Детские покои выходили на восток. Здесь были большие крепкие окна, прикрытые тончайшей полупрозрачной бумагой, достаточно пропускающей свет, чтобы даже ночью комнаты не погружались в полную темноту — и тонкой вязью невидимых чернил исписанные символами защитных талисманов так, что проще было залезть в кабинет главы, сокровищницу или казну, взломав гигантские каменные двери, чем проникнуть в эти комнаты через эти обманчиво-незащищенные окна. 

Он сам зачаровывал их. Чертил на полу линии массивов, напитывая их силой, вырезал символы энергией прямо внутри резных балок, пряча десятки барьеров, готовых развернуться в любой момент даже самой незначительной опасности, выбирал игрушки, ткани для занавесей и покрывал. Год на комнаты его старшего наследника, год на комнаты младшего — он сделал всё, чтобы ничто не могло угрожать им здесь, в самом безопасном месте Знойного Дворца. 

Недостаточно. Он сделал недостаточно.

Вэнь Жохань не любил никого так сильно, как своих сыновей. Это было резкое, яркое чувство, которое накрыло его, словно волна прилива или мощный порыв горячего ветра в тот день, когда Сюй-эр сделал свой первый вздох. До этого он даже не думал, что можно любить кого-то настолько сильно, тем более — без каких-то определённых причин. Просто за то, что он есть, просто за то, как смешно он морщит  своё крошечное лицо, за то, какой он маленький у Вэнь Жоханя в ладонях. Он до сих пор помнил, как впервые взял Сюй-эра на руки и стоял, как вкопанный, не решаясь даже пошевелиться из-за внезапного страха погасить это крошечное солнце у себя руках.

Хорошо, что Сяомин тогда оказалась рядом — у неё-то уже был опыт в обращении в новорождёнными. Если бы не она, он, наверное, так и остался бы стоять, как истукан, и смотреть на своего ребёнка так, как будто весь остальной мир вокруг перестал существовать.

С Чао-эром было так же. И когда он только родился и лежал у Вэнь Жоханя на руках, маленький и ненормально тихий, и когда никак не реагировал на свет, холод или жар. Когда не двигался сам, не ел, не плакал от голода или нужды. Словно мёртвая оболочка, внутри которой не было души.

Наверное, если бы это действительно было так, Вэнь Жохань бы сумел смириться. Что толку сохранять и поддерживать прекрасный сосуд, который навсегда останется пустым внутри? Не лучше ли будет разбить его и сжечь осколки, чем вечно смахивать с него пыль и ждать, пока он сам покроется трещинами? Вэнь Жохань не был тем, кто надеется на невозможное — желать да, желать он мог, но всегда чётко видел грань между реальностью и своими желаниями.

Он справился бы с этим. Но у Чао-эра была душа. 

Цинфан из раза в раз давал ему один и тот же ответ — душа есть, она цела, она просто спит внутри этого неподвижного, ни на что не реагирующего тела, и если разбудить её, если вытянуть её из её сна, то, возможно…

Это “возможно” было тонкой стеной из бумаги, которую Вэнь Жохань мог бы прорвать одним единственным неосторожным движением, но сдерживало его лучше любых зачарованных цепей. Болело и жгло внутри, скреблось когтистыми лапами каждый раз, когда его бесполезная, глупая, наивная надежда снова и снова обращалась в пепел. Если бы он был кем-то другим — более равнодушным, менее жадным, не так отчаянно желающим создать прочную, крепкую, любящую семью, которой он сам был лишён в детстве, всё было бы гораздо проще, но Вэнь Жохань отказывался идти по самому простому пути. Что толку? 

Он знал, что ему не станет от этого легче.

Служанка семенила так быстро, как могла, но всё равно с большим трудом поспевала за его широким шагом — в отличие от тёмного заклинателя, который двигался со странной хищной плавностью, не испытывая особенных проблем. На середине пути Вэнь Жохань на миг засомневался в своём решении подпустить этого мальчишку к его драгоценному Чао-эру, но быстро отмёл эту мысль — он был не из тех, кто отказывается от однажды сказанного слова. Тёмный не сможет навредить Чао-эру — не в детских покоях, которые Вэнь Жохань зачаровал со всем вниманием, и не пока сам Вэнь Жохань находится рядом. К тому же… Не секрет, что тёмные заклинатели были столь могущественны, сколь и малочисленны, и было неизвестно, какими тайными знаниями они могут обладать. Вэнь Жохань признавал, что в некоторые особо плохие дни мысль о поиске тёмного заклинателя, который сумел бы исцелить его Чао-эра, иногда приходила к нему, но он так и не решил воплотить её в жизнь. 

Опасность всегда была слишком высока.

Вэй Усянь… Тёмный заклинатель, благославлённый Богиней Солнца… Было бы глупо отрицать, что Вэнь Жохань ни разу не думал о том, что, возможно… Не то, чтобы он мог позволить себе действительно на что-то надеяться. Цинфан был лучшим из лучших, самым опытным целителем не только Цишань Вэнь, но и Поднебесной — это признавали даже Гусуланьские святоши, особенно гордящиеся своими музыкальными техниками и основанными на них методами врачевания, и Вэнь Жохань доверял ему, как самому себе. И Цинфан не давал Чао-эру ни единого шанса. Однажды он сказал, что здесь поможет только божественное пришествие или сделка с демоном, и, видят небеса, если бы демоны ещë остались в их мире, Вэнь Жохань нашел бы одного и заставил бы его исцелить его сына. Но, к сожалению или к счастью, Великая Война давно была окончена, а входы в мир демонов — запечатаны стараниями его предков, и Вэнь Жохань не был настолько глуп (или настолько в отчаянии), чтобы срывать эти тысячелетние печати. 

В покоях Чао-эра всë было по прежнему. Двери распахнулись при его приближении, позволяя не замедляться ни на миг, и Вэнь Жохань зашёл внутрь, словно не в комнату, а в ледяную воду. К этому невозможно было привыкнуть — или это просто Вэнь Жохань не мог, он предпочитал не думать об этом лишний раз. Вид этих стен, обложенных подушками, вид полов, устланных мягкими коврами, вид бессмысленно раскиданных повсюду игрушек и так порождал в его разуме слишком много мыслей. 

Чао-эр, конечно же, был здесь. Глаза Вэнь Жоханя моментально сами нашли ребёнка сидящим на мягком ковре рядом с кроваткой — Чао-эр старательно пытался оторвать голову тряпичной кукле. Он даже не повернулся посмотреть, кто зашел в помещение, и Вэнь Жохань отчего-то почувствовал, как ему на плечи снова обрушивается небесный свод. Ему потребовалось три длинных выдоха, чтобы изгнать это чувство — и еще четыре шага, чтобы преодолеть разделяющее их расстояние и опуститься на пол рядом с сыном. 

— Здравствуй, Чао-эр. 

Вэнь Жохань знал, что так и будет. Знал, что ребёнок не обратит никакого внимание на его голос — Чао-эр узнавал его, только когда смотрел на него прямо, и тут же, отвернувшись, забывал, очень удивляясь, когда видел его снова. Это постоянно происходило — каждый раз, когда он пытался поговорить с сыном, каждый раз, когда он приходил… и всë же, разве Чао-эр не звал его? Разве Чао-эр не вспомнил его, пусть и всего на мгновение? 

Вэнь Жоханю отчаянно захотелось кого-нибудь уничтожить. 

Вместо этого он подался вперед и поднял сына на свои колени, повернув к себе лицом — Чао-эр сначала было залепетал, когда кукла вывалилась у него из рук, а потом смешно округлил глаза и рот, когда увидел Вэнь Жоханя, и неуверенно улыбнулся. Сюй-эр в этом возрасте уже трещал, как кузнечик в летнюю пору, рассказывая об уроках и играх, а Чао-эр… 

Чао-эр замер у него на руках, бессмысленно водя ладошкой по воздуху и что-то лепеча, как младенец. Вэнь Жохань недостойно обрадовался уже тому, что перед этим он ткнул ему ладошкой в большую брошь в форме солнца на поясе и тихо захихикал. 

Ах, Чао-эр. Что брошка, Вэнь Жохань опустошил бы всю сокровищницу Знойного Дворца, если бы это помогло его сыну обрести рассудок. 

— Ух ты! Где-то я это уже видел.., — задумчивый голос вырвал его из бесцельного созерцания того, как Чао-эр облизывает собственный кулак, и Вэнь Жохань поднял голову, только сейчас замечая, что тëмный заклинатель оказался непозволительно близко. На самом деле, буквально в шаге — стоял, склонившись, и только тонкий алый ободок вокруг его зрачка, который Вэнь Жохань мог отчетливо видеть сейчас, выдавал, что он использовал тёмную энергию. От одной мысли об этом волна ярости поднялась в его груди — никто не смел угрожать его драгоценному сыну, — но медленно погасла, когда он отследил направление взгляда заклинателя — ровнëхонько Чао-эру в затылок.

И лишь потом смысл сказанной фразы достиг его. 

Глаза Вэй Усяня сузились и сильнее запылали алым. Он повернул голову вбок и задумчиво коснулся пальцами с острыми когтями (не нападать, нет прямой угрозы, ты сам привëл его сюда!) подбородка. Нахмурился, скривил губы, закусил нижнюю и, наконец, поднял на Вэнь Жоханя взгляд. 

— Владыка Вэнь, а поверните его ко мне лицом?.. 

Наглец. Вэнь Жохань не смог сдержать губы, сами собой сложившиеся в оскал, но все же медленно перевернул Чао-эра к Вэй Усяню — тот на миг потерял концентрацию, какое-то время просто удивлëнно разглядывая его сына, но быстро опомнился и перевел взгляд на его лоб. Нахмурился сильнее. Не выдержал, склонился ближе, но очень медленно, и только это позволило Вэнь Жоханю сдержать порыв вскрыть острыми когтями его горло, а потом сморгнул, и алое из его глаз исчезло, сменившись тусклым пурпуром.

— Что за выворот сознания…

На этом он замолк, всё ещё продолжая разглядывать Чао-эра, но теперь уже просто глазами, но взгляд его был каким-то странным — словно он пытался найти на детском личике знакомые черты, но упорно их не находил. В конце концов он распрямился и постучал себя пальцами по подбородку.

— Гуй знает что. Душа — на удивление! — целая, будто и не рвалась никогда, но в верхнем дяньтане что-то есть. Работа не моя, но где-то я это уже точно видел… только вот где?..

Он что-то забормотал, и его глаза в этот момент утратили весь блеск — насколько он ушёл в себя. Вэнь Жохань не был уверен, что дышал в эти минуты, вдруг растянувшиеся на часы, дни, месяцы, года, и не знал, отводил ли он от Вэй Усяня взгляд хоть на одно мгновение — пока тот вдруг не замер, явно поражённый какой-то догадкой, и резко не развернулся к ним.

— Владыка Вэнь, а его мать, случаем, родами не скончалась?..

Этот вопрос прозвучал в сознании Вэнь Жоханя, как раскат грома, и следом за ним на иссушенную твердь его сердца с неба упала первая крошечная капля воды. Его голос, когда он заговорил, звучал так хрипло, что он сам ужаснулся бы. В любой другой момент.

— …даже раньше, чем Чао-эр сделал свой первый вздох.

Глаза тёмного заклинателя засияли ярче.

— Она ведь была заклинательницей?..

Вэнь Жохань позволил себе фыркнуть.

— Моя Хаобэй была гордой дочерью свободных народов с севера. Она была совершенствующейся — и посильнее прочих, хоть многие в Цзянху и назвали бы её учения варварскими.

Ему всегда казалось, что Чао-эр похож на свою мать. Вэнь Жохань до сих пор помнил её — яркую, сияющую, подобно ревущему пламени костра, в бесстыдно-алых одеждах, украшенных звенящими цепочками из золота и серебра. Её каштановые волосы, светлее и мягче, чем у красавиц Поднебесной, были собраны в множество кос, и бусины, вплетённые в них, блестели, отражая свет фонарей, когда она танцевала — словно порхала над тёмным деревом пола, босая, дикая, как лесной зверь, и яркая, подобно солнцу. Глаза у неё были лисьи, тёмные, нездешние, а улыбка — весёлая и с хитрецой, и всё в ней — этот танец, эти глаза, мягкая красота её тела и сладкий изгиб губ на какой-то миг буквально заворожили его. В тот миг, когда он увидел её впервые, он пожелал её, как не желал тогда никого и ничего, и она стала его, отдалась ему — с той же лукавой улыбкой и хитрыми лисьими глазами.

Даже если сначала она хотела закрепить торговые связи с Цишань Вэнь и получить защиту могущественного ордена для своего народа… Что ж, никто из них не был обижен этой сделкой.

Вэнь Жоханю всегда казалось странным, как легко Хаобэй поладила с Суюнь. Пэй Суюнь была холодной и неприступной женщиной, изысканным белоснежным цветком из горного хрусталя. Вэнь Жоханю она всегда казалась словно сотканной изо льда — сияющая и искрящаяся, как драгоценный камень, даже в своих плотных синих одеждах из тяжелого шёлка — форме своего родного ордена Люэян Пэй. Бело-красное ханьфу клана Вэнь согрело, смягчило её, а розовый оттенил кожу нежным смущённым румянцем — Вэнь Жохань долго, долго топил этот лёд, пока он наконец не треснул, являя миру прекрасный цветок, спрятанный в его толще. 

Цветок, который расцветал всё пышнее, пуская корни в плодородную вулканическую почву, пока однажды своенравная лавовая река не поглотила его, за миг не оставив даже пепла.

Те дни, когда они обе были ещё живы, теперь он мог лишь вспоминать с тяжёлой теплотой в груди. Пусть он так и не захотел назвать женой ни одну из них, те годы были самыми мирными в его долгой жизни. Смерть Хаобэй родами и смерть Суинь всего пару лет спустя разрушили эту картину благополучия и семейного счастья, напомнив ему, кем он был, и кем в будущем станут его сыновья.

Знойный дворец не прощает слабых — он пожирает их, затаившись и атакуя тогда, когда точно знает — Хозяин не сумеет ему помешать.

Вэй Усянь широко, победоносно улыбнулся.

— Тогда понятно! Мы с Вэнь Цин такой случай уже видели! Она же великая целительница, к ней даже после Низвержения в Илин больные съезжались, мы уж думали больницу открыть и хоть немного подзаработать, но не успели… 

После первой фразы Вэнь Жохань не разобрал ни слова. Он весь оцепенел, замер, чувствуя, словно на миг обратился в каменного истукана, а потом за робкой крошечной каплей последовала одна, другая, третья, и на бесплодную выжженную землю обрушился ливень, столь сильный, что за ним было уже не рассмотреть что-либо дальше вытянутой руки. 

— Вылечить сможешь?

Фраза походила больше на звериный вой, чем на что-либо ещё. Вэй Усянь замер, медленно повернул голову и ещё раз посмотрел на Чао-эра, всё так же сидящего у отца на руках и бессмысленно слюнявящего свои пальцы, и резко стал серьёзнее. Его глаза сузились, на миг распрямилась спина, чуть опустились вниз плечи — и он коротко твёрдо кивнул, через миг уже снова став самим собой.

— Ритуал-то не сложный. Только целитель нужен, ну и вы тоже — она же вашей женой была?

— Спутницей, — машинально поправил Вэнь Жохань и сглотнул, чувствуя, как движется вниз по горлу тяжелый жгучий ком. — Что ещё тебе нужно? 

Вэй Усянь задумчиво что-то посчитал на пальцах, явно сбился в самом конце и нахмурился. 

— Какой сейчас день лунного цикла? 

Вэнь Жохань посмотрел на него, как на умалишëнного, но быстро вспомнил, что разговаривает именно с таковым, и всë же ответил. 

— Девятый. 

Вэй Усянь нахмурился. 

— Плохо. Нужен пятнадцатый, иначе влияние солнечной ци будет… хотя может наоборот — лучше? Вэни же… но тогда нужен тридцатый, разве нет?.. Но в тридцатый самый большой конфликт, я даже на войне не… или усилить?.. 

Он затих, но его взгляд опять расфокусировался, а губы задвигались, бесшумно бормоча, и Вэнь Жохань наконец-то смог оторвать от него взгляд и посмотреть на сына, все еще неподвижно сидящего на его руках. Чао-эр, кажется, пригрелся и задремал — почувствовав тихий прилив нежности, Вэнь Жохань протянул руку и очень нежно погладил сына по волосам. Они у Чао-эра были светлее, чем у самого Жоханя, и смешно пушились после дождя, мягкие и густые. 

Пятнадцатый или тридцатый день лунного цикла?.. От мысли о такой близости долгожданного становилось сложно дышать. Была ли это ловушка? Был ли это просто способ снова подарить ему надежду, прежде чем безжалостно вновь отнять её и снова растоптать? Разве мог ответ на загадку, над которой Цинфан бился уже много лет, оказаться настолько близок?..

— Расскажи мне, что с моим сыном, — тихи приказал он, прерывая поток бормотания Вэй Усяня, явно глубоко ушедшего в свои мысли. Тот отмер и, сморгнув, бесцеремонно плюхнулся на ковёр в нескольких шагах от Вэнь Жоханя. Какая наглость.

— Ну, — в новой задумчивости он коснулся пальцами подбородка. — Я ведь говорил, что к Вэнь Цин съезжались со всех уголков Поднебесной? Раньше-то она в Безночном жила, а к вам и не попадёшь толком, разве что на праздники… Нам трактирщица комнату дала на первом этаже, чтобы там принимать больных. Ну, вам это, наверное, неинтересно…

Он замолк, двигая губами, словно безмолвно произнося слова. Вэнь Жохань почувствовал, как раздражение стремительно накапливается у него внутри, но сдержался, не желая упускать детали. Об этой Вэнь Цин он подумает позже, как и об упомянутом ранее Низвержении. Сегодня Вэй Усянь был щедр на детали своего прошлого, но, увы, Вэнь Жохань не был в настроении решать эту головоломку, когда шанс на спасение Чао-эра буквально замаячил у него перед его глазами.

Наконец Вэй Усянь отмер и продолжил.

— В один день, это уже к ночи было, к нам заглянул мужчина. Из бродячих заклинателей, то ли господин Гуй, то ли господин Гун, я уже и не помню… У него дочка была — такая же, как ваш…сын, — он произнёс это слово со странным выражением, и Вэнь Жохань непроизвольно оскалился, прежде чем вернул контроль над своим лицом. Вэй Усянь то ли не заметил, то ли проигнорировал это. — Постарше только, ей уже лет десять было, а так… Вэнь Цин до странного быстро поняла, что с ней не так. Там так-то история простая, хоть и очень печальная.

Он снова умолк, хоть на этот раз и не выдержал паузу такой длинной.

— Вы же знаете, что люди, в общем-то, не сильно любят умирать? Особенно умирать в муках, — он посмотрел на Вэнь Жоханя лукаво, а потом перевёл взгляд на Чао-эра на его руках и покачал головой. — Что уж говорить о матерях, которые уходят, понимая, что больше не сумеют позаботиться о своих детях? И иногда их желания остаться рядом со своими детьми работают… куда лучше жажды мести. 

Вэнь Жохань нахмурился, уже понимая, куда клонит Вэй Усянь и чувствуя, как там, где у него внутри на короткий миг всё напиталось живительной влагой надежды, яростный жар снова поднимает голову, чтобы оставить лишь выжженную пустошь на месте его сердца. Чушь. Какая чушь. Чао-эр не был одержим призраком, это бы легко определили все проведённые ритуалы и использованные талисманы — в теле Чао-эра не было никакого постороннего присутствия, ни единой капли тёмной энергии. Да, Хаобэй была родом не из Поднебесной — она привела свой народ откуда-то из западных степей, но она никогда не увлекалась играми с тьмой. После её смерти он лично проводил ритуалы над ней, отдавая свою женщину Первородному Пламени, как члена своей семьи — как могла она вернуться злобным духом?!

— Так она и не злобный дух, Владыка Вэнь, — Вэй Усянь хмыкнул. Вэнь Жохань на миг замер, решив, что произнёс часть своих мыслей вслух, когда осознал, что тёмный заклинатель, должно быть, просто прочитал всё это по его вмиг потемневшему лицу. Какой позор, позволить чувствам так сильно захлестнуть его. — До рождения душа матери и душа её ребёнка сияют, как единое целое. Вспомните, ведь у беременной женщины невозможно установить даже, один или несколько у неё будет детей, хотя их души находят в их телах приют с самого зачатия. А здесь получилось наоборот — в самый момент рождения часть души матери в отчаянной попытке остаться, чтобы защищать своё дитя, сливается с душой ребёнка. Зла она не желает, нет, наоборот — иначе и вправду переродилась бы тьмой, и изгнать было бы гораздо легче. Но душа матери, сжимающая в своих объятьях душу своего дитя, отказывающаяся оставлять его… И, тем самым, перегружающая его ещё не развитый верхний дяньтань, не позволяя ему расти и развиваться, как должно.

Вэнь Жохань нахмурился. Это… звучало настолько несуразно, что было странно даже думать об этом. Одержимость, но не тёмным духом, а душой собственной матери, желающей не причинить вред, а, наоборот, защитить? Он никогда не слышал об этом даже краем уха, хотя количество перечитанных им и Цинфаном медицинских трактатов перевалило за несколько сотен.

— Все девы из достойных семей ещё в детстве проходят ритуалы, которые не позволяют им задержаться в этом мире после смерти, — медленно начал он, но поймал немного лукавую улыбку Вэй Усяня и замолк, моментально находя недочёт в своей фразе. Девы из благородных семей. Его Хаобэй была… — Та женщина из бродячих заклинателей, она не проходила ритуалы?

 Вэй Усянь кивнул.

— Ни она, ни её муж, ни её дочь. Они знали-то, в общем-то, пару фокусов, да талисманы запитать могли. На мелкую нечисть и этого хватает, сами знаете. Ну и вот, на то, чтобы остаться защищать свою дочь даже после смерти — хватило. 

Медленно, очень медленно Вэнь Жохань кивнул, чувствуя в горле странный ком. Они не учли это. Хаобэй была сильной, была опытной, прекрасно разбиралась в искусстве и совершенствовании — никто из них даже и представить не мог, что её племя не провело над ней всех положенных ритуалов. Какая чушь. Вэнь Жоханю резко захотелось нанести тестю очень дружеский и мирный визит.

— Как ты можешь гарантировать, что всё именно так, как ты говоришь? — спросил он, просто чтобы не рвануться в омут с головой, как он это делал слишком часто для главы величайшего ордена Поднебесной. Вэй Усянь поскрёб когтем по щеке, оставив на ней розовую полосу.

— Ну, на самом деле, тут всё довольно просто. Мы можем провести ритуал, и если он сработает, значит, я прав, верно? — он улыбнулся и, прежде чем Вэнь Жохань успел сделать что-то глупое (как смеет этот ненормальный предлагать подвергать его сына каким-то непонятным тёмным ритуалам?!), добавил: — А если он не сработает, то всё просто останется, как прежде. Ритуал-то, как я уже говорил, не сложный. Обычный экзорцизм, только направленный на конкретную душу. Поэтому-то вы и нужны — вас ваша…спутница, наверное, послушает охотнее, чем меня.

Вэнь Жохань впился взглядом в его лицо, пытаясь понять, есть ли здесь хоть какой-нибудь подвох. Вэй Усянь был тайной, но, несмотря на это, его всегда было просто читать — он не прятал свои эмоции и не следил за выражениями своего лица. Сейчас он выглядел… спокойным. Немного задумчивым — словно что-то снова просчитывал в уме, но совершенно не напряженным или неуверенным, нет — он говорил об этом ритуале как о чём-то, с чем он уже имел опыт, и это заставляло Вэнь Жоханя чувствовать странное доверие в отношении его идей. Это было нелогично. Это было опасно, это было просто глупо!

Но, Вэнь Жохань признал, со смиренным прискорбием осознавая, что эта подаренная надежда уже успела незаметно пропитать всё его уставшее сердце, он уже не мог что-то сделать с этим.

Если Вэй Усянь солгал, и Чао-эр пострадает, он уничтожит всё, что когда-либо могло даже в теории быть дорого тёмному заклинателю, и посыплет его голову этим пеплом. 

— Мне нужно описание этого ритуала, — мрачно выдохнул он, а потом перевёл взгляд на Чао-эра и, поднявшись, осторожно переложил его в постель и приткнул для него одеяло. Когда Чао-эр спал, он не отличался от любого другого спящего ребёнка — так же очаровательно сопел и иногда смешно дёргал руками, и Вэнь Жоханю отчаянно хотелось поверить, что, когда он откроет глаза, то он сможет посмотреть на него уже не пустым, а осмысленным взглядом. Он осторожно опустил ладонь сыну на затылок, прислушиваясь к внутренней энергии, но не смог ничего уловить. Ни отголоска мысли, ни лишнего движения ци… Ничего, кроме ощущения слишком большого для возраста Чао-эра верхнего дяньтаня. Цинфан назвал это врождённой болезнью, но, если Вэй Усянь был прав… Было странно думать, что часть души Хаобэй до сих пор жила в их ребёнке. Жила и ненамеренно причинял вред. — Та девочка, которую вы с этой… Вэнь Цин лечили прежде, что с ней стало?

Тёмный заклинатель, так и оставшийся сидеть на ковре, свёл брови к переносице, явно пытаясь припомнить что-то смутное, и ответил только несколько ударов сердца спустя.

— Да… ничего, вроде? Когда мы душу её матери изгнали, она быстро на поправку пошла — мы с Вэнь Цин на преобразование ритуала больше сил потратили, чем на его проведение. Спала только сначала долго, а потом реагировать на окружающее нормально начала. Сначала, правда, как совсем малышка, но Вэнь Цин сказала, что это нормально — потому что до этого она расти и учиться совсем не могла.  Она ей какие-то лекарства прописала для стабилизации ци, и дала упражнения для нижнего и срединного дяньтаня, а но перекос был очень сильный… 

Вэнь Жохань снова опустил взгляд на сына и прикрыл глаза. Перекос в развитии дяньтаней был детской задачкой для любого знающего целителя. Даже Вэнь Жохань знал, что для правильного развития все три дяньтаня должны иметь приблизительно одинаковые размеры. Допускались определённые погрешности для срединного, где располагалось золотое ядро, у него самого именно этот дяньтань был едва ли не в два раза больше остальных, но разница становилась тем менее значимой, чем больше и более развитыми были все основные энергетические “узлы”. Верхний дяньтань Чао-эра… Если Вэй Усянь прав, то все эти годы через него шла ещё и энергия, питающая душу Хаобэй, и, если изгнать её, потоки не выровняются сами по себе… С другой стороны, возможно, Чао-эру пойдёт на пользу, если в первые дни ясности его сознания он получит больше сил для своего разума… Но это будет решать Цинфан. Жохань был намерен сначала услышать мнение своего младшего брата, и только после приступать с каким-то решительным действиям…

Внезапно Вэй Усянь вскинулся и резко хлопнул в ладоши.

— Знаете, Владыка Вэнь, я тут подумал — десятый день тоже подойдёт. Весна же скоро, а на переломе такие вещи не делают. Да и где Цишань, а где Илин? Тут же энергии совсем иначе текут. Либо уже после Цинмина, но там тоже дату упустить легко… Сможете? Завтра?

И посмотрел на Вэнь Жоханя своими тускло-фиолетовыми глазами, а у того от этого “завтра” внутри всё перекрутилось, как мокрое ханьфу в руках у старательной прачки. Некоторое время он молчал, не отрывая взгляд от мирно спящего сына, а потом медленно кивнул.

— Смогу.

— Отлично! — Вэй Усянь ещё раз хлопнул в ладоши, на этот раз весело, и поднялся. — Описание ритуала я вам покажу, не маленький же, знаю… И целителю вашему его покажите, чтобы он тоже всё посмотрел… Глупо как-то, зачем мёртвым целители? Хотя, наверное, если врачевал при жизни, то и после смерти продолжишь…

— Вэй Усянь, — Вэнь Жохань резким тоном оборвал его бормотания. Неплохо было бы показать Цинфану не только ритуал, но и самого тёмного заклинателя. Впрочем, тот умел возвращать себе ясность сознания, когда это было необходимо, вот как сейчас — сморгнул и посмотрел на Вэнь Жоханя со спокойным вниманием. — Если этот ритуал навредит Чао-эру…

Он не закончил, но тёмный понял его без слов — и улыбнулся, мягко и ласково, так, что Вэнь Жоханю на миг стало неуютно.

— Не навредит. Правда. Я же обещал, что не буду больше, — в глубине его глаз мелькнула легкая грусть. — Хотите, тут его проведём? Ваши защитные заклинания просто потрясающие, я бы такое год взламывал, да и то — изнутри! А уж снаружи — совсем подумать страшно. И вам будет спокойнее. 

Вэнь Жохань посмотрел на его немного усталую, но искреннюю улыбку, и просто кивнул, отворачиваясь от тёмного заклинателя и снова глядя на спящего сына. Чао-эр завозился и засунул кулачок в рот, продолжая сладко спать — ему никогда не мешали чужие разговоры. Вэнь Жохань смотрел на него и чувствовал нежность пополам с горечью и окрепшей из-за слов с Вэй Усянем надеждой и никакими увещеваниями разума не мог её задавить. Одна мысль о том, что Чао-эр поправится, что он сможет стать нормальным здоровым ребёнком, что он будет узнавать Вэнь Жоханя, звать его отцом и так же, как и Сюй-эр, рассказывать ему о своих детских забавах, играх и успехах, наполняла его сердце необъяснимым ощущением света. Это было то самое чувство, которое он испытал, впервые взяв Сюй-эра на руки — и отголоски которого дарили ему лукавые улыбки Сяомин, мягкие взгляды Цинфана или ласковые прикосновения рук его спутниц по тропе, давно оставшиеся в прошлом. Глупая Хаобэй. Разве она недостаточно верила в него и его возможность защитить их сына? Чего она боялась настолько, что не смогла упокоиться с миром после всех ритуалов, которые он провёл над её душой?

И всё же, он не посмел бы обвинить её в диком желании остаться с их сыном рядом и всегда защищать его.

— Ступай к себе, — наконец тихо велел он, не глядя на Вэй Усяня. — Целитель будет в Знойном Дворце не позднее сумерек. К тому времени я хочу видеть описание ритуала.

Кажется, Вэй Усянь пробормотал что-то утвердительное и даже попрощался, снова уйдя в свои мысли при упоминании ритуала. Вэнь Жохань дождался, когда его шаги затихнут вдалеке, и подошел к окну, сейчас раскрытому и выходящему на восточный склон, где уже стаял поздний снег. Земля была чёрной и влажной, готовясь породить первые весенние первоцветы. На исходе зимы мир замер на перепутье, обнажив своё беззащитное тёмное нутро в надежде на ласковые солнечные лучи, несущие на землю исцеляющее тепло.

На миг Вэнь Жохань почувствовал редкое для него единение с этим возрождающимся после зимы миром.

***

— Это может сработать, — произнёс Вэнь Цинфан медленно и ровно, явно тщательно выверяя интонацию — и Вэнь Жохань всё равно не смог удержаться от того, чтобы тихо длинно не выдохнуть и медленно разжать побелевшие от напряжения кулаки. Впрочем, он не стал поворачиваться к Цинфану лицом и продолжил вглядываться в сияющий тысячами огней вечерний Безночный Город, расстилающийся внизу. Он не был готов увидеть взволнованное и обеспокоенное лицо младшего брата, уже добрую половину шичэня изучавшего предложенный Вэй Усянем ритуал.

— Ты веришь в это? В то, что это действительно может быть Хаобэй? — спросил он вместо этого, и Цинфан издал тихий вздох и зашелестел бумагами.

— Мы действительно учли всё, кроме этого. Случаи одержимости такого порядка… Я действительно хотел бы поговорить с этой таинственной госпожой Вэнь Цин позже.

Вэнь Жохань хмыкнул. Не то, чтобы он не разделял желание своего младшего брата. И всё же, сведения не сходились. Живущая в Безночном городе Вэнь Цин, талантливая целительница, известная по всей Поднебесной… о которой ни разу не слышал ни глава, ни лучший целитель Цишань Вэнь. Это можно было бы принять за чушь, если бы Вэй Усянь не упоминал в своих словах о ней подробности, которые сложно было бы выдумать, умудряясь не противоречить сам себе. Никто из приставленных к нему “слуг” тоже не заметил в его словах лжи… как бы то ни было, сейчас куда важнее было другое.

— Ты будешь присутствовать завтра? — спросил он, наконец-то поворачиваясь к брату, который снова взялся перечитывать свиток с пометками о болезни Чао-эра, и подпер щеку рукой так, что его глупая шапка съехала вбок. Вэнь Цинфан, не отрываясь от текста, кивнул. — Я хочу, чтобы ты осмотрел самого мальчшку перед ритуалом.

Теперь Вэнь Цинфан оторвал глаза от текста и тоже посмотрел на Жоханя.

— У тебя есть какие-то опасения по поводу его состояния? Как я помню, недавно ты говорил, что он вполне вменяем, несмотря на некоторую эксцентричность.

Вэнь Жохань поморщился и дернул плечом.

— Я хочу точно быть убеждённым, что вся эта идея с ритуалом — не бред сумасшедшего.

Цинфан тихо улыбнулся и фыркнул.

— Тебе действительно стоило просто позволить мне осмотреть его, когда я был здесь в прошлый раз, — сказал он мягко, тем самым своим тоном, который он использовал каждый раз, когда хотел отчитать Жоханя за какую-то глупость. — Я знаю, что его появление… не вызвало у тебя положительных эмоций, но мы могли бы избежать части проблем сразу, не откладывая их далеко.

Вэнь Жохань поморщился и ничего не ответил. Он терпеть не мог, когда Цинфан (снова) оказывался прав.

— Я поговорю с ним утром и оценю состояние его разума, а после ритуала осмотрю его и полноценно. В конечном итоге, меня тоже интересует тёмный заклинатель, пользующийся благосклонностью Прародительницы. 

Вэнь Жохань снова молча кивнул ему и опять отвернулся к окну. Из его рабочего кабинета открывался отличный вид на Безночный город.

— Цинфан, — позвал он тихо, расфокусировано наблюдая за тем, как мерцают огни внизу и до горизонта. — Если это сработает, то…

Он не договорил, но этого и не требовалось. Вэнь Цинфан вздохнул и, поднявшись, поднял свою трость и подошёл к нему, постукивая её наконечником по деревянным доскам пола. Какое-то время он молчал, просто стоя с Вэнь Жоханем рядом, почти прикасаясь плечом к плечу, пока, в конечном итоге, не поднял руку и не коснулся предплечья Жоханя через тяжёлый кожаный наруч.

— Мы будем смотреть правде в глаза и надеяться на лучшее, — его взгляд отразил блики огней внизу и наполнился этим золотистым светом. Вэнь Жохань коротко взглянул на него и отвёл глаза. Цинфан всегда слишком хорошо понимал его, до такой степени, что многие свои мысли Жоханю даже не приходилось произносить вслух.

Да и разве смог бы он заставить себя сказать “Я не знаю, выдержу ли, если это тоже не сработает”?

Цинфан похлопал его по руке своим привычным, немного неловким жестом, и убрал ладонь, но не ушёл, и они остались стоять вдвоём в уютной тишине кабинета. Вэнь Жохань позволил ей ненадолго окутать его, чтобы немного успокоить мысли, и длинно вздохнул.

— Тогда я не буду и дольше задерживать тебя. Не хочу, чтобы у Ланьхуа появились новые поводы для беспокойства, — он усмехнулся, повернув к младшему брату голову — на губах того появилась нежная, бесконечно-влюблённая улыбка, как и всегда, когда речь заходила о его прекрасной жене, оставшейся в Поместье целителей с двумя их маленькими детьми. — Возвращайся домой, Цинфан.

Тот кивнул и ещё раз посмотрел на Вэнь Жоханя.

— Я прибуду завтра утром. А ты постарайся хоть немного поспать, — в его голосе отчетливо прозвучало смирение пополам с усталостью, и Вэнь Жохань закатил глаза. Как будто он сможет уснуть сегодня. Хотя его привычка обходиться медитациями вместо сна и инедией вместо еды давно являлась камнем преткновения практически в каждом их споре. Которые, к слову, случались бы куда реже, если бы Вэнь Жохань делал хоть какие-то попытки изменить свои дурные привычки и чуть меньше закапывать себя в тонны клановых документов.

— Я оставлю тебе новый настой, — Вэнь Цинфан вздохнул и сокрушённо покачал головой, прежде чем, похлопав Вэнь Жоханя по руке ещё раз, уже более официально попрощаться и прикрыть за собой дверь, оставив его наедине со своими мыслями. Было прохладно и тихо, лишь снизу гудел никогда не засыпающий город, и Вэнь Жохань задвинул ставни, чтобы остаться в тишине. Спать, хах. Смешная шутка.

У него было слишком много мыслей этой ночью. Слишком много надежд, слишком много страхов, слишком много ярости и слишком много любви. И Вэнь Жохань действительно не знал, что он должен со всем этим делать.

Единственное, что он знал точно — если завтра ритуал сработает, если Чао-эр поправится, если Вэй Усянь вернёт ему сына…

Вэнь Жохань будет готов положить к его ногам весь мир.