Иньтао привыкла просыпаться рано. Стоит первым солнечным лучам показаться из-за линии горизонта, а рассветным птицам запеть свою песню, как девушка поднималась и шла дальше.

Иньтао привыкла просыпаться в разных местах: в городах и деревнях, на голой земле и в домах, в лесах и горах. Привыкла просыпаться и идти: безостановочно и бесцельно, будто ища что-то, но что?

Есть ли смысл в этом поиске?

Ей так не хотелось об этом думать. Так не хотелось задавать себе вопросы и вновь не находить на них ответа; бродить по чужим домам и улицам, будто нищий, что ищет свой настоящий дом – только дома того давным-давно нет: осунулся и сгнил, обратился в пепелище. Больше ничего нет.

Вот она и занимает свои мысли глупой суетой. Надо бы сегодня спуститься с этого горного хребта и дальше на запад: там, говорят, стоит лотосовая пристань, а на той пристани древний заклинательский орден. Девушка не знала, что будет делать, когда дойдет. Может, задержится на пару дней, может, снова пойдет дальше.

Этим утром было непривычно свежо и звонко: солнце ещё не успело встать, а соловьи уже вовсю распевались. Ветер гулял по древесным кронам, перекатывал сухие листья и морозным дыханием прокрадывался под ткани белого ханьфу. Иньтао остановилась, поёжившись, и решила немного растереть ладони, чтобы было не так холодно, а затем…

Затем подняла взгляд.

Она стояла на обрыве; пологий спуск уходил вниз, где пшеничными полями колосилась долина, а сквозь них червоточиной проходила дорога. А над долиной степенно поднималось солнце, окрашивая небо в нежные пастельные тона. От этого вида у неё перехватило дух, на секунду ей показалось, что она забыла, как дышать.

Первые солнечные лучи опускались на землю, прорываясь сквозь густую листву, и Иньтао, повинуясь какому-то наивному, детскому желанию, протянула руку, поймав один из них в ладонь. Нежная кожа девушки тут же почувствовала нежную теплоту утреннего солнца. Так красиво.

Так легко.

Она опустила руку, вспомнив кое-что важное, и потянулась к мешочку цянькунь, что висел у неё на поясе. После нескольких нехитрых махинаций девушка достала меч – Лимин.

Тонкий и изящный, будто побег молодого деревца; с расписным золотым эфесом, а в навершии нежно-голубым сверкает берилл. Гладкая рукоять приятно холодит кожу, а сам меч так знакомо, почти приятельски, отягощает руку.

Отец когда-то говорил: Лимин – это рассвет. И имя это он выбрал вовсе не случайно. Девушка улыбнулась своим воспоминаниям: вот они идут, рука в руку, счастливые, смеющиеся. Потом отец останавливается, щурится так хитро-хитро, и говорит: «А-Тао, не знаешь, почему мой меч назван в честь рассвета?». Иньтао не знает конечно (откуда ей знать?), потому отрицательно машет головой и ждет, когда папа продолжит. Ей тогда лет 9-10, маленькая ещё совсем, и мужчина присаживается на корточки, чтобы в глаза посмотреть, а потом продолжает: «Ты не поверишь, но этот клинок просто обожает утро. Чем ближе рассвет, тем сильнее и яростнее он становится. Я обязательно покажу тебе, как только подрастешь. Ты не представляешь, как он красив в эти часы!»

И вот она выросла: стоит в одиночестве на краю обрыва, держит в руках Лимин. Потеряна и одинока, идет по жизни наугад. Вот она выросла: а отец так ничего и не показал. И не покажет никогда уже. Осознание это давит на грудную клетку, не дает дышать. Так больно.

Так тяжело.

Она подставила клинок солнечному свету: тот отразил его и бликует, словно радуется. Навершие переливается оттенками голубого, будто в камне этом целое море. Девушка легко повела ладонью, чтобы получше рассмотреть Лимин в рассветном зареве.

Затем, словно во сне, едва осознавая себя, сделала выпад. Так просто и легко: словно клинок сам повел руку. Лезвие рассекло воздух, всполошив несколько сухих листьев. Потом ещё выпад, и ещё, и ещё, и вот уже девушка, распалившись, танцует в паре с мечом. Так глупо, наверное, со стороны смотрится: вокруг не то что врагов, вообще никого нет.

И ощущение, мимолетное, невесомое:будто отцовские ладони направляют лезвие, будто отцовские руки исправляют стойку, и будто чей-то голос, — так далеко, так тихо — звучит над ухом.

Она остановилась, тяжело дыша. Опустила клинок, подняла глаза. Озаренная светом, словно озарением, тихо рассмеялась. Девушка прикрыла глаза ладонью и вонзила Лимин в землю, опустившись перед ним на колени. Сквозь смех по щекам полились слезы: всё, что было на душе, всё, что не давало дышать, единым потоком вырвалось наружу. Будто кто-то открыл клапан и позволил вдохнуть свежего воздуха, убрал на секунду камень с груди. И так хорошо стало на мгновение, так просто…

Так легко.

Потом она вытрет слезы и уберет Лимин обратно в цянькунь. Спустится с хребта и направится на запад, как и хотела. Но, самое главное, поймет одну вещь: так больше нельзя. Нельзя жить прошлым и растрачивать себя понапрасну; нужно найти себе дело, найти себе друзей и врагов, найти то, ради чего можно остаться в этом мире.

Нужно найти себе новый дом.