Тоскуя, отлетит на небо Идеал,

И повелит Судьба, чтоб вечно он страдал,

Чтоб даже умер он, терзаясь бесконечно

(Ведь можно допустить, что здесь ничто не вечно),

Тому влияньем чар от века предрекла,

Увы, всю жизнь Судьба, безжалостна и зла.

Поль Верлен

— Вот так, мой хороший… — Гарри оглаживает тёплой рукой поалевшую щёку, придерживая пальцами подбородок, и толкается ещё глубже, заставляя Драко носом уткнуться в тёмные постриженные кудри. — Давай, мой славный, мой замечательный, открой свой ротик пошире, — Гарри закусывает нижнюю губу, сталкиваясь взглядом с серыми глазами напротив. Распахнутые глаза с ручейками слез на лице, блестящие от слюны губы, руки со сбитыми костяшками, покорно лежащие на выступающих тазобедренных косточках. — Прекрасный, ты такой прекрасный, слышишь? Такой красивый, такой чувственный, ты — это самое настоящее сокровище… — Гарри зажмуривается до болезненных колючих звёздочек перед глазами, не в силах больше смотреть на то, как Драко плачет, давясь членом, слезами и слюной. Складывается такое ощущение, что Гарри насилует Малфоя, и от этого ему становится совсем дурно: он хочет остановить всё прямо сейчас, но он знает, что это невозможно. Только не для них двоих. Это его часть акта искупления — эти добрые слова. Не придуманные в истерии страсти, не вымученные. Настоящие. В том-то и заключается вся проблема — эти слова настоящие, живые, идущие из сердца, прокладывающие себе неуверенную дорогу к самому сокровенному, сокрытому, болеющему и болящему в груди. Это его ласка, его желание выплеснуть огромной волной нежность, его нужда, его потребность доказать Малфою, что он достаточно хорош и достаточно достоин, чтобы ему об этом сказали прямо, вслух.

Гарри ныряет рукой под полотно светлых волос и мягко надавливает на затылок, тем самым напоминая, указывая. Ему хочется ослепнуть и оглохнуть, хочется стереть себе память обливиэйтом, когда Драко выпускает его член изо рта, продолжая прижиматься мокрым лицом к паху, и произносит:

— Скажи. Это.

Малфой сумасшедший. Он двинутый, наглухо двинутый по всем фронтам. А ещё он чертовски красивый и уязвимый... Гарри не должен этого говорить, но он знает, что по-другому не получится. Никогда не получается. Это их договорённость, и он не имеет право нарушать эту, Драко, часть, иначе он лишится вообще всего. Гарри надавливает пальцами на опухшие губы напротив, раскрывая, и в очередной раз думает, что не боится потерять отличный секс и, кажется, совсем не боится потерять Драко. Всё намного запутаннее, и нельзя ничего объяснить ни себе, ни другим в двух словах.

Гарри боится потерять свою возможность на искупление. Он не уверен, что сможет найти эту возможность в ком-то ещё, по крайней мере, не так быстро, как хотелось бы, а в его случае время является критическим фактором — он слишком далеко зашёл, чтобы теперь поворачивать назад.

Поэтому в ответ на слова Малфоя он протягивает руку пальцами вперёд, не возмущаясь. Гарри позволяет Драко вылизать всю ладонь, чтобы после этого положить её, мокрую и липкую, ему на лицо и выдать серию равномерных, но ощутимых ударов. Малфой остается на коленях и, не дергаясь, принимает их один за другим. Его лицо выглядит равнодушным, за исключением болезненной судороги, которая кружит на скулах и подбородке — это не физическая боль, и Гарри знает об этом.

Драко стоит перед ним на коленях, весь мокрый и подрагивающий. Его рубашка застёгнута наглухо, и ткань скрывает следы от пальцев на шее. Невероятно, но даже будучи в этом состоянии, он каким-то образом умудряется держать спину ровно. Правда, по местам всё расставляет расстёгнутая ширинка со свисающим покрасневшим членом, который смазан до того обильно, что с него течёт.

— Блядь.

Глухой голос. Удар по правой щеке.

— Шлюха.

Удар по левой.

— Ты даёшь всем, стоит тебя только попросить.

Малфой кивает.

— Ты больной извращенец. Интересно, многие из твоих любовников разворачивались и уходили, когда ты просил их поставить тебя на колени и унизить, заливая лицо спермой?

Драко прикрывает глаза, позволяя слезам течь по щекам, оставляя перламутровые дорожки.

— Мне противно знать тебя.

Гарри больно говорить это. И вместе с тем так хорошо. Ведь всё это — правда. Может быть, теперь, спустя два месяца с их «нового знакомства», он и понимает, что Малфой заслуживает искупления как никто другой, но старая боль всё ещё плещется на дне, приобретая самые разные формы. Он ненавидит Малфоя, он обожает Малфоя, он хочет сделать ему больно, он хочет вознести его и исцелить. Но ни один из них не знает, существует ли здоровый механизм исцеления. А если и да, то они никак не могут найти его и в глубине души не уверены, что на самом деле хотели бы попробовать нечто… нормальное.

Драко притягивает Гарри за ягодицы и заглатывает член разом, позволяя трахать свой рот и насаживаясь самостоятельно.

Когда сперма выстреливает ему в горло, он принимает всё до капли. Оргазм болезненной вспышкой отражается на его лице, но вот уже Малфой встает с колен и чуть резче, чем следовало, очищает свои брюки с тёмным влажным пятном.

Смотрит с ухмылкой, но на дне радужки плещется усталость.

— Доволен, Поттер?

Если он и доволен, то по его лицу ни один человек не смог бы это определить.

— Ты своё получил. Даже больше, чем требовалось.

— Ты тоже.

Он кивает и взмахивает рукой, чтобы аппарировать.

***

Гарри толком не знает, откуда всё это взяло своё начало. Он провёл множество бессонных ночей, ворочаясь под одеялом в поисках ответов, но ни один из тех вариантов, что приходили ему в голову, так и не смог удовлетворить его в полной мере. Гермиона раз за разом почти раздражённо замечала, что ему нужен хороший психолог, потому что посттравматическое стрессовое расстройство – это не шутки. А ещё, что Гарри нужен отдых: фундаментальный, основательный, поглощающий каждую клеточку тела.

Конечно, Гарри не слушает Гермиону. У него всё под контролем, или, по крайней мере, он хотел бы думать, что так оно и есть. Именно поэтому Поттер только отмахивается от озабоченной подруги и погружается в работу.

Сначала ему кажется, что работа и правда хорошо помогает забыться и забыть. Рейды, засады, погони, слежка и задержания опустошают тело и мозг: кровь стремительно мчится по венам, разнося адреналин, и тем самым вытапливает горечь потерь и поражений. На место отчаяния приходят азарт, благодарность, удовольствие — он полезен, он может помогать, и не только, когда дело касается Волан-де-Морта, который, вот спасибо, уже прахом разлетелся по свету.

Гарри очень важно чувствовать и знать, что он — это не просто символ победы, герой, идеал или любая другая раздражающая хрень. Гарри хочет быть просто Гарри, без приписки «Поттер»: он хочет делать свою работу, принося людям пользу и защиту, хочет носить рубашки из бархата, в которых можно утонуть, закатывая рукава вполовину, и футболки с дурацкими похабными надписями вроде «Средней прожарки» и «Всё, что тебе нужно, внутри: сердце, мозги, печень и почки». Он хочет просто слушать Ю Ту и Гэри Ньюмана, зевая и заваривая слишком сладкий кофе, в попытках не опоздать.

So hands that build

Руки, что строят,

Can also pull down

Могут убивать.

The hands of love.

Руки любви

Гарри хочет быть просто Гарри, без приписки «Поттер»: он хочет иметь возможность влюбиться, вкушая сладкие плоды оргазма, он хочет испить кислые потоки ревности и покатать на кончике горечь расставания. Гарри хочет всё то, человеческое, обычное, основополагающее, дающее бесценный опыт — и он получает это. Он ныряет в пучину, где есть томные и зазывающие взгляды. Он держит сначала девушек под грудь, как одержимый лаская пальцами тяжесть кожи, а потом вбивается в жаркую узость мужчин. Он стоит на коленях и ставит на колени перед собой. Он понимает секс, но всё ещё не понимает ничего об отношениях в самом простом, человеческом смысле.

Но с этим ничего не получается. Мало того, что у него посттравматическое расстройство, проявляющее себя в мелочах, так ещё он влюблён и женат на своей работе, а после суток Гарри возвращается домой хмурый и молчаливый, и это мало кому может понравиться. Именно поэтому отношения не складываются, по крайней мере, Гарри надеется, что это основополагающая причина.

Гарри ныряет в работу, берётся за любые дела Аврората, он с жаждой и нуждой думает, что совсем скоро исцелится. Он надеется, что его неконтролируемое желание спасать, выносящее мозг и сердце из грудины, перейдёт в другое состояние и найдет свой отклик в работе.

Но, что ожидаемо, очень скоро всё перестает работать так, как нужно. Так, как Гарри задумал и решил — сценарий даёт сбой, весомый и выбивающий почву из-под ног. Гарри всё чаще пьёт зелья для сна без сновидений и всё чаще остервенело трёт кожу мочалкой, выливая на себя литры геля с запахом персика или таиландского жасмина. Какая наивная попытка, словно он действительно мог бы отмыться от всей грязи с привкусом кислого горя, лишь при помощи геля для душа.

Всё чаще Гарри мутит, когда он с группой напарников задерживает по-настоящему тёмных волшебников.

Он надевает на их руки с обломанными ногтями и грязными волосками заколдованные наручники и видит глубокие рваные отметины от бесконечных режущих и жалящих заклятий. Это преступники, которые нарушают закон и поэтому теперь получают по заслугам, но ему всё равно очень больно.

Он видит практически сошедших с ума проституток, и ему снова больно. Он уводит их под светлые с синяками руки не потому что хочет, а потому что он должен это делать. Потому что по закону проституция запрещена, по крайней мере, в такой открытой форме. Он делает то, что должен делать, потому что он аврор и просто спаситель. Он делает лишь то, что требуется: продолжает очищать мир, спасая людей, выводя их на свет из тьмы. И вроде это именно то, о чём Гарри мечтал все годы и в чём видел свою отдушину, но почему тогда он опустошает желудок, сурово утирая рвоту, когда одна из девушек истерично смеётся, вытряхивая из карманов платья сикли и кнаты, уверяя его, что это всё – лишь любовь к грязным членам с небольшими преимуществами? Не проституция и не любовь — больная тяга.

Он понимает, что всё идёт не так, как задумывалось, очень скоро. Работа приносит деньги, но не долгожданное облегчение. Рон и Гермиона требуют, чтобы он остановил это безумие — особенно, когда находят его в собственном доме, упитым до состояния беспамятства. Он даже не может сказать, в чем тут дело — огневиски или зелья.

Но Гарри не может бросить Аврорат. Он хочет спасать людей! Он хочет выплескивать и отдавать себя без остатка, он хочет помогать. И никакие другие варианты его не устраивают. Он понимает, что это граничит с безумием, потому что, помогая, он теряет себя по кусочку, но всё происходит слишком стремительно, а мозг от зелий всё чаще кажется размягченным и затуманенным, чтобы думать о таких сложных вещах. Поэтому Гарри просто продолжает делать то, что делает, в глубине души надеясь, что однажды вместе с желчью из него выйдет и сердце.

Нет никаких шансов остановить это безумие. Пока он не встречает Малфоя и не знакомится с ним заново.

***

Если бы у Драко спросили, он бы никогда не сказал, что недоволен своей жизнью. У него есть всё, чего только можно желать: отремонтированный и вновь благоухающий запахами свежих цветов и дорогого кофе мэнор, деньги, в своё время успешно инвестированные в итальянские технологии по созданию натурального волосяного покрова для лысеющих волшебников — все знают, что магией невозможно наколдовать себе даже вполовину такие же хорошие волосы, какие растут естественным путём у живого человека. У Драко есть друзья, любимая кошка Белла (потому что с итальянского bella переводится как «Красотка», а он и правда считает свою кошку с приплюснутой мордой и кривыми лапами красоткой). У Драко снова есть палочка, он анонимно, ради удовольствия, подрабатывает журналистом для издания 18+ «Инсендио» — пишет горячие статьи, разносящие в пух и прах прически, макияжи, любовные и винные предпочтения местной элиты. Ещё у него есть двести тридцать восемь рубашек, как минимум половина из которых были созданы Etan (шведский бренд премиальных рубашек для мужчин). Малфой выглядит здоровым с чуть загорелой кожей, в своих оливковых бермудах от Canali. В свободное время, а, по его мнению, любое время в жизни является свободным, он либо занимается финансами, что быстро надоедает, либо пьет вишневый ликёр с водкой, тусуясь в клубах, танцуя, с рёвом объезжая загородные дороги Лондона на своей машине и играя в карты на раздевание с красивыми мужчинами, которые спустя пару часов непременно перегнут его через спинку дивана, чтобы оттрахать до беспамятства.

После смерти отца жизнь кажется проще. За неё не нужно оправдываться, за неё даже не нужно нести ответственность — он просто делает то, что хочет делать. Мать далеко, у какой-то троюродной сестры в Нидерландах. Не то чтобы Драко был против — они переписываются, но Нарцисса тактично соблюдает выстроенные границы.

Чёрная метка больше не жжёт руку, и люди вокруг, обезумевшие от счастья, от свободы, от того, что всё наконец закончилось, легко прощают ему этот некрасивый пассаж.

Драко может с уверенностью сказать, что жизнь удалась. Почти удалась.

Да, он ведёт разгульный образ жизни, и со стороны может показаться, что он весьма доволен укладом дел. И, конечно, так он и говорит, чинно кивая в довесок, когда они встречаются с Блейзом или Панси. Но сам Драко знает, что это ложь. У него есть маленькая тайна, которая не даёт ему жить и дышать полной грудью, и со временем эта тайна вовсе не проваливается куда-нибудь далеко, например, в потаённые закоулки души. Она всплывает на поверхность, сковывая и замедляя.

Он сдаётся ей на милость.

Наверное, если однажды ты был на стороне Волан-де-Морта, даже если тебе было всего лишь шестнадцать, и ты не мог ничего выбирать, ты никогда не сможешь излечиться до конца. По крайней мере, так думает сам Драко, подливая себе водки и вишнёвого ликёра. Он чувствует себя одновременно и должным всем вокруг, и свободным, и что-то мрачное и липкое растёт в груди с каждым днём.

Он продолжает вести свой обычный образ жизни, но не может отрицать того, что всё чаще на него накатывают панические атаки. Что угодно может стать триггером – смех, интонация которого напоминает покойную Беллатрису, стук костяшек о стол — так делал Волан-де-Морт, когда Поттер снова и снова ускользал от него. Панические атаки длятся недолго, но в эти моменты Драко хочет снять с себя кожу и вымыться изнутри.

Он ищет способы и методы. Он не даёт себе продыху, работая на износ, изматывает своих коней, нарезая бешеные круги по Уилтширу, на какое-то время даже пытается завязать с алкоголем, в тайне думая, что он может быть настоящей причиной. Но это не помогает. Панические атаки не становятся реже или чаще — они просто есть, как факт.

Всё чаще Драко думает о войне, об отце, о своей роли в этом всём. Он вспоминает Дамблдора, умерших профессора Люпина, Лаванду Браун, того придурка Криви, даже близнеца Уизли. Он не виноват в их смертях, но тот монстр, который вознамерился свести его с ума, живущий в сердце, так не думает.

И однажды, искусав все губы в кровь, Драко приходит в голову блестящая идея. И это, конечно же, секс!

Он занимается им много и часто, уверенный, что в сексе заключено исцеление. И когда один из его безымянных любовников ставит Малфоя на колени, чтобы прижать к стене и оттрахать в рот, произнося что-то вроде: «Ты ебливая шлюшка», Драко выдыхает.

Оскорбления, сказанные лично ему, но не потому что он бывший Пожиратель, а просто потому что он их заслужил, неожиданно помогают. И Драко, как зависимый, испуганный, не желающий лишаться этого чистого удовольствия, гонится за сексом, словно безумец.

Но далеко не каждый мужчина в его постели доминантен. Многие хмурятся, когда он просит ударить его по лицу. Многие просто пасуют, говоря нечто вроде: «Прости, куколка, мне это не вставляет». Их, конечно, Малфой посылает на хуй и проклинает жалящим в задницу. Но если в этот вечер он возвращается домой, не поимев желаемого, паническая атака случается особенно суровой и мрачной.

Однажды он сидит на задней террасе поместья, просто ленясь и ничем толком не занимаясь, покуривая турецкие сигареты и попивая вишнёвый ликер с тоником, как бы между делом набрасывая заголовки для будущей статьи о Ромильде Вейн. Майский ветер ласкает босые ноги, поодаль летает прирученная стайка пикси, а колдо-радио шепелявит что-то о скачке цен на печень саламандры и Гарри Поттере.

Драко, облизнув губу, выпрямляется и палочкой делает звук громче.

Колдо-радио продолжает вещать какую-то чепуху про новую прическу героя и неуверенные сплетни о том, что Поттера видели с мужчиной. Малфой кивает сам себе и понимает: это то, что нужно. Возможно, именно Гарри Поттер поможет ему исцелиться. В конце концов, размышляет Драко, нарезая круги по саду и выкуривая третью подряд, он заслуживает шанса на прощение. И вряд ли Поттер, если он падок на мужчин, сможет отказать себе в удовольствии нагнуть бывшего врага. Малфой представляет, как это могло бы быть с по-настоящему возмужавшим Поттером, и у него одновременно приподнимается член и обрывается сердце. Он так и не поблагодарил Поттера за помощь на суде.

Драко смотрит на наручные часы и заходит в дом, чтобы написать письмо.