От века и навек всего лишенный,

лицо свое ты прячешь. Ты — ничей,

как роза нищеты, взращенный,

блеск золота, преображенный

в сиянье солнечных лучей.

От всей вселенной отрешенный,

тяжел ты слишком для других.

Ты воешь в бурю. Ты хрипишь от жажды,

звучишь, как арфа. Разобьется каждый,

коснувшись ненароком струн таких.

Рильке

Спустя месяц Гарри и Драко начинают в некотором смысле встречаться. Панси и Блейз не перестают подкалывать Драко при каждом удобном и неудобном случае, но он только лениво отмахивается. Они не знают, что теперь у него наконец-то есть постоянное, непрерывное, практически неисчерпаемое лекарство в виде Поттера, и какая разница, как это выглядит со стороны?

Драко чувствует себя живее, когда Гарри сжимает до красноты его шею. Драко одновременно сгорает от удовольствия и ненавидит себя за это, потому что, Мерлин правый, это же Поттер. Какого дьявола они вообще делают это вместе? Какого чёрта они помогают друг другу, пусть и таким извращённым, костлявым путем? Драко знает ответ: он никогда не мог дышать ровно, когда дело касалось Поттера. Сначала он просто его не выносил, а спустя время натурально возненавидел. Но где-то между, и до, и после, Малфой знал, было место для крошечной кипящей вспышки — для желания обладать и овладеть.

Рефлексируя по вечерам после хорошего, выбивающего надоедливую нудящую боль, секса, Драко соглашается сам с собой: в его желании Поттера никогда не было ничего нормального. Потому что разве это нормально — хотеть сначала избить человека, обмазывая пальцы кровью, а после прижать к стене в заброшенном Северном крыле и вбиваться в него, пока все ненависть и бешенство не превратятся в нужду разделить эйфорию? Однозначно нет.

Малфой пьёт каждый вечер, намешивая водку с вишнёвым ликёром, и Поттер, случайно узнавший об этом, смотрит на него с такой досадой, что Драко становится на мгновение стыдно. Но потом он безапелляционно заявляет, что забота — это для влюблённых дурачков, а у них только отточенное партнёрство. Ты — мне, я — тебе. И Поттер кивает, больше не возвращаясь к этой теме.

Драко думает, что если Поттер планирует позволять себе и дальше выкидывать подобные фокусы, он пошлёт его на хуй, где ему самое место, но Гарри ничего больше не говорит.

Их секс и правда помогает, хотя одному только Мерлину известно, почему это вообще работает. Драко с самодовольством думает над тем, что его план попросту прекрасен, хотя оно и логично — всё, что он придумывает — прекрасно. Так, по крайней мере, он говорит Блейзу после особенно удачной встречи с Поттером.

Ему не нужны ни любовь, ни нежность, но он идет на некоторые уступки – как оказывается, Поттер не так прост. Ему немного жаль, но было бы глупо надеяться, что эта игра будет выгодна только с одной стороны. Гарри предоставляет, и предоставляет с достатком, Драко такую нужную боль, но взамен требует хотя бы дать ему возможность попытаться исцелить его. И Драко не придурок, чтобы отказываться. Он знает, что исцеление в его случае невозможно — слишком глубоко сидит боль, и он не желает признаваться в этом даже себе.

Со стороны Поттера довольно наивно полагать, что он сможет пробраться туда, куда Драко закрыл вход и для себя тоже, но его это как будто не волнует.

Они встречаются несколько раз в неделю, и никогда эти встречи не походят на свидания нормальных людей. Они не ходят в рестораны, а едят дурацкую фунчозу с фасолью и соевым мясом, и Драко находит это отвратительным, но ничего не может поделать — Гарри неумолим.

Они не целуются, потому что поцелуй — это слишком интимно, он про нежность, страсть в самом хорошем смысле этого слова, про покаяние и любовь, но всё, что они чувствуют друг к другу, лежит в плоскости «нужда».

И Драко, сам того не понимая, всё больше проваливается в Поттера и их связь, укрепляя и позволяя ей разрастись. Панси загадочно молчит, когда он, выпив на две рюмки больше положенного, хихикает и просит её предположить, сколько сантиметров у Гарри. И Драко… впервые почти доволен.

***

Гарри как раз заканчивает блевать и начинает чистить зубы, хмуро разглядывая своё осунувшееся лицо в потускневшем зеркале, когда в маленькое овальное окно начинает долбить клювом сурового вида филин. Гарри закатывает глаза и сплевывает белую мятную пену, нарочито неспешно вытирая лицо. Он ненавидит себя прямо сейчас, но ничего не может поделать. Мало приятного в том, чтобы собирать останки накаченных зельями детей, потому что «Это будет приобщено к делу». Гарри готов убить Робардса на месте за эти слова, потому что, блять, он говорит об этом как о чем-то незначительном, вещественном, а Гарри сходит с ума от отвращения и горя, думая, сколько ещё зла вокруг, о котором он ничего не знает. И его трясет от осознания, что он бессилен перед злом как таковым.

После того, как их отряд управляется с очисткой места преступления, Гарри, без слов, аппарирует на Гриммо и еле доползает до ванной. Тело сковывает судорога, и он наклоняется над раковиной. Это продолжается какое-то время, и между приступами неконтролируемой тошноты Гарри позволяет себе подумать, что даже при Волан-де-Морте он не видел такой вопиющей жестокости. Люди умирали, люди страдали, люди сходили с ума, заколдованные пламенем горя, но он знает, что Волан-де-Морт, больной ублюдок, не брал детей в заложники и не делал с ними всё то, что он наблюдает изо дня в день.

Филин снова ударяет клювом по стеклу, привлекая к себе внимание, и Гарри со вздохом пускает внутрь навязчивую птицу. Больно царапнув, будто Гарри мало других маленьких и не только горестей, филин роняет письмо и тут же улетает, даже не дождавшись ответа. Поттер вздыхает и присаживается на край ванны, распечатывая пергамент.

То, что он читает дальше, повергает его в шок одновременно и за счёт наглости послания, и за счет содержания, и даже… О Мерлин, ну ещё бы, это ведь Драко Малфой.

«Поттер, привет. По правилам этикета я должен справиться о твоём здоровье и жизни в целом, но мне до этого нет никакого дела, поэтому не буду притворяться. Если ты ожидаешь увидеть здесь какую-нибудь благодарность или что-то в этом роде, спешу тебя опечалить: я всё еще не твой фанат.

Слышал, ты питаешь слабость к мужским задницам. Если интересует моя – приходи в четверг в Moнo, я буду там в восемь».

Гарри неверяще пробегает взглядом по витиеватым строкам ещё несколько раз, чтобы убедиться в том, что это — реальность, а не больная фантазия. В последнее время из-за зелий с ним частенько происходит нечто подобное.

Но нахальные строки, такие, которые мог написать только Малфой собственной персоной, никуда не исчезают, и Гарри, откинув голову, смеётся. Это полный идиотизм, и Малфой совсем кретин, если думает, что может писать нечто подобное вот так просто. Но, может, именно эта честность, без лишних колыханий, подкупает Гарри? Он не знает, но, скинув футболку, от которой отвратительно воняет рвотой и потом, Поттер идёт в гостиную, чтобы криво написать всего одну фразу: «Буду к девяти».

***

Моно – это магический ресторан, фешенебельный, популярный, неадекватно дорогой и очень… располагающий. Весь персонал отлично знает Драко, как щедрого на чаевые и вместе с тем требовательного клиента. В четверг Драко приходит туда, как и писал, к восьми, просто для того, чтобы немного пофлиртовать с Жаном, низкорослым и бледнолицым официантом. В конце концов, бросив тому многообещающий взгляд, Драко просит одну из их культовых вип-комнат. Сегодня ему нет смысла оставаться за столиком, ведь он пришел сюда не покрасоваться. По крайней мере, не для того, чтобы его оценивал кто-то, кроме Поттера.

Не то чтобы он переживал, но… Да, он готовился. Пара капель Джона Варватоса на запястье и на венку у кадыка — раз уж Поттер согласился прийти, почему бы не продемонстрировать себя с лучшей стороны? Запах хорошей кожи, фиников и карамели ещё никого не оставлял равнодушным.

Малфой чуть закатывает рукава своей шёлковой жемчужной рубашки, обнажая тонкие запястья с выступающими венами. Движение пальцев — и вот волосы лежат всё так же роскошно, но в непринужденном беспорядке. Драко заказывает себе сухой вермут и катает холодный алкоголь на языке, обдумывая, как правильнее заявить Поттеру о своём желании. «О, Поттер, приветик, рад, что ты соизволил припереться, буду так же рад, если ты поимеешь меня в рот, а то, видишь ли, мне пиздец как хреново и я чувствую себя виноватым. Думаю, твой член окажется целебным. Ну, что скажешь?». Или, может быть, лучше просто сразу заявить о взаимных выгодах? Что-то вроде: «Моя задница – твоя лучшая инвестиция». Драко хохочет, откидываясь на мягкие подушки, и в этот момент штора отлетает в сторону, впуская немного света и Поттера.

Он выглядит именно так, как Драко себе представлял. Широкая волна плеч, двухдневная щетина, крепкие руки и неловкое выражение на лице. Драко отмечает про себя, что «герой» выглядит помятым, а его щёки сейчас даже более впалые, чем были в школе. Но он прикусывает язык и салютует бокалом вместо того, чтобы отпустить шпильку — в конце концов, ему всё еще нужно согласие Поттера.

— Поттер.

— Малфой.

Они обмениваются долгими взглядами, а после Гарри пожимает плечами и садится на диван напротив, возвращая несчастную штору на место и тем самым отрезая себе пути к отступлению.

Пару минут они молчат, разглядывая друг друга. Поттер чертыхается, вынужденный усесться по-турецки, потому что в этой маленькой комнатке всё место занимают горизонталь мягкого дивана и круглый столик по центру. Гарри подозревает, что выбор места не случаен, но ничего не говорит.

Он заинтригован.

Малфой выглядит как… Малфой. Лощеный, с напускной небрежностью, но в целом это скорее красиво. И самую капельку по-блядски. Скулы Гарри краснеют, когда он думает над тем, что Малфой буквально предложил ему себя в письме, а он, вместо того, чтобы сжечь послание к чертям, зачем-то сидит здесь. Но бежать поздно, да и, если говорить уж совсем откровенно, разве он когда-нибудь мог сбежать, если дело касалось Малфоя?

Словно прочитав мысли Гарри о возможном побеге, к ним заявляется официант. Он смотрит на Драко с флёром невысказанного интереса, и из-за этого Гарри неожиданно сердится. В конце концов, Малфой предложил свою задницу ему, ему, Гарри, а не какому-то там Жану.

Поттер заказывает тальятелле с гребешком, хотя он даже не любит морепродукты. Малфой нетерпеливо щёлкает пальцами и просит ризотто, ещё мартини и водку с вишнёвым ликёром. Это похоже либо на начало знатной попойки, либо на… Гарри предпочитает не думать.

В конце концов, чёртов Жан уходит, напоследок обласкав Драко вдоль и поперек. И, неожиданно для самого себя, Гарри наклоняется вперед, ухватывая Малфоя за спокойно лежащие на столе запястья.

— Какого чёрта ты позвал меня встретиться, если планируешь весь вечер миндальничать с официантом?

Драко смеётся, и его смех, чуть хриплый и звенящий, приятно оседает в воздухе. Он не вырывает руки и, отсмеявшись, одаривает Гарри заинтересованным, вдумчивым и анализирующим взглядом.

— Это единственное, что тебя интересует, правильно понимаю?

Гарри вздыхает и сердито хмурится. Долбаный псих! Он отбирает у Драко бокал и делает жадный глоток вермута. С Малфоем невозможно, он такой же противный гад, каким был в школе, и, к своему ужасу, Гарри обнаруживает, что его волнует и интересует мысль о продолжении вечера. Если он, конечно, понял всё правильно из того похабного письма.

— Давай договоримся на берегу. Ты ненавидишь меня? Ты хочешь заколдовать мой член, чтобы он отвалился? Почему ты вообще согласился на эту встречу? — Малфой задает эти вопросы спокойно, с привычной его голосу ленцой, но Гарри чувствует, что сейчас не стоит отшучиваться. В конце концов, они так и не поговорили ни разу после суда.

— Ты правда думаешь, что можешь вот так приглашать меня в ресторан, склонять к сексу и требовать ответы на свои вопросы, когда ты даже не сказал плешивого «Спасибо» после того, как я спас твою задницу от Азкабана?

Гарри не сердится. Наверное, он поступил бы так же. Хотя, спасибо всем небесам, он никогда не узнает, что сделал бы на месте Малфоя.

— Почему нет? Может быть, я хочу извиниться. Вот таким своеобразным образом.

Чёртов Жан, будь он неладен, приносит еду и напитки, прерывая только-только начавший складываться диалог. Драко снова ему мило улыбается, и у Гарри сводит скулы от негодования.

Он не знает, в какие игры играет Малфой, но он хочет его. Наглого, ускользающего, как речная рыбёха, длинного, выпившего, с засосом на шее, который ничем не скрыт. Вот так просто, хочет, и он уже достаточно взрослый, чтобы не искать для себя какие-то особенные причины. Гарри справедливо рассуждает, что иногда одни люди хотят других просто так, вопреки здравому смыслу.

Они едят и пьют, и уходят от цели своей встречи, начиная обсуждать всё, что приходит в голову. Гарри не понимает, зачем бы ему этим заниматься, ведь они никогда не были друзьями. Но слушать дурацкие шутки Драко приятно, и уже совсем скоро Гарри чувствует зарождающиеся в сердце потребность и нужду — помочь этому придурку. При том Драко ни о какой помощи не просит, он просто рассказывает о своей тяге к алкоголю и сексу, но Гарри ощущает опасную вязь в этих словах и обещает себе разобраться, если они ещё когда-нибудь встретятся.

Словно прочитав его мысли, Малфой откидывается на подушки, расстегивая рубашку, и обманчиво-невинным тоном спрашивает:

— Ну так что, Поттер, хочешь поставить меня на колени?

И Гарри неожиданно понимает, что да, хочет.

***

Они аппарируют в поместье, и пальцы Малфоя, холодные и чуть липкие, нагло оглаживают пах Гарри, словно он давал на это согласие.

Он вообще с трудом понимает, что происходит, но ничто не было лёгким, когда дело касалось их двоих.

И очень скоро Гарри в этом убеждается с новой силой.

Малфой не дает себя целовать. Он только шарит руками по его телу, болезненно сжимая, трогая везде, словно пытаясь присвоить всё, до чего дотягивается. Он всегда был таким — требовательным, наглым и незнающим слово «Нет».

Гарри напряжен. Член болит от того, что Малфой вытворяет языком с его пальцами, и он, черт возьми, хочет, чтобы этот наглый язык оставил его пальцы в покое и сделал наконец то, ради чего они здесь собрались.

И это случается. Драко опускается перед ним на колени, заставляя Поттера вжаться в спинку кресла, и без лишней возни принимается охаживать член губами. Он делает это буквально мастерски, и Гарри выводит из себя этот факт. Он не собственник, и с чего бы вдруг ему злиться на Малфоя?

Но он всё равно ощущает огненную ленту страстного раздражения и натягивает волосы Малфоя на кулак, прокручивая в памяти все бесившие его в школе моменты. Он заставляет Драко задыхаться, когда толкается особенно глубоко, припоминая, как Малфой сломал ему нос.

Он вытирает слезы, собравшиеся в уголках глаз, мозолистыми пальцами и испытывает невероятное облегчение, когда Драко лижет его яйца, буквально подставляя своё лицо. Потому что на самом деле там ему самое место.

Гарри груб. Он не церемонится, тягая голову Драко за волосы туда-сюда, но Малфою, кажется, нравится. Он что-то одобрительно мычит.

Когда от оргазма Гарри отделяет всего лишь пара движений языком, Малфой резко отстраняется. Он запыхавшийся и потный, и его лицо выглядит так, будто Гарри трахал его по меньшей мере сутки. Гарри держится из последних сил, а потом по щеке Драко катится слезинка и он хрипло шепчет:

— Ты ненавидишь меня?

Гарри и правда ненавидит его. За всё, что было, и за то, что ему сейчас так хорошо даже без зелий. За то, что он находит чёртово упоение в грязном сексе с не менее грязным и похабным Драко Малфоем.

Он медленно кивает, не отводя взгляд от лица напротив, и кончает, когда Драко облегченно вздыхает, втягивая его мошонку в рот.

***

Рону и Гермионе это не нравится, о чём они заявляют, не юля. Рон рассуждает, что Малфой что-то замышляет, и лет пять назад Гарри расцеловал бы его за эти слова. Но сейчас уже слишком поздно, к тому же он знает, что Малфой не замышляет ровным счётом ничего. Он больной ублюдок, одержимый сексом, но это не делает его «замышляющим что-либо». И Гарри плевать, что об этом всём думают его друзья. Плевать, плевать, плевать! В кой-то веки ему плевать. Он чувствует лёгкое облегчение, словно Малфой снял с него небольшой груз, хотя на самом деле он, скорее, прибавил его.

Гарри ждёт встречи с Малфоем и думает, зачем, в общем-то, они продолжают заниматься этим?

Как будто Малфой не может найти себе другого мужчину. Может, конечно может, но, по всей видимости, ему нужен Гарри. Потому что его боль так велика, догадывается Поттер, что только он в силах вычистить её. Это одновременно и льстит, и гладит его иррациональную нужду помогать. И он искренне хочет помочь. Пусть даже ради этого ему придется пойти на уступки с собой и со своим разумом. Ведь зачем ему помогать бывшему врагу, человеку, которого он ненавидит?

Он не знает. Но он благодарен Малфою как минимум за то, что тот не считает его больным ублюдком и с веселящим интересом пробует его зелья, впрочем, потом отплевываясь. Гарри благодарен Малфою за многие вещи: за то, что он наконец просит прощения, хотя и делает это в своеобразной манере – и можно ли вообще считать вылизывание задницы «раскаянием»? Гарри не знает. Но похоже, что можно.

Он благодарен Малфою, и вместе с тем он ненавидит его так сильно, что боится однажды попросту задушить. Зато, кажется, этого не боится сам Драко – он тащится самым натуральным образом от жёсткости и боли, и Гарри это интригует, пугает, радует, наставляет, опустошает и наполняет одновременно.

Им следует заняться чем-то более пристойным или не заниматься ничем вообще, но вместо этого они только трахаются, пьют, и Драко с радостью рассказывает, какие сплетни он умудрился придумать про самого Гарри для своего «Инсендио».

Гарри должен быть в ярости, но он только смеётся, неловко обнаруживая, что его уже давно не рвало после рейдов. Хотя некоторые из них были сущим кошмаром.

Малфой размышляет, что Гарри следует бросить Аврорат и заняться съемкой порно, от чего Гарри давится своей фунчозой. Тогда Малфой предлагает основать какую-нибудь секту и таким образом грести деньги лопатой – потому что люди непременно и с радостью пойдут в секту Гарри Поттера, даже если она будет специализироваться на расчленении книззлов.

В ответ Гарри предлагает Малфою прекратить доводить себя до отупления во время секса, но он ничего не отвечает и лишь многим позже, когда Гарри лежит разморенный от оргазма, негромко говорит о том, что эти слезы – хорошие. И он ни за что не хотел бы отказаться от них.

Позже Малфой аппарирует, потому что у него начинается приступ раздражения ко всему сущему, и он сухо заявляет, что собирается надраться в одиночестве. Мнение Гарри его, конечно, не интересует.

Он уходит, а Гарри разглаживает магией забытую на прошлой неделе рубашку Драко и чувствует ужасный комок в горле. Малфой и сам не знает, как много сделал для него одним своим присутствием, но Гарри пока не готов признаться в этом даже самому себе.