грохотала жизнь.

Когда Вэй Ин наконец-то переступил порог своей квартиры, он чувствовал себя абсолютно спокойным, вернувшимся к реальности и невероятно уставшим человеком. У него горели ступни, отваливалась спина - и возможно, ему действительно стоило прислушиваться к Вэнь Цин, когда она заводила все эти разговоры на тему сидячего образа жизни и той бесспорной пользы, которую приносят занятия йогой в долгосрочной перспективе.

Эта мысль подарила Вэй Ину легкое чувство вины, а потому он доплелся до ванны, героически принял душ и почистил зубы (забота о себе порой была таким тяжелым трудом!), и только потом рухнул на кровать, чтобы отключиться практически мгновенно.

Ему не приснился ни солист, чей силуэт казался столпом божественного света, прорезавшим темный зал, ни голос, глубокий и чувственный, звавший за собой в таинственную даль. Вэй Ин, слишком уставший, спал в ту ночь без снов.

Но с тех пор он ходил на каждый концерт “Белого Кролика”.

В конце концов, каждый человек имеет право на хобби.

<center>***</center>

За три месяца Вэй Ин побывал в очень многих интересных местах.

Он бывал в ночных клубах, которые громко заявляли о своей элитарности, но не имели на нее никакого права. Модные зеркальные потолки заволакивал сигаретный дым и конденсат от дыхания толпы; неоновая подсветка барных стоек была местами поломана; на клетках для стриптизерш облезала позолота, а в грязных туалетах уныло блевала перепившая молодежь.

Бывал Вэй Ин и в небольших, но солидных концертных залах, в которых возбужденная толпа из первых рядов выламывала стулья, обитые потертым бархатом, и бросалась на охрану, пытаясь быть ближе к сцене.

В прокуренных грязных барах, больше известных под емким названием “блядушники”, в которых после концерта втихаря толкали марки и траву. Время от времени веселье обрывал как будто бы непредвиденный полицейский рейд, но и Вэй Ин, и его друзья умели заводить правильные знакомства - и потому всегда знали, когда можно оторваться от души, а когда стоит закончить вечер пораньше.

Однако любимым местом Вэй Ина стал по-настоящему дорогой ресторан, который размерами потягался бы с небольшой ареной. Вэй Ин бывал тут и раньше, хотя тогда он, не знавший, не испытывал нынешнего нервного трепета. Заведение каким-то непостижимым образом принадлежало братьям Не - точнее, оно было очередной игрушкой Не Хуайсана, из которой тот мастерски выжимал прибыль. Днем здесь обсуждали инвестиции, сделки и строительство нового ультраскоростного поезда, который вот-вот соединит Шанхай с богатыми городами Юга. Вечером сюда приходили отвлечься от повседневной суеты и пообщаться с любимыми - только с теми, разумеется, которые имели статус официальных. Для неофициальных любимых предназначались другие места и другое время.

Как правило, звучавшая в ресторане живая музыка соответствовала публике: американские джаз-бэнды либо каверы на выверенную временем классику типа BEYOND. Но бывали тут и особые вечера.

В такие вечера столики у сцены отправлялись в запасник, освобождая место для огороженной фан-зоны. Толпа, набивавшая зал до отказа, в большинстве своём не имела понятия о сверхдоходных вкладах - зато знала каждую песню “Белого Кролика” и взрывалась шумным приветственным криком, стоило группе показаться на сцене.

Вэй Ин обожал это место. Дело было не в удивительно вкусных коктейлях, после которых никогда не болела голова. Не в охране, строго отсеивавшей особенно буйных клиентов, и не в пожизненной скидке на алкоголь, которую Вэй Ин получил от Хуайсана на правах лучшего друга. Причиной его любви была превосходная акустика, профессиональная аппаратура и умница-звукотехник - благодаря им голос Ханьгуан-цзюня раскрывался в полную мощь. Каждое слово, каждый соблазнительный выдох разносился так ясно, так отчетливо, что Вэй Ин, и без того зачарованный, чувствовал, как песня звучит в его костях. Он как будто сам становился инструментом, струной гуциня, дрожавшей от резонанса; Вэй Ин отзывался на этот голос всем собой.

Он никогда не испытывал ничего подобного.

Однако время шло и первоначальный восторг, хоть и не развеялся, но принял более комфортную форму. Вэй Ину все так же нравился “Белый Кролик” (а его чувства к солисту становились все сложнее), но он потихоньку приходил в себя. Возвращался к своей истинной - неугомонной и обаятельной - натуре. Музыка больше не поглощала Вэй Ина - она текла сквозь него, становилась частью реальности, а не заменяла ее. Вэй Ин чувствовал себя, точно ловец жемчуга, нырнувший было на глубину, но наконец-то выплывший на поверхность: вода все так же окружала его, но теперь можно было и оглядеться.

И Вэй Ин именно это и делал. Оглядывался. То бишь маневрировал в зале до начала шоу, заводил знакомства, общался и шутил. Это было легко: улыбка тут, меткое слово там - и вот уже его пригласили присоединиться к столику. Или на барной стойке беседа завязалась такая, точно люди знали друг друга всю жизнь. Вэй Ин забывал имена новых друзей на следующее же утро, но это было неважно: главное - приятно проведенный вечер!

Время от времени ему предлагали продолжить знакомство. Быстрое свидание после шоу в отеле неподалеку или романтическая встреча через несколько дней, с прицелом на что-то серьезное. У Вэй Ина не было предубеждений, а его предпочтения всегда отличались… широтой. Он смотрел на красивые лица, отвечал на улыбки, подавался в прикосновения и думал: “Возможно”. Но стоило Ханьгуан-цзюню выйти на сцену, стоило запеть - и Вэй Ин понимал: “Нет”.

И запрещал себе думать о том, почему ему не хочется говорить “да”.

Какое-то время в Вэй Ине жила надежда, что однажды “Белый Кролик” выйдет в зал после концерта. Это было нормой для музыкантов, подвизавшихся в клубах: они очаровывали посетителей, чтобы те, перейдя в разряд постоянных слушателей, возвращались снова и снова, пополняли кассу своими денежками. К тому же, чем больше опустошалось бокалов, тем больше клуб зарабатывал на алкоголе.

К сожалению, “Белый Кролик” никогда так не делал. Впрочем, оно и понятно: у группы были не просто постоянные слушатели - у них были настоящие фанаты, среди которых попадались совершенно угашенные личности. Вэй Ину даже за такое короткое время примелькался один тип, вечно пробивавшийся в первый ряд. Этого парня можно было назвать привлекательным, если бы не выражение лица “я смотрю на вас как на говно”. Судя по тому, что Вэй Ин успел увидеть, обращался с людьми чувак соответственно. Похоже, единственным, кто не вызывал презрения у этого товарища, был Ханьгуан-цзюнь. Только это делало ситуацию хуже, потому что нездоровая и агрессивная обсессия по поводу солиста была, во-первых, видна из космоса, а во-вторых, причиняла массу неудобств окружающим. Так что стремление “Белого Кролика” к анонимности было вполне объяснимо - а клубы уж точно собирали достаточно с каждого выступления.

И поэтому Вэй Ину, как и всем остальным, приходилось довольствоваться малым.

<center>***</center>

Однажды после очередного концерта (сегодня это снова был Хуайсанов ресторан) Вэй Ина кто-то окликнул. Он, все еще плывший в постмузыкальной неге, не сразу понял, что его звали, - а когда все-таки обернулся, то изумился от души.

- Директор Лань?

Вэй Ин не водил близкого знакомства с Лань Сичэнем, но отношения у них были неплохие. Директор Лань был не руководителем, а чистым золотом: с каждым, от уборщицы до своего заместителя, он обращался с неизменным ласковым уважением. К тому же, хоть Лань Сичэнь и не играл в фаворитизм, у Вэй Ина были кое-какие основания полагать, что директор выделял его среди прочих за неубиваемый оптимизм и нестандартные подходы к решению задач.

Однако их общение никогда не выходило за пределы офисных встреч или корпоративных мероприятий - до сегодняшнего дня.

- Прошу прощения, если помешал, - сказал Лань Сичэнь в своей обычной мягкой манере, - мне показалось, что я увидел знакомое лицо, и я решил убедиться.

Вэй Ин рассмеялся, расслабившись.

- Все в порядке, просто я не думал вас здесь встретить!

Минутное замешательство Вэй Ина прошло, и он подумал, что образ его сдержанного, вежливого начальника никак не увязывался ни с текстами песен “Белого Кролика”, ни с тем, что Ханьгуан-цзюнь обычно вытворял с микрофонной стойкой. Поэтому не мешало уточнить:

- Что вы здесь делаете, директор Лань?

Вэй Ин ожидал чего-то вроде “я просто проходил мимо” или “у меня здесь назначена встреча”, но Лань Сичэнь не смутившись ответил:

- Приятно провожу время, слушаю музыку. А ты?

Хах. Вот оно как. Неожиданно. Глаза Лань Сичэня блестели, может быть, чуть-чуть насмешливо. Как будто он ожидал от Вэй Ина какого-то замечания, возражения - и готов был уверенно парировать. Вот только Вэй Ин совсем не собирался осуждать. Напротив, он расслабленно сунул руки в карманы черного худи и равнодушно пожал плечами, пытаясь звучать легко и непринужденно:

- Да ничего особенного, тоже вот послушать пришел. Мне нравится “Белый Кролик”...

Лань Сичэнь не двинулся с места. Его улыбка не стала шире ни на миллиметр. Взгляд его оставался таким же мягким.

Но у Вэй Ина вдруг появилось ощущение, что между глаз ему впился очень ласковый и вежливый буравчик.

- Без сомнения, интересный коллектив, - сказал Лань Сичэнь ровным голосом, от которого у Вэй Ина по спине пробежал холодок. Ему почему-то вспомнился сюжетный ход из мультиков Диснея - когда персонаж уже выбежал за край пропасти, но не падает, пока не посмотрит себе под ноги.

Вэй Ин чувствовал, что ему ни в коем случае нельзя смотреть себе под ноги. Фигурально выражаясь.

Именно поэтому он, конечно, посмотрел.

- И солист у них просто потрясающий, - произнес Вэй-Инов язык прежде, чем сам Вэй Ин успел его прикусить.

Буравчик, впивавшийся ему меж глаз, пробил стенку черепа и ретировался, чтобы Лань Сичэнь мог подробно рассмотреть содержимое. На улице дул прохладный ветерок, но Вэй Ин почувствовал, что у него вспотели ладони.

- Значит, тебе нравится Ханьгуан-цзюнь? - спросил Лань Сичэнь. Лицо Вэй Ина приняло выражение, которое сам Вэй Ин не понял - зато Лань Сичэнь тут же поспешил уточнить: - Я имею в виду, как исполнитель, разумеется.

Вэй Ин открыл рот, но ответа не последовало: слова застряли в горле и их не удавалось вытолкнуть наружу. Разве можно было как-то рассказать о трех месяцах фантазий, грез, неуловимой печальной влюбленности и - чего греха таить - почти постоянной эрекции разной степени тяжести? Вэй Ин не понимал, что с ним происходит, потому что даже в подростковом возрасте не случалось такой фигни! И сейчас он понятия не имел, как ответить простым “да”, если за одним коротеньким словом тянулся целый грузовой контейнер смешанных и невероятно сильных чувств?

Но Вэй Ин все-таки попробовал.

- Я... - сказал он и вдруг вспыхнул до корней волос, - очень. Он… да. Ханьгуан-цзюнь. Как исполнитель, я имею в виду. Разумеется.

Лань Сичэнь выдержал небольшую паузу. Она не была напряжённой; напротив, директор выглядел весьма довольным. Чем именно ситуация так его тешила, Вэй Ин понятия не имел.

- Я рад, что у тебя такой хороший музыкальный вкус, - наконец произнес Лань Сичэнь и приятно улыбнулся.

На этом они попрощались.

<center>***</center>

На следующем концерте Вэй Ину неожиданно выпал джек-пот. Он попал в первый ряд!

На этот раз с ним была Вэнь Цин. Вообще Вэй Ин только изредка приглашал с собой друзей: не хотел, чтобы они беспокоились, вычислив, как часто он ходит слушать Ханьгуан-цзюня. Однако Вэнь Цин в последнее время переживала весьма тяжелые хирургические будни и почти не показывалась на общих встречах, выливая разочарование в групповой чат. Поэтому, как только перед ней забрезжил свободный вечер, Вэй Ин тут же потащил ее развеяться.

Они пришли за полтора часа до начала, но клуб уже был забит почти до отказа. Сцена казалась далеким островком света за темным океаном людей, и Вэй Ин немного приуныл: разглядеть что-то на таком расстоянии было довольно затруднительно.

Вентиляция тут была весьма типичная для подобных заведений - то есть плохая. Вэй Ин взмок уже через полчаса и потом просто плыл во влажном мареве. Он с содроганием думал о том, как невыносимо душно должно было быть тем, кто стоял в толпе в центре зала.

Вэнь Цин промокнула лоб бумажной салфеткой.

- Если кому-то станет плохо в духоте и понадобится доктор, скажешь, что я улетела в Антарктиду пингвинов ворочать, - мрачно сказала она.

- Ах, Цин-цзе, неужели клятва Гиппократа для тебя - пустой звук? - поддел Вэй Ин, но вопреки его ожиданиям, Вэнь Цин только безрадостно хмыкнула.

- Сегодня я извлекла из прямой кишки огурец. Клятвы подождут до понедельника.

- О нет, - Вэй Ин расхохотался, - ты шутишь! Как? Зачем?!

- Понятия не имею, что у него были за причины, - все так же угрюмо ответила Вэнь Цин, - и я не шучу. Ты не представляешь, что мы находили в прямой кишке…

Вэй Ин приготовился слушать очередную увлекательную историю из хирургической практики - благо, они у Вэнь Цин никогда не заканчивались, - но тут в зале погас свет, знаменуя начало концерта.

Темный океан фанатов зашумел, качнулся ближе к сцене. Для кого-то ожидание оказалось слишком долгим: Вэй Ин увидел, как из центра выводили человека, то ли потерявшего сознание от духоты, то ли бывшего очень близко к этому (что-то нежное распустилось в сердце Вэй Ина: “Белый Кролик” затянул знакомое вступление к песне, пока Ханьгуан-цзюнь внимательно следил за беднягой). По толпе бежали волны - кто-то расступался, пропуская, кто-то отступал, смещаясь, - и волнение дошло до самого края.

Вэй Ин переглянулся с Вэнь Цин.

- Хочешь попробовать подобраться ближе? - ухмыльнулся Вэй Ин.

- Чтобы меня следующей выводили под ручки? - ответила Вэнь Цин, но в глазах ее вспыхнул азарт. Вэй Ин поверил бы в нежелание нырять в толпу, если бы не наблюдал однажды, как Вэнь Цин отрывалась в центре слэма на рок-концерте.

В этот момент людей перед ними снова качнуло. Какой-то мужчина отошел в сторону, чтобы глотнуть воздуха, и Вэнь Цин схватила Вэй Ина за руку.

- Наш шанс! - прокричала она вопреки только что сказанным словам, и Вэй Ин, смеясь, последовал за ней в толпу. Вместе они продвигались вперед весьма эффективно: Вэнь Цин прокладывала дорогу острыми локотками, а Вэй Ин огибал людей, как тень, бдительно следя за тем, чтобы никто не вздумал обижать его спутницу.

А потом толпа вдруг закончилась.

Перед Вэй Ином внезапно вырос край сцены - и человек-видение, впервые стоявший так близко, что можно было разглядеть сложную татуировку под полупрозрачным рукавом, блестящие от мазков серебристого хайлайтера точеные скулы, ритмичные движения пальцев в такт музыке под складками одежды. Образ небожителя вблизи обретал вполне земные и человеческие черты, и от этого становился в тысячу раз притягательнее.

Вэй Ин рухнул в это видение, околдованный, как в первый раз. Он не слышал криков людей сзади и по сторонам, не видел толпы, не чувствовал, как толкались напиравшие фанаты.

Но он слышал бархатный тягучий голос, звавший его открыться, перестать сопротивляться. Убеждавший расслабиться, опуститься на прохладную простынь и впустить пальцы в свое тело. Он смотрел, не отрываясь, как изгибается, сияя в свете прожектора, изящное запястье, как два пальца, сложенные в однозначный жест, скользят по тонкому стану микрофонной стойки. Он мог бы поклясться, что чувствовал каждое прикосновение, дрожал под каждым поцелуем, о которых пел Ханьгуан-Цзюнь.

Тело Вэй Ина напряглось, безвольное, горячее, жадно искавшее выход. Пальцы вцепились в холодный металл ограждения, не чувствуя холода. Рот приоткрылся, предчувствуя грязный, восхитительный поцелуй.

А потом Ханьгуан-цзюнь посмотрел. Он посмотрел - на Вэй Ина.

И ничего не изменилось.

Голос не дрогнул, оставаясь таким же соблазнительным и зовущим. Движения - грациозные, откровенные - не прервались. Не поменялась поза, не сбилось дыхание, не распахнулись шире глаза. Но.

Возможно, Вэй Ин сходил с ума. Но.

Ханьгуан-цзюнь смотрел на него так, как будто… видел. Как будто Вэй Ин был не просто еще одним лицом в толпе. Ханьгуан-цзюнь смотрел так, словно его внимание предназначалось Вэй Ину, только ему одному.

И как будто бы исчез из песни безликий возлюбленный - его место занял Вэй Ин. Именно его теперь Ханьгуан-цзюнь целовал на сцене, именно его заставлял выгибаться и стонать, срывая голос. Именно Вэй Ина Ханьгуан-цзюнь дразнил, мучал и вел по дороге к удовольствию, слишком сильному, чтобы переживать его в одиночестве.

Вэй Ин... знал, что симпатичный. Привлекательный, с выразительными серыми глазами, с оживленным лицом с тонкими чертами. Непослушным хвостом темных волос, перекинутых через плечо. Худой гибкой талией. Чего он не знал - так это как его глаза блестели от восторга, отражая золотой свет огней над сценой.

Он не знал, как призывно приоткрыты были его губы, как то и дело безотчетно скользил по нижней кончик языка.

Он не знал, как прилипали к его шее мокрые от жары прядки и как легко было представить, что его кожа влажная от секса, а не оттого, что кондиционер в клубе не справляется с огромным количеством людей.

Но Ханьгуан-цзюнь знал. Ханьгуан-цзюнь смотрел. Ханьгуан-цзюнь - видел.

Ханьгуан-цзюнь пел - и тело Вэй Ина пело в ответ. Ему прежде никогда не было так хорошо, и никогда еще он не хотел кончить так сильно. Вэй Ин был натянут, как струна, готовая лопнуть в любой момент, но...

Он не… он не мог. Не хватало чего-то - прикосновения, вздоха, слова.

Вэй Ин чудом (потому что сила воли давно его оставила) удерживался от того, чтобы не сжалиться над собой и не засунуть руку в трусы прямо здесь и сейчас.

Вместо этого он смотрел и пылал, жалобно изгибал брови и кусал губы, пока не стало тошно от металлического привкуса крови во рту. Он очень страдал, несомненно, но это страдание было желанней, чем большинство жизненных удовольствий. Кровь кипела, звенело в ушах, а пальцы, вцепившиеся в ограждение, онемели - так сильно Вэй Ин держался, чтобы не поддаться. Он едва дышал. Если бы Ханьгуан-цзюнь вдруг позвал его, если бы отдал любой приказ - Вэй Ин бы послушался беспрекословно, не раздумывая.

И возможно, Вэй Ин окончательно сошел с ума, но ему показалось, что человек на сцене понял, какая буря бушует в его теле и душе. Ханьгуан-цзюнь улыбнулся ему (какое счастье, что Вэй Ин был достаточно близок, чтобы увидеть эту улыбку!), плавно коснулся стойки - и повел кончиками пальцев снизу вверх. Не останавливая движения, коснулся собственных ключиц, а после скользнул ниже по телу, прижимая мокрую от пота ткань к коже, давая Вэй Ину - всем - увидеть рельефные мышцы.

«Он делает так всегда,» - промелькнула у Вэй Ина лихорадочная мысль. Он боялся поверить, что зрелище на сцене на этот раз было адресовано именно ему. В конце концов, Ханьгуан-цзюнь никогда не стеснялся собственного тела. Он пел про секс – и демонстрировал его всем собой.

Но сейчас глаза Ханьгуан-цзюня не отрывались от глаз Вэй Ина, и это было... лично. Адресно. Для него.

Кровь грохотала у Вэй Ина в ушах. Он почти ничего не видел. Даже Ханьгуан-цзюнь оказался вдруг размытым пятном на краю поля зрения. Для Вэй Ина существовала только блестящая от глиттера светлая рука, которая скользила вниз по белым штанам, и совершенно намеренно натягивала ткань, чтобы видны были очертания того, что под ней. Рука двигалась медленно, и Вэй Ин, точно загипнотизированный, не смел моргать, не смел дышать. Темнота медленно наползала на него, он дрожал всем телом, но - смотрел, смотрел, как сильные (а они, как Вэй Ину казалось, обязательно должны быть сильными!) пальцы опускаются по ткани ниже, ниже...

Планета остановилась. Вселенная перестала расширяться. Вэй Ин судорожно, отчаянно вдохнул.

Ханьгуан-Цзюнь положил руку себе на пах, развел пальцы и с ж а л.

Толпа взревела, и стон Вэй Ина утонул в вопле сотен возбужденных глоток.

Песня закончилась.

<center>***</center>

Вокруг Вэй Ина бурлил океан, однако настоящий шторм набирал силу внутри него самого. Вэй Ин смотрел на собственные занемевшие пальцы и не решался поднять глаза. Он не видел: вместе с песней закончился и концерт, но Ханьгуан-цзюнь оставался на сцене, не обращая никакого внимания на ревевшую толпу. Его взгляд был прикован к Вэй Ину, словно Ханьгуан-цзюнь все ждал, пока тот посмотрит на него, - ждал до тех пор, пока один из музыкантов аккуратно не тронул его за локоть.

Ханьгуан-цзюнь сдержанно кивнул, бросил последний взгляд на Вэй Ина и ушел.

Вэй Ин же в тот момент испытывал невыносимый, звенящий стыд, смешанный с острым удовольствием. Он никак не мог принять случившееся, он с трудом понимал, почему ему так некомфортно и липко в штанах, но хуже всего - хуже всего было то, что Вэй Ин уже сейчас хотел, чтобы это случилось еще раз.

-... Ин? Вэй Ин?

Он вздрогнул и только тогда осознал, что Вэнь Цин встревоженно трясла его за руку.

- Вэй Ин, тебе нехорошо? Пойдем на улицу, тебе нужен воздух.

Вэнь Цин, верно, и не подозревала, как была права: ему действительно очень, очень нужен был воздух. Вэй Ин шел к выходу на подгибающихся ногах, а когда они оказались на улице, то не присел, а скорее упал на ступеньки. Вэнь Цин недовольно цокнула языком и куда-то исчезла, но Вэй Ин даже не посмотрел ей вслед. Какое счастье, что он выбрал длинную черную тунику! Ее модный неровный край опускался значительно ниже бедер и полностью закрывал беспорядок, в который превратились штаны.

Жаль только, что она не спасала ни от дискомфорта, ни от стыда.

- Вот, попей воды, - Вэнь Цин, внезапно материализовавшаяся рядом, протянула бутылку, которую Вэй Ин с благодарностью принял.

- Там было так душно, - негодующе добавила Вэнь Цин, - неудивительно, что тебе стало плохо.

Вэй Ину не было плохо. То есть чувствовал он себя отвратительно, конечно. Голова кружилась, руки дрожали, сидеть было неудобно. Но где-то, где заканчивались неприятности физических ощущений, клубился, набирая силу, мягкий туман спокойного, сытого удовлетворения. И поэтому Вэй Ину было скорее хорошо, но вслух он этого благоразумно не сказал, ограничившись коротким и хриплым “спасибо, Цин-цзе”.

Забота Вэнь Цин не знала полумер. Она наотрез отказалась отпускать Вэй Ина одного, отвезла его домой на такси и велела пить воду и отдыхать. Ее здоровые советы частенько игнорировались, но на сей раз Вэй Ин собирался поступить именно так. Более того - он надеялся, что успеет заснуть прежде, чем начнет думать о произошедшем.

К сожалению, обмануть себя не получилось. Вэй Ин отправился в кровать почти сразу, с твердым намерением отчалить в сонное царство как можно скорее. Сон, однако, никак не желал приходить - и Вэй Ин ворочался, ерзал и страдал, пока, наконец, не признал поражение. Он месяцами прятался от собственных чувств - а они росли, точно снежные шапки на вершинах гор. Сегодня лавина сошла и накрыла Вэй Ина с головой. Хочешь не хочешь, а надо разбираться.

Нет, на первый взгляд, все было понятно. В очередной раз вздохнув, Вэй Ин признался себе, что он - фанат, фанбой - банально подпал под несравненное очарование одного там музыканта и немножечко… отключил здравый смысл. Только немножечко! Чуть-чуть. Не слишком.

Вэй Ин вымученно простонал и с силой потер лицо.

Он никогда не предполагал, что с ним может произойти подобное. Что он может даже не шагнуть за грань приличия, а просто-таки перепрыгнуть через нее! Его периодически обвиняли в бесстыдстве - чаще всего из-за любви к флирту, легкому и ни к чему не обязывающему, - но ни одна самая смелая фантазия Вэй Ина не включала в себя такую толпу народа. Эксгибиционизм попросту не входил ни в его интересы, ни в зону комфорта.

С другой стороны, первоначальный стыд улетучился довольно быстро, оставив после себя разве что удивление. Да, ситуация была не из тех, о которых стоит рассказывать в приличных компаниях (разве что компания уже прилично пьяна, ха!), однако Вэй Ин был почти уверен, что на концертах “Белого Кролика” такие вещи случались если не часто, то уж точно время от времени. Крики и стоны бьющейся в экстазе толпы иногда звучали так откровенно - не может быть, чтобы никто…

Впрочем, это не имело большого значения. К тому же Вэй Ину не хотелось думать об оргазмирующих вокруг него людях. Проблема была в другом.

Вэй Ину нравилось считать, что он - мальчишка из приюта - неплохо устроился в жизни. Его окружали друзья, коллеги и масса знакомых. У него была семья - пусть госпожа Юй и не делала идею о родственных связях слишком привлекательной, но Яньли-цзе и Цзян Чэн стоили того, чтобы потерпеть. Вэй Ина любили, он был частью чьих-то жизней и знал это, знал! Но.

Иногда - в плохие, темные дни - ему казалось, что связи с другими людьми были подобны тонким ниточкам паутины, которые могут порваться в любой момент от легкого дуновения ветерка. И был ли он так уж не прав? Разве это не случалось прежде? Разве не оборвалась самая прочная связь? Порой, спрятавшись в одиночестве своей квартиры, Вэй Ин приходил в отчаяние от того, что не мог больше вспомнить, как выглядели его родители, как звучали их голоса. Он никому не рассказывал об этом, стыдясь собственной неблагодарности, жадности: семья Цзян забрала его в настоящий дом, воспитала и поставила на ноги. Они были не виноваты, что Вэй Ин хотел большего, хотел того, что никто из них - даже Яньли-цзе! - не мог ему дать.

Иногда ему казалось, что какая-то часть так и осталась в приюте, забытая и дядей Цзяном, и Вэй Ином самим. Может быть, именно поэтому он и не мог насытиться; может быть, именно поэтому ему так часто словно бы не хватало чего-то, чему он никак не мог дать имени.

А потом, как бы глупо это ни звучало, Вэй Ин нашел “Белого Кролика” с этими их многослойными текстами и Ханьгуан-цзюня с этим его проникновенным голосом. Песни были исключительно о сексе только на первый взгляд. Слух. Неважно!

На самом деле Ханьгуан-цзюнь пел и о любви тоже - той любви, которая предназначена только для них двоих (Вэй Ин благоразумно проигнорировал голос в своей голове, который потребовал уточнить - для кого это “для них”?). Он пел о том, как влюбленные прорастают друг в друга корнями своих сердец, и такое единение душ и тел, возможно, не станет до конца понятно всем остальным - да оно и не предназначалось никому другому. Но для них двоих (голос в голове, подозрительно похожий на Цзян-Чэнов, стал громче) оно станет спасением - и самой трепетной, нежной радостью.

Сквозила в песнях и тоска. Не каждый бы согласился на чувства столь сильные, слишком уж легко было потеряться в них. И не каждый, кто согласился, выдержал бы такую любовь. Одна душа искала другую, родственную, и поиск длился и длился, и пока так и не завершился успехом.

Может, эти песни вообще писал кто-то другой. Но то, как Ханьгуан-цзюнь исполнял их… по крайней мере, даже если слова принадлежали не ему, он прочувствовал их, как свои собственные. Это угадывалось в каждом его жесте, в движениях тела - безупречного, если верить очертаниям под полупрозрачной тканью. Ханьгуан-цзюнь демонстрировал желание всем собой, это Вэй Ин заметил с самого начала, но только позже понял, как много эмоций на самом деле передают низкий, тягучий голос и яркая, сексуальная откровенность, нарочно выставленная напоказ.

И пока Ханьгуан-цзюнь пел и сводил толпу (и Вэй Ина) с ума, его взгляд скользил по залу, лишь на мгновение задерживаясь на искаженных восторгом лицах. Ханьгуан-цзюнь как будто искал кого-то - кого-то, кто может ему ответить, кто примет его чувства и встретит их своими. Кого-то, достаточного глупого, чтобы поверить, что это действительно возможно - прорасти друг в друга корнями сердец, и любить без оглядки, и позволять любить себя, и стать единым целым вместе и цельными по отдельности, и больше никогда, никогда не чувствовать, будто какую-то часть тебя так никто и не забрал, оставив в приюте на долгие-долгие годы.

И когда сегодня Ханьгуан-цзюнь посмотрел на Вэй Ина, то словно… нашел.

В тишине комнаты смех Вэй Ина прозвучал неприятно, горько и натянуто, но Вэй Ину было наплевать. Он смеялся, выталкивая из себя этот звук через силу - как делал всегда, чтобы не заплакать.

В отношениях Вэй Ину часто говорили, что его “слишком много” - обычно это происходило как раз перед тем, как партнеры эти самые отношения заканчивали. И вот опять - Вэй Ин навесил на человека, который знать его не знает, все свои надежды и чаяния. Это было нехорошо. Вероятней всего, Ханьгуан-цзюнь просто заметил симпатичного фанбоя, совершенно явственно сгоравшего от возбуждения, и просто взял то, что ему так очевидно предлагали. Ничего больше, никаких единений и всяких там родственных душ.

Вэй Ин кивнул сам себе, соглашаясь, и, таким образом решив вопрос, перевернулся на бок, чтобы наконец-то заснуть. Он чувствовал себя уставшим, очень несчастным и абсолютно опустошенным.

И может быть, потому, что в глубине души Вэй Ин никак не хотел соглашаться с самим собой, к нему пришла тихая, но такая отчетливая мысль: а что, если нет?

Шанс был один на миллион - но что, если именно он и сработал? Что, если Вэй Ин - все-таки не просто лицо из толпы? Что, если Ханьгуан-цзюнь действительно… его увидел?

Вэй Ин вздохнул. Узнать это можно было только одним способом. И в конце концов, он ничем не рискует - ну разве что опозорится перед самим собой еще раз.

Он нашарил в темноте телефон, разблокировал - и ослеп от яркости. Прищурившись и глядя в экран одним глазом, Вэй Ин торопливо забил в “Байду” расписание концертов “Белого кролика”.

Ждать оставалось две недели.

<center>***</center>

- Что значит «вам нельзя»? - возмутился Цзян Чэн.

- Значит, что вход только для фан-клуба, - пояснил охранник, разве что не зевая ему в лицо.

- Что значит «только для фан-клуба»? - возмутился Вэй Ин. Точнее, Вэй Ин-то уже все понял. Возмущался скорее беспокойный узел внутри него. Этот узел формировался долгие, прямо-таки бесконечные две недели и состоял из тревоги, неуверенности, предвкушения и хрупкой и слабенькой, но упрямо трепещущей надежды.

Толпа тонкими ручейками стекалась ко входу в средней руки клубец. Некоторые лица были Вэй Ину знакомы, а кто-то и вовсе улыбался и кивал ему, как хорошему другу. Он механически улыбался и кивал в ответ, но на душе у него было неспокойно.

Цзян Чэн, весьма очевидно источавший флюиды ярости, хотел было продолжить беседу с охранником, но Вэй Ин потянул его за рукав. Он знал, что разговор в лучшем случае будет малоэффективен: спорить с таким типом - это как спорить с табуреткой, только табуретка не сможет уложить тебя лицом в асфальт, если ты ей надоешь. К тому же Вэй Ин узнал среди посетителей того самого мерзкого типа из первых рядов, с которым укреплять знакомство не хотелось.

Столкновение двух воль длилось недолго: планы на вечер решено было перенести в ресторанчик неподалеку. Увы, очень милое место с вкуснейшими ребрышками на гриле не улучшило настроение Цзян Чэна, и тот продолжал кипеть.

- То есть, - говорил он, подчеркивая свои слова уколами вилки в воздух, - какие-то фанючки могут зайти и послушать этого Ханьгуан-цзюня, а взрослым ответственным людям нельзя отдохнуть и расслабиться в конце рабочей недели? Что за херня?

- Мир несправедлив к взрослым людям, диди, - рассеянно ответил Вэй Ин, ловко уклоняясь от попадания вилкой в лицо. Мысли его были далеко. Точнее, они кружили у слова “фан-клуб” стайкой акул, почуявших свежую кровь.

Обычно Вэй Ину нравилось проводить время с Цзян Чэном, особенно когда тот, расслабившись и увлекшись разговорами, забывал хмуриться и закатывать глаза. Но сейчас Вэй Ин нетерпеливо ерзал и терзался любопытством, виновато желая, чтобы встреча поскорее закончилась. Словно уловив его настроение, Цзян Чэн объявил, что собирается ехать домой и заняться делами, раз уж развлечение накрылось. Вэй Ин был абсолютно уверен, что Цзян Чэн будет пересматривать любимые выпуски “爸爸去哪儿“<footnote>"爸爸去哪儿" (Bàba qù nǎ'er) - очень популярное и очень милое китайское шоу, в котором отцы берут своих детишек и вместе путешествуют по всяким интересным местам.</footnote> - о чем тут же и заявил. Слово за слово - и дорогу до метро они прошли, с наслаждением переругиваясь. У входа на станцию Вэй Ин крепко обнял Цзян Чэна, получил любовный толчок в плечо и небрежно брошенное “напиши, когда доедешь, придурок” и полетел домой на максимальных скоростях.

Не то чтобы он собирался. Ну. Куда-то вступать. Просто ему было любопытно. Фанатов у “Белого Кролика” было предостаточно, однако Вэй Ин и не подозревал, что они, так сказать, собраны в организованную структуру. У которой к тому же есть приглашения на концерты, куда обычных посетителей не пускают. В частности, таких посетителей, которые целых две недели настраивались на встречу.

Истина оказалась еще круче, чем Вэй Ин предполагал. Фан-клуб “Белого Кролика” был не только впечатляюще велик, но и имел упорядоченность и иерархию. Фанаты платили ежемесячные взносы (львиная доля которых, судя по всему, направлялась на благотворительность), взамен получая ряд приятных бонусов: открытки на дни рождения, лично подписанные музыкантами, первые ряды на общих концертах, вход на закрытые мероприятия…

Вэй Ин сглотнул и задумался. Он действительно собирался взвесить все “за” и “против”, и даже, возможно, провести с собой основательную беседу о возрасте, в котором уже не вступают в фан-клубы. Однако список приятных плюшек (первые ряды! Закрытые концерты!) уже отпечатался на его сетчатке, и потому все раздумья заняли… секунд пять. Очень долго, учитывая обстоятельства.

Заявка на вступление в фан-клуб, хоть и была разрисована кроличьими мордочками, оказалась составлена крайне серьезно. Пожалуй, некоторые рабочие резюме Вэй Ина были написаны с меньшей дотошностью и большим легкомыслием. Однако его это ничуточки не смущало, раз он уже принял решение. В конце концов, Вэй Ин был взрослым и самостоятельным человеком! И каждый взрослый и самостоятельный человек имел право на хобби.

Фан-клуб “Белого Кролика” был именно этим. Невинным хобби.

Так сказал себе Вэй Ин, а значит, так оно и было.

<center>***</center>

Вступление в фан-клуб эмоционально окупилось в течение недели: Вэй Ин получил по обычной почте клубную именную карточку, а на е-мейл - рассылку с уведомлением о ближайших концертах.

Для избранных.

Ему было приятно, что теперь он тоже принадлежал к их числу.

 <center>***</center>

Никто из друзей Вэй Ина в фан-клубе, ясное дело, не состоял. Более того, Вэй Ин собирался держать их в неведении относительно собственной к фан-клубу принадлежности. Это означало, что в этот раз он отправился на концерт самостоятельно и никого не предупредив.

Предвкушение, жившее в нем уже которую неделю и особенно подогретое неудавшейся встречей, проявилось своеобразно: Вэй Ин собирался в клуб, как будто Ханьгуан-цзюнь лично назначил ему свидание. Дерзкий кроп-топ и рваные джинсы, обтянувшие зад, точно вторая кожа, уже не раз доказывали свою эффективность. Все было черным - Вэй Ин практически никогда не носил других цветов. Это тоже был привет из детства: в приюте и в семье Цзян ему покупали одежду, на которой грязь будет не так заметна. Сперва Вэй Ин тайно мечтал о мягких пастельных тонах, но потом, когда насмешки сверстников стали его доставать, заявил, что черный - его любимый цвет и сознательный выбор. Он говорил об этом так долго и так часто, что поверил и сам, и даже во взрослой и самостоятельной жизни не изменял привычке.

Вот и теперь исключением стала лишь ярко-алая лента, которой Вэй Ин перевязал волосы. Ленту когда-то подарила Яньли-цзе, со своей обычной чуткостью угадавшая если не цвет мечты, то хотя бы само ее наличие. С тех пор Вэй Ин всегда носил яркий всполох в черных волосах. Оригинальная лента давно истерлась и отправилась в мусорку, но Вэй Ин каждый раз исправно покупал новую.

И в завершение - мейк. Он был не в новинку, но Вэй Ин каждый раз колебался: Шанхай был невероятно толерантен к таким вещам, однако даже тут попадались ненормальные, на которых подведенные глаза у парня действовали, точно красная тряпка на быка. Тем не менее, ненормальные могли сегодня отправляться нахер: Вэй Ин хотел выглядеть потрясающе. Даже не ради Ханьгуан-цзюня, нет. Он ощущал энергию, взволнованно гудящую под кожей, он чувствовал себя невероятно притягательно - и хотел, чтобы это чувство нашло внешнее отражение. Так что - настройки красоты на максимум, детка!

Уже выходя из квартиры, Вэй Ин бросил взгляд в зеркало и довольно ухмыльнулся.

Он не выглядел потрясающе.

Он выглядел охуенно, так что цель была достигнута.

<center>***</center>

Вэй Ин пришел в клуб за три часа до начала. Причина была крайне убедительна: он еще не ужинал, и гораздо проще было сделать это прямо на месте. Имелись у Вэй Ина и другие мотивы, в которых признаваться не хотелось: во-первых, он просто физически не мог больше находиться дома, слишком велико было нетерпение. Во-вторых, Вэй Ину просто позарез нужен был первый ряд! Он должен взглянуть в глаза Ханьгуан-цзюня и выяснить все раз и навсегда, а если их снова разделит толпа фанатов, выполнить это будет невозможно.

Так что - да, три часа до начала.

Раннее появление, как оказалось, стоило того: людей было совсем немного. Привет, первые ряды! К тому же, в клубе обнаружилась знакомая, так что прежде одинокий ужин превратился в ужин в компании. Более того, компания была исключительно приятной, потому что А-Цин (так представлялась эта знакомая) была крута и очень симпатична Вэй Ину.

- Не знала, что ты наш, - сказала А-Цин, пряча в надежный кармашек знакомую карточку с нарисованным белым кроликом.

- Не знал, что ты наша, - в тон ей усмехнулся Вэй Ин.

А-Цин пожала плечами.

- Вообще, я не совсем. Вы же все по Ханьгуан-цзюню угораете…

- А ты - нет? - изумился Вэй Ин.

А-Цин вдруг видимо смутилась. Вэй Ин думал, что ее в принципе невозможно смутить, но гляди ты.

- Мне нравится бас-гитарист, - ответила она, краснея. - Шуан Хуа.

Вэй Ин понимающе покивал. Шуан Хуа - как бы его ни звали на самом деле - был очень красив какой-то неземной красотой. Мягкое выражение лица, тонкие и изящные линии тела, сочетание хрупкости и внутренней силы… в общем, хоть помыслами Вэй Ина и властвовал Ханьгуан-цзюнь, симпатии А-Цин тоже были весьма понятны.

- А настоящее имя знаешь? - спросил Вэй Ин, любопытство которого хоть и не было особенно сильно, но и никогда не исчезало окончательно.

А-Цин покачала головой.

- Я решила не копать. Они же сами не хотят нам рассказывать, так? Типа, просят уважать их частную жизнь, и все такое. Нет, если вдруг расскажут - будет круто, конечно, но сама я в это не полезу.

Вэй Ин снова кивнул: в самом начале идея узнать правду о Ханьгуан-цзюне казалась весьма привлекательной, но он отмел ее по тем же соображениям.

- Кстати, ты знаешь? - заговорщицки прошептала А-Цин, наклоняясь ближе, - Есть тут один псих, который пытался откопать чего про Ханьгуан-цзюня. Даже сталкерил его, пока не поймали! Был тако-о-ой скандал! Его из фан-клуба хотели выгнать, но он, наверное, кучу денег заплатил, чтобы остаться!

- Кажется, знаю, - Вэй Ин сузил глаза и тоже наклонился к А-Цин, - такой ненормальный из первых рядов?

- Ага, Су Шэ точно ненормальный. Держись от него подальше! Помню, с ним еще история была дикая…

Оставшиеся до концерта пару часов пролетели быстро, проведенные в увлекательных сплетнях. А-Цин знала о фан-клубе всю подноготную, а в лице Вэй Ина нашла и благодарного слушателя, и активного собеседника.

К началу концерта они из добрых знакомых превратились в практически лучших друзей. И друзья эти едва не упустили первый ряд: погруженные в беседу, они даже не заметили, как клуб постепенно заполняется, и очнулись тогда, когда у сцены уже скопилась толпа.

А-Цин только махнула рукой на прощанье - и рванула направо, потому что ее ненаглядный Шуан Хуа обычно стоял с правого края сцены. Вэй Ин же повернул налево - там людей пока было не так много. Он не сомневался в своих способностях пробиваться через толпу, но мудро выбрал путь наименьшего сопротивления.

Потеря Вэй Ина была, в общем, не так уж велика: они с А-Цин вовремя опомнились. До сцены оставалось всего несколько людских рядов, и Вэй Ин, полный своего обычного обаяния, ловящий на себе заинтересованные взгляды, флиртовал и улыбался направо и налево, ненавязчиво двигаясь вперед, пока не оказался у цели.

Еще немного ожидания, качания на волнах все прибывающего человеческого моря - и концерт стартовал.

У Вэй Ина имелся личный интерес, еще и подогретый ожиданием, однако стоило мелодии зазвучать, стоило Ханьгуан-цзюню рассчитано небрежно взмахнуть рукой - и интерес если не забылся, то отошел на второй план. Вэй Ин вдруг расслабился - по настоящему расслабился, впервые за несколько недель - и позволил музыке течь вокруг и сквозь него, позволил ей быть частью встречи с Ханьгуан-цзюнем. Песня была мягкой и обманчиво безмятежной: она начиналась историей о первом невинном поцелуе, а гуцинь и вовсе делал ее похожей на колыбельную… однако к середине в мелодию вплетались темные, полные чувственности аккорды. К концу же страсти разгорались настолько, что стены обычно дрожали от прыжков и криков толпы. Отличная, в общем, песня, чтобы сперва поприветствовать зрителей, а потом быстро раскачать. Вэй Ин ее обожал - жалел только, что успевший полюбиться ему гуцинь всегда присутствовал только в записи. Возможно, музыкантам не хотелось заморачиваться со сложным в обращении инструментом, но Вэй Ин очень хотел знать, кто именно из “Белого Кролика” на нем играет. Пальцы Ханьгуан-цзюня потрясающе смотрелись бы на струнах… возможно, это и было причиной отсутствия гуциня: и без того безупречный Ханьгуан-цзюнь не хотел подвергать хрупкие сердца поклонников риску, демонстрируя очередной доведенный до совершенства талант.

Вэй Ин покачивался в такт мелодии вместе с толпой и не отводил взгляда от певца.Сегодня, как и всегда, Ханьгуан-цзюнь был одет в белое, но его одежда, обычно более современная, теперь напоминала старинное ханьфу. Удлиненный подол взлетал при любом движении, серебряные нити, вплетенные в ткань, сияли в свете софитов - и это делало Ханьгуан-цзюня похожим на небожителя или бессмертного заклинателя с горного пика, словно сошедшего с постера очередного сериала в жанре сянься.

Вэй Ин подумал, что Ханьгуан-Цзюнь мог бы просто выходить на сцену и стоять так, облаченный в белое, окруженный мягким мерцанием серебра, - и этого было бы достаточно. Люди все равно бы платили деньги, чтобы посмотреть на него.

(Вэй Ин бы платил)

Ханьгуан-цзюнь пел с закрытыми глазами, целиком погруженный в музыку, и казался таким красивым и недоступным, что у Вэй Ина сжималось сердце. Промелькнула мысль - может, и не надо ему ни в чем убеждаться? Может, этого достаточно: просто приходить на концерты, слушать низкий голос, то нежный и вкрадчивый, то резкий, с намеренно подпущенной хрипотцой. Ловить на себе случайный взгляд и сладко вздрагивать от мечты, которая не сбудется никогда, но все так же дразнит, дразнит.

Наверное, он все-таки ошибся. Вэй Ин знал, что слишком часто принимает желаемое за действительное, и в прошлом это дорого ему обходилось. Например, когда дядя Цзян привел его в семью, Вэй Ин принял это, как что-то постоянное. Как свое место.

А потом, когда он поступил в университет Цинхуа в Пекине, Юй Цзыюань в ярости выкинула его вещи и запретила возвращаться домой, обвинив в дурном влиянии на Цзян Чэна. Тот по итогу уехал учиться в Ухань, и отголоски семейного скандала преследовали их еще несколько лет.

Запрет госпожи Юй был снят, только когда Цзян Чэн прошел стажировку в одной из лучших айти-компаний страны. Снят потому, что никто не знал: Вэй Ин на тот момент работал в компании уже целый год, а свою стажировку закончил на месяц раньше срока.

Так что жизнь научила Вэй Ина не ждать и не питать надежд, чтобы потом не так больно было падать лицом в асфальт. Вот и теперь он был почти готов поверить и принять, что для Ханьгуан-цзюня это самое лицо - просто одно из многих.

Нет, серьезно! Если так, Вэй Ин даже не расстроится. По крайней мере, не расстроится слишком сильно. В конце концов, это логично: где он, с громоздким багажом былых травм и обид - и где Ханьгуан-цзюнь, идеал во плоти, созданный только затем, чтобы напоминать простым смертным об их тоскливом несовершенстве.

Да, решено. Если Ханьгуан-цзюнь никак его не выделяет - отлично! Замечательно! Вэй Ин будет все так же ходить на его концерты, бередить душу его песнями и виновато стонать его имя (то есть, конечно, псевдоним) в подушку.

Осталось только встретить равнодушный взгляд взглядом своим, влюбленным.

И смириться с неизбежным.

Когда Ханьгуан-цзюнь наконец-то открыл глаза, у Вэй Ина перехватило дыхание. Во-первых, слишком уж красивыми они были, эти глаза. Во-вторых - эмоциональный маятник снова качнулся, и Вэй Ин, который только что вроде как признал поражение и даже успел с ним примириться, теперь хотел попросту залезть на сцену, встряхнуть божество за плечи и задать прямой вопрос, чтобы прекратить ожидание и больше себя не мучать.

Ханьгуан-цзюнь, как назло, не смотрел на него, а повел взглядом по толпе. Вэй Ин с досадой закусил губу: этот взгляд был ему очень нужен, совершенно необходим. Полный равнодушия или вспыхнувший узнаванием, какой угодно! Лишь бы нес в себе ответ.

Но как быть, если на Вэй Ина не смотрят вовсе?

Хотя... минуточку.

Было что-то странное в том, как скользил по лицам взгляд Ханьгуан-цзюня. Вэй Ин понял не сразу: Ханьгуан-цзюнь не просто смотрел на собравшихся фанатов, а как будто сканировал толпу, тщательно и методично. Так, словно кого-то искал - и очень хотел найти.

Вэй Ин судорожно сглотнул. Медленно, медленно Ханьгуан-цзюнь поворачивался к нему, и хотелось то ли запрыгать и замахать руками, чтобы скорее обратить на себя внимание, то ли спрятаться и найти утешение в неведении. Он еще успел бы опустить голову, отвернуться, просто присесть, наконец! Возможно, Вэй Ин именно так бы и поступил - однако он был чересчур взволнован, с трудом дышал и совсем не мог двигаться, словно прирос к своему месту навсегда. Он ждал, ждал - и боялся сделать какую-нибудь глупость. Например, упасть в обморок от недостатка кислорода, так и не дождавшись, когда Ханьгуан-цзюнь закончит разглядывать толпу и посмотрит, куда надо...

Когда их глаза наконец-то встретились, Вэй Ин ощутимо вздрогнул. Он вдруг почувствовал себя бабочкой, которую взгляд золотых глаз пригвоздил к стене. Он забыл о мыслях, в которых тонул за секунду до этого. И еще он с шокирующей четкостью понял, что у него встает.

Может быть, тело Вэй Ина так быстро запомнило удовольствие, связав его со взглядом Ханьгуан-цзюня. Может, сам взгляд был настолько тяжел и пронзителен, что ощущался, как прикосновение. Может быть, Ханьгуан-цзюнь был не простым смертным, а притаившимся среди людей демоном похоти и разврата. Так или иначе - но Вэй Ин вспыхнул в одно мгновение.

Тело не вмещало его желаний. Как и в прошлый раз, он чувствовал себя совершенно безвольным, послушным. Это пугало, немного: Вэй Ин по натуре был слишком беспокойным и кипучим, и приручить его было нелегко. Однако Ханьгуан-цзюню неизвестно как удалось это сделать даже не с первого слова - взгляда! Снова к Вэй Ину пришла мысль - если можно так назвать нечто рваное, лихорадочное, промелькнувшее в сознании - что, помани его сейчас Ханьгуан-цзюнь, Вэй Ин бы пошел и позволил бы делать с собой все что угодно, позабыв о сотнях других присутствующих.

Вэй Ину хотелось, чтобы его поманили. Хотелось, чтобы позвали. Хотелось так сильно, что он, вцепившись в ограждение, подался вперед...

И Ханьгуан-цзюнь отвел взгляд.

У Вэй Ина вырвался маленький нежный выдох, тихое “ах…”, тут же утонувшее в криках. Не было в нем ни разочарования, ни горечи - а была покорность. Принятие своей судьбы.

Ну что ж, вот он. Вот он, его ответ.

Вэй Ин мог только поздравить себя с тем, что еще не успел намечтать невиданные горы. Как больно было бы падать! Он вовремя понял, что очередной влюбленный фанат не стоит внимания кумира. Эта мысль была неприятна, конечно, но Вэй Ин по опыту знал, что справится. Он, в конце концов, и не такое переживал. Когда-нибудь все будет хорошо.

Вот только...

Вэй Ин удивленно моргнул, когда взгляд Ханьгуан-цзюня снова - целенаправленно - вернулся к нему.

Вэй Ина... рассматривали. Это было совершенно ясно. Вэй Ина вбирали в себя. Ласкали глазами лицо, плечи, торс. Бедра.

Особенно бедра.

От этого вновь стало жарко. Немного смущенно тоже - и от смущения жарче еще. Оставалось только неловко переминаться с ноги на ногу, чувствуя, как все сильнее тянут и без того тугие джинсы. А Ханьгуан-цзюнь смотрел и смотрел, и его взгляд то и дело задерживался у Вэй Ина в паху.

Может, именно поэтому рука Вэй Ина и дернулась. Движение было машинальным, практически безотчетным - бывает, что кто-то смотрит на вас слишком пристально, и хочется проверить, все ли в порядке. Не расстегнулась ли, например, молния на джинсах, раз уж Ханьгуан-цзюнь с таким вниманием смотрит именно туда.

Оказалось, что с молнией все было хорошо - к большому облегчению Вэй Ина, который бы, вероятно, умер от стыда, если бы обнаружил, что слепил несравненные очи Ханьгуан-цзюня расстегнутой ширинкой. Будто мало ему было позора.

С другой стороны, стоило руке Вэй Ина опуститься, Ханьгуан-цзюнь вздрогнул и резко отвернулся. Как будто… сбежал. Как будто его застукали за чем-то неприличным, и теперь он пытался сделать вид, что ничьи ширинки взглядом не прожигал.

Вэй Ин судорожно облизнул губы. Походя тронул себя, не сдержавшись - стояло так, что касание не принесло облегчения, но заставило желать большего.

Взгляд Ханьгуан-цзюня снова поплыл по толпе. Ну что же, справедливо: концерт был в самом разгаре, а вокалисту и вообще лицу группы полагалось работать со зрителями. Но Вэй Ин следил за ним, точно ястреб, и потому заметил: если раньше Ханьгуан-цзюнь как будто отдавался толпе, раздевал каждого взглядом и, отдаваясь, брал так же ненасытно, то теперь в его глазах почти не было огня. Теперь он словно выполнял скучную обязанность, рабочую рутину, которую обязательно нужно было завершить перед тем, как…

Перед тем, как опять вернуться к Вэй Ину.

Ох. О-хо-хо.

Вэй Ин снова облизал губы - жестом осознанным, откровенным. Пусть он и был мастером отрицать очевидное, но даже ему стало совершенно понятно, на кого было направлено внимание человека на сцене. Вэй Ин не был бы собой, если бы упустил шанс подразнить Ханьгуан-цзюня, довести до исступления - в этом он тоже был мастером, разумеется.

В прошлый раз Ханьгуан-цзюнь вел его за собой. Теперь же сам Вэй Ин стремился узнать, насколько он желанен. Как далеко может зайти Ханьгуан-цзюнь в жажде обладать?

Вэй Ин намеревался отыграться за прошлый раз. Взять реванш. Он был абсолютно уверен, что у него получится. В конце концов, это будет честно! В такую игру должны играть двое, а не один.

Внутренний голос говорил Вэй Ину, что тот нарывается. Внутренний голос зря тратил силы: Вэй Ин и без того знал, что нарывается. Он вообще обожал это делать, и теперь обстоятельства были идеальны.

Сегодня рядом не было ни Вэнь Цин, ни вообще кого-то из знакомых. А-Цин тусовалась с противоположного края и не могла увидеть Вэй Ина, а толпа вокруг не замечала никого, кроме Ханьгуан-цзюня, и значит, можно было дать себе волю.

Себе - и своим рукам.

Вэй Ин выбрал момент, когда глаза Ханьгуан-цзюня вновь поднялись к его собственным, и поднес пальцы к губам. Медленно, с наслаждением лизнул и позволил взгляду на мгновение упасть на бедра Ханьгуан-цзюня. К сожалению, свободный крой ханьфу не позволял рассмотреть, что там происходило, но Вэй Ину пока это было и не нужно - он снова посмотрел в глаза Ханьгуан-цзюня и нагло изогнул бровь. Его намек был совершенно очевиден: вместо пальцев что-то другое могло бы оказаться у него во рту.

Судя по реакции, Ханьгуан-цзюнь понял все абсолютно правильно. Даже под разноцветными огнями сцены было заметно, как потемнели его глаза. Еще мгновение - и он отвел взгляд в сторону, точно бесстыдство Вэй Ина взбесило его, однако в песне, которую Вэй Ин знал наизусть, появилось придыхание, которого прежде никогда не было.

Предсказуемо, бунт длился совсем недолго. Следующий взгляд Ханьгуан-цзюня Вэй Ин встретил с пальцами, всосанными в рот по вторую фалангу. Он знал, как это выглядит: абсолютно развратно и очень возбуждающе. У Вэй Ина был красивый рот; этот факт подтверждался разными источниками и не вызывал сомнений.

Ханьгуан-цзюнь сжал микрофонную стойку так, что Вэй Ин почти услышал треск ломавшегося пластика. Звук был игрой воображения, разумеется, но с тем, как побелели костяшки Ханьгуан-цзюня, стойка осталась цела только чудом. Вэй Ину, впрочем, не было до этого дела: не выпуская пальцев изо рта, он улыбнулся абсолютно дьявольской улыбкой, которая говорила: иди и возьми!

Ах, да. Ханьгуан-цзюнь не мог взять, он же был на сцене. Работал. На него же смотрели сотни людей.

Какая неприятность.

Улыбка Вэй Ина стала шире.

Что-то странное сегодня творилось с манерой исполнения песен. Они зазвучали слишком ярко, слишком чувственно. Они уже не были про секс - они сами стали сексом, полные возбужденных, резких выдохов и сбивавшегося ритма.

Это совсем их не портило - наоборот, толпа еще быстрее, чем обычно, полетела с катушек, и вокруг Вэй Ина творилось настоящее месиво. Тем лучше - никто не видел, кто именно и как сводил с ума вокалиста. Пожалуй, единственным, кто заподозрил неладное, был Шуан Хуа: Вэй Ин заметил, с каким беспокойством тот смотрел на Ханьгуан-цзюня, не в силах понять, что происходит.

Взгляд Ханьгуан-цзюня то дергался прочь, то возвращался к Вэй Ину, надежно пойманный. Словно невозможно было долго смотреть на то, что творил Вэй Ин… но и не смотреть невозможно было тоже.

Однако и самому Вэй Ину было нелегко. Он выдерживал огненный взгляд человека, по которому сох долгие месяцы, он призывно облизывал пальцы и трогал себя. Вэй Ин видел, чувствовал, что его хотели, - и не помнил, когда в последний раз испытывал такое возбуждение. В узких джинсах было больно, по-настоящему больно - а еще Вэй Ин точно знал, что они с Ханьгуан-цзюнем желали одного и того же.

Словно в беспамятстве, он молниеносно расстегнул штаны и запустил в них влажные от слюны пальцы.

Концерт близился к завершению, и уже давно наступил тот момент, когда и голос, и музыка практически утонули в людских воплях. Только поэтому никто не заметил, что Ханьгуан-цзюнь просто-напросто пропустил слова в очередной песне.

Никто, кроме Вэй Ина, разумеется.

Губы Ханьгуан-цзюня не двигались, застыв в беззвучном выдохе. Взгляд, впившийся в лицо Вэй Ина, был полон ярости. Ханьгуан-цзюнь смотрел так, словно хотел сожрать. Словно в наказание, в назидание, хотел трахать Вэй Ина до тех пор, пока тот не растеряет все свои шалости и баловство, пока не превратится в послушное и всхлипывающее тело, пока не научится вести. Себя. Хорошо.

Пока для Вэй Ина не останется ничего, никого - кроме Ханьгуан-цзюня.

По позвоночнику пробежала жаркая молния, и Вэй Ин закусил губу, чтобы сдержать стон - довольно бессмысленно, ведь тот, вырвавшись, все равно потерялся в криках толпы. Однако закушенная губа неожиданно повлияла на Ханьгуан-цзюня: увидев, как изменилось выражение лица Вэй Ина, он резко вдохнул, с небывалым напряжением в голосе допел фразу - последнюю в песне, последнюю в концерте…

И в самом конце его голос, обычно послушный и верный, вдруг дернулся. Впервые за многие месяцы, что Вэй Ин слушал “Белого Кролика” на записях и вживую, Ханьгуан-цзюнь так очевидно взял неверную ноту.

Зрители, разумеется, не заметили - или не придали большого значения. Многие к завершению концерта оказались пьяны, алкоголем или энергетикой живого выступления. Впрочем, большинство и в трезвом виде не услышало бы фальши.

Вэй Ин заметил. Еще как заметил! Неверная нота стала доказательством того, что ему удалось довести Ханьгуан-цзюня так же, как тот довел его самого несколько недель назад. Вэй Ин знал, что именно другой чувствовал в этот момент, как влажно и неприятно сейчас, должно быть, прилипала к коже ткань - и от этой мысли по его собственному телу снова пробежала жаркая волна. Он на мгновение замер - и его накрыло таким ярким удовольствием, что Вэй Ин едва не подавился своими стонами.

Когда он пришел в себя, Ханьгуан-цзюня не было на сцене, а Фу Сюэ, клавишник, растерянно успокаивал толпу, которая громко требовала кумира. Вэй Ин не стал дожидаться возвращения - он торопливо вытер дрожавшую руку о внутреннюю сторону кроп-топа (отвратительно, но что поделать), как можно незаметнее застегнул джинсы и поспешил покинуть клуб.

Дома Вэй Ин оказался через час. Это было довольно быстро по шанхайским меркам, но крайне медленно для него самого. Вэй Ину было неудобно, засохшая на кроп-топе сперма царапала кожу, и не терпелось принять душ, чтобы смыть с себя не только пот и клубные запахи, но и - в большей степени - напряжение.

Однако, когда Вэй Ин добрался до ванной, то не сразу забрался в кабинку, а сперва замер у зеркала. Он вглядывался в свое лицо, точно видел его впервые - а впрочем, в какой-то степени так и было. Несколько недель назад Вэй Ин и подумать не мог, что его лицо - это лицо человека, который может вот так запросто кончать в переполненном людьми клубе от… от чего, собственно? От чужого голоса? От собственных фантазий? От устремленного на него взгляда, то полного ярости, то вдруг почти беспомощного? Видимо, все-таки от взгляда: возбуждение накатило, стоило только вспомнить, как смотрел на него Ханьгуан-цзюнь.

Вэй Ин не понимал, как дошел до такой жизни, что вообще происходит, а главное - что с этим делать дальше. Ситуация явно получалась ненормальная: он второй раз (второй! раз!) кончал в общественном месте только потому, что какой-то мужчина смотрел ему в глаза. То, что этим мужчиной был Ханьгуан-цзюнь, Вэй Ина извиняло, разумеется, но не слишком сильно.

С другой стороны, ни одна фантазия не вызывала у Вэй Ина такого возбуждения. Да что там фантазии - он мог припомнить несколько настоящих, физических и вполне осязаемых партнеров, секс с которыми даже рядом не валялся с одним-единственным взглядом Ханьгуан-цзюня.

К тому же, никто из бывших Вэй Ина не смог бы заставить его настолько позабыть обо всем, чтобы… ох. Чтобы хвастаться навыками минета на собственных пальцах, находясь в толпе среди сотен других людей. Какому-то человеку - всего лишь одному! - достаточно было бросить взгляд...

Тело Вэй Ина снова вспыхнуло - стыдом, да, но и возбуждением тоже.

Он уронил голову и простонал, борясь с желанием стукнуть себя чем-то тяжелым и вырубиться прямо тут, на холодном кафельном полу. Это было бы легче, чем иметь дело с чувствами, которые никак не желали приходить в порядок.

Уже стоя под горячим душем, Вэй Ин продолжил размышлять. То, что происходило между ним и Ханьгуан-цзюнем, очевидно, не было ни нормальным, ни приемлемым. Даже если это нравилось Вэй Ину. Даже если - возможно, только возможно! - это нравилось самому Ханьгуан-цзюню, немножечко. Единственным правильным решением будет прекратить это (чем бы “это” ни было). Поразвлекались и хватит. Вэй Ин вполне себе в состоянии просто слушать музыку, как нормальный, адекватный слушатель. Даже как фанат! Ему не обязательно пачкать штаны каждый раз, когда он приходит на концерт.

Да, да. Размышления Вэй Ина были абсолютно верны - и он согласно кивал самому себе, отправляя грязную одежду в стирку. Пора заканчивать, пока игра не зашла слишком далеко. Пока у Вэй Ина еще сохраняется трезвая мысль и целое сердце. И пока он не приобрел себе грандиозных проблем с полицией за непристойное поведение. Поступать правильно очень легко, если это в твоих личных интересах. Вот Вэй Ин и поступит правильно: перестанет лезть в первые ряды, встречаться с Ханьгуан-цзюнем взглядом и воспринимать песни “Белого Кролика” как послание себе лично. Больше никаких внезапных оргазмов, слишком тугих штанов и сексуально заряженных зрительных контактов.

Это безумие Вэй Ин прекратит.