Know they're cutting you deep

Feel the scars in your sleep

What didn't kill us made us stronger

Stories left on our skin

Wear them with everything.*

Она расчёсывает руки в полудрёме. Она располосовывает руки наяву ножом.

Ей страшно просыпаться собой.

Когда-нибудь это кончится. Но чем?

Ей, отчаянной, уставшей, даже интересно узнать.

~

Ей хотелось любви, ей хотелось свободы, ей хотелось жить в счастливой и полной семье, в которой сестёр не разъединили, словно разорвали целое на две кривые половинки. Насчёт той, чьё имя раздаётся в голове эхом, Шин Э не знала наверняка, но о себе могла сказать точно: она именно кривая. И хрупкая глубоко внутри, но снаружи пытается создать впечатление стали. Не пройдёшь, не сломаешь, не ранишь.

Всё не так.

Ранишь. Сломаешь. Пройдёшь.

Ён Ги ведь прошёл, верно? Поэтому Шин Э и понимает, что серый фасад, который она так упоительно возводила, надеясь спрятаться за ним, бесполезены, он развалился, и ей не поможет. Ей никто не поможет. Она сама себе — тем более… Хотя люди вокруг говорят, что только ты можешь совладать с собой.

Что ж, они ошибаются.

Люди часто ошибаются на её счёт.

Шин Э часто ошибается.

Ён Ги, кажется, не ошибается никогда. Яростный огонь в душе вырывается наружу через пылающий взгляд и заразительный смех. А его улыбки! Чего стоят его улыбки, за которые Ён Ги готовы простить что угодно. Он раздражает и успокаивает Шин Э в одно и то же время.

Это идёт и не идёт ей на пользу.

Ей всё перестаёт хотеться, когда приходит оповещение о выселении.

Их семья разрушилась, а теперь и место, которое она звала домом, цепляясь в надежде иметь хоть что-то целое, исчезает.

~

«Лишь бы не запачкать мебель, лишь бы не запачкать мебель», — лихорадочно думает Шин Э, плетясь мимо дивана. Никто никогда не видел её такой — скатившейся на пол по стене, оставляющей кровавые следы на полу. Пускай и не видят.

В этот раз она слишком сильно порезала ноги. На запястьях достаточно царапин, скрывать их трудно — стоит руку поднять, как рукав некстати скатывается, а если всё время одёргивать, то это обязательно привлечёт внимание Рики и Майи. Она знает по опыту. Когда живёшь в квартире с кем-то, кто внимательнее отца, приходится становиться аккуратнее.

Шин Э никогда не ощущала такую горечь. Словно она потеряла кого-то дорогого. Даже события, произошедшие много лет назад, не вызывали столь крепкие и угнетающие чувства, как та агрессия, забурлившая в ней ни с того ни с сего. 

Это был первый раз. Она надеется, что последний.

И спешно вытирает кровь с пола. Пальцы размокают, пока Шин Э выкручивает кран на полную.

Вода красная.

~

Ён Ги приходит в её жизнь так же случайно, как приступы агрессии и последующая апатия, в которой раствориться легче, чем во сне.

Шин Э водит пальцами по резким чёрным линиям, укутавшим руки Ён Ги, от плеч и до запястий, словно тени напали на него и проникли в тело, водит медленно, нежно, ни о чем не думая. В груди бьётся пустота вместо сердца, вибрирует, дрожит, ноет, будто одинокий кит в ледяном океане, имя которому «Шин Э». «Мисс Ю, вам бы выспаться», — вспоминаются слова Хирахары-старшего, и она горько усмехается, кривя губы в нервной улыбке. Отчего в голову приходит образ Коуске — Шин Э не знает. Может, дело в том, что его младший брат там же, в мысленном бардаке, но и рядом, щекочет ухо дыханием.

Ён Ги перехватывает её кисти аккуратно, словно боится сломать, как тростинку, и подносит к губам. Лицо у него спокойное, но у Шин Э пустота в груди останавливается, делает паузу и вдруг срывается в бешеный ритм — он целует дорожку запёкшейся крови, словно царь целует золото, подарившее ему королевство. Каждый поцелуй отдаётся ударом под дых.

Причинять боль себе — наркотик. Приторно сладкое и растаявшее мороженое. Не выход, но вход — дальше, ко дну. Они оба это знают. Он хочет спасти её от этого.

У Шин Э слишком много чувств, и все они нападают на неё вместе, сразу — хочется плакать, злиться, кричать, биться, раздирать ноги в кровь, расчесать голову, лицо, ударить его, разбить что-нибудь. Беги от меня, беги. Ей хочется заорать, чтобы он испугался, но вместе с пустотой бьётся осознание — Ён Ги не убежит, как бы она ни молила.

Всё заполошно, спутано. Она не вернётся домой, потому что у неё нет дома, он не вернётся домой, потому что там для него нет места.

Они могут стать домом друг для друга.

Дом — не точка, а определённые люди.

Шин Э ловит его выдох губами.

— Ничего не говори, — она тает под удивлённым взглядом, опускающим в пучины не отчаяния, но желания. И в следующую секунду чувствует прилив сил: будто перед прыжком в пропасть зашкаливает адреналин, и Шин Э тянет Ён Ги на себя, улыбается, наслаждается, представляет, что сделает. Она выбирает переступить через страхи, сомнения и смущение.

Она выбирает его.

Он давно выбрал её.

Ён Ги коротко целует её в лоб. Шин Э морщит нос и встаёт на носочки, чтобы дотянуться до рта, исказившегося в улыбке, но достаёт лишь до подбородка и, раздосадованная, тянется к шее. Рано ехидничать, Нол. Он тихо шипит — больно, да?

Она хочет, чтобы было больно, потому что ей тоже больно.

Ён Ги не против — Шин Э понимает по взгляду. Он сжигает её. Он впитывает её. Он сводит её на нет, но этого Шин Э и хочет — быть ничем, никем. Но с ним.

В какой-то момент дышать становится тяжело не из-за недостатка воздуха и беспрерывных поцелуев, а просто из-за того, что происходит. От осознания факта, к чему они движутся. Что она запустила. Простынь холодная, почти ледяная, как полы в доме Майи, но мягкая, как волосы Ён Ги. Она зарывается в них руками и оттягивает, он нависает над ней, рассматривает, словно причудливую статуэтку, но с любовью, с нежностью, нет ни тени отвращения, только желание. Кожа Ён Ги огненная, как и взгляд, он касается ладонью щеки, ведёт пальцами вниз, скользит по шее, заставляя Шин Э выгнуться, подставиться под невесомые прикосновения — ей хочется больше, сильнее, ощутимее. Он обводит ключицы и наклоняется — вдох прерывается, вместо него — судорожный выдох и прикушенная губа, потому что Ён Ги мягко целует её в плечо.

— Мучитель, — она сжимает простынь. Костяшки белеют. — Монстр.

Она почти рычит, а он смеётся, задирая ей руки, пытаясь стянуть футболку, Шин Э нетерпеливо ёрзает, приподнимаясь, молясь всем богам и дьяволам, лишь бы не залиться краской от ощущения холода, ползущего по оголённой коже. Ён Ги выпрямляется, стаскивает майку, и Шин Э не может оторвать взгляд от его тела. Это совсем не так, как смотреть на неё — худощавую, угловатую, с царапинами на животе. Не важно, не важно, Шин Э отгоняет тягостные мысли. Он выбрал её. У него есть и другой выбор — уйти.

Но Ён Ги не уходит.

Ён Ги трогает её, как хрусталь. Шин Э от этого хочется выть. Она жмурится.

Только ты и я, только ты и я, больше ничего, и любовь, которую мы заслужили, которую она желала всей душой, в которой он нуждался. Они успели позабыть, каково это.

Шин Э тянет его к себе, в неловкий поцелуй, становящийся голодным и влажным. «Это безумство», — проносится мысль.

Да, безумство. Да, когда Ён Ги входит в неё с нежностью, на которую способен только он, ей хочется плакать. В горле встаёт ком, слёзы не идут, и дышать всё сложнее. Шею словно разрезают изнутри и снаружи, медленно вдавливая тупой нож, всё спутано, заполошно, смазано, её волосы растекаются по подушке, как жидкий шоколад, голос — не голос, то хрип, то приглушённый стон. Ён Ги что-то шепчет на ухо, но Шин Э не может разобрать слова, повторяет его имя, как в бреду, водя пальцами по выступающим лопаткам. Он такой крепкий, горячий, сильный, он — защита, он — дом, он — её, и она — его. Если не всегда, то в этот момент.

Пальцы Ён Ги доводят Шин Э до точки кипения, она ничего не видит и не помнит, она ощущает лишь прикосновения раскалённой стали — поцелуи.

Отметин на теле становится больше. Часть из них — засосы у неё, другая часть — царапины у него. Шин Э сидит в постели, подобрав ноги к груди, и сжимает края одеяла, лишь бы оно не спало с неё. Ён Ги спит рядом, перевернувшись на живот, и её взгляду открывается широкая спина с красными полосами. Она жмурится.

— Прости, — шёпот уходит в никуда. Да и если бы Ён Ги не спал — принял бы он извинение? Ей не за что просить прощения, но всё-таки Шин Э делает это, чтобы успокоить внутреннего дьявола, ругающего за любую провинность.

Она улыбается, проводя пальцем по шее и вспоминая, как кожу щекотал его язык, а в следующую секунду Шин Э вздрагивала от мягких укусов… Она целует Ён Ги в плечо и укладывается рядом. Улыбка не сходит с лица.

Ничего не кончится.

Просыпаться становится легче.

Во снах приходят люди, которых она не хочет вспоминать, но пока у неё есть личное солнце — Ён Ги — всё будет в порядке. 

Раны на руках заживают. Ножи она больше не трогает.

Постепенно всё — из-за него — становится правильным.