Иногда Шин Э хочется закрыть глаза и шагать так — даже если в пропасть, то ничего. «Но, милая моя, — говорят вселенная, мир, люди вокруг, — открывай глаза, смотри и вбирай, потому что этот путь с тобой разделяют друзья».

И если они оступятся, если им понадобится помощь — кто, кроме тебя, протянет руку? Не надейся на авось.

Она открывает глаза и больше никогда их не закрывает. Шин Э сильная. Она должна быть сильной. Иначе кто?

Не надейся на авось.

Иногда глаза всё же хочется закрыть.

Иногда она всё же закрывает их, позволяя себе слабость, но рядом с определёнными людьми.

~

Она злится — с громом, криком, пышной жестикуляцией, которая резво превращается в бои на кулаках. Ярость Ён Ги тихая, мрачная, зудящая меж бровей — он буравит взглядом, словно надеется продырявить голову. И у него получается: вот только без головы остаётся не тот, на кого льётся неприязнь, а Шин Э, у которой не получается сдержать дрожь. Он красив в ярости. Она неуклюжа.

Шин Э закрывает глаза — в надежде, что в ярости сможет быть настолько же рассудительной, насколько он.

Впрочем, иногда Ён Ги бывает нерассудительным.

Иногда ему хочется.

Иногда нет.

~

Ён Ги злится аккуратно, чтобы не сотворить проблем, о которых обязательно узнает брат, а после него — отец, и дальше дорога заведёт на плаху. Если его не осудят окружающие — он осудит себя сам. Иногда хочется злиться с громом, криком и пышной жестикуляцией, как это делает мрачная девочка с неловкой, но тёплой улыбкой, редко появляющейся на губах.

Он познакомился с ней недавно, но кажется, что знает вечность — и эту вечность наблюдает, оберегает и учится у неё.

Ён Ги думает: мы связаны, а если нет, то я свяжу нас. Ён Ги думает: иногда мне хочется злиться, как она, но я закрываю глаза и вспоминаю всё, что было, что может произойти, если я дам себе волю искриться, как искрится Шин Э. Ён Ги думает: я не могу, она может — значит, я буду с ней.

~

Они были связаны до — и будут после. Но после — настолько сильно, что станет больно находиться рядом, если они не сольются, не станут целым, чтобы верёвки, обвязавшие их, протирающие кожу до костей, не ослабили хватку. Чем дольше Шин Э рядом с ним, тем сильнее ей хочется держать глаза открытыми. Чем дольше Ён Ги рядом с ней, тем сильнее ему хочется сдерживать рвущуюся наружу агрессию.

Она даёт себе слабину.

Он даёт себе волю.

~

— Так сексуально драться. Прекрасно…

— Просто прекрасно, — повторяет Шин Э за Ён Ги, лежащим под ней.

Он смеётся, вызывая у неё мурашки, скользящие по руками и ногам, а по спине проходится дрожь и сворачивается в животе тугим комком и тошнотой.

Сексуального, как и прекрасного, мало: Шин Э держит Ён Ги за воротник рубашки с того момента, как оттащила его от боксёрской груши и случайно уронила на пол, ткань скрипит, его щека горит красным, а Шин Э продолжает пыхтеть, тяжело дыша, и сбивчивым шёпотом в шею проклинает рыжего выродка. Он улыбается ей в лоб, раскинув руки в стороны. У него болит спина из-за падения, но это отрезвляет.

Тело у Ён Ги вспотело, но ему холодно, а от Шин Э льёт такой жар, словно она целое солнце, свалившееся с неба. Впрочем, недалеко от правды. Он ухмыляется.

Шин Э касается носом его подбородка, и дыхание сбивается окончательно — она вообще перестаёт дышать на мгновение, устав делать вид, что их положение — настоящее наказание. Ей нравится в его руках. Ему нравится держать её в руках. Всё просто, и Шин Э решает не усложнять. Она опускает голову на плечо и позволяет себе закрыть глаза, глубоко вдохнуть, наслаждаясь запахом — от Ён Ги пахнет чуть выветрившимся одеколоном. Она бы узнала его, даже если бы ослепла и потеряла осязание.

Шин Э прижимается ртом к шее, к горячей коже, оставляя слабый поцелуй. И не жалея о нём. Жалеть, может, будет потом, когда откроет глаза и мир набросится на неё с многогранной палитрой эмоций. Стыд? Она не смеет задумываться о нём, лёжа на Ён Ги. Иначе вспыхнет и сгорит.

Он сжимает руки на талии, ведёт вверх, под футболку, едва касаясь пальцами и наводя круги, поглаживая, вызывая у Шин Э желание замурлыкать на ухо, как приручённый тигр. Пусть тяжело, но она сдерживается, боясь открыть глаза. Откроет — разрушит момент. Столь интимная близость между ними была редко.

От неё скрипят зубы, хрустит ткань рубашки и горит щека из-за неловкой пощёчины. Шин Э чуть не заехала ему по лбу. «Лучше бы по лбу», — думает она, пальцами касаясь покрасневшего места.

— Скоро пройдёт, — выходит нравоучительно.

Ён Ги улыбается.

— Я не жалуюсь.

— Ну вот и не жалуйся.

~

Шин Э не видела Ён Ги злым на неё. Ни разу. Но на других — бывает. Когда знакомый ему и Дитеру парень начинает высмеивать Шин Э за спиной и называть её сукой, Ён Ги не сдерживается в выражении презрения: всё читается по лицу, прищуренному в ярости взгляду, стиснутым кулакам и жёсткому голосу, звучащему холодно. Не так, как обычно звучит его голос.

Бывает, ярость Ён Ги проявляется слабо — и он отпускает её, заставляя себя расслабиться, опустить плечи, запрокинуть голову к небу и раствориться в моменте.

Хватая Шин Э в объятия, от которых она начинает задыхаться.

Ведь воздуха и правда не хватает. Он сжигает его.

Иногда это уставшие объятия. «Ну, сама дала обещание спасать, так что работай, детка», — чёртик ехидничает на ухо, показывая язык, а Шин Э прижимается к Ён Ги с выражением вековой усталости на лице: отодвинется — сожмёт сильнее, искорки из глаз полетят.

Жажда.

Она жаждет закрывать глаза — рядом с ним. Не давая слабину.

Он жаждет выпускать полную ярость — рядом с ней. Не вредя ни себе, ни ей.

Жажда по ней — это то, что он мог себе позволить без страха быть обруганным, униженным, разбитым. Впиваясь в рот Шин Э, словно в горлышко бутылки с ледяной водой, Ён Ги отбрасывает тормоза и защитные механизмы — ему сносит барьеры и причины «не». Если бы не снесло, он бы разобрался с ними сам. Потому что Шин Э дрожит — и дрожь передаётся ему в руки, крепко держащие извивающееся тело, доползает до сердца, сбивает ритм, ускоряя его, распаляет желание, которое превращает кровь в лаву.

Шин Э трясётся — за это одно хочется перевернуть мир. Она пятится назад, но он прижимает её к себе, ближе, ещё ближе, оттягивает волосы, чтобы запрокинуть голову, гладит по спине, и она беспорядочно водит ладонями по его груди, задевая пуговицы, расстёгивая их, опускаясь ниже. Но едва Шин Э касается пряжки ремня — тут же тянется к плечам, к шее, словно обжигается, царапает вдоль ключиц, кусая губы, подаваясь то назад, то вперёд. Горячо, жарко, душно, путано. У Шин Э кружится голова из-за его прикосновений и порывистых движений, одновременно нежных и грубых, потому что сдерживаться трудно. Ён Ги зачем-то пытается. Зачем? Шин Э хочется задать вопрос, но когда они отклоняются друг от друга, сил хватает только на то, чтобы отдышаться. Искусанные губы жжёт.

Ей нравится то, какие ощущения вызывает поцелуй с ним.

Вязкий, то грубый, то мягкий, влажный.

Сводит с ума. Но как же ей по душе сходить с ума вместе с ним. Мой, рыжий, глупый, мой рыжий, он весь её, весь для неё, и она вся для него, ему, ради него. Хоть тресни, хоть убейся: она обещала защищать его, когда он не обещал ничего, но молил взглядом — не уходи. И она не сдаётся, не бросается словами, не отказывается от него, как бы сильно ни резал взгляд Коуске — то ли обвиняющий, то ли обиженный. Иногда для неё больше никого нет, кроме Ён Ги, а иногда кажется, что для Ён Ги всегда на всём свете есть только она одна, и это по-настоящему пугает, до ступора, до потеющих от волнения ладоней, до бросающего в холод тела, потому что созависимость — последнее, в чём она нуждается. И это чистый яд для Ён Ги.

Но это — не созависимость, а оголённые чувства. Страсть. Сейчас Шин Э понимает, успокаиваясь: сомнения оказываются пустыми, страхи — ненужными. Просто они оба такие: немного нелепые, неуверенные, слишком тянущиеся друг к другу, словно ощущая жгучую жажду, которую невозможно утолить.

Он рывком поднимает её, сажает на стол, сжимая ноги под коленями и придвигая ближе к себе. Не разрывает поцелуй, дышит ею, пьёт, наслаждается. Испытывает. Если Ён Ги не дьявол, то Шин Э ничего не понимает и никогда не поймёт в этом мире.

Это одновременно так неправильно и правильно.

— Я хочу только тебя, только тебя, — заполошный шёпот на ухо вызывает мурашки и скручивает живот Шин Э. — Что было до этого, что было с ней — ничего уже не важно. Не сейчас.

— Неправда, — Шин Э мягко отталкивает его, но только чтобы взять лицо Ён Ги в руки и заглянуть в глаза. Он как в бреду. Он сожжён желанием. — Она была, и я принимаю это… И я принимаю её. Не перечёркивай, что тогда было. Даже если это просто для красного словца, — она приближается, говорит ему в губы, кусает и оставляет короткий поцелуй. Ён Ги судорожно выдыхает. — Я знаю, что она спасала тебя, я знаю, что Мег говорила, мол, я теперь на её месте.

— Ты на своём месте, — Ён Ги грубо перебивает её. Он жмурится, сжимая край стола, и мотает головой. — Прости.

Шин Э взъерошивает рыжие волосы и горько смеётся. А потом вдруг становится серьёзной.

— Не ври об этом и не позволяй себе так думать. Не обесценивай её. Всё-таки время, которое вы провели вместе, не ушло в пустоту, и вы не забудете об этом, как бы ни старались. Я тоже любила её, насколько могла, и я тоже не забуду об этом...

— Звучит как проклятие, — Ён Ги усмехается ей в ключицу. Дыхание щекочет кожу, и Шин Э ёрзает на месте, но сдвинуться некуда — по обе стороны его руки, сзади стена, а спереди он сам, горячий и непробиваемый. 

— Это и есть проклятие. Это же любовь. Или что-то вроде неё, — она мажет взглядом по белому потолку, по которому скользят первые солнечные лучи. Комната заливается утренним светом, и от этого теплеет на душе. — Всё, что о любви, проклято.

— И о нас тоже?

— Только не обижайся. К примеру, засосы, которые ты мне оставил, — Шин Э дёргает край футболки, оголяя плечо, а Ён Ги лукаво улыбается и смотрит на неё, как чёртик, — не назовёшь божьим благословением. Вот что это, а? — она возмущённо пинает его в ногу, но он не двигается. — Мне это как прятать?

— Это ещё нормально, — Ён Ги ведёт пальцем по предплечью вверх, а мыслями уходит дальше, чем нужно. — Это спрятать легче…

— Легче, чем что? — Шин Э недоумённо округляет глаза.

— Чем тот, что я тебе сейчас оставлю, — он хищно ухмыляется и облизывает губы, чёртов соблазнитель.

Шин Э громко пищит.

Она не променяла бы это «недавно как вечность» ни на что. Даже на дружбу с ней, потерявшей Ён Ги. Даже на благодушное отношение его брата, не пожелавшего трогать чужую добычу.