На многое нужно время. На то, чтобы привыкнуть к человеку. На то, чтобы полюбить его.

На то, чтобы оправиться от травмы.

От которой ты, скорее всего, никогда не оправишься в глубине души. Это шрам, как каждый входящий в нашу жизнь человек. Ты забудешь про этот шрам, но не сможешь свести. Шин Э тяжело дышит и заламывает пальцы.

Ничего не помогает. Спина вспотела, и рубашка липнет к коже, вызывая омерзение и желание стащить с себя всю одежду, а по рукам ползут мурашки — ей холодно, холодно и страшно, в животе тугим комком стягивается тошнота и подкатывает к горлу удавкой. Ощущение прикосновения чужих рук на талии и запястьях жжёт, словно вдавливают раскалённую сталь, и этот как грязь, но её не смыть, как рана, но её не зашить, как синяки, но их не замазать.

Она бы упала и растеклась по полу, как разлитая вода — ею себя Шин Э и ощущает, — но Коуске поддерживает её за талию, прижав к груди, и гладит по голове словно бы на автомате, напряжённый, смотрящий в сторону. Шин Э, скривившись и сжавшись, не знает — то ли хочет отодвинуться от него, то ли прижаться ближе. В мыслях смешанный ком.

— Нол! — снова срывается хриплый зов. Громче, чем предыдущий, и настойчивей. Шин Э ведёт в сторону, но Коуске тянет её обратно к себе, приобнимая крепче, и она, поёжившись, всё-таки прижимается к нему — он тёплый, он защита, власть, он взрослее и может держать ситуацию под контролем, пока Шин Э разваливается на части и рассыпается на атомы, каждый из которых пронизывают иголкой и сшивают с остальными.

Тряпичная кукла, выпотрошенная изнутри. 

Она не помнит, как Коуске запихивает её в машину, что-то нашёптывая на ухо. Внутри тепло, руки водителя напряжённо сжимают руль, а сам он не поворачивается и ничего не спрашивает, не говорит, не дёргается и вообще создаёт вид фоновой игрушки без воли и интересов. Наверное, она такая же сейчас. Шин Э думает об этом и криво усмехается.

Ён Ги нет. Солнца нет. Ночь на дворе, зато какая! Небо чистое, звёзды рассыпаны, как конфеты — иди и собирай, разевай рот в надежде, что одна упадёт прямо туда, молись и загадывай желания, не переставая задирать голову вверх даже когда затекает шея. Городская музыка убаюкивает — где-то недалеко слышится шум магистрали, но не громче тишины, которая как тень собирается вокруг, растворяет в себе, расслабляя прохладным ветерком.

Есть луна. Холод. Дом.

Шин Э чувствует лишь горящие обручи на запястьях и ожоги на талии. Она не испачкалась, она целиком — грязь. Ей бы смыться. Не провалиться под землю — смешаться с ней.

Стоит Шин Э прикрыть глаза, как она дёргается от двойного хлопка двери. На переднее сидение заваливается Ён Ги, что-то яростно нашёптывающий себе под нос, а рядом садится Коуске и пытается заглянуть в лицо — пряди спадают на лоб и щёки, он нежно — едва касаясь, словно боясь причинить боль — убирает их за ухо и придвигается ближе.

Водитель не задаёт вопросов.

Шин Э позволяет себе прижаться к нему, уткнувшись носом в шею, и крепко обнять. 

— Не порви мне рубашку, — его тон звучит нравоучительно, как обычно, но всё же заметно мягче.

Она издаёт нервный смешок.

Ответить что-то не получается.

Солнце если и вернулось, то молчит.

~

Когда Шин Э видит кровоточащий рот Ён Ги, ей становится не по себе — голова снова кружится, и мир на мгновение сотрясается, двигаясь в обе стороны сразу. Но она щурится и опускает взгляд к его рукам. Костяшки — покрасневшие. А на щеке неприглядные царапины от чьих-то ногтей.

Шин Э вздыхает. Они смотрят друг на друга с абсолютным понимаем и сожалением.

— Было бы хуже, если бы он не остановил меня, — Ён Ги кивает за спину Шин Э, и она догадывается, что там Коуске — отдаёт распоряжения водителю.

— Хорошо.

Это всё, на что её хватает. Голос звучит сдавлено и жалко, и ей больше не хочется говорить. Желательно, никогда. Ён Ги чертыхается, подходит ближе и прижимается плечом к плечу, склоняясь и оставляя короткий поцелуй на лбу. 

~

— Снова ты мне помогаешь, — Шин Э тяжело вздыхает, закатывая глаза. Но не из-за Коуске, а из-за своего бессилия.

— Это нормально… Я хочу тебе помочь, — он, облизывая губы, не смотрит на неё, и его щёки слегка алеют, вызывая у неё спонтанную ухмылку. Шин Э слабо осознает, что происходит, но ей нравится, как Коуске сегодня одет, как он пахнет и какими взглядами одаривает — не жалостливыми, нет. Абсолютно спокойными и греющими.

Вот бы добавить больше жара. Чтобы цеплял и распалял.

Шин Э не краснеет, но глупо хихикает в ладошку.

Наверное, ей и правда нужна помощь профессионала.

~

Она не знает точно, настоял ли на психотерапевте Ён Ги через брата, или это была чистая инициатива Коуске, но факт остаётся фактом — сессии помогают ей вернуть прежний контроль над телом в дневные часы посреди пыльных улиц, когда рядом снуют мужчины, и научиться успокаиваться после ночных кошмаров, из-за которых сон не приходит до утра. Шин Э кажется, что её внутренние механизмы сломались, но психотерапевт аккуратно напоминает, что это, вообще-то, немножечко сломалась она сама. Хотя, по сути, это одно и то же.

Или не немножечко. Он старается приуменьшать, пока Шин Э преувеличивает.

Иногда она задыхается, видя своё лицо в зеркале: образы того, как по щеке скользила чужая ледяная ладонь, как пальцы касались шеи, опускались ниже, заламывая руки, и беспардонно поглаживали живот, прорываются в голову, вызывая головокружение и тошноту. Воздуха нет, лёгкие жжёт, будто они разрастаются, готовые взорваться или просто лопнуть, словно проткнутый иголкой шарик.

Психотерапевт говорит, что это нормально и что они справятся.

Особенно нормально, что ничего похоже не происходит, когда рядом Коуске — он согревает и отвлекает от мрачных мыслей, а не приносит их. И Шин Э искренне не понимает, что здесь хорошего, но так же она признаётся себе, что просто не хочет понимать. Не сейчас.

Нелегко копаться в себе.

Щёки колет, хочется что-то сказать, но слов не находится — его лицо выжжено под веками, и она может закрыть глаза и увидеть Коуске, будто он перед ней.

— Ты боишься его?

Шин Э сцепляет пальцы в замок, прежде чем ответить. В горле пересыхает.

— Нет.

— Есть ещё кто-то, кого ты не боишься?

— Да, — она улыбается. На ум сразу же приходит человек с ярчайшей улыбкой. — Ён Ги. Его брат. Мы хорошие друзья.

— Почему ты их не боишься?

— …потому что я им доверяю?

Часто их сессии походят на пассивные споры, но Шин Э это даже нравится. Она ощущает интерес и желание высказаться, как если бы защищала свою точку зрения, будучи уверенной в том, что правда на её стороне.

— Но раньше ты в какой-то мере доверяла и остальным окружающим. А теперь шугаешься их.

Лицо стягивает маской спокойствия.

— Давайте закончим на сегодня. К тому же время уже подошло к концу.

Психотерапевт на секунду щурится, а потом расслабленно улыбается.

— Конечно, Шин Э. Но ответить тебе всё равно придётся, пусть и позже.

~

По мере разбирательства с новыми психологическими проблемами — как будто ей старых, въевшихся в характер и проломивших позвоночник, не хватало, — она замечает, что всё чаще тянется к тем, кому доверяет. Тянется в плане прикосновений. Шин Э держит Рику под локоть, то и дело виснет на Майе, утыкается щекой в плечо Ён Ги, когда они сидят рядом и смотрят что-то в его телефоне, и, казалось бы, ничего страшного — даже Мин Хёк говорит, что это нормально и, может, пройдёт, а если нет — разве плохо, что у неё появилось желание ощущать тепло? В том-то и проблема, считает Шин Э, оттого и плохо — она хочет получать тепло, но не дарить. Нет, дарить — это не первостепенная цель. Чтобы не причинять себе боль, Шин Э предпочитает вырубать здравый смысл — и прыгать с закрытыми глазами в бездну. Такой бездной оказывается Коуске.

Которого она спонтанно и крепко обнимает. Прижимается, обхватывает талию руками, чувствуя, как он напрягается, и сцепляет пальцы в замок на спине. Коуске не то что пошевелиться не может — вдохнуть не получается. То ли из-за возмущения, то ли из-за того, как сильно Шин Э его сжимает.

Вообще, из-за смущения и растерянности.

— Мне надо, — она глубоко вдыхает, отгоняя назойливые мысли и нецензурные выражения. «Ты что творишь? Ты кого трогаешь? Ты понимаешь, как это выглядит со стороны?» — Очень. Просто постой.

Голос у неё приглушённый, Коуске тёплый и удивлённый до глубины души — слов и правда не находится, поэтому он стоит — не столько по просьбе, столько потому, что не знает, куда деться. И надо ли…

Ведь ему, несмотря на непривычные ощущения и на объятия без разрешения, комфортно.

Комфортно.

Шин Э резко отклоняется, не смотрит ему в лицо, лепечет «ну всё, забыли» и убегает — нет, стремительно уносится, в дверях чуть не сбивая его ассистента.

Их лица — с открытыми ртами и застывшими выражениями полного недоумения — абсолютно идентичны.

~

Она так делает ещё несколько раз — отсутствие реакции Коуске подбадривает Шин Э. Пока не отогнали — всё хорошо, можно продолжать. Постепенно Коуске расслабляется. Натыкаться на неё и получать объятия в минуты две, когда всё, что от него требуется — не двигаться, довольно просто. Коуске не возражает, потому что это даёт ему передышку, ведь сам он забывает делать паузы, а с Шин Э вырабатывается привычка.

~

— Это что?

— Что? — Шин Э округляет глаза, словно не понимает, о чем Ён Ги говорит, но в то же время понимает и посылает мысленный сигнал завалить хлебало как можно скорее ради его же безопасности.

Ён Ги предпочитает прикинуться, что никакого сигнала не прошло.

— Ты. Он. Вы. Вот это, — он вытягивает руки и делает круг, как бы показывая позу, в которой она обычно зависает, обнимая Коуске.

Шин Э краснеет пятнами и открывает рот, чтобы что-нибудь ответить, но лишь закатывает глаза и фыркает.

Ён Ги не смеётся — Ён Ги бесстыже ржёт, как будто всё понимает, и игнорирует тычки в живот.

~

— Знаешь, Шин Э. Искать тепла после такого — частое явление. Однако ты не должна позволить этому стать необходимостью, без которой тебе сложно продержаться неделю. Иначе как на наркотики подсесть. Как думаешь, что в итоге выйдет?

— Определённо ничего хорошего.

— Согласен. А подробнее?

Шин Э вздыхает, не совсем понимая, какой ответ он от неё ожидает.

— Ну, я… Не знаю. Правда не представляю… Но судя по вашему упрямому взгляду, этого недостаточно… — она передёргивает плечами, перешагивая нежелание думать и пытаясь включить воображение.

И что же будет, если продолжать липнуть к людям не от физического мороза, а от внутреннего, словно органы покрываются ледяной корочкой, и только прикосновение — ощущение чужого присутствия — смягчает выступающие острые позвоночники, а объятия с Коуске будто приглаживают дыбом встающую шерсть? Что делать? Ведь хочется чаще и дольше держаться за людей, несмотря на смущение, которое в последнее время почти угасло и перестало волновать.

Но если Шин Э с каждым разом будет всё меньше хватать получаемого, то к чему это приведёт?..

Дрожь бежит по спине от образов, в которых она станет навязчивее, как Мег.

Она смотрит прямо в глаза психотерапевта с ужасом:

— Будет очень плохо…

— ...я не знаю, что ты представила, но наверняка это не то. Подумай чуть дольше, пускай это будет твоим домашним заданием. Идёт?

~

Они встречаются у дома Ён Ги, и Шин Э застывает, нервно сглатывая, пряжка ремня вдруг становится единственной ниточкой, за которую она может ухватиться, да так, что хрустят пальцы, а Коуске внимательно осматривает её и — разводит руки.

Приглашая в объятия…

— Что? — Шин Э почти выкрикивает, подаваясь вперёд. Она закрывает рот ладонью, раздражаясь из-за себя самой, а Коуске мнётся.

— Ты ведь обычно… — он останавливается, подбирая слова, а потом вздыхает. — В этот раз без объятий? Мне казалось, это вошло в твою привычку.

Тебе казалось.

— Тебе не казалось.

Шин Э шумно втягивает воздух и сжимает кулаки, всем сердцем желая разбить себе лицо.

— Эм… в общем… — она бросает взгляд на дом рядом, и идея возникает в голове, словно солнце озаряет темноту. — Может, нам лучше подняться к нему… А то он сам выйдет за нами, и…

Если Ён Ги снова увидит их обнимающимися, ещё и перед его домом, то точно не успокоится: станет бросаться странными шуточками и упоминаниями, от которых неизбежно будут покалывать щёки и скрипеть зубы. «Что, удержаться не смогли? Сразу встретились — и обниматься?» — его весёлый голос как будто раздаётся над ухом, и Шин Э, ощущая раздражение от одной фантазии, фыркает.

Только тогда она замечает, что щёки Коуске мерно алеют. Она подходит, опускает сначала его правую руку, затем левую и направляется ко входу. Шаги за спиной слышатся спустя несколько секунд — он не спешит её нагонять, и она предпочитает не оборачиваться. Смущения им обоим хватит с лихвой, а перед походом в логово «босса» лучше не ухудшать своё состояние. Шин Э лишь надеется, что румянец успеет сойти с Коуске, он остынет и забудет про их разговор. А как она выглядит, побледнела ли, покраснела ли — ей не хочется знать.

Проходя мимо Ён Ги, приветливо улыбающегося, Шин Э осознает, что его обнимать нет желания. Но обнимает, потому что он притягивает к себе, утыкаясь носом в макушку, и легко стучит по спине, одаряя знакомым теплом. Ён Ги пахнет мягко — яблоками, совсем не так как Коуске, отдающий холодной поверхностью стекла. Или тонкого льда.

Обнимать его — не так, как обнимать Коуске. 

~

— Знаешь, — когда они наконец уходят от Ён Ги, она нагоняет его на последних ступеньках. — Психотерапевт сказал мне, что это может вылиться в зависимость. В нехорошую зависимость.

Коуске замедляется, подстраиваясь под её шаг, но избегает смотреть на Шин Э. А ей и так хорошо — говорить с ним об этом оказывается легко, как будто именно с ним и нужно делиться подобным. Она не уверена, поймёт ли он, но знает, что Коуске терпеливый слушатель.

— Ты имеешь в виду обнимать людей?

— Не только. То же самое касается и прикосновений. И когда я подумала об этом, то поняла, что мне-то отлично и замечательно, но вот людям, которых я трогаю, может быть как раз наоборот. Не всем и не всегда приятно, когда нарушают их личную территорию. Я ведь сама такая же.

— Но ты ведь не подходишь ко всем подряд и не просишься на шею? Если это с друзьями, то, думаю, не смертельно. Они поймут. А в случае чего, если захотят, скажут, что лучше их не трогать.

— Значит, ты хотел, чтобы я тебя обнимала?

Коуске резко поворачивается к ней, и на его лице написано яростное «кто ты и откуда взяла такой вывод». Шин Э давится смешком.

У него проблемы касательно честности с ней по многим причинам, и поэтому он не может сказать, что да, ему нравится, да, он не против, да, он хочет, вместо этого Коуске медленно выдыхает и отворачивается, чувствуя, что снова краснеет. Стоит взглянуть на Шин Э, и всё внутри идёт наперекосяк — она так близко, протяни руку, коснись щеки, убери прядку за ухо, чёрт, он ведь помнит тот день в машине, словно всё произошло вчера, помнит тепло её тела, помнит, как она цеплялась за него, будто боялась потеряться или потерять, чёрт, чёрт, чёрт, Коуске сжимает челюсть и мысленно бранится. Он ставит на то, что она ехидно улыбается. Увидит эту улыбку — быть беде.

Коуске нащупывает ключи в кармане и вжимает их в ладонь, надеясь отвлечься. Туман в голове рассеивается, и слова приходят на ум сами.

— Если тебе это необходимо для поддержки и в адекватной дозе, то я не против. Ты можешь обнимать меня. Мне не некомфортно.

Мне комфортно. Мне хорошо. Мне тепло. Ты мне нравишься, поэтому всё в порядке.

Из-за последний части, раскатившейся эхом, Коуске рад, что не продолжил говорить и оставил мысли там, где их никто не услышит. Никто, кроме него. Но краснеть над таким — пф! 

— Какая жертвенность, — её голос наполнен дьявольской усмешкой, и он поджимает губы. — И пусть мне очень хочется копнуть в причины, я оставлю эту тему в покое.

— Спасибо.

— Тебе спасибо.

Шин Э смеётся над удивлением Коуске.

— Я всё время думала, что творю, но не могла остановиться. Ставила себя на твоё место, но опять наступала на те же грабли. И несмотря на фантазии о худшем, несмотря на то, что это было странно, я продолжала с ощущением, что мне отключили механизмы самозащиты.

— Беря в счёт, что ты пережила, это тоже абсолютно нормально. Но продолжать в том же духе — плохая идея.

— Поэтому ты сказал об «адекватной дозе»?

— Ага.

— А можно мне сейчас мою адекватную дозу на эту неделю?

Коуске хмыкает и останавливается. Ночь вокруг них разливается тихая и прохладная, он мягко притягивает её за плечо, Шин Э утыкается щекой в грудь и крепко сжимает его, сцепляя руки в замок. Коуске горячий — кипяток, обрётший человеческую форму, но прикосновения пальцев к волосам аккуратные и нежные. Успокаивающие.

А она — живая таящая льдинка, которая превратится в буйный океан по щелчку, она — котёнок, едва урчащий, и пахнет ветром с полей, на которых растёт головокружительное множество разных цветов.

Разве удержишь воду? Удержишь игривое животное, рвущееся на свободу? А воздух?

И всё равно ему хочется лишь одного — не отпускать её.