Как и ожидалось, этой ночью Вэнь Жохань не сомкнул глаз. 

По правде говоря, он даже не пытался — отложил все дела в сторону и устроился на подушке для медитаций, медленно прогревая меридианы и распаляя золотое ядро. Более слабые заклинатели могли выполнять эти упражнения ежедневно, но для Вэнь Жоханя это было равносильно тому, чтобы самому колоть себя огненными прутьями — мощная, пылающая, огненная ци текла сквозь его меридианы, взвинчивая восприятие до предела, и жгла все три дяньтаня мощной пламенной волной — в таком состоянии любая мелочь могла привести к катастрофе. Вэнь Жохань действительно не хотел в очередной раз отстраивать самолично сожженные павильоны, а после — выслушивать лекции Цинфана о важности самоконтроля. Как будто ему самому не хотелось иметь большую власть над своими эмоциями! Он был главой ордена, а в политике это и вовсе было подобно самоубийству, особенно в общении с кем-то вроде гуева Цзинь Гуаншаня — Вэнь Жоханю иногда казалось, что рано или поздно он действительно сотрëт Ланлин Цзинь с лица земли просто чтобы не видеть эту гаденькую улыбочку на губах хозяина Башни Золотого Карпа. 

Поэтому Вэнь Жохань сдерживался. Это уже даже не особо вредило его совершенствованию, находящемуся на слишком высоком уровне, чтобы страдать от отсутствия практики, но мешало шагнуть дальше. Он почти достиг бессмертия — и это "почти" ужасающе злило его каждый раз, когда он думал об этом. Цинфан давно, качая головой, говорил, что ему нужна спутница, способная уравновесить его огненный Ян своим Инь, и это действительно помогало — когда Суюнь и Хаобэй были рядом, он почти не чувствовал этого удушающего огненного гнева, убаюканный мерным плеском их куда более спокойной и прохладной ци. К сожалению, даже их общих усилий не хватало, чтобы полностью избавить его от излишек духовной энергии, хотя, видят небеса, они старались, как только могли. После их ухода всё стало только хуже, но Вэнь Жохань пока не желал искать новую спутницу на свою тропу. 

Не то, чтобы это было так уж просто, в любом случае. Найти заклинательницу, способную хотя бы выдержать на себе его мощь, уже казалось почти невозможным — а уж чтобы она при этом ещё и не была замужем и желала добровольно ступить в Знойный Дворец… 

Немного помогал лунный свет. Мощная иньская ци луны, противоположная его солнечному ян, ледяным водопадом лилась с небес на его плечи, помогая остужать верхний дяньтань. Настой Цинфана тоже помог — кажется, в этот раз младший брат заварил его еще крепче — на грани того, что Вэнь Жохань вообще мог безопасно пить. Что значило, что для почти всех прочих даже глоток этого настоя мог быть равен глотку смертельного яда, но для Вэнь Жоханя он был скорее похож на холодный чай с ледяной крошкой в жаркий летний день. Было невероятно важно оставить голову холодной, но разогреть золотое ядро так, чтобы в случае необходимости ни у кого из них завтра не оказалось недостатка в ци. 

Завтра. Мысль о том, что должно случиться меньше чем через пять шичэней, в яркий Цишаньский полдень, одновременно будоражила и успокаивала его лучше любого целебного настоя. Если всë подтвердится, если все получится, если ритуал сработает, Чао-эр… Чао-эр сможет жить полноценно, здоровым человеком, Чао-эр подружится с Сюй-эром, Чао-эр станет заклинателем, Чао-эр… 

Узнает его. Сам обнимет его и назовёт отцом. 

Но прежде, чем это произойдёт, Вэнь Жохань должен был усмирить огненный шторм у себя внутри.

Под конец ночи, когда его меридианы уже горели от заполняющей их энергии, он всё же не выдержал и пришёл в покои младшего сына второй раз за этот затянувшийся день. Чао-эр тихо спал, смешно подергивая руками и ногами во сне, и Вэнь Жохань не знал, сколько времени провёл, просто стоя над его кроваткой и смотря, как на его лицо льётся тусклый лунный свет. Он не посмел прикоснуться — не был уверен, было ли это безопасно сейчас, да и не хотел будить ребёнка в такую рань. Чао-эру, как и всем им, предстоял долгий и трудный день.

Площадку для ритуала готовить не было особой нужды — Вэй Усянь предложил использовать защищённые от любых напастей детские покои, а Цинфан выбрал небольшой мощёный плиткой внутренний сад — чтобы ничто не заслоняло взор Прародительницы от того, что должно было произойти. Поэтому, выйдя из комнаты сына, Вэнь Жохань направился по каменной лестнице наверх, выше по вулканическому склону, туда, где располагался семейный храм великой Богини Солнца. 

Он редко бывал здесь на рассвете. Солнце набирало наибольшую силу в полдень, и именно в это время следовало задавать Прародительнице свои вопросы. Вечерами  было принято молиться за покой умерших родственников и зажигать благовония, рассветные часы же были временем для просьб и мольбы — с утра стоило идти в храм лишь накануне битвы, свадьбы или иного особенно важного дня. Такого, как сейчас.

Вэнь Жохань действительно не любил просить, даже если эта просьба была обращена к матери его клана. Но ради сына… Ради сына он был готов склонить голову.

Прародительница, впрочем, не дала какого-то чёткого ответа на его тихую, неловкую от непривычки мольбу — он лишь ощутил мягкое, тёплое дуновение ветра на своих волосах и ласковое касание ещё слабой после ночи солнечной ци. Это больше походило на попытку успокоить, чем на обещание поддержать — словно великая Сихэ пыталась заверить его, что с Чао-эром всё будет в порядке. Это немного уняло его волнение, но не убрало его до конца — из Храма Предков он выходил лишь чуть менее взбудораженным, чем заходил в него четверть шичэня назад.

Младший брат уже ждал его в самом низу ведущей от храма лестницы — спокойный, собранный, одетый в чистую одежду, но тоже явственно не смыкавший этой ночью глаз. Вэнь Жохань сделал вид, что не заметил его слишком бледное лицо и поприветствовал его кивком, молча направившись к Павильону Тёплого Очага. Покои Вэй Усяня располагались в той его части, что была больше всего отдалена от детских и находилась немного в стороне от тех комнат, которые предпочитали занимать Сяомин и Хуамин, навещая его, а также тех, где раньше жили Суюнь и Хаобэй. Дорога к ним вела через небольшой, мощёный плиткой двор, и трость Цинфана тихо застучала по камню в такт его шагам. Стук, пауза, шуршание одежд, стук. Вэнь Жохань длинно вздохнул и встряхнул кистями рук, пытаясь унять резкую и бессмысленную вспышку раздражения — Цинфан, конечно же, заметил это и приподнял трость, перестав опираться на неё. Без неё он сильно хромал — и Вэнь Жохань с тихой благодарностью подхватил его под локоть, давая столь необходимую опору. 

Как и ожидалось, Вэй Усянь тоже не спал. Служанка-стражница при его покоях уважительно поклонилась и пропустила их внутрь без каких-либо указаний, и Цинфан заинтересованно огляделся, впервые очутившись в том хаосе, в который превратил когда-то безупречно обставленные комнаты Вэй Усянь. Вэнь Жохань, уже видевший этот бедлам раньше, не особо удивился — хотя с прошлого раза раскиданных повсюду бумаг с записями и изрядно поприбавилось. Вэй Усянь, кажется, пытался сделать здесь что-то вроде уборки, потому что некоторые листы лежали кривыми стопками или висели на стенах, образуя надписями непонятные (и, кажется, нерабочие) узоры, но это ему совершенно не помогло, а как бы не сделало хуже — такая странная смесь хаоса и порядка лишь ещё больше портила впечатление. Впрочем, это, вероятно, мало волновало тёмного заклинателя.

Сам он, к слову, в этот раз обнаружился тут же, увлечённо что-то записывающим на длинном бумажном свитке. Когда они вошли, он пробормотал что-то, одалённо напоминающее “Сейчас-сейчас, я почти закончил!”, и продолжил своё дело, даже не повернувшись. Вэнь Жохань сделал четыре глубоких вздоха, прежде чем желание немедленно швырнуть в мальчишку чем-то тяжелым стало хоть сколько-бы то ни было контролируемым. 

Впрочем, кажется, именно этого времени тёмному заклинателю хватило, чтобы закончить… чем бы то он ни был занят, потому что он запихнул свою кисть в стакан с чем-то, подозрительно напоминавшим чай, и отложил свиток, поспешно вскакивая на ноги.

— Доброе утро, Владыка Вэнь! А вы… — бодро начал он, но вдруг замер, когда заметил рядом с Вэнь Жоханем Вэнь Цинфана. Его глаза на миг широко распахнулись, а потом он как-то нервно улыбнулся и длинно выдохнул, не отрывая от его младшего брата глаз.

Вэнь Жохань счёл необходимым пояснить.

— Мой младший брат — лучший целитель Поднебесной. Сегодня он примет участие в ритуале вместе с нами.

Вэй Усянь как-то заторможенно кивнул, не отрывая от Цинфана замершего взгляда, а потом, сделав длинный вздох, вновь нацепил на лицо улыбку, хотя она и была куда более напряженной, чем обычно, и в три шага преодолел всю комнату, остановившись прямо напротив них.

— Я рад, — сказал он тихо, с голосом, наполненным какими-то непонятными, с явным трудом сдерживаемыми эмоциями, сгибаясь в традиционном, искренне уважительном поклоне,  — встретиться с многоуважаемым господином Вэнь Цинфаном. 

И замолк — как-то неловко, словно не мог понять, что ещё должен сказать, так и не разогнув спины. Вэнь Жохань с новым приливом раздражения подумал, что с ним Вэй Усянь вёл себя куда свободнее. Если бы он был чуть менее взвинчен, он определённо обдумал бы причину странного поведения тёмного заклинателя, но сейчас ему действительно не было до этого никакого дела. Вэнь Цинфан же, снова правильно уловив его настроение, мягко улыбнулся и шагнул вперёд, ловя руки Вэй Усяня за предплечья.

— Мне тоже приятно познакомиться с вами, юноша, — одним медленным движением он заставил Вэй Усяня распрямиться, чуть смещая ладони — кажется, заодно его предприимчивый младший брат решил сразу послушать его пульс. — Жохань и А-Сюй много рассказывали о вас. Если вы не будете против, я хотел бы попросить вас уделить мне время за чашечкой чая после того, как мы закончим сегодня — боюсь, сегодняшний ритуал гораздо важнее любых бесед.

Вэй Усянь медленно, всё ещё заторможенно кивнул, так и не оторвав от него глаз, и снова натянуто улыбнулся, а Вэнь Цинфан продолжил.

— Сейчас я хотел бы осмотреть вас, чтобы убедиться, что вы не больны и не прокляты. Вы должны понимать, как важен исход сегодняшнего ритуала для всего клана Вэнь. У меня есть несколько вопросов касаемо его проведения, и, я надеюсь, вы сможете развеять мои сомнения.

Вэй Усянь ответил что-то неловко-утвердительное, и Вэнь Жохань вздохнул, прислонившись к прохладной колонне и сложив руки на груди. Цинфану не было нужно его участие в этой беседе — вместо этого ему стоило немного успокоится сейчас и хотя бы попытаться очистить разум.

Конечно, даже прикрыв глаза, он продолжал следить за происходящим в комнате, хоть и не уделял этому пристальное внимание. Вэй Усянь в основном казался очень скованным и говорил куда более сбивчиво, чем обычно, хотя Цинфан, кажется, был вполне удовлетворен его словами. Результатом своих обследований он явно был доволен куда как меньше — настолько, что налепил на Вэй Усяня несколько медицинских печатей, чтобы пристально изучить состояние его верхнего дяньтаня, а после, закончив, сокрушённо покачал головой и вздохнул. Жохань прекрасно знал этот вздох. У Цинфана он обычно обозначал “Мне предстоит очень много работы”.

— Что ж, юноша, будь моя воля, я бы заставил вас провести в палатах целителей по меньшей мере неделю, — произнёс он усталым недовольным тоном, стрельнув в Жоханя пронзительным, но коротким взглядом, который тот напрочь проигнорировал, прервав медитацию и вопросительно приподняв бровь. Цинфан снова сокрушённо вздохнул. — Но, насколько я могу сказать сейчас, мыслите вы вполне ясно. Впрочем, я всё же спрошу — вы уверены, что справитесь с ритуалом?

Вэй Усянь издал короткий нервный смешок и кивнул. 

— Конечно, господин Вэнь. Это действительно несложно.

— Вы не представляете, сколько юношей ошибаются даже в начертании простых огненных талисманов, — Цинфан со вздохом закатил глаза. — А работа с тёмной энергией куда опаснее — взрыв огненного талисмана хотя бы контролируем, молодой господин Вэй.

Вэнь Жохань сощурился, отметив, что к концу фразы Вэй Усянь едва заметно вздрогнул и опустил голову.

— Я более чем уверен в своих силах.

Цинфан одарил его долгим взглядом и наконец-то медленно кивнул.

— В таком случае нам стоит поспешить. До полудня осталось меньше шичэня.

Вэнь Жохань нахмурился, услышав, что прошло уже так много времени — вероятно, обследование отняло больше, чем они изначально рассчитывали. Это снова вызвало в нём вспышку раздражения — замешкавшемуся тёмному заклинателю достался тяжелый взгляд, который, как ни странно, почему-то немного успокоил его — по крайней мере, Вэй Усянь посмотрел на него и, коротко выдохнув, споро нацепил сапоги и поспешил выйти из комнат, следуя за ними в сторону покоев Чао-эра.

Стук, пауза, шелест одежд, стук. Медитация почти не помогла. Вэнь Жохань сжал руки в кулаки и начал читать про себя самое длинное и нудное высказывание Вэнь Мао о дружбе и взаимопомощи на древнем клановом наречии.

Солнце уже поднялось высоко над Безымянным Вулканом, но ещё не встало над его жерлом, как это обычно случалось в полдень. Стоило им дойти до будущей ритуальной площадки, как Вэй Усянь тут же принялся за работу, резанув себя по ладони серебряным ритуальным кинжалом и позволив струйке тёмно-красной крови упасть в заранее подготовленную слугами ёмкость с уже растёртой киноварью, и опустился на идеально вычещенную плитку, взявшись за широкую кисть, чтобы начать вырисовывать письмена ритуального круга. Он не обманул — этот круг действительно походил на обычный массив для изгнания злого духа, но некоторые его символы были словно перевёрнуты — как в начертании, так и по смыслу. Там, где должны были находиться символы “злой дух”, он до странного аккуратно вывел “госпожа Хаобэй”, записав её имя символами, которые использовал ей народ — Вэнь Цинфан, внимательно следивший за его работой, подсказал ему правильное начертание. Некоторые символы он сначала рисовал небрежно, а потом косился на кого-либо из них, вздыхал и выправлял так, чтобы они читались чётче. Это определённо позабавило бы Вэнь Жоханя, если бы его раздражение было хоть немного слабее.

Когда он, наконец, закончил круг, до полудня оставалось всего около палочки времени. Впрочем, чернила просохли гораздо быстрее, чем должны были, когда Вэй Усянь положил ладонь на два символа и влил в рисунок тёмную энергию. От этого его поверхность на миг вспыхнула холодным зелёным огнём, прежде чем высохнуть и остаться на плитке ровным чернильным узором. Цинфан ещё раз осмотрел узор и довольно кивнул.

— Полагаю, мы можем начинать. Будет хорошо, если полдень придётся на самый разгар ритуала — так у Небесной Госпожи будет больше сил, чтобы помочь.

Наконец-то. Вэнь Жохань прикрыл глаза и длинно вздохнул, прежде чем сделать два стремительных шага и замереть на своём месте у ритуального круга. 

Чао-эра принесла нянька — чистенького, одетого в новое белое ханьфу без защитных вышивок, и всё так же почти не реагирующего на происходящее вокруг. Цинфан принял его на руки под напряженным взглядом Вэнь Жоханя, ещё раз послушал его ци и одним лёгким движением руки погрузил ребёнка в глубокий сон, после чего медленно опустил его на землю в самый центр ритуального круга. И, прежде чем Вэнь Жохань успел ощутить прилив злости от того факта, что его бедный сын вынужден лежать на холодном камне в последние дни зимы, отошёл чуть в сторону и кивнул Вэй Усяню начинать.

Вэнь Жохань давно не видел тёмных ритуалов. Вэй Усянь опустился на колени, поставив ладони на символы круга, и начал читать заклинатие — совсем простое, больше похожее на обычный, пусть и довольно витиевато сформулированный приказ — но наполненное всей мощью тёмной энергии, которая вмиг полилась с его ладоней на ритуальный круг. Снова засияло холодное зелёное пламя, вспыхнув кольцом над символами “тело” и “душа”, и воздух потемнел, несмотря на ясный полдень. Огненная ци в меридианах Вэнь Жоханя встрепенулась на такой всплеск тёмной энергии, но он усилием воли загнал её обратно, не позволяя выплеснуться наружу. Не время. Ещё не время.

Потому что Вэй Усянь, не отрывая глаз от Чао-эра, мирно лежащего в центре круга, коротко произнёс:

— Зовите, Владыка Вэнь.

Вэнь Жохань сделал шаг вперёд.

Он помнил день, когда впервые встретил её, так ясно, словно это случилось пару дней, а вовсе не почти шесть лет назад. Она пришла послом своего пламени, она принесла духовные камни и шкуры демонических зверей, она смеялась и танцевала, бросая на него лукавые взгляды из-под ресниц — юная, сильная, хитрая, похожая на огонь. Он ловил эти взгляды и смотрел в ответ, не скрывая голода, и её щёки окрашивались нежным румянцем, а уголки губ поднимались выше. Ей нравилось нравиться. Нравилось быть желанной. Нравилось заставлять его смотреть только на неё, не скрывая этого и не отрываясь.

Что ж, он никогда не возражал против того, чтобы побаловать её.

— Хаобэй, — он позвал, как позвал бы, если бы она сидела в десятке шагов за своим зеркалом, отвернувшись, чтобы расчесать волосы. Как если бы ждал, что сейчас она обернётся и снова улыбнётся ему своими лисьими глазами, и встанет, чтобы поприветствовать его. Как будто даже не мог представить другого исхода.

И, как и всякий раз, когда он звал её, она пришла.

Это не было похоже на то, как из тьмы проявлялись злые духи, нет — скорее это походило на то, как исчезают упокоенные призраки, только в обратом порядке. Сначала лоб Чао-эра окутало странное белое свечение, и его сын нахмурился во сне, заставляя Вэнь Жоханя ощутить укол тревоги, особенно яркий сейчас, когда он и так уже был на пределе, а потом это свечение медленно разрослось ввысь, с каждым ударом сердца обретая всё более чёткие очертания. Зелёное пламя мёртвых взвилось и опало, когда она встала перед ним — тонкая, нежная, в белом нижнем ханьфу и с растрёпанными неубранными волосами. Такая, как умерла.

В тот миг, когда их глаза встретились — его пылающие алым и её мёртвенно-белые — сердце Вэнь Жоханя пропустило удар, а потом словно взбесилось и забилось так быстро, что стало трудно дышать. Чувство облегчения, которое накрыло его, было таким сильным, что он не  сумел сдержать длинного вздоха. Это было правдой. Она действительно была здесь. Вэй Усянь… Вэй Усянь был прав. 

Кажется, только сейчас он окончательно поверил, что сегодня они смогут излечить Чао-эра.

— Хаобэй,— позвал он снова, мысленно поморщившись от прозвучавшей в голосе хрипоты, и она подняла голову и изумлённо моргнула, кажется, только сейчас заметив его. Стоило ей сделать это, как на её лице расцвела усталая улыбка.

— Господин мой, как давно я не видела вас…— она протянула к нему руки, но упёрлась в стенки ритуального круга и ойкнула, когда её пальцы обожгло вспышкой мертвенного пламени. Вэнь Жохань сам подошёл ближе, встав на самой границе, но не пытаясь её переступить.

— Здравствуй, Хаобэй.

На её лице появилась мягкая, немного лукавая улыбка, заставившая его нахмуриться от странного ощущения пустоты, вдруг кольнувшего его изнутри. Поэтому он не позволил ей вставить ни слова, прежде чем заговорить — возможно, жестче, чем стоило.

— Скажи мне, почему ты до сих пор здесь? Зачем мучаешь нашего сына? — спросил он, и раздражение просочилось в его тон. Она удивлённо распахнула глаза и затрясла головой.

— О чём вы, господин мой? Разве посмела бы я причинить вред нашему дитя? — Она мягко улыбнулась и положила ладонь на свой абсолютно плоский живот. — Ах, я так ждала, когда же он появится на свет, наш драгоценный Чао-эр. Есть так много всего, что я хочу ему рассказать и чему хочу научить…

Её белые глаза подёрнулись мечтательной поволокой. Вэнь Жохань нахмурился. 

— Ты мертва, Хаобэй. Ступай в пламя и оставь всё остальное на меня.

Призрак судорожно вздрогнула и замотала головой.

— Нет, нет, я не могу, мой господин, как же я могу оставить моего мальчика? Как я могу покинуть моё маленькое солнце? Вы не можете прогнать меня, мой господин, я должна быть рядом с ним!

Последнюю фразу она прокричала, почти плача. Её голос звучал неестественно высоко, и Вэнь Жохань поморщился, заставив себя успокоиться. Даже мёртвая, она была его семьёй — матерью его сына. Он должен был найти правильные слова.

— Ты не доверяешь мне, Хаобэй? Считаешь, что я не сумею правильно воспитать Чао-эра? — спросил он, вглядываясь в её лицо. Она снова затрясла головой.

— Конечно нет, господин мой! Но разве не должна быть у ребёнка мать? Разве не имею я право тоже быть рядом и смотреть, как он растёт?

— Пока ты остаёшься здесь, он не может расти, Хаобэй!

В конце концов, его голос сорвался на рык. Она вздрогнула и опустила плечи, выглядя при этом ужасно печальной, и его гнев тут же опал, как непокорное пламя. Как бы то ни было, он не хотел причинять ей боль.

— Хаобэй, посмотри на него, — сказал он тихо. Она послушалась и опустила глаза. Чао-эр продолжал спать, хмурясь во сне и сжимая свои маленькие кулачки. — Разве ты сама желала для нашего сына такой участи? Участи прекрасной куклы без разума и сознания? Этого ты желала?

Она вскинула голову — в её белых призрачных глазах отразилась тоска и боль, — и, покачнувшись, обхватила себя руками за плечи, качая головой в немом отрицании, и снова посмотрела на ребёнка, прежде чем опуститься на колени и попытаться дотронуться до его лба. Ожидаемо, это не принесло никакого результата — её рука прошла через живую плоть, и Хаобэй отдёрнула её, словно обжёгшись.

— Это несправедливо, — тихо произнесла она, сорвавшись на всхлип. — Почему целители Цишань Вэнь не спасли меня? Почему я умерла? Почему я не могу остаться со своим ребёнком? Он не только ваш сын, мой господин — он моя кровь, он плоть моего народа, я научила бы его читать будущее по полотну звёзд и видеть связанные богами нити судеб… Почему я должна оставить его?

Вэнь Жохань посмотрел на неё и тихо вздохнул.

— Мне..жаль твоей смерти, Хаобэй, — произнёс он, с трудом заставляя себя признать это вслух. — Это никогда не было моим желанием. Как и ты, я хотел бы, чтобы ты осталась здесь и растила нашего сына вместе со мной.

— Тогда почему же? — она вскинулась, глядя на него с очень хорошо знакомой ему болью и тоской. — Почему вы прогоняете меня?

Он посмотрел на неё прямо, не пытаясь больше смягчать тон.

— Потому что ты мешаешь ему жить, Хаобэй.

Она дёрнулась, как от пощёчины, и закрыла лицо своими слабо светящимися ладонями. Её плечи слабо затряслись, выдавая рыдания, и Вэнь Жохань не сделал ни малейшей попытки успокоить её, вместо этого молча ожидая, когда она справится со своими эмоциями сама. 

— Вы умеете быть жестоким, мой господин, — сказала она тихо, наконец снова подняв на него взгляд. То, насколько измученной она выглядела, почти заставило его ощутить иглу в своём сердце, но он проигнорировал это чувство, выдохнув и разжав кулаки.

— Я вовсе не желаю быть жестоким к тебе, но наш сын страдает из-за тебя. 

— Разве не будет он так же страдать, если я уйду? — Она снова опустила глаза и наклонилась к Чао-эру, чтобы невесомо провести ладонью над его волосами. — Он так похож на вас, господин мой. Как же хотела бы я увидеть, каким прекрасным мужчиной он вырастет…

— Смотри из солнечного пламени.

Она медленно покачала головой и подняла на него взгляд.

— Я не Вэнь, господин мой, разве примет меня священной пламя вашей госпожи? Звёздный свет манит меня, но Чао-эр… Чао-эр держит так крепко. Как могу я отпустить его ладонь?

— У него всё ещё останусь я, — произнёс Вэнь Жохань, чувствуя такую ясную уверенность в своих словах, как всегда, когда речь заходила о его семье. — У него всё ещё будет Сюй-эр, Сяомин и Хуамин, Цинфан, Ланьхуа, все наши дети. Чао-эр никогда не будет одинок, я обещаю тебе. 

Она скованно болезненно улыбнулась — со смирением и нежеланием, но принятием его правоты.

— Это несправедливо, — снова повторила она и замолкла.

Вэнь Жохань тихо вздохнул и протянул руку в ритуальный круг, раскрыв её ладонью вверх.

— Пламя примет тебя, Хаобэй. Небесная Госпожа не отдаст тебя звёздам и небу. Ты переродишься — и однажды увидишь его снова.

Кажется, это наконец-то были правильные слова. Она посмотрела на его протянутую руку, а потом на его лицо, и снова болезненно улыбнулась. 

— Хотела бы я чувствовать хоть каплю вашей уверенности, господин мой.

И вложила свою тонкую ладонь в его. Она была холодной и ничего не весила, как и должна была у призрака, но он всё равно сомкнул пальцы, словно и впрямь крепко держал её. 

Было очень сложно правильно измерить количество ци. Он влил в ладонь совсем немного, наполняя её солнечным пламенем, и Хаобэй засияла ещё ярче и потянулась за ним, издав какой-то нечеловеческий то-ли стон, то ли плач, и он сам потянул её — прочь из круга, прочь от Чао-эра, который завозился и захныкал, прочь из мира живых, где ей больше не было места. Лицо Хаобэй исказилось в муке, но он не позволил ей замешкаться и потянул сильнее, влив больше ци — и, ослепительно вспыхнув, она наконец-то покинула круг, который в тот же миг засиял мёртвенной зеленью. Рот Чао-эра распахнулся, и, вместе с ней, он закричал — но, в отличие от Хаобэй, его крик вовсе не был беззвучным. Мёртвенное пламя взметнулось ещё раз и погасло, мелькнуло знакомое зелёное ханьфу, которое Цинфан носил поверх своей формы, и ладонь Хаобэй в его руке безвольно разжалась и опала.

“Я не хочу уходить”, — произнесла она одними губами и затрясла головой, прежде чем поднять лицо к небу. Солнце сияло прямо над Знойным Дворцом, ласковое и тёплое. Вэнь Жохань почувствовал, как нарастает его жар, и медленно разжал ладонь,  отпуская женщину в луч небесного ока. Она задрожала, а потом вдруг расслабилась, когда тёплая солнечная ци окутала её в нежных объятиях. И в этот момент — сияя в солнечном луче божественной энергии, шедро проливающейся в небес, она преобразилась. Свились в тугие косы волосы, блеснув золотыми и серебряными украшениями, окрасились красной краской веки и губы, и нежный шёлк обнял её нежный стан. Вэнь Жохань улыбнулся, глядя на неё — такую, какую запомнил её и сохранил в своём сердце.

— Сияй среди тысяч солнц, моя Хаобэй, — тихо произнёс он, и она наконец-то улыбнулась — без боли и страха, успокоенная нежным солнечным светом. Улыбнулась — и истаяла в золотом сиянии, распалась на тысячу крошечных частиц, которые подхватил тёплый ветер и понёс, понёс в небесную высь. Вэнь Жохань поднял голову, следя за ними, пока они не пропали где-то в вышине, и склонил голову перед лучом солнечного света.

Спасибо, он не смог заставить себя произнести. Тихий смех на границе сознания не оставил сомнений в том, что его услышали.

— Жохань! Ци!

Окрик Цинфана мгновенно привёл его в чувство. Он резко развернулся, опускаясь на каменнную плитку, и положил ладони на спину Цинфану, который держал на руках дрожащего Чао-эра. Того трясло — он плакал, не открывая глаз, и судорожно дёргал головой и шарил руками во все стороны, словно пытаясь кого-то найти. Его лицо покраснело, а губы искривились, но Цинфан держал его крепко и, окутав руки золотым ореолом какой-то лечебной техники, мягко гладил по спине, что-то неразборчиво шепча. Вэнь Жохань быстро подстроился под ток его ци, направив свою прямо к его золотому ядру — техника явно требовала куда больше, чем было у Цинфана, но, к счастью, Вэнь Жохань никогда не жаловался на недостаток сил. Их энергии привычно перемешались, и Цинфан коротко кивнул, усиливая золотое свечение — и почти сразу Чао-эр немного расслабился, а его плач начал затихать. Прошло всего около сотни ударов сердца, когда он окончательно успокоился и безвольно повис у Цинфана на руках, такой маленький и несчастный, что у Вэнь Жоханя закололо сердце. Его младший брат, впрочем, был настроен куда более невозмутимо и, погасив свою технику, принялся осторожно направлять свою ци по меридианам Чао-эра. Вэнь Жохань чувствовал каждое это движение, потому что большая часть этой ци принадлежала ему самому, и, когда она дошла до верхнего дяньтаня, они с Цинфаном выдохнули одновременно. 

Там, где раньше было странное уплотнение, пожирающее почти всю духовную энергию маленького тела, сейчас находился нормальный, здоровый, хоть и слишком большой для такого маленького ребёнка дяньтань.

У  Вэнь Жоханя впервые за многие годы задрожали руки. 

Цинфан провёл ещё какое-то время, циркулируя ци внутри тела Чао-эра, чтобы перенаправить его собственные потоки энергии, которые уже привычно тянулись наполнить верхний дяньтань и теперь, без призрака, которая использовала эту ци для поддержания своей не-жизни, могли просто повредить его сыну, и наложил на него несколько медицинских печатей, приклеив их прямо Чао-эру на лоб, прежде чем мягко уложить его на землю и отстраниться. Вэнь Жохань осторожно завернул свою ци вокруг его золотого ядра, чтобы избежать неприятных последствий, прежде чем отнять руки, тут же несколько раз сжав и разжав их в кулаки, что не сильно помогало — они продолжали дрожать.

— Цинфан, Чао-эр?.. — спросил он хрипло, и младший брат просто устало кивнул. Вэнь Жохань прикрыл глаза. он почти мог слышать тот грохот, с которым над его усталым иссохшим сердцем наконец-то пошёл благословенный дождь.

— Я буду наблюдать его следующий месяц, Жохань, — тихо сказал его младший брат, протягивая руку, чтобы убрать со лба Чао-эра несколько прядей растрепавшихся волос. — Судя по тому, что я вижу, больше ничего не должно мешать его нормальному развитию. Если это так, то он начнёт очень быстро учиться, стремясь наверстать упущенное, а его верхний дяньтань… скорее поможет, чем помешает этому. Будет очень важно продумать правильные схемы для его совершенствования, чтобы не трогать верхний дяньтань в первое время и уделить внимание оставшимся двум…

Он оборвался на полуслове и вдруг, неожиданно даже для Вэнь Жоханя, рассмеялся — ярким и радостным смехом.

— Небесная Прародительница, четыре года... Мы убили четыре года, а ответ был так близок! — О покачал головой. Даже если он сидел к Вэнь Жоханю спиной, тот чувствовал, как его младший брат улыбается. — Позор мне, как целителю. Но разве кто-то мог!..

Он замолчал, когда Вэнь Жохань опустил ладонь на его плечо и коротко сжал. Вэнь Цинфан накрыл его ладонь своей и покачал головой.

Никто не мог. Ни он, сведущий в медицине лучше, чем кто-либо в Цзянху, ни Вэнь Жохань, перерывший тысячи древних трактатов со всей Поднебесной. Но смог непонятно откуда взявшийся тёмный заклинатель.  Один единственный тёмный заклинатель, который когда-то видел подобный случай — и то в практике своей неизвестной подруги.

Тёмный заклинатель, который…

Вэнь Жохань нахмурился. Тёмный заклинатель, Вэй Усянь, он действительно сотворил невозможное. Могла ли Прародительница послать его сюда… именно за этим? Чтобы он спас Чао-эра и принёс покой в их семью? Было ли это её ответом на все его бесконечные поиски и вопросы? Не этим ли объяснялось дарованное ему благословение?

Вэнь Жохань медленно обернулся, чтобы посмотреть на тёмного заклинателя, и замер, вдруг встретившись взглядом с чужими красными, как пламя, глазами с крошечными, сжавшимися в точки зрачками. Лицо Вэй Усяня, белое, как внутренние одежды Цишань Вэнь, застыло в странном выражении ужаса и неверия, и медленно, очень медленно в его остановившемся взгляде проступало какое-то отчётливо-болезненное осознание. Вэнь Жохань протянул руку, чтобы дотронуться до него, но Вэй Усянь отшатнулся, рухнув на камень и явно болезненно приложившись о него бедром, чего он, впрочем, явно не заметил — он сделал несколько судорожных вздохов, а потом вдруг, резко обхватив себя руками, хрипло и болезненно расхохотался.

Это был очень, очень нехороший звук.

— Молодой господин Вэй? — осторожно позвал его Цинфан, и его смех вмиг оборвался, сменившись тревожной тишиной. Вэнь Жохань снова нахмурился.

— Что с тобой, Вэй Усянь? — он спросил, и тот, вздрогнув, поднял голову, уставившись на него своими дикими, пылающими тёмной энергией глазами. А потом вдруг, без какой-либо причины, улыбнулся — очень плохой поломанной дрожащей улыбкой.

— Владыка Вэнь, это же всё… Это же не Диюй, да? Я… и вы… все действительно живы?...

Вэнь Жохань медленно кивнул и хмыкнул.

— Ты наконец-то понял это, Вэй Усянь?

Ладонь Вэй Усяня, которую тот до этого держал на весу, безвольно упала на камень. Его губы искривились, а уголки глаз покраснели, но он не заплакал — вместо этого он вскинул голову к небу и снова расхохотался. 

Вэнь Жохань нахмурился.

— Цинфан, забирай Чао-эра и уходи в дальние комнаты, — медленно, ровным тоном проговорил он. Его младший брат понятливо кивнул и подхватил его сына на руки, и как раз вовремя — холодная тёмная ци, как кровь из открытой раны, начала просачиваться через кожу Вэй Усяня и чёрной дымкой наполнять воздух. Вэнь Жохань почувствовал, как неосознанно подбирается от того, как много её было — словно перед ним медленно распахивалась бесконечная бездна, заключённая в человеческом теле.

Медленно, смех Вэй Усяня перешёл в хрип и он дёрнул головой, как марионетка.

— Почему? — спросил он сипло, всё ещё с нотками этого ненормального веселья. —т Почему я жив? Вэнь Нин и Вэнь Цин мертвы, шицзе и её муж мертвы, бабушка, дедушка и А-Юань… Почему я жив?!

В этот момент поток тёмной энергии наконец-то вырвался из его тела, хлестнув вокруг и буквально вспоров некогда ровную каменную площадку. Вэнь Жохань инстинктивно поставил щит, легко отразивший похожией на серпы удары тёмной энергии, и коротко оглянулся — защита на детских вспыхнула золотом и встала, как единый монолит, питаемая силой огненной горы. Цинфан и Чао-эр уже должны быть в безопасности, а Вэй Усянь…

Вэй Усянь закричал, как раненное животное, выбрасывая вокруг ещё больше разрушительной тёмной ци. Это уже становилось опасным. Его кожа посерела, как у трупа, а глаза налились кровью, окрасив белки в алый. Как бы ни был Вэй Усянь близок с тьмой, такое её количество было слишком большим даже для него. Вэнь Жохань прикрыл глаза.

Нет уж, так не пойдёт. Он не позволит этому случиться. У него было слишком, слишком много вопросов к этому глупому, несносному, раздражающему мальчишке, который каким-то образом умудрился понравиться его старшему сыну и спасти младшего. Он оказал всему клану Вэнь и лично Вэнь Жоханю такую услугу, за которую тот вовек не сумеет расплатиться — Вэнь Жохань не собирался позволять ему сейчас сойти с ума без какой-либо видимой причины. Что за чушь. Вэй Усянь не умрёт сегодня — не после того, что он только что сделал.

Вэнь Жохань коротко выдохнул и прогнал волну пламени от своего золотого ядра к верхнему дяньтаню, обостряя восприятие и быстро рисуя в воздухе вокруг себя ещё один барьер. 

Сначала он позаботится о том, чтобы этот глупый мальчишка выжил. А потом будет думать обо всём остальном.