Мужчина лежит на полу, у него кружится голова, а сил встать просто не хватает. Пытался. Налились ноги свинцом и не двинуть их ни вправо, ни влево. Рук хватило лишь на отползти куда-то к книжному шкафу и смутно услышать глас падающих книг. Бился лишь стук пустоты об ушную раковину и ощущалось то, как рубашка липла к животу. Более ничего будто и не было — весь мир сузился до судорожно дрожащих пальцев и испарины на бледном лбу. Волосы взмокли, и все это было так омерзительно, так гадко и противно, но все это как-то пряталось за жгучей болью. Больно… больно, черт дери! Однако, все постепенно сходило на нет и в ничто. В никуда. Уже и сейчас придется встретиться с тайной мироздания. Закрываются глаза и с уст слетают последние ругательства — мальчик не верил в Бога, а значит ему не суждено попасть даже в ад.
Цоканье каблука, цоканье чужое и неизвестное. Зрачки дрожат под веками, бегают из стороны в сторону и все резко прекращается. Нет, это не смерть. Это нечто иное, будто молодого человека только что вырвали из сладостной дремы. Только ощущений никаких нет, лишь какая-то резь в носу и притупленный железом запах мужского одеколона. Тут был кто-то еще. Тут был кто-то еще! Ворвался в святую обитель знаний, ворвался для кражи последних гениальных записей! Тело подается вперед, но в ответ получает лишь укол в ребрах. Это было неправильно. Неправильно — клетка грудная не вздымается, сердце, казалось, не бьется и лишь что-то в животе скручивается, вызывая тошноту.
— Вы, молодой человек, не ерзайте слишком сильно, — а голос то какой у неизвестного гостя сладкий, аж тошно, — больно ведь.
Глаза ловят чужой взгляд. Не дьявол ли посетил умирающего юношу? На что решил его он соблазнить? Жить-то и причин почти нет, все друзья предали, а милая сердцу дама обрекла на не самые приятные часы здесь. Слуге Сатаны придется разочароваться, да и к чему мальчишка ему? Если существует нечто после — дорога в преисподнюю заказана. Или может бес решил собой покрасоваться? А было чем. Острые черты лица, пальцы тонкие белые, и нос с горбинкой буржуйской. Все в этом образе было столь изящно, как и отталкивающе. Смотришь-смотришь, и хочется вот отвернуться, глаз выколоть. Волосы темные блестят в свету, который просочился из дыры в дешевой грязной шторе.
— Кто Вы?
— Certus non a daemon*, если Вы еще способны вспомнить латынь. Говорят, что из-за большой потери крови мышление ухудшается, — неведомая сущность облокачивается на стол, перед этим «грациозно» скидывая бумажные пирамиды, — прав ли я, Лев Дмитриевич Дама́нтов? Я прочел Ваше имя у входу, не переживайте. Да и личность Вы не бесславная.
Ластится бес и одновременно пытается довести до красных в гневе ланит. Пытается обнажить что-то Льву несвойственное. Слава, а как же? Его знают многие. Врач, избежавший правосудия, казавшийся гением в загнившей системе. О, его образ витал на первых страницах газет, а потом выяснилось, что это все — напыщенный романтизм. И этот романтизм вылился кровью из раны в боку, в бледном боку гениального человека. Вымирающий вид! Действительно вымирающий… Лева прикрывает глаза, он хочет уйти из лап неизвестно кого. Он не хочет рассматривать гофрированный раф, который дополнял самый обычный образ столь необычно. И кольца, кольца с камнями и все это было таким лишним. Лева не хотел смотреть на это. Он не желал видеть никакую деталь в этом лике, ибо начинало казаться, что он сходит с ума.
— И чего Вы от меня хотите, Господин Латинист?
— Карл Иванович Бес, Господин Культро-н-латере*, — голос будто искрами сыпчат, под кожу залазит и мясо выжигает, — Я, знаете ли, очень давно ищу человека обладающего столь уникальным умом и столь же большим честолюбием. О, я так давно ищу человека достойного утопии и готового за нее погрызть кому-то глотку. Утопии… Сказочного места, где вся эта глупая чернь (включая дворян) падет в забытье. Обладать всем этим новом миром, разве не будоражит? Власть. Абсолютная власть и вершина удовольствия — обладание таковой.
Лев Дмитриевич ощущал эти слова будто материально. Перед ним человек под псевдонимом «Бес» и говорит словами слуги дьявольского, но в этих словах была слышна живость человека. В дрожащих от сладости слова «власть» губах была видна смесь похотливого животного восторга и торжеству ума человеческого. Все это было в нем, в каждой морщинке и камне перстня. Этот мужчина лишь первые минуты казался безбожно прекрасным, но стоило ему позволить себе произнести желания свои таенные — картинка рухнула пазлом, а потом собралась в лице чудовища. Однако, почему-то Лева ощутил складность мысли. Будто кто-то расписал все его слова заранее и всучил ему сценарий, мол: читайте!
— Утопия, власть и удовольствие, Б-е-с Иванович? Слова Ваши слаще меда в своем аромате, но вкусом — горче полыни. Зачем эдакому человеку ум вроде моего? Простите, но Вы не выглядите, как ценитель великого ума. Зовете меня, но я уж умираю. Приходили бы часом раньше и может быть мы поговорили с Вами.
— О, внешнее Вам нагло врет. Не все ценители извилин мозговых выглядят, как облезшие крысы. А если о смерти… — Карл Иванович блёскает глазами темными и чем-то злым-злым налитыми, — Не надейтесь-с, что умрете так просто. У Вас есть шанс жить еще очень долго, но для этого Вам придется вступить в игру с устройством человеческого разума. Вы всю жизнь смотрели на эту серую массу, обжигали ее электричеством и использовали все возможные механизмы для создания сверхчеловека… однако, все это было огромной ловушкой, и Вы не первыми в нее попались.
Теперь очи обоих встретились. Ясные-ясные зеленые под толстыми бровями, и темные-темные под изогнутыми насмешливой линией. Воздух наполнился едкостью холодной, начал рвать резко пересохшее горло и бить ноготками в ткани мышц. Никто не знал об этой тайне — знавших давно сжили со свету. Сердце бьется и будто разбивает кости напряженные, все сворачивается в дергающийся в глотке клубок вопросов. Однако, словно кто-то дал ему команду и говорит Лев совсем иное:
— Откуда Вам это известно?
— Ох, какая разница? Это не самый важный вопрос здесь! — кривится Карл Бес и недовольно машет левой рукой, глаза светлые ловят между тонкими пальцами таблетку белую, — Я предлагаю Вам власть и возможность обладать любой сладостью этого мира. Хоть императорской дочерью! Я предлагаю Вам такую величину, а Вы так мелоч-ны.
Лев молчит, он не хочет отвечать. Он не хочет говорить, он не хочет соглашаться и просто смотрит. Ждет вывод из всего этого бреда, но почему-то убеждающего.
— Увидели таблетку? Увидели, конечно. Я зову ее путем в утопию и предлагаю ее Вам. Просто согласитесь и Ваша жизнь станет совсем ин…
— Смогу обладать всем? Вы решили и себя отдать в честь моего гениального ума?
О, Дамантов подобрал правильные слова. Он смог перебить это существо и спасти свой ум от страшного дурмана этих речей, полных адского соблазна. Лицо Карла скривилось в какой-то непонятной усмешке вроде оскала, глаза сузились и оставили лишь две блестящие черные точки.
— Не ошибся, видимо… — буркает Бес и ближе подбирается к лику гениальному, — В этом и вся игра мною предлагаемая. Сам я вершины собственного Олимпа не достигну, поэтому и нашел Вас. Человека во всем мне равного. Однако, до победы доберется лишь один из нас. Только один сможет обладать всем.
— Вот это уже звучит более правдоподобно… Давайте сюда Вашу таблетку, может еще поживу немного.
В глазах Беса мешается злость со смехом, а лицо снова уродуется мимикой различной. Морщинки, морщинки и бледные родинки. Так близко это чудовище подобралось к лицу и горлу, так близко, что сейчас остается лишь задохнуться от душного американского парфюма.
— Пойдемте со мной в Никуда.
Лева не понимает, как берет таблетку роковую в пальцы, но чувствуют обжигающий холод. Темнота или чернота. Разные вещи… Грехопадение для абсолютной власти или смерть гением мировым. Да и выбора особо нет. Человек иногда зрит перед смертью чудные полотна, а это, вероятно, одно из них. Только чудно мерзкое.
— В никуда?
— В никуда.
Язык, таблетка, темнота.