Ворон видит, как бард-бродяжка пробирается с логово Ужаса Бури в сопровождении Полуночного героя и сестры Фавония, что расчищают его путь. Тени дворца расступаются перед ними, визжат в страхе, неуклюже удирают.

Конечно, Героя и Сестру едва ли можно было назвать напарниками: в пылу боя они не то по ошибке принимали друг друга за врагов, не то делали это нарочно. Они измучены как звери. Казалось, пойди что не так – они убьют не только друг друга, но и самого дракона.

Дракон хрипло дышит, глаза его прикрыты, голова тяжело опущена. Бард с вымученной улыбкой треплет его по загривку и просит потерпеть еще немного. Между его пальцами и струнами зарождается мелодия, та самая, которая уничтожает любое зло.

Его верные рыцари застывают в оцепенении, будто боясь, что вместе с этой мелодией могут исчезнуть они сами, как яд из крови дракона. Барда такая участь не пугала – такая мысль могла прийти в голову только человеку. Человеческое тело его только ограничивало, заземляло, так он чувствовал себя ближе к своему народу. У него все еще не было человеческого сердца.

Неминуемое могло наступить любой момент, поэтому каждое мгновение было пыткой. Не то благословение, не то кошмар. Мелодия соединяется с собственным эхом, резонирует, вводит в транс. Каждую секунду будущее будто приоткрывало свою тайну, накладывалось на настоящее, как в полудреме, но все никак не наступало.

У лап дракона стоят ни люди, ни мраморные статуи – не иначе ангелы. Похожие, как два отражения одного и того же человека, близнецы. На их лицах – века и тысячелетия, планеты и звезды, жизни и смерти. Бард промазывает по струне, и лира фальшивит. Нет, этого не может быть. Только не снова.

Как они здесь появились? Как прошли незамеченными мимо его верных стражей? Но в момент до Барда доходит: они были здесь до этого, будут здесь и после. Они ждали этого самого момента вечность, от начала времен до их скончания.

Близнецы синхронно, как в заученном танце, поворачивают головы на единственного свидетеля – ворона – заметили. Их взгляды смотрят сквозь сновидение, прямиком в будущее, в день гибели дракона. Они знают – ворон там появится, этого не изменить – он уже здесь, прямо сейчас. Прямо тогда. Нет смысла пытаться изменить то, что уже произошло.

Тем временем город просыпается от дурного сна, приходит в себя. Пусть даже ценой жизни Дракона Востока, в город вернулись привычные ветра и безоблачный небосвод, Мондштадту его совсем не жаль – он до сих пор остается проклятьем, не дающим городу жизни, пылающим безусловной ненавистью.

Мона, будучи в необычайно бодром расположении духа, едва не вприпрыжку, держит путь на мыс Веры. За пазухой – карта неба. Астрологиня знает ее наизусть, но долгие дни в отсутствие звезд могли взять свое. Выйдя на закате, она не заметила, как быстро день стал тонуть в сумерках. Приближалась осень.

Весь день она не могла оставить в покое чашу с водой, не столько чтобы знать ответы, сколько чтобы скоротать время до вечера. Вместе со смертью в город, как ни странно, пришло долгожданное равновесие.

«А эта Джинн только и знает, что сидеть в башне своей. Фатуи-то времени зря не теряли, видно, они дракона и грохнули», – услышала Мона, выходя из стен города.

К сожалению, чаша на этот вопрос ответить не могла. Вернее, только узнав о гибели дракона, Мона заподозрила в его убийстве Фатуи. Вода ответила однозначно – нет. Значит дракон умер своей смертью? Тоже нет. Здесь гидромантия была бессильна, поэтому астрологиня надеялась на благосклонность звезд.

В траве мягко переливается ночной ветер, еще не успевший стать по-осеннему холодным. С мыса Веры открывается безграничный вид на небо, необычайно чистое, полное звезд, белесый свет от которых отбрасывает четкие, почти черные тени, как на сцене театра.

У самого края стоит фигура принцессы. Ветер треплет ее светлые волосы, играет с пальцами, путается в юбке. Поднятыми руками она стремится охватить весь мир, пропустить через себя реальность. Однако, картина кажется настолько же далекой от действительности, насколько естественной. Сейчас она похожа на пейзаж, на горы и деревья, на животных у водопоя, на червей в земле. На место, еще не покоренное человеком, место, в котором ничего человеческого никогда и не существовало. На вечные льды, оттаявшие от первого огня, на великие дожди и вспышки молний.

Подойдя ближе, астрологиня видит на ее лице только покой и умиротворение.

– Мое созвездие погасло. Этот мир отвергает меня. Устраняет, избавляется, – говорит принцесса, не открывая глаз.

Мона тут же кидает взгляд на созвездие Ворона, будто бы оно могло в тот же момент исчезнуть, но не успевает – его уже нет. Она обводит взглядом карту, удостоверяясь, что созвездие действительно было там всегда, но снова не находит его на небе.

Как же так? Сама принцесса стоит здесь, живая и невредимая, может, только немного походящая на призрака.

– В свою очередь я отвергаю свою судьбу. Каждая моя мысль, каждое мое действие до сих пор было продиктовано судьбой. Мой единственный шанс выразить свою волю – прекратить саму себя, освободиться от оков законов мироздания.

В ее глазах, в противовес словам, смирение. Противоречие, лежащее в основе этого мира. Выражение бунта против богов, побег из-под эшафота, но принятие проклятой судьбы.

Принцесса смотрит на Мону, как смотрят на маленьких детей, которые еще многого не понимают. Она вспоминает взгляд Близнецов, в котором не было ничего человеческого, но и ничего общего с тенями. Они не были похожи на живых существ, не были похожи на размытые воспоминания – ничего подобного она не видела до этого, но уже ненавидела всем своим существом. Наверное, она сама сейчас похожа на них, может, поэтому Мона так бледна.

Принцесса кладет руки на плечи астрологини, отчего та вздрагивает, и разворачивает ее спиной к обрыву. Проходит всего мгновение, в которое Мона успевает увидеать огни города вдалеке, возвышающегося языками пламени, и небо. Одно небо, будто только оно и существует, похожее на водоворот, на ночное море, затягивающее неосторожных путников, наконец, на бездну. Прежде чем небо поглотит ее, она наконец вырывается из рук принцессы, оборачиваясь назад. На мысе Веры она стоит в одиночестве.

В черную тьму ночи и объятий океана летит ворон, не зная, существует ли что-то впереди, что-то позади него. В зеркальной поверхности моря отражается небо, они сливаются, смешиваются, становятся одним целым. В воде загораются новые звезды, отражаются на небе, и земля уходит из-под ног.