Джинни Уизли устала делить постель с Драко Малфоем.

Особенно, если учитывать, что на самом деле он ни разу там не появлялся.

Нет, Драко Малфой из плоти и крови представлял бы из себя совершенно другую проблему. Хотя проблему ли вообще — это хороший вопрос. Он никогда бы не пришёл ей в голову первым (или вторым, или третьим и т.д.) при выборе партнёра для секса (или беседы, или выпивки в баре и т.д.), но нельзя не признать, что он привлекателен. Падающие на глаза светлые волосы с золотистым отливом, изящные изгибы тела и утончённая мускулатура — он стал совсем не похожим на себя в юности. Нет ничего зазорного в том, чтобы немножко полюбоваться на такого красавчика. А потом огреть его каким-нибудь заклинанием или даже врезать ему с ноги — и вопрос решён раз и навсегда.

Но Драко Малфой, с которым она каждую ночь делила постель, не был из плоти и крови. Иногда он был всего лишь шёпотом.

Всё начиналось с небрежного замечания, со случайного упоминания о встрече с Малфоем в магазине. А потом во взгляде Гарри мелькал едва уловимый проблеск, почти мгновенно сменявшийся отстранённостью, и Джинни понимала, что теряет его.

Это не доставляло особых неудобств, когда она училась на пятом курсе в Хогвартсе, а Гарри был непоколебимо уверен в том, что Малфой что-то замышляет. Они тогда только начинали встречаться, и Джинни легко мирилась с этой навязчивой идеей. Борьба с Волдемортом была такой неясной, а будущее — таким туманным, что она не могла лишить Гарри успокаивающего соперничества со школьным врагом. Ему нужно было с кем-то сражаться, нужно было кого-то винить. И тут очень кстати подвернулся Драко Малфой, который был несчастлив услужить. Их ненависть была для Гарри подстраховкой. Знакомой и предсказуемой. Поэтому, когда Гарри впервые произнёс его имя в постели, а голос его сквозил праведным гневом, Джинни ничего не сказала.

Даже год назад она терпела. Война закончилась, но потери по-прежнему оставались свежими в памяти всех, кого она коснулась. Гарри с головой погрузился в заботы: помогал ловить последних Пожирателей смерти, финансировал восстановление Хогвартса, выступал на суде в защиту Малфоя. Всё погрязло во тьме, в бесконечной разрухе, и она не могла лишить Гарри успокаивающей борьбы за проблески света. Ему нужно было кого-то защищать, кого-то спасать. И тут очень кстати подвернулся Драко Малфой, который был несчастлив — если даже не благодарен — услужить. Поэтому, когда ночь за ночью Гарри шептал в темноте: «Он так боялся, Джин. За себя, за свою мать. Я бы тоже мог поступить неправильно, чтобы спасти маму. И он же помог мне, в конце-то концов», — Джинни только массировала его плечи и молча кивала.

Неприязнь шестнадцатилетнего парня к своему однокурснику — это одно, а героические свидетельства в суде — совсем другое, однако последней каплей стали отстранённые размышления о странном выборе специй в магазине: «Как думаешь, Джин, он готовит? Не очень-то чистокровное занятие, да?» — прямо во время того, как Гарри соблазнительно гладил её по спине… Ведь надо же где-то провести черту.

Становилось всё более очевидным, что одержимость Гарри Поттера Драко Малфоем — это его пожизненное состояние, а не симптом, проявляющийся при каких-то конкретных обстоятельствах.

Джинни Уизли точно знала, что всегда будет любить Гарри Поттера, но уже не могла вспомнить, каково это — быть в него влюблённой. Быть может, она такой никогда и не была.

И вот, в ту ночь, когда Блейз Забини наконец-то подмигнул ей с другого конца паба, она подавила чувство вины, пока оно не превратилось во что-то большее, и вернулась домой, чтобы расстаться со своим парнем.

Когда-то она думала, что всё внутри неё сломается в тот день, когда Гарри очнётся от навеянного войной тумана и поймёт, что больше не нуждается в ней. Но первой очнулась она сама, и единственным, что она чувствовала по этому поводу, было лёгкое раздражение.

Ей уже давно пора вылезти из постели Гарри Поттера, и, может быть, если ей улыбнётся удача, она сможет сделать так, чтобы там оказался Драко Малфой из плоти и крови.