Глава 1

Полицейский фургон переправляет Уилла из следственного изолятора в тюрьму. Ему дали двадцать пять лет, с перспективой сокращения срока до двадцати — при условии, что он постарается вести себя хорошо. Уилл знает, что хорошим не будет. Это не представляется возможным — не со скопищем убийц в его голове и насилием, творящимся вокруг. Он позволит этому утопить себя. Уилл измучен настолько, что даже нет сил фиксировать то, что происходит по сторонам. Целую неделю не удавалось толком поспать, и перед глазами всё начинало терять чёткость очертаний.

В фургоне, кроме него, ещё несколько человек. Уилл — один из двоих белых. Едва ли мысленный вывод чем-то ему поможет, но тем не менее он формирует в голове осознание того, что расизм прочно вживлён в систему. Видит Бог, Уилл провёл большую часть своей профессиональной карьеры, упрятывая за решётку белых мужчин средних лет, которые вытворяли немыслимое. И тем страннее ему рассматривать вероятность того, что один из вот этих преступников, быть может, неоднократно провоцировал стычки из-за наркотиков, а другой учинил нешуточную драку в баре. Хотя любой из них с такой же лёгкостью мог бы кого-нибудь убить. Невозможно знать наверняка.

Устланное щербатыми тучами небо, всё никак не разрождающееся дождём, — не самое воодушевляющее зрелище. Переменная облачность — вроде бы так это называется. Уилл вжимается щекой и пальцами в решётку окна, следит за проносящимися мимо линиями электропередач и видит, как пернатый олень мчится вскачь наперегонки с фургоном. Мозг Уилла временами не угрожал вскипеть внутри черепа, но даже тогда олень всюду следовал за ним. Он не может уснуть, потому что его голову то и дело встряхивает об решётку — при каждой кочке на дороге машину подбрасывает, что указывает на острую необходимость в починке амортизаторов, — однако это вводит его в своего рода оцепенение до тех пор, пока автомобиль не прибывает в место назначения, с содроганием затормаживая.

Едва волоча ноги, по ощущениям будто отлитые из металла, Уилл покидает фургон вместе со своими соневольниками. Он не представляет, как другие так свободно передвигаются, тогда как сам он каждую секунду чувствует, что вот-вот рухнет. Уилл провёл большую часть продолжительности судебного процесса в помещении в больницу — выписке из неё или в освобождении — заключении под стражу. Он не был приспособлен к переездам с места на место или цепям, или нахождению в запертом пространстве с сотней других людей, большинство из которых разочаровывали, злили его или навевали скуку. Уилл не сомневается, что ему теперь придётся скверно.

Он держит голову низко опущенной, когда их проводят через ворота и когда подвергают первичной санитарной обработке. Все правила и распорядки выскальзывают из его головы, как поплавки из воды. Уиллу кажется, он будто идёт на три шага позади собственного тела, наблюдает со стороны за своими заминками во время личного досмотра. Он бледный. И, как выясняется, единственный, у кого ни единой татуировки. Не принимая в расчёт его шрамы от поножовщины, Уилла можно сравнить с отрезом холста. Другие пялятся. Даже у охранников с их синими перчатками и грубыми руками во взглядах проскальзывает жалость.

Он влезает в новую тюремную одежду — белое нижнее бельё, белые носки, белую футболку, синий комбинезон — и принимает в руки вручённый ему набор вещей первой необходимости: постельное бельё, сменное исподнее, рулон туалетной бумаги.

Они движутся, преодолевая дверь за дверью, по углам, вдоль коридоров. Он уже потерял ориентацию.

Их задерживают на очередной контрольной площадке, где наконец-то освобождают от наручников, и тогда неопрятного вида мужчина с неменяющимся выражением лица «ты, блядь, серьёзно?» со вздохом присаживается рядом с Уиллом.

— Хэй, чувак, — заговаривает он. — Я Зи. Выглядишь херово. Ты в норме?

Уилл рассматривает свои несуразные плоские туфли. Они бесшнурковые. Он не уверен: это потому, что за ним ведётся особое наблюдение как за потенциальным суицидником, или причина в том, что шнурки вообще никому здесь не полагаются. Он не может найти в себе силы, чтобы проверить это. Его голос скован в горле капканом, и приходится некоторое время поработать языком, прежде чем удаётся выдавить в ответ: «Не особо». Это почти что просто выдох, иллюзия звука, но тем не менее Зи, кажется, расслышал.

— В первый раз, а? Да уж, это может показаться несколько большим, чем ты способен вынести. Держи голову выше, с этими парнями ты должен проявлять жёсткость. — Зи продолжает нести болтовню, и Уилл поддаётся шумливости и лёгкости, с которыми тот говорит, позволяет им впитаться в себя. Этот парень являлся частью системы и существовал внутри неё большую долю жизни, продлевая и продлевая свой приговор за счёт незначительных нарушений. Уилл догадывается о мотивах: Зи попросту не представляет, на каких принципах строится жизнь вне тюрьмы. Ведь в основном он вырос в детской колонии.

Уилл понятия не имеет, сколько времени проходит к тому моменту, когда в помещение чеканным шагом входит женщина с клипбордом в руках.

— Итак, господа, — начинает она. У неё сильный голос, с благожелательностью в интонации, но тем не менее твёрдый. Она производит хорошее первое впечатление. — Многим из вас это уже известно, но поскольку я отвечаю за инструктаж по безопасности вашего полёта, выслушаете в любом случае. Ваша камера — это ваш дом, содержите его в чистоте, чтоб ни единого пятнышка. Вы регулярно выполняете физические упражнения, посещаете занятия и присутствуете на консультативных семинарах по вопросам наркомании и алкоголизма. Работаете на одном из тюремных заводов. Соблюдаете распорядок дня. Мы говорим вам, когда спать, когда есть, когда мочиться. Здесь не вопят, не дерутся, не трахаются. Придерживайтесь правил, учитесь самодисциплине, потому что, будь у вас хоть капля контроля над своими действиями, вы бы тут не сидели, — говорила она так, будто диктовала лекционный материал. — Верно, Зи?

— Верно, — отозвался Зи светло, без тени обиды.

— Я командующий офицер Катц, вы можете называть меня мэм или босс. Приемлемы оба варианта. Но больше никак, иначе будете отсиживаться в условиях строгой изоляции — другими словами, в одиночке, так что даже не вздумайте дурить. — Она открывает очередную блокирующуюся дверь и в таком положении фиксирует. — Добро пожаловать в Балтиморскую Государственную тюрьму, господа. Позвольте показать ваши комнаты.

Зи пихает Уилла локтем в бок, когда Катц не смотрит в их сторону.

— Она миленькая. Не пиздит, не вызверивается. Таких же мирных немного среди здешних болтов. Некайфово быть новеньким в аквариуме, чувак, — говорит он. — Но я постараюсь тебе помочь.

— В аквариуме? — бормочет Уилл, когда они выстраиваются в шеренгу, готовясь к выходу.

— В резервуаре, — поясняет Зи. Он кивком головы указывает на проход, перед которым они собрались. — Добро пожаловать в резервуар с акулами, братишка. Отсюда рыба не возвращается. Рыбка — это не тема. Каждый здесь — акула. Все они отрастили себе зубы.

Всех новоприбывших заключённых согнали в зону отдыха, Секцию 3, Блок А, где осуществлялось распределение по их владениям в этом мире. Дверь задвигается позади них, решётка, вернувшись в исходное положение, блокируется, и Уилл оказывается в ловушке. Сидящие вокруг парни, рубящиеся в карты, смотрящие National Geographic по говёному телеку, переговаривающиеся между собой — все отвлеклись от того, чем занимались, обратив взоры к новичкам. Уилл ощущает себя под прицелом чужих взглядов, и в отчаянии взмаливает бога вернуть ему привычную щетину, которую он сбрил для суда.

Катц прохаживается туда-сюда, читая со своего клипборда, указывая прибывшим на месторасположение их камер. Уилл дрейфит, озираясь по сторонам, вместо того чтобы слушать. Зона отдыха отделана в сером и серовато-голубом тонах. Выделяются только тёмно-синие униформы офицеров и светло-синие стандартные комбинезоны заключённых. Если целью было достичь эффекта «удручающее чистилище», то тут попали в точку.

Зи усмехается, когда офицер приближается к ним, и подмигивает ей.

— Позаботься о моём мальчике, — произносит он, кивая на Уилла.

Катц осматривает Уилла с головы до пят, вздыхая:

— Грёбаный боже. Следует прекратить подсаживать гуппи к пираньям. Зеллер, ты к Прайсу, только если не хочешь поменяться с Грэмом местами.

— Не вариант. Нельзя поселить это кукольное личико с каким-нибудь пидором. Прайс не сумеет его защитить.

Катц пожимает плечами.

— В таком случае, считай, ты потерял его.

Зи не стал ввязываться в спор. Уиллу даже не потребовалось прибегать к особенностям своего эмпатийного расстройства, чтобы узреть нечто большее, чем братская любовь между Зи и Прайсом — кем бы тот ни был. Он сглатывает подпёрший горло ком страха и расправляет плечи.

— Меня это не волнует, — произносит он настолько твёрдо, насколько может.

— Да уж конечно, — отзывается Катц. — Остаются Стаммит, Лектер и-...

— Что случилось с Малтиплом? — вдруг перебивает её Зи, поправляя в руках охапку одеял, белья и предметов гигиены.

— С Миггсом? Проглотил собственный язык и задохнулся. — По Катц было заметно, что ей известно несколько больше, чем было озвучено, но она благоразумно решила придержать эту информацию для себя. — Лектер снова заполучил камеру в единоличное пользование.

— Подсадим к нему Баджа и позволим Уиллу разделить койку с Фрэнки. Не утверждаю, что это идеальный расклад, но всяко лучше, чем ничего.

— Лектер и Бадж? — Катц невесело хохотнула. — Мы скормили безумию Лектера уже четверых. Если оставим этих двоих вместе, всё закончится кровью.

— Здесь какие-то проблемы? — Старший офицер Кроуфорд возник будто из ниоткуда. Для такого большого парня передвигался он пугающе бесшумно.

— Никак нет, сэр, — ответила Катц и стрельнула в Зи взглядом.

Тот не усмехнулся Кроуфорду — только пожал плечами, когда ему бросили полный разочарования взгляд.

— Простите, босс, — говорит он. — Я пытался. Но слишком скучал по вам, чтобы оставаться где-то не здесь. А теперь я прекращаю вам надоедать. — Он мигом смывается в сторону своей камеры, явно ощущая себя привычно в тюремном комбинезоне.

Уилл остаётся один.

— Что за заключённый? — вопрошает Кроуфорд. Он берёт у Катц клипборд, просматривая записи. — Грэм.

— Предполагалось подселить его к Дарнэму, — сообщает Катц. — Но я не думаю, что это удачная идея.

Лицо Кроуфорда не выразительнее камня.

— Значит, определим его к Лектеру.

Катц бросает взгляд через плечо и, судя по всему, умывает руки.

— Выполняю, сэр, — отвечает она, и Уилла уводят на встречу с Лектером, невзирая на то, что безумие того побудило его избавиться от четырёх сокамерников.

Глава 2

Камера пуста. Нижняя койка аккуратно застелена, на бортике — собрание книг. Лежащие на столе бумаги выровнены под прямым углом. В камере безукоризненно чисто, идеально прибрано, и не воняет подмышками или нестираным бельём, как в прочих. Видимо, его сосед ревностно следит за гигиеной, спит на нижнем ярусе, а ещё все здесь его боятся.

Уилл карабкается на верхнюю койку и принимается застилать постель, то и дело сглатывая в попытке удержаться от крика, не выпущенного ещё тогда, когда его приговорили к невозможности отсюда выбраться.

Кто-то стучит в незапертую дверь, и голова Зи показывается в проходе. Другой парень — вероятно, тот самый Прайс — входит вслед за ним. Он выглядит без приукрас дерьмово. Явно побывал в одной-двух драках — и не в свою пользу, но, по-видимому, это не тяготило его, ведь он был слишком поглощён спором с Зи на предмет пиздежа о заботе. Они пререкались, будто старые супруги, однако прекратили это, когда вошли в камеру.

Прайс оглядывает Уилла с головы до ног.

— Ох-ох. Теперь я вижу, что ты имел в виду. Джимми Прайс, — представляется он. — «Непредумышленное убийство по причине вождения в нетрезвом состоянии». С Брайаном, этим знатным засранцем, ты уже знаком.

Уилл против воли улыбается.

— Уилл Грэм. Полагаю, я кого-то убил.

Голос по системе громкой связи объявляет об окончании распределения и о том, что у всех них минимум времени на то, чтобы занять свои камеры.

После этого остаётся странная тишина.

— Наркотики? — предполагает Прайс.

Уилл мотает головой.

— Невылеченный энцефалит. Я легко отделался, потому что с медицинской точки зрения был не в своём уме.

— Жёсткий переклин. — Зи неловко похлопывает его по плечу.

— Прошу меня простить, — произносит кто-то у входа в камеру, и Зи с Прайсом, синхронно вздрогнув, спешат убраться прочь.

— Свидимся позже! — бросает Зи Уиллу, тогда как Прайс тащит его за собой, проговаривая:

— Извини, просто заглянули поздороваться с другом Брайана. Мы уходим-...

Откуда бы те ни собирались уйти — с его пути, из его общества, из его камеры — Уилл не смог бы этого узнать, поскольку они были уже далеко вне зоны слышимости.

Он поднимает взгляд на своего нового соседа, задержавшись на его рте.

— Ганнибал Лектер, — произносит рот с тонкими губами и острыми зубами. — Рад встрече.

Дверь камеры, стронувшись с места, закрывается. Щелчки электронного замка раздаются в небольшом пространстве чрезвычайно зычно.

Теперь здесь гораздо темнее без света, проникавшего сюда из основного блока через дверной проём. Уилл глядит сквозь стёкла своих очков, делая вид, что следит за Лектером.

— Ты, э-э, не против, — он взмахивает рукой на койку, стиснув челюсти.

— Ничуть, — отвечает Лектер, всё ещё стоя возле входа. — Есть несколько вещей, которые тебе следует знать обо мне. Я не переношу грубости, неряшливого поведения и сквернословия. Пожалуйста, уважай мою частную жизнь, насколько это возможно, учитывая наши условия, и я отвечу тебе тем же.

Рот Уилла приходит в движение прежде, чем он успевает воспользоваться шансом обдумать то, что говорит.

— Значит, то, как ты будешь проталкивать член в мой зад, грубым считаться не будет? — выпаливает он.

Он может видеть, как приподнимаются бесцветные брови Лектера.

— Я не насильник, — ровно и спокойно отвечает тот. Прислушиваясь, Уилл подмечает, что он говорит с лёгким акцентом. — Я также не люблю повторяться. Мне очевидно, что ты напуган, однако, прошу, следи за своей речью. У моего предыдущего сокамерника был безобразнейший язык.

Уилл внезапно напомнил Миггса, который, согласно официальной версии, проглотил свой язык. Он задаётся вопросом, как много Лектер должен был проделать ради этого, и, исходя из того, что он сумел рассмотреть, — вероятно, немало всякого.

Они остаются в тишине до тех пор, пока Уилл не выдаёт собственное имя. Лектер протягивает ему ладонь, и Уилл берёт себя в руки, отвечая на рукопожатие и не пытаясь как-либо этому воспрепятствовать.

— Приятно познакомиться, мистер Грэм. Уверен, мы отлично поладим.

Его ладонь тёплая и сухая, а ногти чистые и аккуратно подстриженные. У него крепкая хватка, однако он не пытается травмировать Уиллу руку — потому что не намерен показать тому, насколько он на самом деле силён.

Уилл потирает заднюю сторону шеи. Для того, кто столь обходителен, Ганнибал вовсе не выглядит обеспокоенным тем фактом, что Уилл не может пересечься с ним взглядом.

— Я, м-м, — сконфуженно протягивает тот. — Ты можешь называть меня Уилл.

— В таком случае — Ганнибал, — отвечает Лектер, проходя, наконец, вглубь комнаты и присаживаясь за миниатюрный рабочий стол. — Я получаю множество писем, — сообщает он, и Уилл слышит в интонации предупреждение — не суй свой нос, куда не следует, если он тебе дорог, — и отшатывается.

Он взбирается на верхнюю койку и укладывается на спину, упираясь взглядом в шлакобетонный потолок. Заключённые выцарапывали свои инициалы на краске. Уилл обводит пальцами бандитские символы и грубо нарисованные пенисы. Между неловкостью от получения верхней койки и граффити на уровне глаз он понимает, почему Ганнибал не желает быть на вершине, так сказать.

Уилл может слышать мягкий шелест бумаги и поскрипывание карандаша. Каждый частый вздох Ганнибала. Так похоже на звучание старого переработчика макулатуры, когда скармливаешь ему негодные бумаги. Уилл скучает по своей прежней жизни так сильно, что внутренности сводит от тоски. Он поворачивается набок и наблюдает за тем, как мускулы спины и плеч Ганнибала перекатываются под тонкой форменной футболкой.

— Они сожрут меня живьём, стоит мне выйти отсюда, — тихо роняет Уилл.

Ганнибал откладывает в сторону письмо, над которым работал, оборачивается и находит его взглядом, откинувшись на спинку стула и с неестественной гибкостью извернув шею.

— Не целиком. — Он не улыбается, но слова его звучат подобно шутке, и это именно то, чего Уиллу сейчас не хватало больше всего.

На протяжении всей ночи Уилл неоднократно просыпается и глядит в потолок. Он было подумывает о том, чтобы поплакать — и полегчает, однако в нём этого совершенно нет. Он измучен, он запуган — и обречён сносить это ближайшие двадцать лет.

Следующим утром, когда их выпускают на завтрак, Уилл честно старается не жаться к Ганнибалу совсем уж откровенно. А потом он находит Зи и Прайса. Не похоже, чтобы Ганнибал обращал внимание на то, присутствует ли Уилл поблизости с ним или нет, блуждает ли по залу так, словно бы это его собственная идея, и он вовсе не следует хвостом за тюремными надзирателями.

Зи не справляется с зевотой. Из-под воротника его комбинезона виднеется красноречивый засос. Прайс сам выглядит не лучше, но вдобавок он исполнен неприкрытого самодовольства.

— Как там Каннибал Лектер? — вопрошает Зи, и Уилл фыркает:

— Оговорка по Фрейду?

Оба мужчины обращают к нему совершенно жуткие лица.

— Ошибаешься. Я сказал именно то, что хотел. Вероятно, Лектер — самый что ни на есть настоящий людоед. В смысле, он осуждён за одно убийство. Ему дали пожизненное, однако...

Прайс перенимает инициативу в свои руки, продолжая:

— Брайан пытается сказать, что, согласно официальному обвинению, доктор Ганнибал Лектер хладнокровно убил человека. Имеют место сведения о том, что он был серийным убийцей, поедающим своих жертв, однако этому нет доказательств.

Уилл закатил глаза.

— Так, может, слухи в его защиту были более веские?

Зи до боли сильно схватил его за руку.

— Слушай сюда, мужик, — сказал он. — Не играйся с Лектером. Миггс заглотил свой язык. Парень до него вспорол себе глотку. Тот, что перед ним, совершенно свихнулся, загремел в психушку — и с концами, а первый сокамерник выколупал свои глаза. Я ведь говорил тебе, Грэм, это — акулятник. А Ганнибал, как чёртов тёмный Бонд с акульими прожекторами. Он умён, он всегда голоден, и он проглотит тебя целиком, если ты ему позволишь. Переводись отсюда, пока можешь.

— Доходчиво как всегда, — произносит Ганнибал позади них. Он передвигается бесшумно, как кошка.

У Зи краска схлыневает с лица. «Ух», — вырывается у него.

— Он просто пытается запугать меня, — вступает Уилл. — Издевается, знаешь.

Ганнибал чуть склоняет голову в его сторону. И Уилл наконец-то встречается с его глазами. Они карие, почти багровые, не выражающие абсолютно ничего. Эмпатия Уилла врезается в кирпичную стену. Всё, что он осознаёт, так это то, что каждый инстинкт кричит ему бежать. Он быстро переводит взгляд на свой поднос.

— Что заставляет тебя не верить этому? — ровно произносит Ганнибал. Он уходит своей дорогой, и Уилл не упускает из виду тот факт, что никто из преступников не смеет тронуть его. Не то что Зи и Прайса, которых толкают заключённые, недовольные темпами, с которыми те идут.

— Эй, милашка. — Кто-то грубо хватает Уилла за промежность, когда он проходит мимо. — Как насчёт того, чтобы поработать язычком для моего хера?

Уилл таращится сквозь стёкла своих очков и позволяет Зи утащить его оттуда за собой. Как он мог убедиться, Ганнибал был неправ. Он набрехал.

Глава 3

Неделя для Уилла проходит без чрезвычайных происшествий. Он способствует этому, оставаясь в стенах своей камеры. Заключённые кружат неподалёку, но интуиция им верно подсказывает: не стоит приближаться к обиталищу каннибала. Он утоляет жажду водой из-под крана и питается сухарями и стаканчиковым желе, что Зи и Прайс тайком приносят ему из столовой. Это утомительно, настолько утомительно, что Уиллу кажется, он сойдёт с ума задолго до того, как у кого-нибудь появится возможность обидеть его. Он обращается к Ганнибалу с просьбой одолжить ему одну из своих книг.

Они не общаются друг с другом. Ганнибал, очевидно, придерживается тактики игнорирования своего соседа, того, как тот коротает дни, словно Уилл для него — странный новый предмет мебели, оставленный для чего-то на верхней койке. Однако просьбе Уилла не удивляется. Он приглашает просмотреть всю коллекцию и выбрать то, что понравится. Уилл даже не может взглянуть на него, но говорит «спасибо» и выбирает книгу с французским названием, потому что это единственное из всего, чем владеет Ганнибал, что ему более-менее удалось бы прочесть. Среди прочих есть книги на немецком, русском и вроде бы — Уилл не уверен — на японском. Дело продвигается медленно и с трудом — с его-то полузабытым каджунским французским, брошенным когда-то, после провалившейся попытки освоить «Графа Монте-Кристо». С французско-английским словарём, что Зи приносит ему из библиотеки, задача облегчается.

Утром восьмого дня, проснувшись, Уилл обнаруживает Ганнибала стоящим возле кровати, так что их лица достаточно близко, и рассматривающим его.

— Я был терпелив, — заговаривает он. — Я ценю то, как это непросто для тебя, но вынужден настаивать на том, чтобы ты следовал моим правилам.

— Правилам? — без особой заинтересованности отзывается Уилл. — Я не шумел, не устраивал беспорядок, не проявлял грубости.

Ганнибал устало, вымученно вздыхает.

— Уильям, ты взмокаешь по ночам, от тебя разит страхом — и так уже на протяжении недели. Воспользуйся душем. — Он не добавляет «иначе...», но в этом и нет необходимости. — Можешь позаимствовать моё мыло. В действительности, прошу, используй его. То, которое здесь выдают, не заслуживает так называться и пахнет ужасно.

Ганнибал не ждёт ответа. Он покидает камеру, и Уилл догадывается, что в его же интересах подчиниться, не дожидаясь его возвращения. Когда это произойдёт, он знать не может, поэтому решает идти прямо сейчас.

Он не брился с тех пор, как за его спиной задвинулась дверь, отрезав от внешнего мира, однако его лицо в отражении зеркала над раковиной выглядит почти таким же моложавым и притягательным. Он был в курсе, что многие люди находят его привлекательным — по крайней мере, до того, как он открывает рот, — но никогда ещё не осознавал это настолько чётко, как сейчас. Опустив голову, приподняв плечи, он приступает к делу.

Мыло Ганнибала пахнет коньяком и мандаринами. Уилл промывает волосы в тот момент, когда его толкают сзади. Он ударяется лицом о кафельную стену и поскальзывается, больно приземляясь на колени. Он не видит, чья рука сгребает в кулак его кудри, кто метит ногами в его рёбра. Кровь скапливается во рту. Уилл не может инстинктивно свернуться калачиком, пока его вот так удерживают за волосы, и потому он лишь беспомощно дёргается в чужом захвате, ловя ртом воздух. Его бросают навзничь, вдобавок приложив головой об пол, и дыхания критически не хватает, чтобы закричать о помощи. Нападающий наносит очередной удар прежде, чем ему удаётся воспроизвести хоть звук.

Никакой возможности сделать нормальный вдох. Кровь резво сочится из носа, он захлёбывается и давится ею, кашляя на плитку пола. Грубые ладони приклеиваются к его бёдрам, и он может почувствовать, как позади него опускаются на колени. Уилл пытается отбиться, выбрасывая локти назад в отчаянной надежде угодить хоть куда-нибудь. На его беду его снова обрушивают лицом на пол. Когда чужие руки разводят его ягодицы, он силится закричать, но щека приплющена к мокрому кафелю, и он захлёбывается водой напополам с собственной кровью и не может, не может дышать.

Давление с его спины пропадает так же внезапно, как началась атака.

Он скатывается набок прежде, чем ему удаётся сесть, отползти к стене и обессиленно привалиться к ней. Ганнибал и другой мужчина сражаются под напором воды. Ганнибал обхватывает соперника предплечьями поперёк горла, и на один неловкий момент Уиллу чудится, будто те целуются. Когда Ганнибал отшатывается, вслед за ним хлыщет кровь.

Мужчина вопит, высоко и как-то странно. У Ганнибала губы и подбородок в крови, капающей на его обнажённую грудь и на пол. Он жуёт за мгновение перед тем, как проглотить то, что было во рту. Его зубы красные, когда он оголяет их в чём-то наподобие улыбки или, скорее, оскала.

Уилла ведёт, и к горлу подступает желчь, когда до него доходит, что Ганнибал только что вырвал язык изо рта у другого человека и съел.

Ганнибал одним точным ударом впечатывает голову противника в кафель стены, и тот обрушивается вниз, потеряв сознание. Он оставляет их обоих на полу, пока ополаскивает лицо от крови, а потом подзывает Уилла ближе:

— Подойди сюда. Позволь мне взглянуть.

Уилл, пошатываясь, с трудом поднимается. Колени словно превратились в воду, а внутренности стянулись в узел. Ганнибал отклоняет его лицо кверху, мягко прослеживая большими пальцами его нос и скулы. Его длинные пальцы пробираются сквозь волосы Уилла наподобие массажа. Вода застит ему глаза, поэтому он прикрывает веки. Позволяет каннибалу смывать кровь со своего лица.

— Ничего не сломано, — удовлетворённо подытоживает Ганнибал, скользя по рёбрам Уилла. — Открой глаза и проследи за моим пальцем, пожалуйста. — Он выводит крест перед взором Уилла, и улыбается, когда тот успешно отслеживает движение. — Сотрясения нет. С синяками и шишками, но жить ты будешь.

— Почему ты помогаешь мне? — голос Уилла глухой и слабый.

Ганнибал закрывает воду и оборачивает полотенце себе вокруг пояса, а потом берёт другое и проделывает то же самое с Уиллом. Ещё одно ложится на плечи Уилла.

— Ты хотел бы меня остановить?

Голова Уилла пульсирует болью, и всё, чего ему сейчас хочется, — вернуться в свою камеру и навсегда уснуть.

— Нет, — отвечает, а потом задаёт свой вопрос, потому что он должен знать: — Ты убил его?

— Хорош ли урок, если не выживешь, чтобы усвоить его?

Ганнибал остаётся рядом с Уиллом, когда они одеваются, и сопровождает в обеденный зал.

— Садись, — велит он, подталкивая его к одному из столов. Уилл всматривается в пластиковую поверхность до тех пор, пока перед ним не появляется поднос. — Ешь, — говорит Ганнибал, сам предпочтя сесть возле Уилла, а не напротив.

Уилл машинально вскрывает коробочку сока.

— Чего ты хочешь?

— Твои способности использовались для профилирования при сотрудничестве с ФБР, не так ли? — Ганнибал вгрызается в яблоко, и всё, о чём в этот момент Уилл может думать, так это мужчина с вырванным языком, лежащий на полу.

— Для преподавания, консультирования, — поправляет он. Его мучает головокружение и ещё непроходящая боль в животе. Он уже может ощущать, как проступают синяки.

— Немедленно приступай к еде, — приказывает Ганнибал. Он забирает со стола рогалик и яблоко Уилла и засовывает их ему под комбинезон. — Сейчас всех отсюда сдует-...

— Закругляемся! — рявкает Кроуфорд. — Все возвращайтесь по камерам. Кроме тебя, Лектер.

Заключённые тотчас засуетились, но когда Уилл уже собирается примкнуть к общей массе, Ганнибал облегает ладонь вокруг его запястья, возвращая руку на столешницу.

— Ешь, — вновь повторяет он.

Кроуфорд, судя по его виду, был уже в полной готовности обрушить лавину ругани и криков на них обоих, но, похоже, что-то в лице Уилла заставило его передумать.

— Не хотите рассказать мне, что произошло? — вопрошает он устало.

— О чём? — невинно интересуется Ганнибал.

Уилл хватается за эту возможность.

— Ганнибал избил меня, — выпаливает он, опуская голову.

Оба мужчины обращают взгляды к нему.

— Что? — переспрашивает Кроуфорд.

— Я... — Уилл возит ложкой по застывшему соусу. — Я обозвал его лживой сукой и первым бросился в драку.

— И где это было?

— В камере, — бормочет Уилл. — Он заткнул меня, мы всё обсудили и пришли к соглашению. Этого больше не повторится, сэр.

Лицо Кроуфорда мрачнее грозовой тучи.

— Хочешь сказать, никто из вас не был в душе этим утром? Никто не отгрызал чужой язык?

Выражение отвращения на лице Уилла было вовсе не поддельным.

— Что? — выдыхает он. — Кто, чёрт возьми, мог сотворить подобное?

— Есть что добавить, Лектер? — спрашивает Кроуфорд.

Ганнибал разводит руками.

— Боюсь, с учётом вспыльчивости моего характера, между мной и дорогим Уиллом произошло наилучшее из того, что могло бы. Но, как уже было озвучено, проблема разрешена.

— Понятия не имею, почему ты покрываешь его, Грэм, — невозмутимо продолжает Кроуфорд, — но не обманывайся даже на минуту, полагая, будто он тебе друг. С дьяволом дружбу не водят. А сейчас вон с глаз моих, вы оба.

Разговор возобновляется лишь тогда, когда они вдвоём оказываются запертыми в камере, и Ганнибал степенно присаживается за стол нога на ногу.

— Я могу защитить тебя, — наконец произносит он. — Если ты того хочешь.

Уилл испуганно сглатывает.

— И что ты спросишь взамен?

Ганнибал отвечает не сразу, обдумывая этот момент некоторое время.

— Мой разум застаивается в этих условиях, — в итоге заговаривает он. — Ты интересен. В твоих силах понять убийц настолько кристально ясно, что ты надеваешь на себя их личности.

— Я был болен, — протестует Уилл.

— Ты будешь оставаться внутри этой камеры до тех пор, пока я не соглашусь сопроводить тебя. Я решаю, когда и чем ты питаешься, когда спишь, когда моешься-...

— Хочешь поэкспериментировать надо мной. Над моей эмпатией.

Ганнибал не отрицает.

— Если в любой момент времени ты пожелаешь расторгнуть наше соглашение — воля твоя.

У Уилла руки зудят от хотения как следует врезать.

— Ты намерен трахать также и мою задницу или только мозг? Уж простите мой французский.

— У тебя, очевидно, прочная уверенность в моей гомосексуальности.

— Полагаешь, для меня значимо, квир ты по жизни или по ситуации? — Уилл кривляется, цепляясь руками к раме кровати и позволяя голове свеситься вниз. — Не пори чушь. Хочешь видеть меня за использованием моего "дара"? Ты знал, что на меня вновь нападут, когда я останусь один. Ты последовал за мной по велению укола самонадеянности, ведь ты уверен, что можешь сделать всё, что вздумается. Что если бы их там оказалось больше чем один? Думаешь, смог бы потягаться со всеми разом? Или ты оставил бы меня там?

— Я бы позволил всей компании надругаться над тобой, раз уж ты спросил. И формулировка условий моего предложения осталась бы той же самой.

— Мой герой, — с горечью произносит Уилл. — Даже необязательно было настраивать меня на нужный лад. Достаточно было просто прийти, сожрать чёртово лицо парня и вынудить меня согласиться на всё, чего твоей душе угодно.

Ганнибал поднимается с места и приближается, становясь прямо позади Уилла. Он кладет руки по обе стороны от Уилла, подшивая его к месту.

— Пытаешься раздражить меня? — спрашивает тот низко и опасно, его рот очень близко к уху Уилла.

Он отчаянно хочет драться, кричать, очертить всё кровью, и его состояние совершенно не рассчитано на то, чтобы держать себя в руках и контролировать язык одновременно.

— Зачем? — слышит Уилл собственные слова. — Тебя это возбуждает?

— Нет, — отвечает Ганнибал, щёлкая зубами прямо над мочкой уха. Его бёдра прижимаются к заднице Уилла, но он не возбуждён.

Уилл не дёргается, потому что прекрасно понимает, что его шансы не быть изувеченным, как те несколько парней до него, крайне малы.

— Извини, — примирительно произносит он. — Прекращаю выражаться.

В его дыхание пробирается дрожь, когда Ганнибал продолжает:

— Эту грубость я снести не могу. — Он смыкает ладонь на горле Уилла и усиливает хватку настолько, чтобы ограничить поступление кислорода, но не так, чтобы полностью перекрыть его. — Ты прекращаешь сознательно испытывать моё терпение, и если тебе хочется, чтобы я изнасиловал тебя, следует вежливо попросить об этом, как и обо всём остальном.

К абсолютному унижению Уилла — хотя Ганнибал практически ничего для этого не делал — он чувствует, как твердеет член. Прошло уже так много времени с тех пор, как кто-то к нему прикасался, за исключением обыска с личным досмотром и недавнего нападения. Ганнибал делает вдох, и тут Уилл осознаёт, что его только что понюхали.

— Я вижу, — говорит Ганнибал, и пальцы другой его ладони извиваются над крепежом комбинезона. — Ты гомофоб, Уилл? Мысль о проникновении вызывает у тебя отвращение из-за её иррациональности?

Уилл трясёт головой. Его голос заперт где-то в горле, глотать больно: рука Ганнибала всё ещё аккуратно контролирует его дыхание. Материя дыбится в области ширинки, выпячивая край футболки и трусы. Его эрекция совершенно очевидна.

— Исследования показали, — мягко продолжает Ганнибал, — чем более агрессивно субъект проявляет гомофобию, тем более выраженные гомосексуальные наклонности он пытается скрыть. Самоненависть рвётся наружу. Это про тебя, Уилл? — Он не трогает кожу Уилла, лишь на краткий миг мазнув костяшками пальцев по его животу, когда тянет его трусы вниз, а после сгребает и чуть оттягивает вниз яички, делая его уязвимым, открытым.

— Нет, — хрипит Уилл.

— Что «нет»? — уточняет Ганнибал, и рука его предупреждающе сжимается. На мгновение у Уилла напрочь перехватывает дыхание, и тогда Ганнибал чуть послабляет захват. — Нет — ты не гомофоб, нет — ты не гомосексуалист, или это просьба, чтобы я остановился? — Ганнибал не ждёт ответа. Яснее некуда: он наслаждается звучанием собственного голоса. — Или насилие возбуждает тебя? Нравится, когда тебе причиняют боль? Возможно ли, что ты действовал вынужденно, потому что я игнорировал твои призывы? Скажи мне, Уилл Грэм, что же настолько переполняет тебя, что выливается через край в рискованные поступки?

Уилл не находит своего голоса. Не когда Ганнибал вновь придушивает его. Всё, на что он способен, — цепляться за сознание, до побеления костяшек стискивая каркас кровати и пунцовея от стыда. Наконец его отпускают, отступают назад, и Уилл чувствует, будто снялся с якоря.

— Позволь мне услышать твоё решение, — вновь обращается к нему Ганнибал. Он присаживается за рабочий стол и принимается перебирать почту.

— Ладно, — хриплым шёпотом отзывается Уилл. Ганнибал страшен в своей непроницаемости, его склонность к насилию вводит в ужас, но тем не менее абсолютно ясно: без него Уилл не протянет и неделю. — Договорились.

— Очень хорошо, — говорит Ганнибал, не оборачиваясь. Уилл ожидает, что дальше, но тот лишь затачивает карандаш и приступает к написанию ответного письма.

Трясущимися руками Уилл натягивает бельё обратно и после заползает вверх на свою койку. Он сворачивается в клубок, насколько это возможно, вжимается лицом в подушку и позволяет вырваться крику. Потом запускает ладони в трусы и начинает надрачивать себе. Он уже влажный; преякулят сочится, стекая по всей длине члена.

— Нет, Уилл, — останавливает его Ганнибал, всё так же не поворачиваясь. — Если тебе что-то нужно, ты должен спросить на это разрешение.

Уилл уже несколько месяцев не испытывал разрядки. С ночными кошмарами, бессонницей, фармакотерапией, судебными разбирательствами... было не до того. Сейчас же, если прислушаться к себе, его тело на взводе постоянно. Ему больно.

— Тебе не понравятся мои действия в ответ на твоё ослушание, — предупреждают его.

Уилл вынимает руки из-под одежды и стискивает кулаками простыни, лишь бы снова не прикоснуться к себе. Слова через силу покидают его рот.

— Пожалуйста, можно мне подро... — выдаёт было он, но тут же переформулировывает: — Могу я помастурбировать, пожалуйста.

Ганнибал, наконец, поворачивается к нему. Уилл ощущает его взгляд на своей спине так же отчётливо, как прикосновение.

— Зачем?

«Потому что у меня стояк, злостный ты ублюдок», — не может озвучить Уилл. — Я не знаю, — выплёвывает он. — Не... это не боль.

— Перевернись на спину, пожалуйста, — говорит Ганнибал, поднимаясь с места.

Уилл не рискует возразить. Лишившись какого-либо давления члена о матрас, он безуспешно пытается помочь себе короткими движениями бёдер. Ганнибал надавливает на его живот в местах, где уже проявляются синяки. Даже сквозь ткань белья видно, как подёргивается его член.

— Ты уверен? — самодовольно вопрошает Ганнибал.

— Садист, — шипит Уилл сквозь стиснутые зубы. — Вот почему ты пошёл в медицинскую школу, вот почему стал психиатром. Ты более самоконтролируем, чем психопат, и более опасен, чем социопат. То, что ты ел людей — не пустые слухи. Господи, да ты же чёртов каннибал, серийный убийца, а они не знают.

— Ты пытаешься воззвать к моему самолюбию? — уточняет Ганнибал. — Или продемонстрировать собственную значимость?

Уилл зарывается головой под подушку и лишь затем отвечает:

— Да.

— Очень хорошо. Тебе дозволено касаться себя. При условии, что ты говоришь мне о своих мыслях в то время, как ты делаешь это.

— Я... Я проникаю в личности убийц. — Уилл скользит рукой под ткань белья, обхватывая член. — Не могу сказать, в какой момент происходит слияние, потому что мне это нравится или это нравится тебе; я эхом вторю тебе. Это пугает, но сейчас моё сознание слишком беспорядочно. Всё болит. Наглядно выражаясь, у меня в голове будто перепуталась масса проводов, и это делает меня жёстче.

Ганнибал имеет наглость выглядеть неприкрыто заинтересованным. Уилл ожидает вопроса, но всё, что он слышит: «Достань свой пенис».

Уилл стряхивает с себя трусы — почему нет, чёрт побери, — и обхватывает себя более удобно.

— Сейчас я думаю о медицинской анатомической терминологии как о корректной альтернативе грязным разговорам. Предположим, ты обычно употребляешь слова наподобие «член» и «трах», или же это всегда что-либо из разряда терминов, как «ручная стимуляция» и «содомия». — Его лицо саднит в том месте, где давеча было расшиблено о плитку. Живот и рёбра болят тоже. Пульсация в голове грозит расколоть череп. Но Ганнибал... Ганнибал чувствует себя прекрасно, как не бывало уже почти год. Он только что съел чей-то язык, и некому было ему помешать. Он уложил под себя спецагента ФБР, подчинил своей воле, и никто его не остановит здесь или где-то ещё. Как знать, будет ли тотальный контроль над чужими действиями забавлять его достаточно долго, или же это в скором времени ему наскучит, но в данный момент он может заставить это симпатичное сплетение расстройств и отчаяния выползти наружу, если ему того захочется. И сейчас он развлекался.

Уилл вздрагивает от этого его желания.

— Если ты говоришь мне, что делать, — Уилл вздыхает, лаская себя куда медленнее обычного, но крепче. — Если ты говоришь мне, то получаешь удовлетворение, заставляя меня без насильственного принуждения. Но вынуждая меня делать это самостоятельно, ты получаешь удовлетворение от моего дискомфорта.

На мгновение Ганнибал выглядит застигнутым врасплох.

— Что за необыкновенным даром ты владеешь, Уилл, — говорит он и снова накрывает горло ладонью. Койка высокая настолько, что рука его покоится у Уилла на груди, и локоть впивается в рёбра. — Полагаю, нам стоит поэкспериментировать и выяснить это.

Член Уилла толчком извергает густую каплю преякулята.

— Ох, дерьмо, — шепчет он, и тогда рука Ганнибала обрушивается на него. Уилл не может выдавить и крика, когда пальцы ударяют по нервным точкам на его бедре.

— Речь, — напоминает Ганнибал.

У Уилла перехватывает дыхание. Он настолько открыт и при том едва ли касается себя, лишь придерживая рукой, подёргивающейся в мелких спазмах. Он поворачивает голову, чтобы посмотреть прямо в лицо своему мучителю, чьи глаза кажутся чёрными в тусклом освещении камеры.

— Ты способен наслаждаться садизмом, если моя эмпатия подразумевает, что я испытываю то же самое? — Его смех, немного истерический, напоминает скорее икоту.

Ганнибал с изяществом большим, чем могло бы показаться справедливым, взбирается на верхнюю койку и, встав на колени по бокам от Уилла, нависает над ним. Он изгибается почти пополам, чтобы не столкнуться с потолком, однако это не придаёт его позе нелепости, а лишь означает, что Уилл находится от него на расстоянии укуса. Ганнибал прикладывает на горло полное усилие, на сей раз придушивая его всерьёз, в то время как пальцы второй его руки находят синяки на рёбрах в качестве опорных точек.

Петля обратной связи не мешает Уиллу на эмоциональном уровне бояться за свою жизнь. Он изо всех сил бьётся под чужим весом, и стон разрывает тишину, когда Ганнибал его целует. Острые зубы очень близко к языку Уилла, и к тому секунда от секунды приходит ощущение, что Ганнибал вот-вот, в следующее мгновение освободит его горло. Когда всё, наконец, случается, он заходится кашлем, задыхаясь, пребывая на подъёме от адреналина и выброса эндорфинов.

Ганнибал хищно улыбается.

— Да, — говорит он, всё ещё нависая над грудью Уилла подобно ночному кошмару.

— Что? — Сердце Уилла бьётся громогласно и нестройно. Он не уверен, чем является то, что он чувствует в данный момент: облегчением или стыдом.

— Да, я всё равно могу наслаждаться этим, — поясняет Ганнибал. — Тебе вновь требуется душ, — добавляет он, и Уилл закрывает глаза, так что больше не может видеть перед собой бритвенно острую улыбку.

Уилл удивлённо вздрагивает, когда Ганнибал просто спускается с нар, напоследок отряхнув колени, как если бы на нём были костюмные брюки, а не всего лишь тюремный комбинезон. Уилл может слышать, как тот передвигается, присаживается за стол. Он открывает глаза.

— Разве ты не...

— Нет, — отрезает Ганнибал. — И это самый последний раз когда я повторюсь.

Возможно, для Ганнибала существует определённая черта, пересекать которую он не намерен, поэтому сидит сейчас там, где сидит, твёрдо игнорируя ситуацию. А возможно дело в том, что Ганнибал сдерживает себя без труда потому, что Уилл по какой-то причине не пробуждает в нём особой жажды насилия. Или он получает удовольствие лишь тогда, когда убивает.

Уилл вытягивает руку и подцепляет рулон туалетной бумаги с маленькой полки на стене. Он дочиста оттирает свой живот и гениталии и после натягивает одежду на место.

— Как много людей ты убил?

— Я не страдаю парафилией, — раздражённо отвечает Ганнибал.

— Антропофаголагния¹, — бормочет Уилл, и Ганнибал немного расслабляется, оборачиваясь к нему с выражением, которое можно обозначить как благосклонное.

— Корректный термин, но не для меня. Рад убеждаться, что ты настолько умён, насколько я ожидал. Но сейчас я хочу, чтобы ты лёг. У тебя переутомление, Уильям. Минувшее утро было напряжённым для тебя. Засыпай. Я разбужу тебя спустя достаточное время.

Уилл надеется на силы небесные, что Ганнибал не солгал, и его преступления не были основаны на сексуальной почве. Он не уверен, что смог бы пережить чувство наслаждения от собственного изнасилования.

— Мы в изоляции, — говорит он, но выполняет то, что велел Ганнибал, натягивая одеяло до уровня груди.

— Нам не позволят выйти из-под наблюдения, — говорит Ганнибал. — Кроуфорд морально слаб для подобного риска.

Он не звучит так, будто намеревается причинить Уиллу вред в течение ближайшего часа-другого. Уилл глядит в потолок. В одном Ганнибал прав: он измотан до предела. Теперь, в шаге от катастрофы, всё, чего ему хочется, — это чтобы его собаки сейчас оказались рядом. Он ощущает холод и потерю связи с окружающим миром за пару минут перед тем, как осознать, что тело заходится неконтролируемой дрожью.

— Ты можешь спать на моей кровати, — произносит Ганнибал удручающе спокойно, как и всегда. — Я не стану тебя беспокоить.

Уилл не двигается с места ещё несколько минут, но головная боль возвращается, и ему больно настолько, как если бы его душу избили в той же мере, что и тело. Он перебирается на койку Ганнибала, сгорая от стыда. Она настолько же некомфортабельная, как его собственная, но от подушки пахнет шампунем Ганнибала, а от одеяла — его мылом и им самим. Плечи расслабляются, и головная боль отступает.

— Ça vas?² — спрашивает Ганнибал, пройдясь левой рукой по волосам Уилла, помассировав висок подушечкой большого пальца.

— Oui, ça va³, — отвечает Уилл. Дрожь прекращается, и у него есть всего мгновение, чтобы поразиться предательству собственного тела перед тем, как провалиться в сон.

Примечание к части

¹ Антропофаголагния (англ. anthropophagolagnia) — сексуальная девиация, проявляющаяся в сексуальных побуждениях, предпочтениях или фантазиях, включающих изнасилование с последующим поеданием жертвы.

² Всё нормально? (фр.)

³ Да, я в порядке. (фр.)

Глава 4

П/а: ищите пояснение к реплике на французском после главы.

Дни сливаются в нескончаемую вереницу мелких террористских атак и всевидящего внимания Ганнибала. Всё же это лучше, чем быть заложником камеры, да и Ганнибала, похоже, не особенно интересует, что Уилл общается с Зи, Прайсом или с какими-либо другими ничтожествами в блоке. Для довольства ему достаточно занять себя письмами или рисованием, в то время как Уилл убивает время за картами и даёт волю языку. Оказалось так просто погрузиться в рутину Ганнибала.

Некоторое время спустя Уилл замечает нечто для себя удивительное: Ганнибал никогда не выказывает неудовольствия по поводу пищи. Когда он набирается мужества озвучить своё наблюдение, Ганнибал лишь продолжает механически поедать порошковую яичницу.

— Удача приходит и уходит, — говорит он. — Мне известно, что значит быть голодным.

Кофе Уилла напоминает шлам из-за дикого количества сахара в нём. И даже при этом на вкус — совершенное дерьмо.

— Сноснее не стало, — указывает Уилл на стакашек. — Могу я пропустить яблоко?

— Нет, — отвечает Ганнибал, на самом деле не особенно обращая на него внимание.

На следующий день Ганнибал ворчит во время завтрака. И на следующий день. И снова до тех пор, пока и это не становится частью обыденности. Только за завтраком Ганнибал будет бормотать что-то насчёт диетических рекомендаций и того, что имеющиеся столовые принадлежности совершенно не приспособлены сделать с беконом что-либо, кроме как раздробить его. В другие приёмы пищи он ест, не произнося ни слова.

Его жалобы бесчисленны, как звёзды, но наиболее часто он сетует на свою неспособность накормить Уилла должным образом. Уилл удивляется, если Ганнибал был одинок до того, как он прибыл сюда, однако держит рот на замке. Ему нравится утренний Ганнибал, потому что он не жаворонок. Одно из того, чем тот искусно владеет — умение выглядеть хорошо в любое время, и всё же до тех пор, пока не выпьет утреннюю чашку кофе, он совершенно бесполезен. Уиллу это нравится, потому что Ганнибал часто бывает пугающим, но каждое утро он напоминал себе, что Ганнибал точно так же маялся от скуки и уставал от тюремной пищи, и, возможно, с превеликим удовольствием убил человека ради достойного обеда — в его случае это в некоторой степени более буквально, чем для других заключённых, но тем не менее, — и он пьёт свой отвратный кофе с сахаром и молоком, чтобы замаскировать вкус, равно как и всё остальное.

Воля Ганнибала неукоснительно придерживаться правила начинать каждый день с привычной тренировки, будто с утренней молитвы, просто удивительна. Его тяга впечатляет. Уилл старается даже не думать о том, сколько трупов тот потаскал, чтобы сформировать себе такое тело, и почему сам он ощущает необходимость в том, чтобы таким оно и оставалось.

Поскольку Ганнибалу нравится контролировать, как Уилл питается, как упражняется, как много воды потребляет, он адаптирует свою рутину под ускоренный Уиллов метаболизм и менее крупное телосложение. Уилл вынужденно терпит всё это — а что ещё делать? Он не может сказать, причина в том, что за счёт этого Ганнибал подпитывает собственный комплекс Бога, или он рассматривает контроль за питанием Уилла как способ скорректировать его тело на свой вкус.

В то время как они упражняются, Уилл, копаясь в памяти, пытается отыскать случаи, когда, по крайней мере, слышал о подозреваемых в каннибализме, но — ничего. Однако в конце концов всё встанет на свои места. Он выяснит, что Ганнибал такое. Каждая крупица информации о нём позволяет продвинуться чуть дальше в составлении профиля.

Но главным образом физические упражнения помогают очистить разум. Распорядок дня у Ганнибала изматывающий, и под вечер Уилла трясёт, как новорождённого жеребёнка. Он опускается коленями на плитку, прижавшись лицом к бедру Ганнибала, и позволяет промывать его волосы. Когда он чувствует, что способен встать, то поднимается, опираясь на стену, и становится под душ, обхватывает себя руками и даёт Ганнибалу вымыть его всего. На первых порах это унизительно, он ощущает себя одной из множества подобранных им бродяжек, но вскоре приучается игнорировать присвисты других заключённых. Его покорность придаёт образу Ганнибала ещё больше силы, и чем больше Ганнибал производит такое впечатление, тем с меньшей вероятностью кто-либо посмеет тронуть их. И из-за этого Уиллу до неприличия хорошо.

Прикосновения по большей части не приносят удовольствия. Ему непросто выносить кого-либо в его зоне комфорта, но Ганнибал подобного не признаёт. Он нависает над ним, стоя чересчур близко, и физически в некотором смысле вызывает в Уилле желание бежать, куда глаза глядят. Тем не менее его прикосновения твёрдые, скорее даже клинически профессиональные, с учётом всех обстоятельств. Они не провоцируют нервозности. Касания совершенно определённы и не вызывают вопросов. Если ему что-то нужно от Уилла, он прямо даст об этом знать. Если что-то нужно Уиллу, нужно лишь спросить. Это, пожалуй, самый простой вид взаимоотношений, в которых Уилл когда-либо состоял.

Кроме прочего, Ганнибал несколько недель следил, дрочит ли Уилл, и Уилл не смог вновь попросить разрешения. Это было выше его сил.

Он лишь попытался однажды сделать это без дозволения. Тогда Ганнибал стащил его с кровати и велел принять позу мурга¹, до тех пор, пока Уилл не повалился от изнеможения. Продержавшись более часа, он утратил способность самостоятельно подняться. Ганнибал перенёс его на свою койку и позволил Уиллу заснуть на собственной груди. Едва ли он скоро рискнёт повторно проявить неподчинение.

Подобное непросто забывается, учитывая, что Ганнибал любит задавать ему провокационные, личные вопросы. Как правило, в столовой во время ужина, так что Уилл думает о сексе, когда они оказываются запертыми в камере. Умно: Уилл даёт то, что нужно Ганнибалу, но это не облегчает его страданий от воздержания.

— Ты когда-нибудь проникал в себя электронным устройством или использовал вспомогательные приспособления во время мастурбации? — спрашивает Ганнибал в перерыве между откусыванием консервированного мяса.

— Однажды. Мне не понравилось. — Уилл не пытается понизить тон. Слишком свежо воспоминание о том, с каким трудом пришлось усвоить последний урок. — Это болезненно.

— Ты предпочитаешь анальный секс с женщинами?

Уилл прикусывает язык, подавляя смешок.

— У меня было не так много партнёрш, Ганнибал. Большинство женщин требуют зрительный контакт, прежде чем согласиться потрахаться с тобой.

— Это не нет, — подчёркивает Ганнибал.

— Нет, у меня не было анального секса с женщинами, с самим собой, с почтальоном, с кем-либо ещё. Знаю, что это одна из тех вещей, о которой говорят, как о священном Граале секса. — Уилл беспощадно натыкает на вилку зелёные бобы со своего подноса. — На фундаментальном уровне это разрушение стереотипа, власть, доминирование. Я часто сталкиваюсь с подобными явлениями в моей работе, но в самых уродливых их формах. Так что когда я думаю об этом, то понимаю, что всё это вводит меня в замешательство и пугает.

— Потому что ты видишь себя в качестве агрессора?

Уилл запихивает бобы в рот, чтобы не отвечать сразу же. Но Ганнибал долготерпелив, подобно горе.

— Временами, — наконец бурчит он.

Ганнибал, мерзавец, даже не стесняется.

— А в остальное время?

— Я жертва.

Ганнибал практически непроницаем, но даже так Уилл может сказать, что тот весьма доволен собой.

— Тебя это в действительности пугает? Или дело в том факте, что это возбуждает тебя?

— Мысль о возможности убийства меня не заводит, нет, — огрызается Уилл.

— Мы говорим не об убийстве, — возражает Ганнибал. — О трахе.

Уилл розовеет лицом.

— Речь, — напоминает он, и коль скоро его за это не прикончили, ему всего лишь хочется убраться отсюда. Его бестолковый, предательский член напрягается при слове «трах» на подстриженном английском Ганнибала, и теперь ему ещё более неловко. По выражению лица Ганнибала ясно, что для него состояние Уилла очевидно. — Когда... после пересчёта, можно я-...

Ганнибал не считает нужным дать тому закончить.

— Нет, — говорит он.

Уилл обречённо сползает по спинке стула. Он искренне надеялся, что, возможно, если он попросит об этом на публике, если унизится перед Ганнибалом, то обеспечит себе разрешение.

Уилл подавляет внутренний пожар до тех пор, пока дверь камеры не блокируется за их спинами, и тогда Ганнибал делает повелительный взмах рукой, требуя снять всю одежду.

— Для тебя есть возможность получить нечто получше.

Уилл, невзирая на все ужасающие наклонности Ганнибала, может быть уверен, что его не трахнут без его на то согласия. Потому без лишних колебаний стремительно обнажается и вытягивается на нижней койке, как было велено. Он рассчитывает на быструю ручную разрядку. И никак не ожидает, что Ганнибал начнёт ему отсасывать, до тех пор, пока у Уилла не заслезятся глаза.

Он оттягивает собственные волосы, льнёт к чужим рукам, фиксирующим на месте его бёдра. Дважды он приближается к самому краю, и тогда же Ганнибал отстраняется, не позволяя ему сорваться. На третий раз Уилл взмаливается:

— Пожалуйста, Иисусе, Ганнибал, прошу, позволь мне. Мне очень надо — можно?

Ганнибал вжимает два пальца в его промежность, заглатывая снова, и напряжение Уилла приближается уже к тому рубежу, когда он готов в любой момент потерять сознание.

Он приходит в себя, наблюдая, как Ганнибал полоскает рот, и может видеть, что тот всё ещё напряжён. В мгновение, что длится как вечность, Уилл оказывается пойманным в Гордиев узел их взаимоотношений. Если он предложит Ганнибалу руку, тот может ответить да, потому что сам он поставил Уилла в положение, когда этого было бы достаточно. Или он может ответить нет, чтобы только доказать, что главенство всё ещё за ним. Но в случае, если он знает, как Уилл думает, это необязательно предполагает, что оба эти варианта будут означать противоположное. Из-за всего этого начинает болеть голова.

— Вот сюда, — велит Ганнибал предлагающим тоном. Он подталкивает Уилла набок и укладывается позади него. — Сожми бёдра вместе, — приказывает он, и Уилл просто подчиняется, потому что он растратил так много энергии, что ни на что иное её и не осталось.

Он дрейфует, когда член Ганнибала скользит меж его бёдер, раскачивая всего его с каждым толчком. Не будь Уилл настолько измождён, у него, наверняка, снова бы встал.

— Ты добр ко мне, — слышит Уилл собственный хриплый голос. — Я не ожидал.

Ганнибал впивается зубами в заднюю сторону его плеча, сжимает сильнее, до крови.

Липкие пальцы лишь на мгновение прижимаются к губам, и Уилл тут же начинает слизывать кровь, потянувшись за удаляющейся рукой, так что он смог рассмотреть, с какой откровенностью маневрировал Ганнибал позади него.

***

— Я не оценил игру, — сообщает Уилл за завтраком.

Брови Ганнибала чуть приподнимаются.

— Нет? — отзывается он. — Не припомню, чтобы ты просил меня остановиться.

— Хах, что ж, не припомню, чтобы я соглашался. Да значит да, Ганнибал.

— Tu aurais préféré que je ne te suce pas?

Плечо болью напоминает о себе. Уиллу хочется потереть его, но он не доставит Ганнибалу такого удовлетворения.

— Хорошим тоном было бы спросить у человека разрешения, прежде чем положить его член в свой рот.

В мгновение лицо Ганнибала застывает, становясь похожим на маску. Абсолютно никакого выражения, и в люминесцентном освещении столовой его взгляд особенно напоминает пристальный бесстрастный взор акулы. Ни единой эмоции — лишь голод. Он переключает внимание на кого-то позади Уилла. У последнего мурашки бегут по коже, но он не оборачивается посмотреть, в особенности после того, как Ганнибал улыбается этому некто, смотрящему в их сторону, подцепляет пальцами ломтик бекона с подноса Уилла и отрубает сразу половину. Это предупреждение и угроза. Кто бы ни был у Уилла за спиной, он, похоже, выбирает другой объект для своего внимания, потому что Ганнибал несколько расслабляется.

— Никогда не говори со мной подобным образом, — спустя паузу говорит Ганнибал. Они обосновываются в зоне отдыха, и Ганнибал ставит перед Уиллом доску Го². Уилл вздыхает и зарывается пальцами в горстку фишек. Он не особенно хорош в игре, но совершенствуется. — Я серьёзно, Уилл. Упоминая половые акты, где я не был доминирующим партнёром, ты подвергаешь нас вероятности быть втянутыми в противостояние с другими заключёнными.

— Ах да, — бормочет Уилл. — Я ведь был под полным контролем этого опыта.

Рот Ганнибала саркастически изгибается, словно он пытается не показать своего удовольствия от последнего комментария.

— И тем не менее, — подытоживает он и принимается расставлять камешки по доске.

Проиграв достаточно партий, Уилл, однако, чувствует, что должен был кое-чему научиться опытным путём. Ганнибал оседает на своём стуле и прикрывает глаза. Это то, что он делает временами. Сидит неподвижно, с закрытыми глазами — не в мире снов, но далеко отсюда. Уилл остаётся рядом с ним, когда это случается, и в такие минуты ещё непонятно, кто кого охраняет.

Как раз этим он и занимается, объединившись с Зи, Прайсом и двумя пожилыми пожизненно заключёнными — Хартом и Меллори. Он ощущает себя немного будто бы на групповом свидании супружеских пар, даже если Ганнибал в это время пребывает во дворце своего разума.

— Это так странно, — говорит Меллори. — Он нас слышит?

— Понятия не имею, — отвечает Уилл. — Скажи что-нибудь тупое и выясни это.

Их прерывает прибытие нового заключённого. Прайс нацепляет на лицо преувеличенно удивлённое выражение.

— Будь проклята статистическая маловероятность. Судя по всему, теперь в Блоке А два каннибала.

Ганнибал не реагирует, так что Уилл предполагает, что он и в самом деле не способен слышать их сейчас. Не то чтобы он готов был бы поклясться в этом жизнью, но тем не менее. Уилл пожимает плечами.

— Есть тройки?

Прайс отрицательно мотает головой, и Уилл выуживает новую карту из общей колоды.

— Болтают, весь дом был напичкан останками. В подушках, в стенах, в семейном ужине, — рассказывает Зи. — Косил и разбирал по кусочкам девушек, похожих на его дочь, и когда к нему нагрянули федералы, прирезал жену, а от дочери его оттащила служебная собака.

Харт склоняется и, чуть понизив голос, говорит Уиллу:

— На твоём месте я бы не о нём беспокоился. Вудсы с тебя глаз не сводят. Тройки есть?

Уилл с досадой выкладывает карты.

— Ганнибал не делится, — парирует он. — Не думаю, что он станет сдавать меня в аренду белым отбросам неонацизма.

— Ты не знал, что они давно точат зубы на Лектера, что, впрочем, у них взаимно? — Зи, взбрыкивает коленом под столом. — Лектер и Эндрюс-... Главарь Вудсов, чёртов ты кретин, уже сидел к тому моменту, как Лектер оказался здесь. Лектер оттяпал от него кусок, прежде чем их разняли и распихали по одиночкам на две недели. Эндрюс получил дохуя стежков и страхолюдский шрам в виде задницы на щеке. Он до сих пор не накинулся на Лектера потому, что схлопотал три предупреждения за буйство и обеспечился месячной путёвкой в приватную дыру. Он вернётся через несколько дней. Лучше тебе вооружиться, да побыстрее. Очень скоро вода перемешается с кровью. Молись, чтобы не с твоей.

— Что за проблемы у тебя с Вудсами? — спрашивает Уилл уже потом, ночью.

— Нацистские выродки, — опасно рычит Ганнибал, выдавая неподдельный гнев. Уилл ничего не говорит насчёт того, как тот выразился, но он точно знает, что слышал. Ганнибал бросает футболку, что держал в руках, на кровать. Он в ярости, но ей нет никакого выхода. Сквозь призму эмпатии Уилла Ганнибал представляет собой страшной мощи существо, с которым они заперты в этом крошечном пространстве.

— Разумеется, они хотят заполучить тебя, — продолжает Ганнибал. — Завидев что-то прекрасное и светлое, они ставят себе цель уничтожить это.

Большинство ночей Уилл видит во снах Ганнибала. Иногда ему снится то происшествие в душевой — тяжёлое дыхание, лицо, омытое кровью, плоть в чужих зубах — правда, во сне Ганнибал поглощает язык Уилла, а не чей-то другой. Или иногда рёбра Уилла, треща, вскрываются наружу, и Ганнибал, присев над ним, пожирает его внутренности. Пернатый олень неуклонно следует за ним по пятам, и Уилл сам мчится, словно загоняемая дичь, но оторваться от него не может, как ни пытается. Уилл не знает, считать ли это за кошмары, учитывая, что, просыпаясь, он трясётся от страха, одновременно с тем испытывая мучительное напряжение ниже пояса.

И сейчас его атакует гремучая смесь отвращения, страха и возбуждения. Уилл ощущает себя окаменевшим, однако его разум пашет, наращивая обороты, разбирая Ганнибала по частям, как место преступления.

— Ты потерял кого-то, — заговаривает он. — Кого-то, кто был под твоей ответственностью. Тогда ты был совсем ещё юным.

— Я бы посоветовал тебе сейчас же прекратить.

— Кем бы ты ни был, что бы ты ни сделал...

Он откровенно шокирован, когда Ганнибал сталкивает его со стеной, предплечьем пережимая горло.

— Ты испытываешь моё терпение.

— Это не оправдание, — сипит Уилл, хватаясь пальцами за майку Ганнибала. — Ты не превращался в монстра, потому что случилось что-то плохое.

Захват Ганнибала не ослабляется.

— Дорогой мой, что тебе известно о монстрах?

Смех Уилла обрывчатый и горький.

— Всё. В конце концов, мне известно всё. Я знаю, что когда ты родился, тебя передали в руки матери и сообщили, что у неё сын, да вот только они ошиблись, Ганнибал. Ей вручили существо, сотворённое из теней и лжи, которое изничтожает всё, до чего дотрагивается. Его вскармливали жестокость и лишения, оно росло и крепчало, но никогда и не собиралось стать лучше. Это моя работа и мой... дар понимать людей, подобных тебе, Ганнибал Лектер.

Ганнибал частично снижает давление на чужую шею.

— Ты любопытно сумбурная личность, не так ли?

— Такой я есть, — отвечает Уилл. — Сейчас я собираюсь отсосать тебе, потому что обстановка как-то странно влияет на меня, и прямо в данный момент эта идея кажется мне удачной. Когда я закончу, надеюсь, ты останешься настолько же удовлетворён, как я, потому что прошлую ночь я проспал, как убитый.

— Я... — кажется, у Ганнибала впервые не находится подходящих слов.

Уилл не вполне способен отвечать за глаза, но вот улыбку он вполне контролирует.

— Ты большой, Ганнибал, но отсюда мне не дотянуться. — Когда Ганнибал окончательно перестаёт его удерживать, Уилл опускается на колени. — Да?

Ганнибал посылает ему усмешку.

— Да, — подтверждает он. — Уверен, со временем мы придумаем, что с этим сделать.

Уилл точно не считал себя знатоком членов. Прежде он бывал лишь с женщинами. Когда из этого что-то получалось. Когда умудрялся не отпугнуть их своей ослепительной неловкостью. Он смотрел порно, где члены были довольно крупными, но в реальности видел их лишь по случайности здесь и там в раздевалке. Большинство пенисов ему довелось повидать прикреплёнными к трупам. Не самый стимулирующий опыт, надо полагать. Таким образом, материала для сравнения у него было не в изобилии, но если на деле все ребята имеют тот же размер, что и Ганнибал, то он серьёзно испытывает уважение ко всем, кто когда-либо занимался тем же, чем он сейчас.

Ладони Ганнибала облегают череп Уилла, направляя, так что он практически сам трахает Уиллов рот. Не жёстко, но долго и плавно толкается в его горло. Уилл давится от такого напора, на глазах невольно выступает лишняя влага, ниточка слюны тянется вниз по подбородку, и Ганнибал с большой заинтересованностью рассматривает его такого сверху вниз. Уилл стискивает в кулаки ткань собственных штанов, чтобы инстинктивно не схватиться за запястья или ноги Ганнибала. Крыльца носа беспомощно трепещут, он едва способен дышать, даже когда Ганнибал не фарширует его глотку.

Он давится и кашляет, чувствуя подступающую панику. Ганнибал по-прежнему удерживает его голову, не позволяя освободить рот и отстраниться.

— Дыши, мой драгоценный, — успокаивает он. — Через нос.

Уилл издаёт стыдливый возглас — что-то среднее между вскриком и хныканьем, и тогда Ганнибал отпускает его. Уилл обрушивается ему в ноги, утирая лицо рукавом и стараясь восстановить дыхание.

— Мы поработаем над этим, — резюмирует Ганнибал, изображая доброжелательность. — Снимай с себя одежду и переместись на кровать. Подложи подушку под бёдра.

Уилл поднимается на ноги и неуверенным шагом идёт выполнять, что велено. Вопреки его ожиданиям, Ганнибал подтягивает штаны обратно и располагается на стуле, словно на троне, чтобы наблюдать за ним.

— Продолжай, — говорит он.

Уилл не смеет утверждать на все сто, что понимает намерения Ганнибала, но может сделать довольно плодотворную попытку это выяснить. Лицо полыхает от стыда, но он всё равно укладывается на подушку, поелозив по изношенной мягкой ткани, чтобы устроиться поудобнее. Этого трения ничтожно мало, чтобы облегчить его мучения, но он почти уверен, что истинная цель приказания, так или иначе, состоит не в этом. Он вжимает голову в плечи и втыкает взгляд в металлическую перекладину койки. Взор Ганнибала кажется физически весомым. Уилл чувствует себя дешёвой шлюхой на показе. И это не самое шокирующее — куда хуже понимание того, что ему такое положение нравится, ну самую малость. Тюремное заключение — это слишком для него: никаких открытых пространств, слишком много людей и эмоционального насилия для него. Однако в данный момент всё, что от него требуется, — следовать указаниям Ганнибала.

Ганнибал беспристрастно наблюдает за ним до тех пор, пока бисеринки пота не проступают вдоль линии роста волос Уилла, а его член не начинает болеть из-за трения о наволочку. Тогда он перемещается на кровать, возвышаясь над Уиллом, и тот неконтролируемо взвизгивает, когда Ганнибал, раздвинув его ноги в стороны, внезапно вжимается ртом в его промежность. Язык Ганнибала дразнит его вход, и Уилл впечатывает лицо в матрас, чтобы заглушить стоны. Большие пальцы рук нажимают по бокам от судорожно сократившегося кольца мышц, и Уилл неосознанно подаётся назад, в надежде усилить неожиданно приятное давление.

— Пожалуйста, — порывисто выдыхает он. Уилл даже толком и не знает, о чём просит, и ещё меньше уверен, чего именно хочет от Ганнибала.

Одна фаланга проникает внутрь, и всё тело Уилла сжимается. Нетвёрдое «нет» застревает где-то на полпути из горла, так и не обретя внятную форму, и Ганнибал произносит:

— Расслабься, тебе понравится. — После сплёвывает на вход Уилла и проталкивает ещё один палец, обводит языком по краю растянутого отверстия, одновременно с тем мягко массируя простату.

— Это именно та противоположность, которую я имел в виду, когда мы говорили о том, что да означает да, — хрипит Уилл. Он может кожей почувствовать ухмылку Ганнибала. Уилл давит стиснутыми кулаками на свои веки до тех пор, пока перед внутренним взором не взрываются мириады звёзд.

— Ты бы хотел меня остановить? — спрашивает Ганнибал и вонзает зубы в мягкую плоть ягодицы, пальцами проделывая что-то невероятное, из-за чего руки Уилла до самых плеч превращаются в воду.

Он раздвигает ноги шире, опускает плечи ниже и мотает головой.

— Нет, — просит он, однако вопреки этому Ганнибал отстраняется, присаживаясь и облокачиваясь спиной на стену.

Ганнибал направляет Уилла, побуждая того подняться и осесть себе на колени, расставив собственные по бокам от его бёдер. Проникает в Уилла пальцами и трахает его ими, в то время как Уилл судорожно цепляется за него, тяжело дыша ему в плечо. Его член беспрерывно истекает преякулятом, но пик всё ещё недосягаем. На подушке, в том месте, где Уилл лежал, осталось влажное пятно, и сейчас похожее размазывалось по животу Ганнибала.

— Можешь позволить себе, — разрешает Ганнибал, и Уилл перехватывает в ладонь свой член и ещё больше подставляется под пальцы, выстанывая проклятья.

Уилла продолжает трясти, когда Ганнибал выскальзывает из него свободно и плавно. Рука тяжело опускается на голову, и Уилл знает, чего от него ожидают. Отсасывать непросто в оргазменной неге, но Ганнибал, по-видимому, не возражает по поводу того, что тот не проявляет максимального энтузиазма. Он вплетает пятерню в волосы Уилла, чтобы трахать его рот, и, если уж на то пошло, беспомощные попытки того нормально дышать лишь способствуют выполнению задачи. Уилл закашливается сильнее, когда Ганнибал заставляет его взять ещё глубже, вжимая в свой живот.

Когда всё заканчивается, Ганнибал позволяет ему немного передохнуть и отдышаться, уложив голову на своём бедре. Потом Уилл вылизывает его дочиста, поднимаясь выше по члену, животу, груди, чувствуя языком грубые волоски, и Ганнибал в это время гладит его по волосам, как послушную собаку.

— Можно мне спать здесь? — наконец спрашивает Уилл, потеряв самообладание.

Ганнибал не отвечает — только укладывает их обоих так, чтобы Уилл прислонился спиной к его груди.

Они засыпают одновременно, будто застреленные.

Примечание к части

П/а:

Что Ганнибал сказал (Я надеюсь): Tu aurais préféré que je ne te suce pas? — Ты бы предпочёл, чтобы я тебе не отсасывал?

П/п:

¹ Поза мурга (англ. murga/murgha; «петух» в переводе с хиндустани) — одна из методик причинения болезненных ощущений, при которой истязаемого заставляют принять неудобное положение тела и сохранять его на протяжении длительного времени. Позиция описывается так: субъект заставляют взять себя за уши, пропустив руки сзади под коленями.

² Го — логическая настольная игра с глубоким стратегическим содержанием, возникшая в Древнем Китае. Распространённое китайское название го переводится как «беседа рук» или «разговор руками» — отражает специфику игры как невербального диалога. В го играют на прямоугольном поле, называемом доска или гобан, расчерченном вертикальными и горизонтальными линиями (стандартная разлиновка 19×19). Для игры используют обычно чёрные и белые камешки двояковыпуклой формы. Цель игрока — отгородить на доске камнями своего цвета большую территорию, чем противник.

Глава 5

П/а: смотрите пояснения к вставкам на французском после главы.

_________________________________________

Ганнибал пробуждается с высоким, хриплым криком.

Уилл едва не травмируется сам, пытаясь его утихомирить. Ганнибал отбивается, запутанный и дезориентированный, но Уилл упорно пережидает припадок, шепча: «Прошу, позволь помочь тебе». Некоторое время ничего не происходит. Тогда Уилл забирается к Ганнибалу на колени, фиксируя за запястья его руки меж их телами, и их лбы прижимаются друг к другу.

Какой-то хер долбит дубинкой по металлу запертой двери, гундося:

— Угомонись, Лектер.

Уилл расслабляется, чувствуя, как сердце по инерции молотком отстукивает в груди. Ганнибал к этому моменту уже справляется с собой, отринув с лица всякое выражение, но Уилл ощущает его всё ещё бешеный пульс. Он подозревает, что слова сейчас никоим образом не улучшат ситуацию, поэтому сохраняет тишину, не сопротивляясь, когда Ганнибал высвобождает собственные запястья из его рук.

Уилл чувствует себя пригвождённым к месту пристальным взглядом. В камере по обыкновению довольно жарко — температуру поддерживают на уровне, надо полагать, во избежание буйства заключённых по этому поводу — и тем не менее по его телу сейчас ползёт неприятный холодок. Мышцы сокращаются против воли, и взор Ганнибала заостряется: хищник видит перед собой добычу. Уилл уже приготавливается ощутить боль, однако Ганнибал лишь вздыхает и отводит ниспадающие локоны волос с его лица.

— Достань свою книгу, — говорит он, набравшись максимум достоинства. Уилл никак не может понять, в чём дело. — Я хотел бы почитать тебе.

Уилл поднимается с постели прежде, чем дать себе время обдумать это.

Он стаскивает с верхнего яруса постельные принадлежности, чтобы Ганнибал смог с их помощью расположиться комфортнее, находит свою одолженную книгу, пока тот устраивается на своём месте поудобнее, а затем подсаживается ближе, облокачиваясь спиной о его грудь, и по требованию листает страницы до нужного места. На французском его голос звучит более плавно, чем на английском.

— “...pourquoi me fais-tu demander la permission d'entrer chez moi? N'es-tu plus mon maître, ne suis-je plus ton esclave?”

Уилл чувствует лопатками сердцебиение Ганнибала, и сейчас оно идеально размеренное. Сам он такой согревающий, и Уилл негодует от мысли, что ему спится как никогда хорошо рядом с каннибалом и серийным убийцей, тогда как раньше он всегда был одиночкой. Уилл испытывает желание как-либо причинить ему боль, вот только он не готов утверждать, собственное ли это побуждение, или это проекция желаний Ганнибала так проявляется в нём. Мотивы Лектера предельно ясны, и в то же время его эмоциональная составляющая заморочивает, путает.

Сейчас четыре часа утра. Уилл принимает решение ни о чём не беспокоиться по крайней мере в ближайший час, позволяя чужому голосу слегка убаюкать его.

— “Monte-Cristo sourit à son tour.

‒ Haydée, dit-il, vous savez...

‒ Pourquoi ne me dis-tu pas tu comme d'habitude?” Примечательно. В английском языке столь много слов для обозначения различных специфичных понятий, но нет подходящих, чтобы перевести такие, как эти, — делает ремарку Ганнибал. — "Почему ты обращаешься ко мне столь холодно?" — это, пожалуй, ближайшее эквивалентное выражение.

Уилл задумчиво урчит, перед тем как ответить:

— Она обращается к нему неформально, когда называет себя его рабыней. Это странно, да?

— Ты обращаешься ко мне "Ганнибал". Не "доктор Лектер".

— Говори мы на французском, я бы обращался к тебе "vous¹". N'êtes-vous plus mon maître, ne suis-je plus vos esclave?²

— Возможно, — соглашается Ганнибал.

— Впрочем, тебя уволили, — дерзко бросает Уилл.

В следующий раз, проснувшись, он обнаруживает, что находится в плену чужого тела, словно в коконе. Они плавно сползли в лежачее положение, и теперь Уилл оказался слегка вдавлен чужим весом в матрас. Он пихает Ганнибала, пока тот не зашевелится сам, бормоча что-то неразборчивое, всё ещё не проснувшись в самом деле. Оба синхронно замирают, а потом Ганнибал хватает Уилла за запястье и до боли сильно сжимает, и тот сдвигается на другую половину кровати. Тогда Ганнибал освобождает его, вновь расслабляясь, и деликатно задерживается взглядом на дне верхней койки, в то время как Уилл пользуется писсуаром, а после умывается.

— Зи говорит, Эндрюс со дня на день вернётся в общий блок, — сообщает Уилл. Своевольные кудряшки не желают ложиться ровно вне зависимости от того, сводят ли их регулярно с расчёской или нет.

Ганнибал садится на край кровати, мигом сбрасывая сонливость.

— Я знаю, — невозмутимо отвечает он.

У Ганнибала сексуальный беспорядок на голове. Его акцент по утрам всегда гуще обычного, и он не проявляет присущей ему грации до тех пор, пока не смахнёт с себя остатки сонного марева.

До тех пор, пока дверь не разблокируется к завтраку, Уилл отчётливо может распознавать в сгущённом воздухе запахи их обоих. Пота и пережитого оргазма. Ганнибал ухмыляется, и Уиллу удаётся отследить это лишь по тому, как в уголках его глаз вспыхивают малейшие лучики морщинок.

Ганнибал припивает неизменно отвратительный кофе и критикует консистенцию яичницы. Уилл без сожаления отдаёт ему собственный стаканчик, однако по-настоящему собранным Ганнибал становится в тот момент, когда Эндрюс появляется в столовой.

Зи, рассказывая о том, что Ганнибал оттяпал от того кусок, ни на малость не приукрасил. Он скорее даже весьма мягко выразился, учитывая, насколько жутко смотрится пострадавшая область лица Эндрюса. Часть плоти щеки и челюсти была вырвана зубами Ганнибала, если верить слухам. И ведь, как ни странно, в действительности всё оказалось не лучше, чем болтали: кожа, ввалившись, наросла тонким слоем, приняв форму зубов и челюсти.

Ганнибал, отпив кофе Уилла, изогнул одну бровь вверх.

— Как я могу судить по выражению твоего лица, Эндрюс выглядит не самым привлекательным образом.

Лицо самого Ганнибала обыкновенно и безмятежно, однако у Уилла из головы никак не идёт то, что он увидел в нём минувшей ночью. Страх от столкновения с призраком прошлого. Но как бы то ни было, в данный момент настоящей проблемой являются Вудсы.

Уиллу, судя по всему, следовало воспользоваться советом Зи: найти способ обезопасить себя, да поскорее, и теперь уже некуда дёргаться.

— Если ты опасаешься за личную безопасность, — заговаривает Ганнибал, будто прочитав его мысли, когда Эндрюс появляется в поле его зрения, — тогда я буду держаться на расстоянии. Ни к чему тебе быть вовлечённым в мои распри. Скорее всего, насилия не избежать.

В действительности Ганнибал лишь совершает мазок по поверхности относительно реального положения вещей. Уиллу хватает одного взгляда, чтобы понять: Ганнибал на самом деле старается его защитить. Это и покровительственно, и странным образом мило с его стороны.

Уилл подумывает дать Ганнибалу самому разобраться со своим дерьмом. Как знать, до чего дело дойдёт: не исключено, что Вудсы попытаются прикончить недруга. Что, если задуматься, не особенно поспособствует разрешению проблем.

Уилл тяжело вздыхает.

— И отринуть возможность поманипулировать и отыметь всех вокруг? — сладко выговаривает он.

Теперь внимание приковано к ним. Эндрюс большим пальцем чертит на своём горле воображаемое иссечение, весьма красноречиво намекая о личных намерениях.

В ответ Ганнибал сиятельно улыбается, демонстрируя ряды остро подточенных зубов.

Уилл не выдерживает и оборачивается, и в тот же момент видит самого себя глазами Эндрюса — возможность, рычаг давления, добычу.

Уилл позволяет худшему из преступников, кого он когда-либо преследовал или ловил, пройти сквозь себя. Уэстрбриджский Душитель тянет рот в улыбке, и он делает Мэтьюсу небольшой посыл от Колумбийского убийцы студенток. Чесапикский Потрошитель предстаёт прямо перед внутренним взором — не пойманный, не до конца понятый — но всё равно пронизывает его разум.

Эндрюс уходит.

***

Вечером того же дня Прайс нерешительно подступается к Уиллу, прислонившемуся животом к умывальнику в душевой зоне и силящемуся рассмотреть собственное отражение в зеркале напротив. В его голове ютятся монстры, и даже теперь, когда опасность миновала, Уилл не чувствует себя в полном порядке.

— Где Лектер? — интересуется Прайс, беспокойно оглядываясь по сторонам.

Уилл скребёт пальцами по подбородку. Становится всё красивее. Он замечает оценивающие взгляды Ганнибала, направленные на него, но до сих пор тот ни словом не обмолвился на этот счёт.

— Моет волосы, — отвечает Уилл, не шутя, разумеется. — Я хочу попросить тебя об одолжении.

Прайс трясёт головой, но Уилл не сказал бы, что это определённо «нет». Они пересекаются взглядами в зеркале.

— Слушай, переселяйся-ка ты куда подальше, — говорит ему Прайс. — Кроуфорд пойдёт тебе навстречу, если ты попросишь. Он прекрасно понимает, что рано или поздно Лектер и Эндрюс дорвутся друг до друга и сцепятся, как бешеные псы.

— И что тогда? На мой зад откроется охота. Я же бывший сотрудник правопорядка. Кроме того, моё лицо сослуживает мне паршивую службу. Я предпочёл Ганнибала тому, чтобы быть перетраханным половиной тюрьмы или провести остаток срока в одиночке. В конце концов, с Ганнибалом я уверен в том, на что могу рассчитывать.

Лицо Прайса искривляется так, будто он только что отведал чего-то кислого.

— Здесь же постоянная охрана, — вяло парирует он. Они оба понимают, что одиночная камера не вариант. — Должен быть иной выход. Мы с Зи беспокоимся за тебя. Не делай ему одолжение, позволяя манипулировать собой. Он тебе не друг, с ним явно что-то не так, Уилл.

— Ты о том, что каннибализм — это не нормально? — с сарказмом вопрошает Уилл. — Слушай, ну ты поможешь мне или нет? Обещаю, я не стану освещать твоё имя.

Прайс очевидно сдаётся.

— Чего ты хочешь?

Уилл вместе с Прайсом уходит в свою камеру, полагая, что Ганнибал управится здесь и один. Поскольку о его причастности к недавнему жуткому происшествию, пусть и неофициально, но известно, и кроме того, он не относится ни к одной из банд, заинтересованных в продаже наркотиков, и не лезет на рожон, его никто не трогает. Вудсы наблюдают за ним, кружат неподалёку, но и они не пытаются напасть. Пока что.

Прайс уходит к себе за пару минут до того, как возвращается Ганнибал, подоспевший точно ко времени отбоя. Уилл начищает раковину, протирая краны, бортик, куда кладутся зубные щётки, и обшарпанное зеркало, когда слышит шаги. Он не оборачивается на звук задвигающейся двери и лязг задвижек, ожидая, что скажет Ганнибал.

— Не припомню, чтобы я давал тебе разрешение подстричься, — наконец выдаёт тот добрых несколько секунд спустя, когда тишина становится уже напряжённой.

Уилл проводит ладонью по побритой голове и видит в зеркале, как Ганнибал подступает к нему сзади.

— Да, что ж, мне не хотелось бы, чтобы кто-то схватил меня за волосы в драке.

— Кто тебе помог?

Уилл нерадостно усмехается своему отражению.

— Ты ведь знаешь, я не скажу.

— Зеллер или Прайс? — добавляет Ганнибал.

Уилл мотает головой.

— Оставь их в покое, Ганнибал. Что сделано, то сделано.

При желании Ганнибал способен передвигаться с молниеносностью змеи, и Уилла начинает всерьёз напрягать то, с какой лёгкостью тот берёт его в железный захват, лишая всякого простора для сопротивления. Его душат, Уилл сопротивляется, но его локоть зажат собственным телом, и он не может вытянуть подбородок достаточно, чтобы укусить Ганнибала. Он безуспешно брыкается, но от нехватки воздуха мир перед глазами стремительно тонет во тьме.

Он приходит в себя, обнаруживая, что верхняя часть его тела скручена простынями на манер смирительной рубашки, а лодыжки предметами одежды привязаны к каркасу кровати. Рот заткнут чем-то подозрительно похожим на его собственное нижнее бельё. Относительно чистое, ведь он переоделся только минувшим утром. Вопреки заверениям Ганнибала, Уилл сейчас едва ли имеет основания не опасаться за собственную честь. Тем не менее он всё ещё одет. Ганнибал всё ещё одет.

Страх вновь запускает свои щупальца под его кожу. Воссоздавать ужасы — дело его жизни, и прямо сейчас он не может отделаться от видения того, что Ганнибал с немалой вероятностью учинит над ним сексуальную расправу.

— Ты был без сознания всего полминуты, — сообщает Ганнибал как ни в чём не бывало. — Обычно я попросил бы тебя рассказать мне, за что ты наказан, но предполагаю, ты бы попросту осыпал меня проклятьями, а я не имею ни малейшего желания наносить тебе серьёзные увечья.

Уилл беспомощно извивается. Перевязь на его груди не позволяет ему даже сесть.

— В соответствии с нашей договорённостью ты обязан спрашивать моего позволения, прежде чем что-либо предпринять. Ты не счёл необходимым сообщить о своём намерении подстричься, и за это ты несёшь наказание. Я рассматриваю мысль навредить Прайсу и Зеллеру — им обоим — если ты продолжишь упрямиться и не скажешь мне, кто из них помог тебе.

Он делает паузу, давая время на осмысление. Уилл не прекращает попыток высвободиться из пут. Он силится попросить Ганнибала не делать этого, но его голос глушится в непонимании.

Ганнибал утешающе опускает ладонь на его плечо.

— Очевидно, более чем достойным наказанием для тебя было бы осознание, что они пострадали по твоей вине, но тем не менее подойдёт и нечто менее непоправимое. Волосы, в конце концов, отрастут заново.

Немыслимо, но Уилл испытывает чувство благодарности. Стокгольмский синдром³, синдром избитого человека⁴. Он физически неспособен мыслить связно, когда Ганнибал вот так ласково гладит его по голове.

Ганнибал сдвигается ниже, присаживается на ноги Уилла, опираясь на колени. Уилл не может рассмотреть, что тот делает, но весьма верно предугадывает чужие намерения, когда его стопу обхватывают руками, и в следующий момент подошву ужаливает острой болью.

— Этого дискомфорта будет достаточно, чтобы некоторое время напоминать тебе, что каждый твой шаг, каждое действие тебе позволяю я.

К тому времени Ганнибал закончил, оставив на обеих стопах с полдюжины порезов, но на деле это оказалось не настолько болезненно, как Уилл ожидал. В основном он чувствует, как влага струится по исполосованной коже, капая на пол. Но, без сомнений, болеть будет — потом.

— Итак, — подводит итог Ганнибал. У него в руке чёртов скальпель. Уилл наблюдает, как тот смывает кровь и после прячет инструмент в свой комбинезон. — Теперь можешь подняться. Я бы посоветовал тебе поблагодарить меня, после чего прибрать за собой.

Он выхватывает комок у Уилла изо рта и бросает в раковину. Уилл разрабатывает челюсть, в то время как его освобождают от импровизированного бондажа. Во рту пустыня, но он всё равно заставляет себя прохрипеть «спасибо», потому что он, чёрт побери, в ловушке с Ганнибалом, у которого, как выяснилось, ещё и есть скальпель. Каким образом это попало к нему в руки, Уилл даже думать не желает. Понимание этого приходит к нему так же, как и того, каково безумство Ганнибала, и того, скольких сокамерников он убил. Как и того, что он из себя представляет.

Он садится на койке и опускает ступни на пол. Кожу тут же начинает щипать, когда порезы расходятся под давлением его веса, поэтому он становится на колени и принимает влажное полотенце, что Ганнибал протягивает ему. Уилл начинает механически оттирать кровь. Горло саднит. Голова раскалывается от боли. Из ран сочится больше капель крови, чем он успевает стирать с пола. Он наблюдает за этим с отстранённым вниманием, словно рассматривает очередное место преступления.

В какой-то момент общая картина становится кристально ясной. Ганнибал — садист, доктор медицинских наук, психолог, убийца, каннибал.

— Они не были хирургическими трофеями, — заговаривает Уилл, выпуская перепачканную влажную ткань из пальцев. Вновь поднимается на ноги, подпитанный адреналином. Сердце словно пытается подскочить до самого горла. — Общепринято полагали, что Чесапикский Потрошитель собирает хирургические трофеи, однако это не так.

Ганнибал обращает к нему несколько удивлённый взгляд. С натяжкой, но можно сказать, что он выглядит впечатлённым.

— Это был ты, — продолжает Уилл. — Ты и есть Потрошитель. Те органы, что ты забирал... для тебя лишь плоть, мясо. Ты их ел.

Ганнибал ему улыбается, и это оказывается более пугающим, чем Уилл мог предположить.

— Замечательный мальчик, — произносит Ганнибал.

Уилл дёргается, когда тот настигает его, но бежать некуда, поэтому он нападает сам. Удар приходится на рот Ганнибала. Они отшатываются друг от друга, но в пределах камеры это получается не особенно далеко.

— Боже мой, — роняет Уилл. Он только что врезал Чесапикскому Потрошителю. Не говоря уже о том, что он отсасывал Потрошителю. К чёрту, он позволил Чесапикскому Потрошителю отсосать себе.

Ганнибал вытирает рот тыльной стороной запястья. Разбитые губы кровоточат.

— Я восхищаюсь твоим мужеством, — невозмутимо говорит он.

— Катись к дьяволу со своим восхищением, — огрызается Уилл, дыша часто, как загнанный зверь. Он старается отбиться, когда Ганнибал вновь наступает на него, но он не настолько силён. Уилл уворачивается как может, но очень скоро оказывается прижатым животом к полу, и Ганнибал заворачивает ему руку за спину с такой силой, что почти выкручивает из сустава.

Уилл не хочет умирать вот так.

Но вместо ожидаемого удара скальпелем вдруг понимает, что его отпускают. Уилл перекатывается на спину, вскидывая взгляд на напавшего.

— Поднимайся, — наконец велит Ганнибал, протягивая ему ладонь. — Позволь мне осмотреть твои раны. Ты не должен был беспокоить их до завтрашнего дня.

Уилл даёт Ганнибалу помочь себе встать и усадить на койку, чтобы сам Ганнибал мог опуститься напротив на стул и принять пострадавшие стопы на свои колени. Чесапикский Потрошитель хмурится на его ноги, на французском бормоча под нос что-то о неподатливости американцев. Уиллу кажется, что он вышел из реальности куда-то в зазеркалье. Это чувство как тогда, когда его только-только взяли под арест. Как перед тем, когда его мозг начал вскипать.

— И благодаря кому, — говорит Уилл, вздрогнув, когда Ганнибал начинает очищать порезы, нанесённые в первую очередь.

Ганнибал вскидывает брови.

— Я не стану причинять тебе боль, Уилл, — заверяет он, скользя пальцами по нежной коже лодыжек. — N'es-tu plus mon esclave, ne suis-je plus ton maître?⁵

Пол всё ещё заляпан кровью, но Ганнибал просто облачает ноги Уилла в две пары чистых носков, а потом самолично избавляется от следов.

— Ты не станешь причинять мне боль? — недоверчиво повторяет Уилл.

— Сегодня я посплю на твоей койке, — говорит Ганнибал. — Я хочу, чтобы ты дал покой своим ногам, сколько это необходимо, — сказав это, он взбирается наверх, и Уилл слышит, как он устраивается. Может представить, как Ганнибал лежит с закрытыми веками, где-то глубоко в себе, сложив руки на животе.

Он обхватывает голову руками, проводя ладонями по голой коже. Ему нечем доказать то, кем на самом деле является Ганнибал. Хоть кричи об этом во всё горло — это ничего не изменит. Если уж правду не выяснили, когда расследовали его дело, то теперь и подавно никто не станет в этом копаться. Он не угроза, осознаёт Уилл. Сам он не способен причинить боль Ганнибалу, так что и Ганнибалу незачем отвечать ему этим же.

— Лучше попросить прощения, чем спрашивать разрешения, — произносит Уилл, бездвижно лежащий на спине.

После длительного перерыва Ганнибал отвечает:

— Только не со мной.

— Я ничего не буду говорить, — тихо продолжает Уилл. — Какая теперь-то разница? — Его слова звучат похоже на извинение, что хорошо, ведь будь он проклят, если в самом деле начнёт просить прощения.

Повисает очередная молчаливая пауза.

— Теперь ты выглядишь моложе, — в какой-то момент заговаривает Ганнибал. — Кажешься хрупким. Вот почему я ответил бы тебе отказом.

Уилл вздыхает, возводя взгляд ко дну верхней койки. Если он верно расценил, Ганнибал только что принёс ему своего рода извинение.

— Нам пиздец, — отзывается он. Голос звучит слабее, чем ему хотелось бы.

Ганнибал спускается вниз и садится подле Уилла. Запускает руку под матрас, вынимая оттуда заточку, изготовленную из заострённого пластика и клейкой ленты, и вкладывает её в ладонь Уилла.

— Делай то, что должен, — говорит он. — Они без раздумий попытаются убить тебя, так что не колебайся, защищая себя.

Он не дёргается, когда Уилл принимает сидячее положение, подцепляет ворот его комбинезона и оттягивает. Во власти Уилла прямо сейчас перерезать ему горло и навсегда избавить мир от Потрошителя. Но Ганнибал никогда не покинет тюрьму, и он всё, что у Уилла есть, так что вместо этого Уилл целует его.

Ганнибал поражённо отторгается назад.

— Если это какая-то неудачная попытка-...

— Чего? — перебивает Уилл. — Воззвать к твоей лучшей части? — Он возвращает заточку обратно под матрас, чтобы держаться за Ганнибала обеими руками. — Не прикидывайся тупицей, я знаю, что ты такое, я знаю, кто ты есть. Я потратил годы на составление твоего профиля.

Он может видеть, как расширяются зрачки Ганнибала. Укол самолюбия.

— Однажды я попрошу тебя трахнуть меня, — произносит Уилл, глядя внимательно. Пальцы Ганнибала вцепляются в его бёдра с такой силой, что позже непременно проявятся синяки. — Не сегодня.

— Знаешь, что я такое? — говорит Ганнибал. Его дыхание ровное, пульс не сбивается ни на йоту.

— Знаю, что ты есть, — Уилл целует Ганнибала снова, игнорируя боль в стопах и плечах. Отчего-то на ум приходит одно из мифологических поверий, гласящее, что знание чьего-либо имени даёт тебе силу над этим человеком. — Ганнибал-каннибал, — произносит Уилл, расстёгивая свой комбинезон. Он вплетает пальцы одной руки в волосы Ганнибала и совершает направляющее давление. — Я не стану отпускать дурацкие шутки, если ты отсосёшь мне.

Ганнибал улыбается, обнажая зубы, но Уилл не идёт на попятную.

— Скажи «пожалуйста», — требует Ганнибал.

Уилл мотает головой.

— В обмен на истину.

Вполне возможно, Ганнибал сейчас отступит, но Уилл так не думает. Он ненавязчиво тянет его за волосы.

— Подумать только, зная всё это, я позволю тебе взять у меня в рот.

Ганнибал стягивает его бельё вниз. Уилл не возбуждён, но когда Ганнибал деликатно пробует его член кончиком языка, он чувствует, что начинает заводиться.

— Тебе принадлежат все жертвы, приписываемые Чесапикскому Потрошителю, но на деле ты убил куда больше.

Рука Ганнибала тёплая и мозолистая, оборачивается вокруг его члена, чуть сжимая, и в то же время рот планомерно проходится по всей длине. Уилл откидывает голову назад, возводя взгляд кверху.

— ФБР не имеет оснований причислить тебе тех других просто потому, что ты не пожелал показать, что это твоя работа. По крайней мере, не так. Господи, кончай дразнить и отсоси мне.

Зубы Ганнибала проезжаются по нежной кожице, прежде чем его губы обхватывают член, давая Уиллу то, что ему нужно. Уилл, в свою очередь, делает то, чего хочет Ганнибал.

— Ты готовишь, не так ли? Искусно. По-настоящему умело. Ты скармливал своих жертв людям, которые считали тебя другом. Тебя привлекает не сам факт поедания человечины, но та сила, что ты ощущаешь. Ты щепетилен на грани ОКР⁶, поэтому контролируешь всё происходящее, ведь когда однажды ты утратил контроль, это практически уничтожило тебя.

Ганнибал вжимает в него палец, и Уилл душит в себе побуждение застонать.

— Но только ты одинок и всегда был один. Никому не захотелось бы-... — Уилл замолкает, когда Ганнибал с силой добавляет ещё один палец. Слишком много, слишком резко. — Если бы они только знали, — продолжает Уилл, вздыхая тяжело и наблюдая за тем, как собственный член появляется и исчезает в чужом рту. — Но я знаю. Ты видишь в них свиней, мясо. В твоих силах превратить что-то недостойное в нечто прекрасное.

Он упирается одной ногой в матрас, чтобы толкнуться в рот Ганнибала и почувствовать, как засочится кровь. Ганнибал обхватывает ладонью его голень и укладывает на собственное плечо. Положение не самое удобное, но в то же время так Уилл может притягивать Ганнибала книзу, и потому он не жалуется. Губы, трудящиеся над его плотью, производят громкий, влажный и непристойный звук.

— Ты никогда не встречал никого умнее себя, кого-то, кто мог бы обхитрить тебя.

Уилл подбрасывает бёдра вверх, придвигая голову Ганнибала ещё ближе, и кончает. Ему не удаётся сдержать страдальческого возгласа, потому что Ганнибал продолжает ласкать его языком, когда он столь чувствителен. Закончив, Ганнибал отпускает его и позволяет сесть. Волосы его в беспорядке, губы поалевшие и выглядят натруженными. Уилл приходит к мысли, что ему так идёт.

— Я могу, — заявляет Уилл. Он нормально надевает бельё и комбинезон и после бледно улыбается. — Что ж, доброй ночи.

_________________________________________

П/а:

Они по-прежнему читают «Графа Монте-Кристо», и в данном разделе цитируется следующее:

“— Почему ты спрашиваешь у меня позволения войти ко мне? Разве ты больше не господин мой, разве я больше не раба твоя?

Монте-Кристо возвратил ей улыбку.

— Гайде, — сказал он, — вы ведь прекрасно понимаете...

— Почему ты обращаешься ко мне столь холодно, столь отстранённо?”

Напоминаю, что я не владею французским языком, так что не могу ручаться за правильность употреблённых спряжений.

П/п:

¹ Вы (фр.). Вежливо-официальная форма обращения.

² Разве Вы больше не господин мой, разве я больше не раб Ваш? (фр.)

³ Стокгольмский синдром — психологический термин, описывающий защитно-бессознательную травматическую связь, взаимную или одностороннюю симпатию, возникающую между жертвой и агрессором в процессе захвата, похищения и/или применения (или угрозы применения) насилия. Под воздействием сильного шока заложник начинает сочувствовать своему захватчику, оправдывать его действия и в конечном счёте отождествлять себя с ним, перенимая его идеи и считая свою жертву необходимой для достижения «общей» цели.

⁴ Синдром избитого человека — физическое и психологическое состояние человека, подвергшегося эмоциональному, физическому или сексуальному насилию (как правило, в течение продолжительного времени) со стороны другого лица. У разных людей на избиение проявляется различная реакция, которая рассматривается как отдельный диагноз, например, посттравматическое стрессовое расстройство (ПТСР) и депрессии.

⁵ Разве ты больше не раб мой, разве я больше не господин твой? (фр.)

⁶ Обсессивно-компульсивное расстройство (или синдром навязчивых состояний) — состояние в котором к человеку периодически приходят навязчивые мысли (идеи) и/или навязчивые действия, приобретающие стереотипный характер, и практически всегда вызывают у пациента тревогу.

Глава 6

Долгий отрезок времени Ганнибал просто смотрит на него. Затем сдавливает ногу Уилла, сгибая пополам и притягивая к верхней части бедра, и надавливает достаточно сильно, чтобы причинить серьёзную боль. Уилл вскрикивает и порывается было высвободиться, но это провальная попытка.

— Я тебя отшлёпаю, — произносит Ганнибал, и Уилл не может понять, с юмором тот говорит, или с угрозой. — Не надейся, что я этого не сделаю.

Он седлает Уилла, упираясь коленями ему в области подмышек и фиксируя бёдрами грудную клетку. Ганнибал — мрачная тень, жестокая и губительная, и ни одна из выходок Уилла не заставила бы его дрогнуть. Он — зыбучий песок и твёрдая почва.

Месяц назад, в прошлой жизни, разум Уилла горел и пылал, и в конечном счёте границы между реальностью и бредом окончательно истончились, и всё слилось в единый кошмар, от которого невозможно было очнуться. Так продолжалось до тех пор, пока однажды он не нашёл себя прикованным наручниками к больничной койке, потушенным, как пожар. И тогда ему рассказали, что он натворил. Одно дело — застрелить маньяка в ярости погони, но когда монстры в твоей голове вырываются на свободу из отведённых им тёмных закоулков, словно кровь из вскрытой артерии, и уничтожение тобой другого человека превращает их жестокости в искусство... это уже совсем другое.

Ганнибалу известно об убийцах, населяющих разум Уилла, он и сам в их числе. Джек Кроуфорд был прав: Ганнибал — сам дьявол, но тем не менее Уилл лишь самолично заслужил себе место в Аду.

— Да, — говорит Уилл. Он опускает ладони на чужие бёдра и скользит ими вверх до талии. — Да. Пожалуйста.

Ганнибал подсовывает подушку Уиллу под затылок, прежде чем освободить из-под одежды свой член. У Уилла небольшая свобода действий: он может лишь отклонить голову назад и стараться расслаблять горло, позволяя Ганнибалу трахать свой рот. Тот придерживает его голову, массируя подушечками пальцев обманчиво хрупкую кожу и кость, что сокрывают внутри беспокойный разум. Фаланги больших пальцев с нажимом проходятся по колючей щетине — там, где должны быть волосы, — а остальные нащупывают и отслеживают линии, где черепные пластины стыкуются друг с другом, и он будто бы собирается вскрыть Уилла голыми руками.

Когда всё заканчивается, некоторое время спустя Ганнибал ни с того ни сего начинает:

— Твоё владение языком впечатляет. Ты обучился французскому куда лучше, чем я мог надеяться.

Уилл подумывает было встать, чтобы почистить зубы, но так не хочется шевелиться.

— Спасибо, — бубнит он в ответ, и отчего-то это звучит как вопрос.

Ганнибал поворачивает Уилла набок и сам устраивается позади, прислоняясь к его спине.

— В течение сорока лет имел силу запрет на печать книг на литовском языке. Его ассимилировали с русским.¹ Когда запрет был окончательно снят, Винцас Креве-Мицкявичюс опубликовал сборник стилизованных легенд и сказок под названием «Dainavos šalies senų žmonių padavimai»². Я овладел английским благодаря чтению подобных книг. Детские рассказы, полагаю, но тем не менее обладают значительной культурной ценностью. К счастью для тебя, у меня отличная память.

Уилл согласно урчит, но на самом деле он настолько утомлён, что толком даже не вникает в монолог. Он незаметно отдаётся сну, пока Ганнибал читает ему литовские народные сказки, и Уиллу причудивается избушка на курьих ножках Бабы Яги. А в ней Ганнибал, стоящий у плиты; он улыбается зубами, и те окрашиваются кровью.

Следующим утром Уилл практически не способен пользоваться ногами. Порезы на его стопах не дают о себе знать, пока он сидит на месте, но стоит лишь незначительно опереться на них — тут же появляется ноющая боль.

Ганнибал по обыкновению принимает у него стаканчик отвратительного кофе, но насчёт пищи ничего не говорит. Он наблюдает, с какой активностью Уилл ест, и тот, возможно, почувствовал бы неловкость от такого навязчивого внимания, однако ему кажется, что для подобной реакции уже несколько поздновато. В такой момент голод Ганнибала очевиднее, чем когда-либо, занимает всё то пространство, что отведено для человечности.

Уилл облизывает ложку и встречается с ним глазами.

— Я не могу назвать конкретный момент, когда у меня начались галлюцинации, — рассказывает он. Ничто не казалось правильным, так что и ничто не казалось неуместным.

Ганнибал подцепляет пальцами его подбородок, установив свой локоть на стол.

— Ты всегда видел вещи немного под другим углом.

— Ага, — отзывается Уилл. — Влезая убийцам в головы. Каким образом я воссоздаю совершившиеся преступления... Я становился ими — в абстрактном смысле. Как актёр примеряет роли. Я испытываю те же чувства, что и они, смотрю на ситуацию их глазами. Но я также знаю сценарий. Когда я заболел, то начал теряться. Путаться. Начались хождения во сне. Потеря ориентации во времени. Вот я на месте преступления, а в следующий миг уже у себя дома, а спустя несколько часов в другом штате и совершенно без понятия, что происходило в отрезок времени с последнего, что я помню, до настоящего момента.

— Ты ни с кем не говорил об этом?

Уилл отрицательно качает головой.

— Я думал, что съезжаю с ума. Я думал... даже не знаю. Мой мозг горел. Я не думал.

— У тебя были прекрасные основания для невменяемости, — говорит Ганнибал. Что-то странное в нём, однако Уилл всё ещё не разобрался, в чём же дело. Но позднее обязательно.

— Я осознавал, что делаю. Помню, как всё было. Не сразу, но в какой-то момент понимание настигло меня.

Ганнибал откидывается на спинку стула, неторопливо поглощая свой кофе.

— Полагаю, любой приличный юрист справился бы с тем, чтобы представить твоё заболевание в качестве смягчающего обстоятельства. Ты отнял жизнь у убийцы, не так ли? Едва ли общество понесло с этого чрезвычайную потерю.

От последних слов Уилла пробирает смех.

— Я не задумываюсь о том, как это работает, Ганнибал. Положим, ты с кем-то зверски расправился, но поскольку он был ужасным человеком, ты можешь и дальше гулять на воле.

— В этом случае меня, безусловно, не было бы здесь, — лукаво отвечает Ганнибал. Его черты заостряются. — А, так ты чувствовал за собой вину, более того, признавал её и не пытался защититься. Неразумный выбор.

— Да. Наверное, так и есть.

Ганнибал что-то просчитывает в уме, но по его глазам Уилл не может понять ничего определённого. Этот факт беспокоит его куда слабее, чем, как ему кажется, должен бы.

— Заканчивай с завтраком, — это всё, что говорит Ганнибал, перед тем как без энтузиазма приняться за собственную порцию.

Они выбираются наружу, на залитую ранним теплом и светом прогулочную площадку. Лето плавно перенимает полномочия у весны. Сегодня прекрасный день. Тепло, но не уморительно: жар солнца смягчается свежим дуновением ветра. Общее настроение заключённых улучшается, смягчаются нравы. Обычно агрессивные игры в баскетбол проходят в более мирной атмосфере. Банды метают друг в друга пристальные взгляды куда реже, чем всегда. Каждый из присутствующих здесь явно наслаждается всеобщим спокойствием, раз уж так сложилось.

Ганнибал располагается на трибуне, подставляя лицо солнцу. Технически, это территория латиносов, представленных двумя отдельными бандами, тем не менее, поддерживающих перемирие, потому что расовая политика в их случае на первом месте. Они — каждый из них — питают симпатию к Ганнибалу, ну, или по меньшей мере лояльность, и не выражают протестов насчёт того, что он находится поблизости. Так что по умолчанию не замечают и Уилла, присаживающегося рядом с ним.

Чего не скажешь о Прайсе. Но он всё равно осмеливается подойти ближе и поманить Уилла за собой, утягивая его в сторонку. Уилл, прихрамывая, позволяет увести себя за пределы зоны слышимости, но не дальше.

— Что он с тобой сделал? — допытывается Прайс.

— Ничего, — отвечает Уилл. — Всё не так уж плохо.

Он бы предпочёл, чтобы они поговорили на трибунах. В его положении даже просто стоять — весьма затруднительно.

— Не так уж плохо! Боже правый, Грэм, да ты же еле ходишь, — восклицает Прайс.

Уилл задерживает взгляд на компашке Вудсов, которые зависают на противоположной стороне баскетбольной площадки. Он делает глубокий вздох и запускает руки в карманы, нащупывая припрятанную в одном из них заточку. Это придаёт ему спокойствия. Не смертельное оружие, конечно, но точно поможет отвадить тех, кто вздумает напасть на него.

— Дело в моих ступнях, — говорит Уилл. — А не в том, о чём ты подумал.

Ответ вводит Прайса в ступор.

— Твоих... ступнях?

— Долго рассказывать.

Лицо Прайса принимает деланно потрясённое выражение.

— Как жаль, что у меня довольно плотное расписание на ближайшие дни. Нам и правда некогда будет обсудить это.

Уилл соглашается, что это резонно.

— Это наказание. Не злоупотребление. — Он встряхивает головой. Звучит как безумие, когда он произносит это вслух. — Это обрело смысл, как только Ганнибал объяснил.

— Не сомневаюсь, — мрачно соглашается Прайс.

Уилл оглядывается на Ганнибала, и тот смотрит на него в ответ. Сейчас он кажется моложе, понимает Уилл. Когда вот так смотрит на Уилла, его хищные черты лица смягчаются от намёка на улыбку. Допустим, не моложе, а, скорее, более человечно.

Он смотрит на себя глазами Ганнибала: выглядит таким беззащитно-нежным, его осанка чуть скованная из-за боли в ступнях, но кто бы знал, насколько обманчива эта видимая хрупкость. Ганнибал знает. Он знает, внутри Уилла клубится нечто тёмное и кровавое, и Уилл принял на себя вину не потому, что признал очевидное — факт есть факт — но потому, что, восстановив картину произошедшего, он вспомнил и чувства, наполнявшие его в тот момент. Ощущение власти, наслаждение. Ганнибал видит его как нечто уникальное, нечто ценное.

— Святой Иисусе, — бормочет Уилл. Прайс так обеспокоен, только что руки не заламывает. — Да всё не так, как ты себе рисуешь, — успокаивает он. — Я просто... просто кое-что осознал. Слушай, я в порядке, не стоит волноваться за меня. — Он хромает обратно к трибунам.

Ганнибал обращает лицо к солнцу, вновь смежая веки.

— Хэй, Миктлансиуатль, — вдруг выкрикивает заключённый по прозвищу Изолента. Он подтрусивает ближе и, поравнявшись с Уиллом, притормаживает, чтобы идти с ним в ногу. — Помощь нужна?

Уиллу требуется на момент больше нормального, чтобы осознать, что это к нему только что обратились.

— Э-э, — глубокомысленно отзывается он. — Нет?

— Круто, чел, — беззаботно подхватывает Изолента, а потом присоединяется к своей компании на трибунах. Их испанский слишком беглый и переполненный сленгом, чтобы Уилл мог понять, о чём идёт речь.

— Я хочу об этом знать? — обращается Уилл к Прайсу, с облегчением опускаясь на лавку. Теперь он может почувствовать, что по крайней мере часть порезов заново открылась.

Прайс неохотно наклоняется ближе.

— Они называют Лектера Миктлантекутли³, так что... Лучше тебе уточнить, что это значит, у кого-то ещё. Не похоже, чтобы эта тема как-то задевала Лектера, поэтому ничего страшного, если ты захочешь выяснить подробности.

— В мексиканской культуре верховный бог загробного мира, — произносит Ганнибал, не открывая глаз. — Ведает всеми разновидностями смерти: героическими, негероическими, обычными. Зачастую он изображался в готовности разорвать мертвеца на части, и как ритуал поклонения ему практиковалось поедание человеческой плоти. Испанцы приравняли его образ к концепции Сатаны, подавляя местные традиции.

Уилл закатывает глаза, ведь Ганнибал всё равно этого не видит.

— Что сказать, это амплуа весьма тебе подходит.

— Если уж речь зашла о тюремных прозвищах, полагаю, я смог бы предложить что-то повнушительнее, — отвечает Ганнибал. — Я убеждён, «Доктор Смерть» мгновенно разошлось бы со сплетнями. Как иронично, я ведь был исключительным хирургом.

Уилл загодя понимает, что ответ ему не понравится, однако всё равно говорит:

— Так значит, Микт... эм... как там дальше?

Ганнибал раскрывает глаза и ухмыляется Уиллу.

— Миктлантекутлева жена.⁴

Прайс издаёт задушенное фырканье, переходящее в кашель, в безуспешной попытке скрыть смех. Уилл лишь вздыхает.

______________________

П/п:

¹ Запрет литовской печати латинским шрифтом действовал с 1864 по 1904 год. Поводом к этому явилось польское восстание 1863-1864 гг. В 1864 году был обнародован запрет печати на литовском языке букварей, официальных изданий, книг для чтения. Взамен вводилась «гражданка» — литовская письменность кириллическими буквами. Таким образом российское царское правительство стремилось предотвратить полонизацию литовцев, нейтрализовать польское культурное и политическое влияние и содействовать ассимиляции с русскими. В 1865 году запрет распространялся уже на все издания. Было также наложено эмбарго на ввоз в Россию каких бы то ни было изданий на литовском языке латиницей. Угроза денационализации вызвала масштабную контрабанду книг в Литву преимущественно из Восточной Пруссии (Малой Литвы) и США.

² Переводится с литовского как «Предания старых людей Дайнавского края» или «Предания Дайнавской старины». Сборник опубликован в 1912 г.

³ Миктлантеку́тли (исп. Mictlantecuhtli) — «Владыка Миктлана». В ацтекской мифологии властитель загробного (подземного) мира Миктлан. Изображался в виде окровавленного скелета или человека с зубастым черепом вместо головы, поглощающего души умерших.

https://media-cdn.tripadvisor.com/media/photo-s/01/ef/26/28/statue-de-mictlantecuhtli.jpg

https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/4/4d/MictlantecuhtliByPhilKonstantin.jpg

https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/thumb/2/28/Mictlantecuhtli_1.jpg/220px-Mictlantecuhtli_1.jpg

Среди нескольких ацтекских божеств смерти и загробного мира Миктлантекутли признавался наиболее почитаемым. В его царство попадали люди, умершие обычной смертью, то есть не на войне, не во время жертвоприношения и не от родов. Поклонение ему включало ритуальный каннибализм.

⁴ Миктлансиуатль (исп. Mictlancihuatl) — супруга Миктлантекутли, которая правила вместе с ним в девятой, самой нижней, преисподней Миктлана. Изображалась в виде скелета или женщины с черепом вместо головы; была наряжена в юбку из гремучих змей — существ, принадлежащих одновременно к верхнему и нижнему миру.

https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/thumb/d/d7/Mictlancihuatl_3.jpg/220px-Mictlancihuatl_3.jpg

https://inanna.virtualave.net/cihuateteo.jpg

http://lumberjocks.com/assets/pictures/projects/440157-438x.jpg

Её почитание в какой-то мере сохранилось в современном мире в форме чествования Святой Смерти на мексиканском ежегодном праздновании Дня Мёртвых (Día de Muertos).

Глава 7

Уилл работает во дворе, выполняя основные поручения. За Ганнибалом же слишком много инцидентов в отношении других заключённых для такого привилегированного занятия, так что Уилл несколько часов проводит в обществе самого себя. При возможности Ганнибал появляется во дворе, чтобы присмотреть за ним. Отчасти, думает Уилл, для того, чтобы продемонстрировать, что их соглашение по-прежнему в силе, и отчасти потому, что ему нравится наблюдать, как Уилл работает руками.

Каждый шаг поддерживает ощущение прогулки по битому стеклу. Доброе расположение Уилла относительно Ганнибала испаряется в плохо разыгрываемой ненависти, которую необходимо постоянно подпитывать. Он занимает себя проклятьями на имя Ганнибала, загружая дёрн в тачку в сарае, в тот момент, когда на него нападают.

Их шестеро, со свастиками, набитыми на шеях и предплечьях, бритыми головами и мощными ручищами. Они загоняют Уилла в угол, пихая, хватая за одежду, пытаясь свалить наземь. Уилл понимает, что ему не отбиться. Он знает, что его сопротивление даст им повод прикончить его. Но всё равно сопротивляется.

Он совершает несколько неплохих ударов, врезая костяшками по скулам и ртам, но раны на ногах ослабляют его устойчивость, и его неминуемо тянет к земле; комбинезон трещит по швам в грубой хватке чужих ладоней.

Его собираются пустить по кругу до смерти, или, по крайней мере, он надеется, что умрёт, и тогда всё закончится. Он видит это с абсолютной ясностью, и он пинается и ярится, и кусает всё, что к нему приближается. Кровь размазывается по его рту и загоняется под ногти.

Он выхватывает из кармана заточку и вслепую наносит удар одному из нападающих, рассекая щёку до самого подбородка, и острие скоблит по кости. Потом он втыкает её прямо в глаз, прежде чем его запястье переламывается, и оружие вылетает из руки, исчезая под верстаком.

Тень перекрывает дверной проход — Ганнибал здесь. Луч света из крохотного окошка отскакивает бликом от скальпеля в его руке. Один из нападавших обрушивается навзничь, хлыща кровью из вскрытой сонной артерии. Другой набрасывается на Ганнибала, и тот втыкает ему ножик в бедро, прежде чем удаётся свернуть противнику шею. В довершение Ганнибал бьёт его под колено, и тот тяжко валится на пол.

Они не справляются с Уиллом и Ганнибалом одновременно. Уилл впивается зубами в удерживающую его руку, выворачиваясь на свободу. Самое время воспользоваться навыками копа. Он скручивает одного из Вудсов и удерживает, пока Ганнибал продирается к нему из-под двоих других. Скальпель Ганнибала в какой-то момент оказывается в чужой руке, которую он в следующую же секунду ломает, как раз перед тем, как на каждого из дерущихся набрасываются по несколько вновь прибывших, и каждый получает приклад рабочим концом дубинки.

Повсюду кровь. Тот, кого Уилл пырнул в глаз, до сих пор заливается воплем, так что он, видимо, всё ещё жив. Клинок оказался недостаточно длинным. До него доходит, что щека, которую он разрезал, как масло, принадлежит Эндрюсу. Та же самая, которую прежде разорвал Ганнибал. Уилл сплёвывает на Эндрюса кровью, пока их растаскивают в стороны.

— Попробуешь снова, — рычит Уилл, — и я покромсаю тебя так, что опознать тебя смогут только по зубам. — Он может видеть только одним глазом, второй опух и болит. Рука разрывается от боли, но тем не менее он умудряется бороться со скрутившими его быками.

Он видит, как Ганнибал с кровоточащей раной на голове силится подняться на ноги, но прежде, чем ему удаётся, Беверли Катц использует на нём шокер, и он тяжело обрушивается наземь. Уилл знает, что от него всего лишь требуется лечь на живот и позволить охранникам заковать себя в наручники, и вопреки этому начинает драться, без возможности остановиться. Тогда кто-то прикладывает его дубинкой по голове, и он теряет сознание.

Уилл вспоминает, как его тащили по коридору, и ноги оставляли кровавые следы на полу.

Он вспоминает, как медсестра проверяла реакцию его зрачков и просила назвать имя президента.

Его речь невнятная и скованная, когда он спрашивает про Ганнибала.

Когда сознание чуть проясняется, Уилл обнаруживает себя в медицинской палате, с загипсованным переломанным запястьем, тремя неглубокими оборонительными ранами на предплечьях, подбитым глазом, двумя расшатанными зубами, отсутствующим ногтем и вывихом плеча. Ступни вновь кровоточат. Медсестра осматривает их, непонимающе морщась.

Кроуфорд возвышается над его постелью с видом человека, чьё терпение давным-давно иссякло.

— Полагаю, я угадаю, что произошло. Это ведь не работа федералов? Но вот, о чём я желаю знать: что с твоими ногами?

Уилл поворачивает голову, пока не находит взглядом Ганнибала, разговаривающего с доктором по ту сторону пуленепробиваемого стекла. У него на голове сильно кровоточащая рана и губы разбиты, однако, судя по его виду, он о чём-то спорит с врачом — выходит, с ним всё не так плохо. Уилл также обнаруживает того, кому самолично выколол глаз. Ещё жив. Уилл точно не уверен, что конкретно ощущает по этому поводу.

— Я подрался, — говорит он. — А вы что думаете?

— Это вы получили не в драке, — возражает медсестра, хотя и без этого Кроуфорд должен бы быть невероятно глуп, чтобы поверить в такую очевидную ложь.

Кроуфорд не удостаивает ответом её комментарий.

— Ты должен сказать мне, Грэм, — обращается он к Уиллу. — Ты не хотел в это вмешиваться. Я могу взять тебя под обеспечивающий арест. — Он указывает взглядом на синяки дневной давности, покрывающие запястья Уилла. — Дай угадаю, это ты тоже в драке заработал? Как и укусы на плечах.

— Это произошло во время драки, — упрямо твердит Уилл.

— Можно собрать целый комплект в пользу изнасилования, — предлагает Кроуфорд, но по его тону понятно, что он уже знает, каков будет ответ. — Можно убрать его от тебя.

— Они наскочили на меня, — говорит Уилл. — Я защищался. Ганнибал пришёл мне на выручку. Он дал мне нож. Лучшее, что кто-либо сделал за последнее время.

Он не уверен, но, кажется, Ганнибал раскритиковывает стежки, наложенные местным врачом.

— Он отдал нож, чтобы защитить собственную репутацию, — поправляет Кроуфорд.

Уилл пожимает плечами — те не болят — и старается не шевелить ступнями, пока их не перевяжут должным образом.

— Его репутация заключается в том, чего он не делает: что он не способен заботиться. Какой же это психопат — и заботящийся?

Кроуфорд устало мотает головой.

— У него на всё найдётся оправдание.

По другую сторону стекла Ганнибал, вооружившись иглой, зашивает собственную ногу. Он замечает взгляд Уилла на себе и подмигивает ему. Уилл снова поворачивается к Кроуфорду.

— Я... Я был профайлером, — произносит он. Это откровение он ещё сделал во дворе, когда заговорил с Прайсом, вновь подойдя к нему. На мгновение он колеблется: сказать Кроуфорду или промолчать. — Ганнибал Лектер, насколько он способен испытывать любовь, любит меня.

Поразительно, но это откровение не делает Кроуфорда хоть малость счастливым.

— Чудесно, — припечатывает он. — В таком случае последствия не будут хуже некуда.

Никто не говорит. Никто никогда не говорит. Два тела доставили в морг. Трое всю ночь пробыли под надзором медиков: Эндрюс, парень, кому Уилл проткнул глаз, и тот, чьё колено раздробил Ганнибал. Состояние Уилла и Ганнибала оценивается как достаточно удовлетворительное, чтобы они могли вернуться в свою камеру — к большому неудовольствию Ганнибала.

— Им следовало бы держать тебя под наблюдением, — недовольствует Ганнибал, когда они добираются к себе. — Тебе серьёзно досталось по голове. — Он с трудом садится, вытягивая раненую ногу. — У мясников из медблока должны отобрать лицензию. Подойди, позволь осмотреть твой глаз.

Уилл присаживается рядом. Его накачали болеутоляющими, так что он чувствует себя будто в воде или невесомости. Пальцы Ганнибала легонько скользят по его гематомам, проверяя, есть ли переломы.

Ощущая наливающуюся в голову тяжесть, Уилл находит плечо Ганнибала прекрасной опорой.

— У тебя весьма крепкий череп, — нежно говорит Ганнибал, поглаживая его по голове.

— Я ударил человека в глаз, — произносит Уилл. — Ножом. В тюремной драке.

Ганнибал начинает раздевать его. На мгновение Уилл удивляется способности раздевать того, кто этому совершенно не способствует, но после сопоставляет это умение с той практикой, что получил Ганнибал, разделываясь с телами.

— Скольких людей ты убил? — спрашивает Уилл.

Ганнибал проверяет перевязки на ногах Уилла и после полоскает материю под краном. А потом начинает смывать кровь, всё ещё размазанную по собственному лицу.

— Очень многих, — отвечает Ганнибал, выглядя необычно задумчивым.

Уилл кивает и послушно сдвигается, когда Ганнибал вытягивает из-под него одеяла, чтобы укрыть его. Уилл крутится, укладываясь так, чтобы устроить голову на здоровом бедре Ганнибала. Так он может расслышать мерное сердцебиение и мягкое журчание желудка.

— Когда ты причиняешь кому-то боль... — Уилл силится взять под контроль разбредающиеся мысли. — Когда ты помог мне. Ты ощущал то же самое, что и я? Твой пульс вообще ускорился? Кроуфорд считает, что ты на это не способен, но я с этим не согласен.

— Способен на что? — Ганнибал наклоняется и подцепляет со стола блокнот и карандаш. Он начинает что-то быстро строчить, иногда делая паузу, когда пытается что-то припомнить.

— Любить.

Ганнибал очень долго ничего не отвечает. Если он в конце концов и говорит что-то, Уилл к тому моменту уже засыпает.

В последующие несколько дней он ощущает себя, словно в аду, но они с Ганнибалом в строгой изоляции так или иначе, так что не похоже, чтобы ему особо было чем заняться, кроме как валяться на кровати и жалеть себя. Ганнибал как-то раз спрашивает, помнит ли он что-либо о событиях уже после драки, но Уилл может лишь пожать плечами.

— Помню, как ты мне подмигнул, — говорит он, набивая рот яблочным пюре. Чёрт знает, каким образом в тюрьме его производят. Но факт остаётся фактом. — Ещё я помню, как сказал Кроуфорду, что порезал ступни в драке. Но на этом и всё.

Ганнибал кивает.

— Хм, — протягивает он и больше не заводит эту тему.

Они выпускаются из строгой изоляции неделю спустя. Ганнибал подсаживает Уилла в компанию к Зи и Прайсу и после отходит в сторону, чтобы сделать телефонный звонок, растянувшийся в итоге на полчаса, чем весьма раздражает других заключённых. Уилл за этим наблюдает, но тем не менее никто так и не предпринимает ничего, чтобы помешать ему.

Закончив, Ганнибал уводит Уилла обратно в их камеру, где протягивает ему сложенный лист бумаги.

— Я взял на себя смелость сделать заявку в юридическую фирму по твоему делу. Твой новый адвокат нанесёт тебе визит завтра и объяснит порядок апелляционного обжалования.

— Судья повесил на меня всё, что было возможно. Ничто не поможет вытащить меня отсюда. — Уилл разворачивает лист и видит длинный список имён. У Ганнибала ужасный почерк. Тесный и трудночитаемый. Что бы это ни было, Уиллу в любом случае придётся переписать всё собственной рукой. Чёртовы врачи.

— Что это? — спрашивает Уилл. А потом обнаруживает, что вторая страница загнута под первую. Три стороны, исписанные именами.

— Полный список людей, которых я убил в течение более чем двадцати лет, включая проведённые здесь, — невозмутимо объясняет Ганнибал. Это очень длинный список. — Даты, когда они были убиты. Полагаю, мой мусоропровод проверяли в поисках человеческой крови. Весьма непросто произвести правильную очистку. Я уверен, трудолюбивая команда специалистов сумела бы что-нибудь отыскать. Среди имён в списке также мои бывшие пациенты, которые, несомненно, вели собственный подсчёт трупов. Удивительно, что люди могут узнать о себе при помощи небольшой терапии.

— Почему ты даёшь мне это? — Уилл складывает бумагу в несколько раз, пока не скроется от глаз последняя запись. У него руки дрожат. Одно дело — знать, что человек, с которым ты трахался, — серийный убийца. Другое — держать в руках перечень его жертв. Столь многих людей зарезали, как скот. Уиллу перекручивает желудок, и на мгновение он задаётся вопросом: а не заболевает ли. Ганнибал забирает у него листок и опускает на стол, прежде чем случайно разорвать его на мелкие клочки. Потом он берёт лицо Уилла в свои ладони.

— Ты дашь показания против меня в обмен на смягчение твоего приговора. Нет ни единой причины, почему ты должен отбывать здесь срок дольше, чем уже есть.

— Ты пытаешься меня вызволить?

— Безусловно. Ты находишься здесь из-за судебной ошибки. Я также сделал вызов одному из моих бывших коллег, который поможет тебе сформировать бессознательную защиту. Твой предыдущий адвокат — явно выходец с самого дна в своей области. Ты будешь давать показания, я их подтвержу, меня признают виновным и официально невменяемым. Затем поместят в Балтиморскую государственную клинику для душевнобольных преступников. Ты выйдешь на свободу с учётом отбытого срока.

Уилл не может отвернуться, поэтому просто прикрывает глаза. Чужие руки твёрдо лежат на его лице. Он ощущает пристальный взгляд Ганнибала на себе. Как его внимательно рассматривают.

— Ты ведь не из альтруистов.

Ганнибал собственнически проводит ладонью вдоль его спины.

— Вообще, нет. — Подушечка большого пальца оглаживает линию челюсти Уилла. — Но для тебя, возможно.

Глава 8

Вызванный Ганнибалом адвокат — истинный оратор, реалист, и он неприкрыто рад, что оказался тем, кто разорвёт общественность известием, что Чесапикский Потрошитель наконец-то найден. Он оглядывает Уилла, практически сканируя его взглядом.

— Я хочу, чтобы Вы избавились от бороды и начали отращивать волосы, однако и это лицо я могу продать.

Уилл игнорирует это. Его предыдущий адвокат сказал что-то подобное, прежде чем Уилл поведал ему, что он признал себя виновным.

— Как это работает? — спрашивает Уилл. — Юридически, я имею в виду. Если это Ганнибал — тот, кто Вам платит, а я предполагаю, что так и есть, поскольку это точно не я.

Брови Брауэра взметаются вверх.

— Так это он? Потому что согласно моим записям деньги поступают из некоего проекта «Невиновность» — благотворительной организации, учреждённой во имя вас. Полностью на частные пожертвования. Если это он оплачивает моё пребывание здесь и помощь Вам в даче показаний против него, то, надо заметить, этого весьма сложно добиться, с юридической точки зрения. — Его голос оживлённый с расчётом на то, что это и собеседника разговорит как следует.

Уилл пожимает плечами и дотрагивается до своего гипса.

— Возможно, я ошибся.

Он намерен устроить Ганнибалу неслабую взбучку, когда вернётся в камеру. Какую бы игру тот ни затеял, Уиллу это не по душе. Что-то не так во всей этой ситуации.

Брауэр с довольным видом откидывается на спинку стула.

— Превосходно. Итак, давайте обсудим, каким образом всё будет происходить. Я намерен переговорить с окружным прокурором, и мы заключим сделку. Вы дадите показания против Ганнибала Лектера, что потребует письменного заявления и, возможно, некоторого времени от судебного, если Лектеру вздумается потянуть резину, сопротивляясь обвинениям. Взамен на содействие следствию и в свете "нового" доказательства вашего психического состояния вас освободят. Под честное слово, если мне не удастся умаслить прокурора, но, скорее всего, освободят, потому что я очень хорош в своём деле.

— Он собирается признать себя не только виновным, но и безумным, — бормочет Уилл.

Брауэр делает пометку в своём органайзере.

— Что ж, это не моя проблема, — бодро отзывается он. — И спасибо, господи, за это. Список при вас?

Уилл двигает бумагу через стол. С неохотой, однако он не возьмётся гадать, отчего бы это. Имена разборчиво переписаны собственной рукой, так что теперь он может признать жертв Потрошителя; один или два случая так и не были раскрыты, но о большинстве убийств Уилл не знал даже понаслышке. Брауэр принимает список и просматривает без какого-либо особого интереса к именам — лишь к их количеству.

— Я, вроде как, впечатлён, — произносит адвокат. — У него был полный рабочий день, он вёл социальный календарь... И в то же время тайком совершал убийства по территории половины всего Мэриленда. Я просто не возьму в толк, как ему удавалось находить время на это всё. — Брауэр касается зубов кончиком ручки. — Так Вы говорите, он склонял нескольких из своих пациентов к совершению убийства?

Уилл предпочитает перевести взгляд на вид из окна, чем смотреть на своего визитёра.

— Ага. Благотворная психиатрия, правда?

— Каков он в качестве соседа по камере? — спрашивает Брауэр, делая очередную запись. У Уилла руки чешутся взять его заметки и посмотреть, с какой хренью задумывает выступить этот адвокат. — В вашем личном деле отмечено, что Вы получили телесные повреждения?

— Вы спрашиваете, бил ли он меня или трахал? — язвит Уилл, однако Брауэр даже бровью не ведёт. — На меня напало арийское братство.

— Ну разумеется. В отчёте о недавнем инциденте также говорится, что некоторые повреждения — укусы и рваные раны на ногах — были получены не в драке, а ещё раньше, но Вы не пожелали это прокомментировать. Также Вы отказались от освидетельствования факта изнасилования, верно?

Уилл против воли заставляет себя вступить в зрительный контакт.

— В самый последний раз: Ганнибал Лектер — убийца, каннибал и чёртов сукин сын. Я рад сказать об этом. Но он не насиловал меня, и больше я не желаю говорить на эту тему. Давайте дальше.

— Всё равно об этом спросят на суде, — предупреждает Брауэр. — Не похоже, чтобы Вы его боялись, и поскольку выяснилось, что он оплачивает мою работу не по протоколу, необходимо, чтобы Вы раскрыли мне, что происходит на самом деле, иначе это отразится на наших лицах, когда непростой вопрос Вам зададут посреди процесса. Вы профайлер, ведь так? Так что во время дачи показаний они захотят услышать вашу оценку как эксперта. Так каково ваше профессиональное мнение?

Уилл проводит ладонью по отрастающему ёжику волос на своей голове.

— Он нарцисс с комплексом бога. Из тюрьмы ему никогда не выйти, так что отсутствие свободы для него компенсируется его заслугами по части убийств — это позволяет ему быть в центре внимания и поддерживать контроль над правовой системой и своими жертвами. Он по-прежнему получает внушительные объёмы почты с просьбами о его мнении, с предложениями руки и сердца... Когда выяснится, что он серийный убийца, СМИ просто возлюбят его. Ганнибал, кроме того, гедонист — и этот момент просто ужасен. Он придерживает часть имён, я могу сказать. Он обменяет эти имена и соответствующие месторасположения на более приятные для него условия. В особенности, раз он уже пойман, теперь его должны перевести в психиатрическую клинику. Поменьше представителей неонацизма, побольше личного времени, не знаю, для плетения корзинок и травмирования других пациентов.

Брауэр прячет улыбку за кулаком и кашлем.

— Справедливо. Пожалуй, пропустим последнюю часть. А теперь скажите, Вы состоите в сексуальных отношениях с Ганнибалом Лектером?

— Я уже говорил Вам-...

— Не валяйте дурака, Грэм. Вы понимаете, что я имею в виду.

Уилл угрюмо уставляется в окно.

— Что Вы хотите от меня услышать?

Брауэр тщательно обдумывает этот вопрос. Уилл практически слышит, как вертятся шестерёнки в его голове. Наконец, Брауэр заговаривает:

— Он раскрывает Вам все свои убийства. Большинство из них. Его озаботит всерьёз, если суд сочтёт, что он применял к Вам силу?

— Возможно, — вздыхает Уилл. — Он чудовищно горд тем, кем он является. Я не представляю, чтоб ему понравилось, если бы все считали его насильником.

— Поговорите с ним. Может быть, это и не всплывёт наружу, но мы должны быть готовы.

Уилл и рад бы не признавать, что пребывает не в духе на пути обратно в камеру, но это точнейшее определение, которое можно подобрать тому, как он себя чувствует. Ганнибала на месте не оказывается, и потому настроение портится ещё больше. Вдобавок повреждённое запястье не вовремя напоминает о себе, отчего зубы стискиваются до скрежета.

Он покидает камеру и понимает, что что бы ни кипело в нём сейчас, это очень плохая новость. Стычка с арийцами пробудила в нём гнев и что-то во встрече с Брауэром вынуло наружу тот крик, что он до сих пор в себе душил. Уилл жаждет и ищет драки, и, вероятно, это глупейшее из всего, что он делал в последнее время, включая всё произошедшее с Ганнибалом.

Эндрюс в компании других возвращается в общий блок. Его лицо по-прежнему перебинтовано. Мышцы и ткани повреждены настолько, что потребуется пластическая операция, чтобы всё восстановить. Уилл начинает двигаться в его направлении, не уверенный, собирается ли он в самом деле затеять потасовку, когда вдруг из ниоткуда возникает Ганнибал и ловит его за руку.

— Что бы ты ни думал сделать — не надо, — предупреждает он.

Уилл в бешенстве пытается вырваться, но Ганнибал держит его, будто в тисках.

— Какие-то проблемы, джентльмены? — раздаётся голос Катц, и тогда Ганнибал убирает захват.

— Никаких проблем, — отвечает он. Плечо всё ещё горит в том месте, куда был прицелен электрошоковый заряд. Она, далее всех оказывающая ему доверие, без сентиментальностей может его бросить и, вероятно, без колебаний воспользоваться шокером повторно в случае провокации с его стороны. Он понижает голос, обращаясь к Уиллу:

— Если ты учинишь драку, я не могу обещать, что смогу защитить тебя, и, что куда важнее, гарантировать твоё освобождение по условно-досрочному.

Уилл отправляется в спортзал, потому что ему необходимо выпустить пар, иначе он попросту начнёт кричать, лишь бы высвободить напряжение. Ганнибал идёт следом, сохраняя приличную дистанцию. Выжидает, присев на пол, согнув ноги в коленях и сложа на них предплечья, и наблюдает, как Уилл избивает боксёрскую грушу, пока кулаки не зазвенят от боли. Пот пропитывает рубашку и капает с ресниц, и в какой-то момент до Уилла доходит, что он задыхается.

— Ты в ужасной форме, — замечает Ганнибал. — Слишком скован в плечах.

— Я был ранен, — сквозь зубы цедит Уилл.

Ганнибал поднимается и подходит к нему со спины. Плечи Уилла не расслабляются. Напротив, напрягаются ещё сильнее. Тогда ладони Ганнибала опускаются сверху теплом и твёрдостью. Большие пальцы разминают узлы в мышцах, и это непрерывно болезненно, и Уиллу кажется, он готов уже всхлипнуть, но тут напряжение начинает отступать. Ганнибал смещает пальцы, переходя на заднюю сторону шеи.

— Я нахожу необычным то, что ты злишься на меня меньше, когда я причиняю тебе боль, нежели когда пытаюсь помочь.

Уилл упирается вспотевшим лбом в боксёрскую грушу.

— Чего ты мне не договариваешь? Брауэр хочет, чтобы в своих показаниях я упомянул, что ты... Господи, Ганнибал. Я не знаю, чего ты добиваешься.

—Должно быть, для тебя это странно, — безмятежно произносит Ганнибал. Уиллу хочется встряхнуть его, да так, чтоб зубы задребезжали. — Нам пора возвращаться в камеру: скоро время отбоя.

Уилл не спорит. Бессмысленно. Против распорядка не попрёшь.

Уже после того, как дверь камеры блокируется за их спинами, он вспоминает, что так и не принял душ, следовательно, теперь либо ему надо как-нибудь сполоснуться в раковине, либо Ганнибалу придётся мириться с его запахом до утра. Он наблюдает, как Ганнибал освобождает поверхность стола, складывая на край бумаги, а затем и туалетные принадлежности. Потом снимает обувь и обнажается до пояса. Уилл понятия не имеет, к чему это, и тут же озвучивает свой вопрос, в то время как Ганнибал, закончив, уставляется на него выжидающе.

Вместо логичного ответа Уиллу внезапно влепляют пощёчину, достаточно сильную, чтобы заставить попятиться.

Дверь их камеры — толстая решётка. Частая, слабо проницаемая. Сквозь неё трудно что-нибудь рассмотреть. И что за гений такое придумал. Это даёт заключённым необходимую приватность. Приятный пункт, с одной стороны, но с другой — проблематичный.

Но в настоящий момент это для Уилла скорее преимущество.

Он примерял на себя личности столь многих убийц. Включая мышечную память, не ему принадлежащую. Уилл наносит удар снизу, врезаясь плечом в солнечное сплетение Ганнибала. Тот по инерции отшатывается назад, ударяясь в стену, в то время как Уилл метит ему в боковую сторону затылка. Левой, непривычной рукой, притом он по-прежнему обессилен, но ещё и зол настолько, что перехватывает дыхание. Локоть Ганнибала обрушивается на его спину, и Уилл уже оседает на пол. Он хлопает своим гипсом по ране на чужом бедре, которое болит так сильно, как только может болеть у Ганнибала.

Ганнибал хватает его за ворот футболки и оттаскивает в сторону. Он такой быстрый. В один момент он удерживает Уилла на месте, а в следующий наносит удар слева.

Уилл в ответ толкает Ганнибала под колено, и тот падает, рискуя при том вывихнуть ногу. Уилл садится на него сверху, пережимает горло предплечьем, впиваясь одним коленом ему в рёбра, а другим надавливая на ножевую рану. Ганнибал не утруждается попытками отбиться — всего лишь обхватывает большой палец на сломанной руке Уилла и отгибает его, причиняя невыносимую боль. Ганнибал спихивает его с себя, Уилл чертыхается и наносит практически бесполезный удар.

Безумие, но Ганнибал просто так отпускает его. Уилл разрешает ему отступить. Они вдвоём обрушиваются на койку, Уилл ударяется рёбрами о металлический каркас, а Ганнибал едва не раскраивает череп. Он подтаскивает Уилла выше за счёт чистейшей грубой силы и вжимает его лицом в матрас, лишая дыхания. Точно в тот момент, когда Уилл уже готов потерять сознание, Ганнибал вновь отпускает его и не давит своим превосходством.

Уилл падает на спину.

— Позволяешь мне победить? — с недоверием вопрошает он сквозь заполошное дыхание.

Ганнибал откидывает волосы с лица. Пусть ему хоть сколько-нибудь больно, он ловко это скрывает.

— Ты рассержен, — говорит он, словно это что-то объясняет.

Уилл принимает сидячее положение. Внешнее спокойствие Ганнибала является предупреждающим. Он готов в любой миг нанести удар.

— Ты влепил мне пощёчину.

— Я бы предпочёл, чтобы впредь ты реализовывал подобные порывы здесь, чем предпринимал попытки снова искать повода сцепиться с Эндрюсом.

Уилл бодает его. Ганнибал не без видимых затруднений устраивается поудобнее, и тогда Уилл снова взбирается на него. Садится на грудь, накрывает левой рукой его шею и действительно нешуточно пережимает ему горло.

— Ты снисходительный ублюдок, — озлобленно цедит Уилл. — По-прежнему считаешь себя хозяином положения, однако я могу причинить тебе боль, а значит, могут и другие.

— Ты беспокоишься обо мне? — сипит Ганнибал. Его рот кровоточит, зубы окрашиваются алым.

Уилл усиливает нажим, окончательно перекрывая ему доступ кислорода. Ганнибал беспрепятственно позволяет душить себя. Должно быть, так просто переломить его трахею. Человеческие тела столь хрупки. Они разрушаются так легко, думает Уилл, так красиво.

— Если ты переведёшься отсюда, думаешь, не найдутся иные способы тебе навредить? Накачают химикатами так, что тебе за счастье будет вспомнить собственное имя, — огрызается Уилл. — Будут держать тебя в обитой войлоком камере и, если ты начнёшь создавать неприятности — вырубят электрошоком и пристегнут ремнями к кровати.

Уиллу хочется вскрыть грудную клетку Ганнибала и сожрать его сердце. Хочется причинить ему боль и наблюдать за его страданиями. Хочется спрятать этот хрупкий свет, чтобы только самому любоваться им, эгоистично и алчно. Хочется...

Он разжимает захват, и в тот момент, когда Ганнибал разрождается кашлем и жадной отдышкой, Уилл целует его. Широкие и горячие ладони Ганнибала ложатся на его бёдра, соскальзывают на задницу, сгребая упругие половинки. Уилл переносит основную часть веса на его торс, не разрывая жёсткого поцелуя, вкушает кровь с его рта, до тех пор пока Ганнибал не отворачивается вбок, чтобы урвать глоток воздуха.

Внезапно мысли в голове Уилла более не укладываются, болезненно натыкаясь на углы. Они не его. Они — отражение мыслей Ганнибала.

— Ты хаос, — произносит Уилл, и его гнев льётся через край. — Знаешь об этом? Я вижу, что в твоей голове, и там совершенный хаос. Тебе могли бы вынести смертельный приговор, Ганнибал. Ты ведь думал об этом?

— Они не станут, — невозмутимо отвечает Ганнибал. Его пульс уже выровнялся, Уилл это чувствует. Его же собственный бешено мчится. Злость отступила, но Уилл по-прежнему ощущает себя живым оголённым проводом под напряжением. Он целует Ганнибала снова, грубо сминая его губы, пока дыхание того опять не собьётся и рот не порозовеет, натёртый колкой щетиной.

— Ты не можешь знать наверняка, — говорит Уилл, принимая решение слишком быстро, чтобы подумать, правильно поступает или нет. — Ты знаешь вполовину меньше, чем тебе кажется. В этом нет твоей вины. Это один из недостатков того, кто совершенно безумен и имеет комплекс бога величиной с Юпитер. — Он избавляется от своей футболки. — Сними комбинезон, — велит Уилл и сползает на край койки, чтобы помочь Ганнибалу, двигающемуся, на его взгляд, недостаточно активно. Сквозь швы на бедре просачивается кровь, и Уилл собирается было слизать её, но его останавливают.

— Полости человеческого рта далеко до стерильности. Всё-таки я предпочёл бы не получить инфекцию.

Уилл мстительно вонзает зубы в пострадавшую плоть. Ганнибал шипит сквозь зубы, и его ладони скользят по короткому ёжику волос, не находя, за что схватиться. Сердцебиение Ганнибала способно оставаться размеренным посреди сражения — и даже сейчас, невзирая на то, что он возбуждён так же, как и Уилл.

— Брауэр желает, чтобы на суде я сказал, что ты меня трахал. — Уилл как может удерживает бёдра Ганнибала на месте и скользит ртом по его члену. Делать это во второй раз ничуть не легче, но Уилл упорно заглатывает чужую плоть и чувствует себя несказанно гордым, когда у Ганнибала вырывается проклятье.

— И ты хотел бы этого от меня?

Уилл может почувствовать, как его сердечный ритм вновь убыстряется. Он освобождает рот, перед тем как ответить:

— Нет. — Тонкая ниточка слюны тянется от его губы к коже Ганнибала, дрожит и лопается. — Я хочу, чтобы ты позволил мне трахнуть тебя.

Глава 9

П/а: Данная глава включает обсуждение сексуального насилия в отношении несовершеннолетнего. Прошу, читайте ответственно.

Сноски репликам на французском ищите после главы.

Ганнибал встрепенается всем телом, как будто от удара током. На мгновение он уходит куда-то в иную реальность. Затем осмысленность возвращается в выражение его лица. Кулаки сгребают простыню, Ганнибал делает вдох, после приподнимается на локтях.

— Боюсь, об этом не может быть и речи, — с идеальным спокойствием произносит он. — По крайней мере, в данный момент.

— Ладно, — отзывается Уилл. Он не уверен, хочет ли знать, что заставляет Чесапикского Потрошителя с криком просыпаться посреди ночи, и точно так же он не желает знать, что заставило бы того вздрогнуть. Он избавляется от своей одежды, так что в этом плане они теперь на равных, и откидывается назад, больше не придавливая Ганнибала к месту.

Ганнибал принимает сидячее положение и тянет Уилла к себе, заставляя на коленях, расставленных по обе стороны его тела, подползти ближе, и вовлекает в поцелуй. На его шее расцветают гематомы, принимающие форму пальцев. Уилл приникает к ним губами, осязая горячую кровь, резво мчащуюся под тонкой кожей.

— Скажи мне, Уилл Грэм, — заговаривает Ганнибал, подгибая колени, чтобы Уиллу было обо что опереться. — Это помогло бы тебе ощутить больше контроля над собственной жизнью?

— На самом деле, нет. — Уилл двигает бёдрами, притираясь своим членом к чужому и мысленно благодарит Ганнибала, когда тот, поняв намёк, оборачивает вокруг них ладонь: немного суховато, немного слишком крепко. — Трахнув меня, ты бы удовлетворил свою потребность в контроле?

Ганнибал проводит подушечкой большого пальца по головке члена Уилла, и тот прячет лицо в изгибе между его плечом и шеей, душа в себе стон.

— Мне не требуется совершать над тобой содомический акт ради того, чтобы поддержать чувство контроля, — отвечает Ганнибал. Ноготь осторожно царапает по отверстию уретры, и Уиллу нет необходимости видеть чужое лицо, чтобы представить, как на нём отражается удовлетворение от того, как он в ответ содрогается и льнёт ещё ближе.

— Нет, — соглашается Уилл. Он притягивает руку Ганнибала ко своему рту и вбирает два пальца. Ганнибал надавливает на его язык, сдвигается ближе к корню, и Уилл, рефлекторно кашляя, хомутает его плечи одной рукой, а другой начинает дрочить им обоим.

Дыхание Ганнибала становится глубже. Он вынимает увлажнённые пальцы у Уилла изо рта и прикладывает их к его нижней губе.

— Что теперь? — Уилл машинально касается кончиком языка подушечек чужих пальцев. Он не в силах поднять глаза.

— Попроси меня, — произносит Ганнибал, и в его интонации скорее предложение, нежели требование. Тон не предполагает ответных возражений, рука опускается поверх руки Уилла, предупреждая дальнейшие фрикции. — Попроси меня, Уилл.

Уилл приподнимается на коленях, и Ганнибал перемещает кисть, ласково оглаживая его вход.

— Сделай это, — подчиняется Уилл, не дав себе шанса передумать. — Я верю, ты не причинишь мне боль.

Уже потом он понимает, что правда верит в сказанное.

Последующий вздох Ганнибала сквозит неприкрытым довольством. Он крайне бережен, когда проникает в Уилла пальцами. Болезненно, но терпимо. Уилл опрокидывает партнёра на спину и бесстыже трётся об него, в то время как его аккуратно подготавливают. Склоняет голову, прогибаясь в позвоночнике, вдоль которого скользят бисеринки пота. Пальцы Ганнибала не тонкие, потому, когда он прибавляет третий, дыхание Уилла перебивается воем.

Ганнибал притягивает его для поцелуя.

— Посмотри под матрасом, — велит он и сгибает фаланги, отчего Уилл ослабленно растягивается на нём, и смыкает зубы на его соске.

Дыхание очередной раз спотыкается. Но Уилл справляется с собой, запуская руку под матрас и нашаривая пакетик с медицинским лубрикантом.

— И часто ты развлекаешься подворовыванием из медблока? Как ты в принципе туда пробираешься?

— Используй на мне.

— Ну серьёзно. — Уилл рвёт упаковку зубами и выдавливает гель на чужой член. — Я просто не могу понять.

— Когда я оставляю тебя в камере и ухожу в сопровождении так называемой охраны, куда, как ты думаешь, я отправляюсь?

Ответ Уилла теряется в стоне в тот момент, когда Ганнибал вынимает из него пальцы и сжимает его бедро с силой достаточной, чтобы гарантировать синяки.

— Меня вызывают для вынесения заключения, является ли случай критическим или нет, в ситуации, когда дежурный врач отсутствует. Однажды я произвёл экстренную аппендэктомию*. — В голосе ощущается ностальгия. — В своё время я освоил несколько трюков, что позволило мне наладить доступ к хирургическому спирту.

— Ты воруешь спирт ради того, чтобы наводить чистоту в камере, ведь так. Большинство из заключённых попросту выпили бы его, но ты протираешь этим раковину. — Уилл судорожно сглатывает, когда чувствует, как член вжимается меж ягодиц. Его в момент захлёстывает паника, и руки сами окольцовывают чужое горло. Ганнибал замирает. От возбуждения его зрачки почти полностью сжирают радужку.

— Решение за тобой, Уилл.

Уилл ужесточает хватку, чтобы почувствовать, как Ганнибал сражается за каждый глоток воздуха. Он медленно опускается ниже и ниже, до тех пор пока полностью не протолкнёт в себя чужой член. Ощущения далеко не те, что до этого с пальцами. Дрожь прошивает мышцы ног, и кажется, силы готовы в любой момент их оставить. Ганнибал помогает ему не потерять устойчивость. Он вовлекает Уилла в поцелуй, притягивая на себя таким образом, чтобы заставить перенести основную часть веса с ног на руки.

— Вот так, — задыхаясь, говорит Ганнибал низким и мягким тоном, как если бы он даже не осознавал, что делает это вслух. Подушечки пальцев прослеживают линию хребта Уилла, соскальзывая вниз. — Respire, chéri¹, — советует Ганнибал, тогда как Уилл продолжает дозировать ему кислород. — Prends ton temps².

Положение вещей сбивает с толку. Уилл без счёта раз воображал этот момент, но и представить не мог, что на деле Ганнибал окажется столь деликатен. До сих пор он не проявлял себя подобным образом — напротив, был напорист и бескомпромиссен относительно нарушения всех границ приемлемого для Уилла.

Уилл кусает его за губу и с силой насаживается на член. Любой звук, могущий рассечь тишину, он руками удерживает в горле Ганнибала, не выпуская наружу.

— Tais-toi et baise-moi³, — не выдерживает Уилл.

Рот Ганнибала искажается в дикой, бритвенно-острой усмешке. Он и не собирается просить Уилла отпустить себя или хотя бы ослабить зажим на горле. Просто в одно мгновение Уилл восседает на нём, а уже в следующее Ганнибал с проворством кошки сменяет положение, оказываясь позади Уилла, вжатого лицом в матрас. Одна рука впивается в бедро, другая в плечо, и Ганнибал начинает безжалостно вдалбливаться в него.

Уилл едва вовремя успевает зажать себе ладонью рот. Он никогда не был особенно шумным во время секса, но сейчас всякий раз, когда Ганнибал совершает полное проникновение, из горла выбиваются завывания.

— Как хорошо, — стонет он. — Как же хорошо, о Боже мой, Ганнибал.

Ганнибал накрывает Уилла всем телом, прислоняясь грудью к его спине.

— Говори, — велит он. Почти полным весом опускается на Уилла, ныряет ладонью ему под живот и обхватывает член, поглаживая его в унисон с собственными фрикциями. Уилл не в силах определиться, в какую сторону ему подаваться.

— Я никогда, — запыханно шепчет Уилл, — не думал. О Господи, вот здесь. — Он прекращает пытаться говорить, слишком сосредоточенный на том, чтоб не кричать в голос.

— Не думал, что тебе может понравиться такое? При том, что мы настолько понимаем друг друга, неужели у нас могли возникнуть с этим проблемы? Я хочу, чтобы ты кончил для меня вот так, — он отнимает ладонь от члена Уилла. — Как думаешь, справишься?

Уилл не удерживается от звучного поскуливания.

— Дьявол. Прошу, прикоснись ко мне. Ганнибал, умоляю.

Приподнявшись, Ганнибал садится на пятки, утягивая Уилла к себе на колени, и внезапно понимает, что проник ещё глубже. Уилл откидывается назад и ныряет пальцами в чужие волосы, сжимая.

— Хорошо, chéri. — Ганнибал возвращает руку к члену Уилла, надрачивая ему жёсткими, быстрыми движениями. Уилл беспомощно извивается на его члене, прижимается спиной к мощной груди, ощущая твёрдость и непоколебимость за своими плечами. Волна оргазма сшибает его, и он кончает, конвульсивно содрогаясь всем телом, ощущая внутри себя запредельную заполненность. При этом Ганнибал продолжает ласкать его, прежде чем снова повалить на постель и взять нещадный и резкий темп.

Уилл интуитивно догадывается, что хорошо бы как-то помочь ему тоже кончить, но чувствует себя выжатым до капли и лишённым костей. Каждая мышца дрожит от перенесённого напряжения. Спустя недолгое время Ганнибал вынимает член и кончает ему на спину. На это Уилл недовольно мычит, однако Ганнибал тут же вылизывает всё дочиста, в то же время поглаживая ладонями его руки и спину, пока дрожь окончательно не уймётся.

— Ça va?

— Oui, ça va, — отвечает Уилл. Потом перекатывается на бок, с расслабленным вниманием наблюдая за тем, как Ганнибал, намочив под краном футболку, приводит себя в порядок. Позволяет проделать то же самое с собой, перед тем как остановить его отводом руки. — Просто ложись уже. Не убивай атмосферу.

Ухмыльнувшись, Ганнибал всё же опускается рядом.

С пять минут они, разморённые, отдыхают, ничем не нарушая спокойную тишину, а потом Уилл, глубоко вздохнув, заговаривает:

— Мне подключить шестое чувство и угадать, что произошло, или ты сам мне расскажешь?

Ему хочется добавить «я не хочу бередить воспоминания», но он не может быть уверенным, что Ганнибал поймёт, а даже если и так — едва ли оценит подобные сантименты.

Смочив языком губы, Ганнибал возводит взгляд кверху.

— Что думаешь? — почти саркастично спрашивает он.

Представляется просто нереальным, чтоб кто-то оказался способен причинить Ганнибалу страдания. Разве что телу, но никак не внутренней сути. Вероятно, это было не совсем правдиво.

— Сколько тебе было?

— Одиннадцать, — без колебаний отвечает Ганнибал. — Мне минуло тринадцать, когда всё это прекратилось. Несущественная жестокость в сравнении остальными жестокостями мира. Случалось и худшее, Уилл. Теперь для меня это не значимо.

— Он-...

— Они, — поправляет Ганнибал, заставив Уилла невольно вздрогнуть. — Я провёл три года в детском доме. Я не выдал ни слова за те три года, не издал добровольно ни звука. Полагаю, это досаждало многим из тех, кто желал сделать меня благодарным или запуганным. Некоторые получали удовольствие, заставляя меня производить подобные звуки.

Уилл пропускает пальцы сквозь волосы на груди Ганнибала.

— Ты убил их?

Ганнибал прикрывает глаза.

— Да. В конце концов.

Их имён, вероятно, нет в списке у Уилла. Мучители, растлители, насильники. Их жалеть Уилл не намерен. Он пытается вообразить маленького Ганнибала, по-раннеподростковому угловатого и нескладного. Вообразить кого-то, заставляющего Ганнибала делать что-то против его воли.

— Мне жаль.

— Не будь банальным, — с раздражением говорит Ганнибал.

— Да боже упаси.

Ганнибал щипает его за ухо. Уилл кусает его в ответ. Не сильно — только ради того, чтобы напомнить о зубах.

_______________

* Аппендэктомия — хирургическая операция по удалению червеобразного отростка толстой кишки (аппендикса).

П/а:

Надеюсь, Ганнибал сказал следующее:

¹ «Дыши, дорогой».

² «Не спеши».

Уилл ответил:

³ «Заткнись и трахни меня».

Глава 10

Наутро следующего дня Ганнибал выглядит страшнее восьми кругов ада, что Уилл находит странным образом привлекательным. Он наблюдает, как Ганнибал осматривает горло в подвешенном над рукомойником зеркале и хмурится своему отражению, словно это может что-то поправить. Отметины за ночь налились цветом, и при виде их Уилл не может сдержать лёгкого чувства самодовольства. Они почти замкнутой грядой огибают шею. Уилл поднимается, подходит ближе и приобнимает Ганнибала одной рукой, устраивая подбородок на его плече.

— Это меняет ситуацию, — наконец заговаривает Ганнибал. — Их не скрыть, а значит, люди непременно будут делать выводы. Теперь придётся отбиваться.

Уилл осознаёт, что он совершенно неадекватно равнодушен на этот счёт.

— Значит, будем держаться друг друга и драться, если придётся.

Ему хотелось накрыть ладонью пах Ганнибала и возбудить его, вот только уже вскоре откроются двери камер — получилось бы весьма неловко.

Ганнибал оборачивается.

— Замысел состоит в том, чтобы вызволить тебя отсюда, а не обеспечить пожизненное.

— Я ведь ключевой свидетель по делу Чесапикского Потрошителя, — говорит Уилл. — Всем до пизды, если я с кем-то там сцеплюсь.

Ганнибал ничего не говорит на подобный выбор выражения. Лишь отпускает вздох и принимается одеваться. Уиллу определённо не по душе эта перемена. Ганнибал выглядит утомлённым, и Уилл задумывается, чего ему стоило сколотить себе репутацию. Скольких драк, скольких отбыток в одиночке и скольких хлопот над распространением слухов, прежде чем от него отступились. И теперь из-за Уилла всё летит к чертям.

Немного запоздало до него доходит, что если он не подстилка Ганнибала, значит они оба педики. Определённо не плюс к их положению.

Уилл ощущает сумасшествие, но без обычно прилагающихся гнетущих галлюцинаций и лихорадки, и смертей. Чувствует маниакальность и опасность, клубящиеся внутри. У него возникает желание отправиться вместе с Ганнибалом в спортзал и устроить спарринг; сражать друг друга наповал, кувыркаясь по матам, не щадя сил. Позволить Ганнибалу повалить себя на лопатки. Уилл хочет свершить нечто ужасное над ним. Вместе с ним.

— Ты Чесапикский Потрошитель. И я Чесапикский Потрошитель. И Уэстрбриджский Душитель, и Колумбийский убийца студенток, и Кукольник, и сотня других. К чёрту. К чёрту всех их.

Ганнибал искоса смотрит на него.

— Полагаю, мне не стоит удивляться, и надеюсь, ты не оскорбишься, если я скажу, что сотворил монстра.

Уилл неопределённо поводит рукой.

— Не принимай это целиком на свой счёт. — Он прижимается поцелуем к уголку чужого рта и поправляет одежду, и тут же щёлкает замок, дверь отъезжает в сторону.

Они держат путь в столовую, когда перед ними вырастает Кроуфорд и выцепляет Уилла в сторонку. Ганнибал уходит вместе с другими, и Уиллу приходится заставить себя не провожать его взглядом. Он убеждается, что получается не особо успешно, когда Кроуфорд щёлкает перед его носом.

— Я тебя утомляю, Грэм?

— Простите.

Кроуфорд бросает взгляд в направлении потока заключённых, а после возвращается к Уиллу, полный строго выражения.

— Что бы вы с Ганнибалом Лектером ни делали, прекратите немедля.

Уилл отводит глаза в никуда.

— Прекратить что?

Отрицать он не пытается, однако голос всё равно сквозит сарказмом. На это Кроуфорд хмурит брови.

— Ганнибал выглядит потрёпанным, а ты прямо-таки цветёшь и пахнешь. И это при том, что ты свидетельствуешь против него.

У Уилла нервно поджимается челюсть.

— Мы не вредим друг другу.

— Я этого и не говорил. Я сказал, что хочу, чтоб вы прекратили делать то, что делаете.

Уилл пересекается с собеседником взглядом.

— Мы делаем — что?

— Не испытывай меня, Грэм. Я вас разведу по разным камерам.

— Вы не можете рисковать, поселяя кого-то с Ганнибалом, — отмечает Уилл. — Я первый его сокамерник, от кого он не избавился. Кого-то другого он непременно прикончит.

— В таком случае, мы посадим его в изолятор и поглядим, как ему это понравится.

Уилл поводит плечами.

— Его адвокаты вас закопают. Суровое и необычное наказание за недоказанные слухи о злодеяниях или что-то вроде того.

Кроуфорд скрежещет зубами. Уилл не даёт ему вставить слово, продолжая:

— Я нравлюсь ему, босс. Мне под силу с ним сладить. Он помогает мне выйти на волю, потому что я ему нравлюсь. Не лезьте в это, сэр. Иначе в ответ он начнёт дебоширить. Дайте мне самому разобраться.

— Так же, как вы разобрались с арийцами?

— Они первые начали. Он заступился за меня.

— И убил двоих.

— Якобы.

Кроуфорд смеряет его тяжеловесным взглядом. Он крупный человек, и на его фоне Уилл ощущает себя совсем маленьким.

— Если один из вас сделает хоть шаг в сторону, обоих засажу по макушку, так что никакие активисты социальной справедливости откопать не смогут. Я ясно выразился?

— Да, сэр, — отзывается Уилл, после чего охранники уводят его.

Завтрак проходит без приключений. Они сидят в компании Харта, Мэллори, Зи и Прайса. В какой-то момент Зи без прелюдий заявляет:

— Да вы ебанутые, ребятки. Боже правый, Лектер, они тебя живьём сожрут.

Зи сглатывает, когда брови Ганнибала медленно приподнимаются.

— Я имею в виду...

Прайс перехватывает внимание на себя, пока тот не макнул себя ещё глубже:

— Ты понимаешь, что он хочет сказать. Хоть один из вас подумал, прежде чем сделать?

— Не припоминаю, чтобы я выражал нужду в вашем мнении.

— Что ж, в любом случае ты его выслушаешь, — бойко нашёлся Прайс. — Потому что я-то вижу, во что вы впутались, и дела куда серьёзнее, чем ты себе воображаешь.

Уилл останавливает взор на руках Ганнибала, видя, как тот стаскивает у Прайса нож. Прайса обыщут, но не найдут ничего. Не будет оснований обвинить его в краже столовых приборов, и наказать будет некого. Хитро.

— Я не страшусь смерти, — говорит Ганнибал. — Понимание того, что моя жизнь конечна в любой момент времени, приносит мне успокоение. Мы живём в полную силу лишь тогда, когда балансируем на острие ножа.

— Не будь идиотом, — вступает Мэллори. — Пусть не для себя, но по крайней мере ради Уилла.

— Не я поставил себе эти отметины. Уилл поступает так, как ему хочется. — Ганнибал делает глоток отвратительного кофе, прежде чем продолжить: — Уилл, заканчивай с омлетом. Можешь хоть утопить его в кетчупе, но доешь.

Уилл силится не рассмеяться. Подчищая кюветку, он сдвигает ногу под столом, подтыкая Ганнибала коленом.

— Эй, парни, — поражённо восклицает Зи. — Да вы ж реально ебанутые. Издеваетесь что ли?

Вопреки не самым положительным прогнозам, утро протекает без инцидентов. Уилл видит, как шестерёнки механизмов понимания начинают медленно вращаться в головах окружающих. Но это дело явно надолго. Он ничуть не взволнован, когда направляется в допросную на переговоры с женщиной, призванной помочь ему с выработкой защитной стратегии. Происходящее видится несколько сюрреалистичным. Юристы и психиатры — словно судебный процесс, пущенный по повторному кругу, лишь с той разницей, что сейчас у Уилла не возникало проблем с распознанием реальности.

Доктор Алана Блум — великолепная женщина. Вероятно, Уиллу следовало этого ожидать. Касательно себя же он уверен, что имеет не самый цветущий вид. Она кладёт на стол перед собой кипу бумаг, лицо её сохраняет осторожное и сдержанное выражение. Можно заметить, что она плакала недавно.

— Так вы с Ганнибалом работали вместе? — неловко заводит Уилл.

— Он был моим наставником в университете Джонса Хопкинса, — отвечает Алана.

Уилл уставляется на оправу своих очков.

— Вы, м, он сказал, вы были любовниками? — по правде, Ганнибал ничем подобным не делился, но ведь не зря же Уилл был профайлером. Женщина никак это не комментирует. — Извините. В том смысле, что... ему не следовало к вам обращаться. Тем не менее спасибо вам за помощь.

— Всё это правда? Он действительно убил всех тех людей?

Уилл двигает плечами, те вздёргиваются вверх, но так и застывают. Спрашивать, откуда она знает, он не собирается: надо думать, Ганнибал сам осветил ей этот момент. Или Брауэр, может быть.

— Он съел язык одного парня в первую неделю моего пребывания здесь. Выдрал зубами у него изо рта и проглотил.

Ладонь Аланы заслоняет рот, веки смежаются. Уилл старательно не смотрит в её сторону, сожалея, что нет возможности оставить её сейчас одну. Но она быстро справляется с собой, возвращает руку на стол. В ней определённо есть стальной стержень — неудивительно, что Ганнибал в своё время её оценил.

— Вы занимали должность профайлера в ФБР? Прежде всего, в качестве преподавателя, и как консультант в частных случаях.

Уилл отыскивает воспоминание о том, как пробирался сквозь лесные гущи Национального заповедника Де Сото, пытаясь облачится в шкуру человека, кто терзал и мучил девушек-подростков, прежде чем убить и избавиться от тел, будто от мусора. Помнит, как смотрел на места преступлений, созданных — какая ирония — Чесапикским Потрошителем. И фотографии, и слайд-шоу, и трупы на столах.

— Верно.

— В какой момент вы поняли, что заражены энцефалитом? — спрашивает Алана. У неё на руках должен быть полный отчёт в том числе и по этому вопросу, но, видимо, ей положено услышать подтверждение от него лично.

— Уже после ареста. Врачи пришли к выводу, что болезнь не нанесла непоправимого урона, но кто знает. — Уилл бездумно скребёт по загипсованной руке. Он едва ли помнит что-то с тех событий. — На тот момент я вовсю гулял во cне, случались провалы во времени. Действительность казалась сюрреалистичной; я чувствовал, как угасаю.

Алана делает пометку в своём блокноте. Теперь буквально все ведут о нём записи, словно об лабораторном эксперименте. Вероятно, и в офисе начальника тюрьмы хранится папка на его имя.

— Вы можете назвать самый ранний момент, когда вы осознали, что что-то не так?

Уилла против воли пробирает смех.

— Полагаю, я был не в своём уме. Тем не менее тогда всё казалось нормой. Но, заглядывая в прошлое... Окружающие всегда опасались того, что я могу натворить, доктор Блум. Мне часто пророчили, что однажды я слишком крепко прикиплю к очередному убийце и тогда уже не вернусь обратно. Но я был уверен, что мне станет лучше. Что в любой момент смогу вернуться к исходной точке. Я могу сказать, когда ходил во сне. Просыпался на крыше своего дома или посреди трассы, и копы спрашивали, не употреблял ли я. Но в какой момент я в самом деле начал съезжать с катушек? Тогда всё имело смысл.

— В медицинском отчёте отмечено, что у вас случались эпилептические припадки.

— Этого я не помню. Говорю же, целые отрезки времени просто уходили в никуда.

— Кого вы убили, Уилл Грэм? — Алана откладывает авторучку. — И почему?

— Это был... один из убийц, за кем я охотился. — Уилл всеми силами старается не думать об этом, не вспоминать самое дикое. Даёт себе минуту, чтобы собраться. — Он убивал проституток, которых подцеплял на автозаправках. Не самый оригинальный среди серийных убийц, однако он не бросал тела на обочинах дорог, как часто делают, а оставлял их в общественных местах, разодетых как кукол. Это выглядело гротескно, он словно насмехался над ними. На тот момент я как раз был... ФБР призвало меня для консультации по делу Чесапикского Потрошителя. Он не выполнил несколько своих циклов подряд, и все опасались, что он перебрался в Мексику или ещё куда-то. От его рук погиб стажёр ФБР, поэтому... Большую часть времени я проживал, будучи им, а не собой. И когда я поймал Кукольника с поличным, я... У меня был пистолет. Но я им не воспользовался. Я прикончил его голыми руками, после чего сотворил композицию из частей его тела. В точности, как это делал он, как это делал Потрошитель. Я не бежал. По-прежнему стоял там, восхищаясь своим творением, когда меня повязали.

— И вы признали свою вину?

Уилл съезжает по спинке стула.

— Так и есть. Моя вина. Но во всём этом есть и положительный момент: теперь вопрос, где же Потрошитель, больше не стоит.

Он мгновенно сожалеет о сказанном. Алана сохраняет самообладание, но Уилл видит, какими усилиями ей это даётся.

— Мне жаль, — говорит он. — Я ведь знаю Ганнибала лишь как убийцу. Представляю, насколько обаятельным он был. Он очаровывает. Даже когда не особо к этому стремится. — Он закрывает рот, чтобы не наболтать ещё больше.

Алана подбирается.

— В какой степени вы осознавали свои действия?

— Мне понадобилось некоторое время, чтобы восстановить полную картину. Теперь я знаю, как всё было. Помню, как подумал что это будет прекрасно и... праведно. — Уилл разминает запястья, скреплённые наручниками. — Но со мной общался мертвец, и я был чудовищем, не знающим ничего иного, кроме голода и гнева, с крыльями из рогов. Я был богом. Очнувшись в госпитале, я был уже собой. Преподавателем, профайлером, имеющим семерых собак, которые, наверное, сожрали бы моё тело, загнись я в одиночестве. Моё поведение было странным, но ведь... я таким не был. Всё это шло не от меня. Так я видел Потрошителя.

— Ганнибала Лектера? — уточняет Алана.

— Да, — с ощущением дискомфорта отвечает Уилл. Так я видел Ганнибала.

Уиллу внезапно расхотелось продолжать эту тему. Как звучит голос Ганнибала, читающего ему на французском. Как он раздражённо вздыхает на очередное глупое письмо — Уилл не сомневается — даже не замечая этого за собой. Как может быть беспощаден в один момент и бесконечно нежен уже в следующий. Его чистоплотность на грани обсессии. Его рот на члене Уилла. Как ему нравится слушать задыхающегося Уилла. Как вначале их знакомства он бы даже не подумал помочь, напади кто-то на Уилла в душе, но как он выступил ради него против целой банды тогда, в сарае. Он знал Потрошителя столь долго, что развить их странные отношения сталось куда проще, чем могло было бы. Он знал, что за монстр Ганнибал, и знал, какой он человек.

Алана что-то спрашивает у него. Уилл вынужден попросить её повторить.

— Я сказала, вы были ранены во время инцидента в Новом Орлеане, когда не сумели выстрелить в вооружённого, враждебно настроенного субъекта, это так?

Уилл рассеянно кивает.

— Мне не присуще агрессивное поведение, если вы к этому ведёте. Я подбирал бездомных собак и работал в трёх местах. Большинству моих коллег и студентов я нравился. Приятный, немного странноватый, но вполне нормальный парень. Я состоял в продолжительных отношениях с женщинами, но всё в итоге прерывалось, потому что они не могли мириться с моими... причудами. Большинству женщин важно, чтобы им смотрели в глаза.

Очевидно, прошло довольно много времени, прежде чем Уилл научился не избегать взгляда Ганнибала. Он и не заметил, в какой момент это произошло.

Остальную часть беседы Уилл высиживает с отсутствующим видом. Процедура интервью самая тривиальная. Он никоим образом не проявлял себя как убийца, более того, тогда он был болен, а сейчас ему куда лучше, и больше он не убийца. По такому плану они сформировали ему тактику защиты.

Алана пожимает ему руку, задерживая прикосновение дольше положенного. Её железная эмоциональная выдержка даёт трещину.

— Мы готовили вдвоём, — вдруг выдаёт Алана. — Он варил для меня пиво, и мы играли на терменвоксе, разбирали документы, он курировал мою исследовательскую работу, и он вечно носил такие дико странные галстуки — вы бы видели — и ещё клетчатые костюмы, которые ему безумно шли. И, Боже мой, мы всё это время готовили вместе.

Уилл, гремя наручниками, тянет руки через стол и берёт чужие ладони в свои.

— Он способен на куда более сильные эмоции, чем позволяет вам убедиться. И когда он говорил, что заботится о вас, то это действительно было так. Приобщая вас к совместной готовке, он делился с вами неким из своих таинств, о котором никогда не заявил бы в открытую. Дело не в вас, доктор Блум. Это с Ганнибалом много чего не так, но вы привлекли не убийцу внутри него. Та часть его, что наслаждается прекрасной музыкой, предпочитает те самые ужасные костюмы и что бы то ни было ещё, доставляющее ему эстетическое удовольствие — именно эта его часть хотела видеть вас в его жизни. Поскольку его мир кишит уродствами, он стремится заполнить его красотой.

— Так почему он помогает вам? — с горечью спрашивает она.

Уилл задаётся вопросом, должен ли он почувствовать себя оскорблённым этим.

— В психиатрической клинике не найти никакой красоты, — продолжает Алана, и Уилл не может определить, это она таким образом сглаживает своё последнее выступление или же развивает мысль. — Они будут в восторге, заполучив кого-то с его патологией.

— Он хочет, чтобы меня освободили. Это всё, что мне пока удалось понять.

Глава 11

Уилл находит Ганнибала на улице, расслабляющимся на трибунах в компании латиносов, спорящих о чём-то на беглом испанском. Изолента сидит особняком перед группой, выглядя каким-то поникшим.

— Коль скоро она изменяла бывшему мужу — с тобой, хочу отметить, — где гарантия, что после вашей с ней свадьбы это положение изменится? У тебя нет возможности убедиться, единственный ли ты для неё. Ты точно уверен, что ребёнок от тебя? — с раздражением объясняет Ганнибал. — Tú querías mi consejo. Ese es mi consejo. No te cases con ella.*

— Хэй, — подаёт голос Уилл.

— У тебя способности эмпата, — обращается к нему Ганнибал. — Скажи ему. Вступать в брак с женщиной, за которой череда измен, неразумно.

Изолента обращает к нему выжидающий взгляд.

— Бесплатная терапия? — интересуется Уилл. Мысль просить у Ганнибала Лектера совета по поводу психического здоровья видится ему совершенно безумной, но он сразу же вспоминает, каково прозвище спрашивающего, и прикусывает язычок. — Не женись на ней.

У него нет каких-то особых мыслей по данному вопросу, особенно учитывая, что он не в курсе подробностей обсуждения. Чего не скажешь о Ганнибале, по виду которого очевидно, что он не сомневается в собственной позиции.

Между тем групповой спор распаляется с новой силой.

Ганнибал похлопывает по скамейке рядом с собой, и когда Уилл присаживается, спрашивает:

— Как Алана Блум?

— Злится на тебя. Поверить не могу, что ты попросил за меня свою бывшую.

— Она профессионал в своей области. Лучшая в своём деле.

— Ты кормил её человечиной. Это не оставляет тебе права даже просить у неё прощения.

— Я не просил её ни простить меня, ни принять приглашение на обед. Суть моего обращения состоит в том, чтобы она помогла исправить последствия судебной ошибки. — Ганнибал вытягивает руки перпендикулярно телу, устраивая их на перекладине за спиной, и подставляет лицо солнцу. — Я заказал пошить костюм к твоему выходу в зал суда. С ужасом вспоминаю тот синтетический кошмар, в который ты облачался в последний раз.

Уилл потирает заросший подбородок.

— Ганнибал, ты не можешь этого делать.

— У меня достаточно средств на банковских счетах по всему миру. Так что могу. Мне бы хотелось увидеть тебя в добротном костюме, и я это организую. Мне представилась возможность воспользоваться телефоном, и я не упустил её.

Будь у Уилла достаточно длинные волосы, он бы уже рвал их на себе.

— Ганнибал, ты не можешь, потому что закон так не работает.

— Я также переговорил с Брауэром, — продолжает Ганнибал. — Мы обсудили предстоящий судебный процесс. В том числе тот тезис, что ты не должен нести уголовную ответственность за действия, расценивающиеся как самооборонные с учётом болезни. Мы пришли к выводу, что ради твоего блага будет лучше, если ты не станешь увиливать во время дачи показаний.

Уилл выталкивает воздух в сложенные книжкой ладони.

— Ганнибал. Тебе нельзя контактировать с моим адвокатом.

— Я безумец, — говорит Ганнибал, не меняясь ни в лице, ни в тоне, — одержимый целью очистить твоё имя.

— Что правда, то правда, — бормочет Уилл.

Исполненный достоинства, Ганнибал ничего на это не отвечает.

— Так что мне говорить на вопросы о мотивах, согласно которым ты стремишься вытащить меня отсюда, если весь смысл в твоей одержимости мной? Разве тебе не хочется удержать меня подле себя?

Самодовольство расцветает на лице Ганнибала.

— Можно подумать.

— Он чокнутый, — вклинивается один из группы: Неосёдланный его кличка, если Уиллу не изменяет память. — В этом весь смысл.

Уилл думает, что вовсе не нуждается в жизненном совете от того, кто своей волей ходит под прозвищем Неосёдланный. Ему, вероятно, не стоит прислушиваться и к Чесапикскому Потрошителю, но, по-видимому, такова теперь его жизнь.

— Если мы окажемся в беспросветной заднице из-за того, что ты никак не можешь расслабиться и хоть на время прекратить рулить ситуацией, то вся херня будет исключительно на твоей совести.

— Речь, — напоминает Ганнибал, однако при этом улыбка по-прежнему не покидает его лица. Подушечка одного его пальца принимается ласково бродить по затылку Уилла. — Я хочу, чтобы ты рассказал суду всю правду обо мне. Как я предложил тебе защиту, как был жесток с тобой, как сделал из тебя мишень для арийцев. Что я открыл тебе список моих жертв, потому что это место в конце концов сломает тебя, а я не желаю на это смотреть.

Уилл и рад бы понять, чего на самом деле добивается Ганнибал, но он не рассчитывает получить чёткий ответ, так что даже и не пытается что-то вызнать. Вместо этого присматривается, как солнечный свет выхватывает серебрины в волосах Ганнибала. Гематомы на его шее пурпурные, тёмно-фиолетовые, красноватые по кромке. Уиллу хочется сомкнуть на них зубы. Сделать их ещё более приметными.

Этой ночью он вновь позволяет Ганнибалу трахнуть себя. На сей раз нет иного выбора, кроме как сделать это почти насухую, поэтому Ганнибал хозяйничает языком у Уилла там, заставляя его умирать, задыхаясь и растекаясь по простыням. Затем его разворачивают на спину и просто долго смотрят. В таком положении ощущения разительно иные; Ганнибала кажется почти невыносимо много. Уилл высекает на чужой коже метки собственного владения — синяки и отпечатки зубов — дабы самому не разлететься на части от боли, от удовольствия, от чужого жгучего взгляда.

— Однажды я хотел бы сделать это в залитой солнцем комнате, — заговаривает Ганнибал. — Разложить тебя на дорогих простынях и ловить каждый звук, что ты произведёшь. Узнать, что за музыку я могу извлечь из инструмента твоего тела.

Уилл стонет, балансируя на грани сознания и беспамятства. Ладонь Ганнибала опускается поверх его рта, без слов веля быть сдержаннее. Уилл силится было отвернуться, но ему настойчиво не позволяют этого.

— Наслаждался бы, наблюдая, как ты раскрепощаешься. Смотрел бы, как ты трогаешь себя. Впитывая твоё смущение, твоё возбуждение. Возможно, ты бы раскрывал сам себя пальцами.

Ганнибал не столько совершает толчки, сколько раскачивает их обоих, двигая членом внутри ровно настолько, чтобы стимулировать простату. Уилл подходит впритык к оргазму, всё никак не достигая пика, но будучи к нему так близко, что хочется закричать. Дыхание Ганнибала глубокое и тяжёлое от усилий, прилагаемых на то, чтобы не вколачивать тело под собой в матрас; бисерины пота срываются вниз, попадая Уиллу на кожу; железная выдержка практически ощутимо вибрирует и звенит от напряжения; скрипят стиснутые до невозможности зубы.

Уилл уже на пределе от чувствительности и желания, заострившихся настолько, что даже больно. Отчаянные мольбы остаются безответными, глушимые зажимающей рот жёсткой ладонью до тех пор, пока Ганнибал наконец не сжаливается: оборачивает вокруг его члена ладонь, уводя Уилла за край. Ганнибал кончает внутрь Уилла, простонав его имя, и когда он вынимает член, оба они слегка вздрагивают. Ганнибал и не думает подняться и позаботиться о том, чтобы хоть относительно привести их обоих в порядок. Просто отдыхает, уравнивая дыхательный ритм. Один из его сосков окольцовывает яркий отпечаток чужих зубов.

Уилл прослеживает пальцами оставленные собой алеющие полосы на плечах Ганнибала. Одна из них вышла глубокой до крови. Он не может понять какие из чувств принадлежат ему, а какие Ганнибалу. Никогда прежде Уилл не был так груб с партнёром. С другой стороны, он ведь никогда не был с другим мужчиной, серийным убийцей, заключённым тюрьмы. Быть может, и не было ничего необычного в его поведении. Ему даже понравилось познать насилие над другим человеком, при этом не причиняя ему реального вреда.

— Не будь я настолько утомлён, я бы мог почувствовать себя уязвлённым оттого, что твоё внимание так быстро ускользнуло в ином направлении.

— Ты-то? Ущемлённое самолюбие? — Уилл гладит косточками пальцев розоватую от трения его щетины кожу на челюсти и шее Ганнибала. — Кто сказал, что я переключился?

Что-то в лице Ганнибала смягчается. Уилл осознаёт, что в этот момент тот позволяет себе расслабиться, как прежде ещё никогда. Уилл вовлекает его в поцелуй, в то же время позволяя своим пальцам прикоснуться к чужому члену — только чтобы поддразнить. Ганнибал ловит его руку за запястье и отводит в сторону.

— Я на десять лет старше тебя. Прояви милосердие.

— Не то что?

Ганнибал вводит в Уилла, по ощущениям, два пальца, заставляя того совершенно унизительно всхныкнуть. Сейчас Уилл не смог бы возбудиться повторно, этого и не происходит, однако ощущения просто потрясающие. Он взбирается на Ганнибала верхом, перенося вес на расставленные по бокам от его бёдер колени.

Ганнибал массирует его простату, заставляя Уилла, не чувствуя своих костей, растекаться по нему, пачкая смазкой живот. Он практически скулит, когда одновременно каждая мышца его тела сокращается в подобии оргазма. Уилл не кончил по-настоящему и всё равно обессиленно обрушивается рядом. Ганнибал собственнически водит ладонью по его спине.

— По-прежнему хочешь дразнить меня?

Уилл качает головой, слишком выжатый для разговоров. Ганнибал так и не утруждается тем, чтобы подняться. Он нашаривает одну из футболок и без особого старания обтирает их обоих.

Двери камер блокируются достаточно рано, так что они успевают немного вздремнуть и проснуться ещё за время до отбоя, вместе с которым гасят освещение. В конце концов Ганнибал сподвигает Уилла подняться, чтобы вместе помыться в раковине, и после они укладываются обратно. Уилл не против бы ещё одного раунда, не будь он настолько вымотан. По мере того, как Ганнибал по памяти читает ему литовские сказки, он приходит к открытию, что то и дело узнаёт некоторые слова. Когда Ганнибал смолкает, не уходя в свой Дворец Памяти, но просто спокойно отдыхая, разум Уилла начинает набирать обороты.

— Твои родители боялись тебя? — интересуется Уилл. Он хотел бы знать, истязал ли Ганнибал животных в детстве: не из жестокости, но из любопытства, стремления понять, как работает живое существо. Как его можно разложить на части, но не собрать вновь.

Ганнибал проводит подушечкой пальца у Уилла за ухом.

— Прислуга — да, — отвечает он, и становится ясно, что это отдельная история. — Но не отец. У нас к воспитанию детей подходят иначе, чем в Америке. Я бы был с ним на равных, как взрослый, будь он жив. Но его не было рядом. Он был не нелюбящим, но отстранённым. С матерью я общался больше. Возможно, что она опасалась меня, но сомневаюсь, учитывая, что она доверила мне сестру. Хотя, быть может, именно страх убедил её, что я станусь лучшим защитником. Подозреваю, все знали, что я не формирую привязанностей, и никто для меня не значим. Кроме неё, моей Миши.

— У тебя сестра?

Уилл задаётся вопросом, почему же она ни разу не навестила его за всё время, но Ганнибал сам проясняет это:

— Она мертва.

Теперь понятно, почему рассказ остановился с её именем.

Уилл вообразил маленького, странного мальчика. С тёмным взглядом, до жути проницательного, не по возрасту умного и нечеловечески жестокого. Его молчаливость была угрозой. Непокорность — упрёком. Это было наказанием.

Ганнибал, по обыкновению понятливый, спрашивает:

— Почему у тебя не бывает посетителей?

— Как и у тебя.

— Когда-то Алана приходила. Я сказал ей, что не стоит. Для неё это больно, а мне безразлично, навещает она меня или нет. Я ведь уже говорил, Уильям, за всю жизнь я позволил себе очень мало связей, разорвать которые было бы тяжело для меня. И взаимоотношения с ней не относится к их числу.

— Господи, ты машина.

Брови Ганнибала многозначительно выгибаются.

— У меня не было друзей, — делится Уилл. — Коллеги и студенты. Ближе всего мне были собаки да виски.

Ничего в лице Ганнибала заметно не меняется, и всё равно Уилл видит в нём влюблённость.

— Ты был так же одинок, как и я. По причине того, что ты можешь преображаться во что угодно с той же лёгкостью, с какой видеть это.

— Я не убийца, — возражает Уилл. Ганнибал не говорит ничего.

Примечание к части

П/а:

* Ты хотел моего совета. Вот мой совет. Не женись на ней. (исп.)

Глава 12

Уилл встречается с адвокатом на следующий день. От этой необходимости он совсем не в восторге, чего не скажешь о Брауэре, кто выглядит даже ещё более самодовольным, чем в свой прошлый визит.

— Уж не знаю, каким образом вы заинтересовали Чесапикского Потрошителя — и, Бога ради, не рассказывайте мне этого — но дело разрешится легко и просто. Наши переговоры с окружным прокурором прошли благотворно. У нас состоялась беседа не для протокола, и в конечном итоге она уступила, сказав, что не имеет значения, почему вы привлекаете Лектера, почему он обеспечивает вас адвокатом, почему вдруг задумал во всём сознаться. Уговор прост: вы предоставляете прокурору бесспорные доказательства вины Ганнибала Лектера, а Алана Блум производит заключение о неполноценности вашего психического здоровья на момент совершения преступления. Вас освободят с учётом времени, отбытого в заключении. В то же время Лектеру будут выдвинуты обвинения, а вы должны будете явиться в зал суда для дачи показаний в — должен заметить — превосходном костюме. Впоследствии его перенаправят в психиатрическое учреждение — где ему изначально место, потому что даже на мой непрофессиональный взгляд, у этого человека явно сдвиг по фазе. Далее у вас состоится свидание с адвокатом Лектера, где она вверит в вашу собственность его имущество. Сей факт, будем честны, также крайне странен, однако и он вновь в вашу пользу.

Уилл смотрит на Брауэра настолько красноречиво, насколько может дать понять, что он не под впечатлением от их сговора ну вот совсем.

— Я что, в самом деле единственный, кого интересует подоплёка действий Ганнибала?

Брауэр пожимает плечами.

— Мне не за любопытство платят. Моя задача в том, чтоб вытащить вас отсюда. Что-то ещё интересует?

— Когда мы приступаем?

— Уже приступили. Подпишитесь вот здесь, — адвокат толкает стопку бумаг через стол. — Алана прибудет на освидетельствование на следующей неделе. Полагаю, она захочет навестить вас ещё раз перед тем, как всё начнётся. К следующему месяцу вы уже будете на свободе.

К тому моменту ему даже гипс ещё не снимут.

— Закон так быстро не срабатывает.

— Только не когда выпадает шанс повергнуть Чесапикского Потрошителя, — сказал Брауэр, оставив ручку поверх документов. — Ну же, подписывайте.

Покуда Уилл разбирается со всеми бумагами, его кисть и запястье начинают ныть, и возникает желание поскорее отыскать Ганнибала, чтобы накричать на него. Не то чтобы для этого была особая причина, но когда они сцепились в последний раз, это оказалось неплохой отдушиной. Так или иначе он рассчитывает дать выход скопившемуся разочарованию.

Брауэр задерживает Уилла перед тем, как охрана уведёт его в Блок А.

— Слушайте, не стоит говорить ему о дате вашего освобождения. Несмотря на то, что оно стало возможным именно с подачи Лектера, последнее, чего мы хотим, это чтоб он сейчас струхнул и сдал назад.

— Он не причинит мне вреда.

— Что если он испугается вас потерять? — Брауэр поводит плечами. — Человек способен на всеобразные безумства. Мне не хотелось бы, чтоб верный способ удержать вас при себе он увидел в том, чтобы вас съесть.

Когда Уилла провожают до камеры, он замечает, что все до единой ячейки заперты. В животе разливается нехорошее предчувствие. Кто-то из заключённых волочит швабру и ведро в направлении коридора, пользующегося дурной славой, и Уиллу удаётся рассмотреть след крови, уползающий за угол. Тёмно-алые брызги артериальной крови усыпают дальнюю стену. Десять пинт¹ крови, растекающиеся по ней и полу. Такой знакомый Уиллу запах. Густой и мясистый дух скотобойни с резкой примесью чистящего средства.

— Открыть семьдесят третью, — диктует один из офицеров в свою рацию, и несколько секунд спустя дверь отъезжает в сторону.

Ганнибала внутри не оказывается.

— Руки, — велит офицер.

Уилл поворачивается спиной, позволяя расковать себя.

— Где Ганнибал Лектер? — спрашивает он. Ответа не следует.

— Закрыть семьдесят третью.

Решётка задвигается, и Уилл тут же бросается на неё, врезая по металлу здоровой рукой. Ни разу за первые несколько недель своего пребывания здесь он не чувствовал себя настолько загнанным в угол, как сейчас.

— Эй! Где Ганнибал? Что произошло? Что с ним сделали?

Дубинка одного из охранников бряцает по решётке, едва не попадая Уиллу по пальцам.

— Уймись, Грэм.

— Да пошёл ты, — выплёвывает Уилл, уже чувствуя подступающую панику. — Просто скажите, что случилось.

Он не видит, но слышит, что охрана удаляется. Продолжает колошматить дверь, но в ответ раздаются лишь недовольные восклики из соседних камер, советующие ему заткнуться. Даже если кто-то и ответил на его вопрос, это потонуло в общем гомоне.

Уилл мерит ногами камеру: три нервных шага туда, разворот, три обратно. Ощущение, будто он барахтается под водой, отталкиваясь от стен. Его всё сильнее начинают одолевать головокружение и тошнота, и тем не менее нет никакой возможности остановиться. Вздумав выместить напряжение на шершавых бетонных стенах, он в два счёта изувечит руки в мясо. Он уже готов долбиться лбом в дверь, лишь бы кто-нибудь пришёл и объяснил, какого чёрта происходит.

До отбоя камеры так и не отпирают. Уилл ожесточённо пинает дверь и чуть не взвывает от боли.

Книги Ганнибала по-прежнему на своём месте. Спальное место не тронуто. Уилл успокаивает себя мыслью, что будь Ганнибал мёртв, его вещи уже убрали бы.

Он всё мечется по комнате до изнеможения, потом обессиленно опускается на нижнюю койку и ждёт неизвестно чего. Здесь так жарко. И так холодно. Что-то незримое, но массивное наваливается на него. Уилл впивается пальцами в голову, царапая ногтями кожу. Он выстраивает сценарий за сценарием, основываясь на том немногом, что удалось увидеть. Один другого хуже, и каждый так или иначе завершается тем, что тело Ганнибала увозят в полиэтиленовом мешке.

Уилл стаскивает с полки томик «Графа Монте-Кристо» и крепко прижимает к груди словно оберег. Книга достаточно широкая, чтоб скрестить поверх неё руки подобно тому, как ребёнок обнимает мягкую игрушку. Жалкое зрелище, упрекает Уилл себя. Какой смысл изводиться по этому поводу? Вариантов всего два: Ганнибал либо жив, либо нет — и если второй, то есть ли резон горевать по Чесапикскому Потрошителю?

Часы длятся вечностью перед наступлением утра. Уилл всё ждёт и ждёт, и наконец-то в проходе возникает Кроуфорд.

Уилл поднимается, вставая у стены. Быть может сам Чесапикский Потрошитель и не был ужасной потерей, но тюрьма сделала Уилла эгоистичным и жестокосердным, заставляя думать сейчас о том, что без Ганнибала он долго тут не протянет. И что делать без его покровительства, он просто не представляет.

— Прошу, — всё, что у Уилла выходит вымолвить. То ли он действительно трясётся, то ли просто чувствует себя неуравновешенным.

Уиллу жестом велят присесть, и он слушается.

— Он ещё жив, — без расшаркиваний говорит Кроуфорд, и только теперь с того момента, как увидел кровь на полу, Уилл действительно может нормально вздохнуть, но не может надышаться. — Арийцы снова на него напали.

— Насколько... — Уилл запинается. Что-то в горле мешает звукам свободно выходить наружу. — Насколько всё плохо?

— Жить будет, — отрезает Кроуфорд, не давая никаких подробностей. Он похлопывает Уилла по плечу в неловкой попытке выказать поддержку.

Уилл отстранённо кивает, до сих пор не выпуская из объятий чёртову книгу.

— Можно мне увидеть его?

Кроуфорд суровеет лицом, хоть в нём по-прежнему читается сочувствие.

— Даже не проси, Грэм. Я буду держать тебя в курсе, договорились? За Лектера не переживай. Ублюдок в стольких драках побывал — а всегда выкарабкивался. Давай-ка позавтракай, разомнись, подыши свежим воздухом. — Он вновь треплет Уилла по плечу и уходит.

Уилл всё ещё не двигается с места, в безуспешной попытке восстановить дыхание, когда в проходе показывается Зи и подаёт голос:

— Эй, дружище. Наверное, уже слышал, а? Рассказать, что случилось? — Зи и не ожидает, что Уилл отзовётся. — Они подкараулили его в коридоре смерти — ты ведь знаешь про этот слепой проход, который никому не нравится? Эндрюс, Джекхаммер и Холл. Знатно его отделали, прежде чем охрана их заметила. Лектер прикончил Холла.

Зи несколько бледнее обычного. Он всегда в курсе всех тюремных сплетен, однако подобной бойни, Уилл готов поспорить, на его памяти никогда не было. Зи — тот ещё искатель приключений на свою задницу, но никак не убийца. Не каждому доводится пройти интенсивный курс по серийным убийцам. Он трёт шею и подбородок, нервно пошаркивая ногой.

— Зи, — ненавязчиво напоминает о себе Уилл.

— Лектер расхерачил Холлу глотку собственными зубами. Кровь видел? Половина из Холла вытекла. Блядь, Грэм, ею там всё выкрасило. Холл так орал, а потом просто... булькал и скоро заглох. Лектер весь искупался в крови. Все даже не сразу поняли, насколько херово ему было.

— Насколько? — Уилл чувствует, как весь покрывается ледяным потом.

Зи проходится пятернёй по и без того встрёпанной шевелюре.

— Чувак, он руками держал собственные внутренности. Несусветная жесть.

— Господи, Зи.

Зи опускается на койку.

— В общем, Лектера забрали в настоящий госпиталь. Вертолётом увезли. Джекхаммер взял всю вину на себя, и его упрятали в изолятор, так что белого света ему теперь не видать. Его привлекут за покушение на убийство, и остаток жизни он проведёт в супермакс². Эндрюс свалил, как сучка. Вскрыл Лектера, бросил Холла подыхать и смылся, пока не примчались охранники. Джекхаммер — тот ещё расистский кусок дерьма, но, знаешь, он хотя бы пытался спасти Холла. А Лектер в то время подпирал стену, поддерживая собственные кишки, и, блядь, улыбался.

Уилл, наконец, справляется со своими руками, выпуская книгу. Мягкая обложка чуть погнулась, и Уилл думает, Ганнибал этому не обрадуется. Так, какова обстановка: потребуется около двух месяцев, чтобы Ганнибал пришёл в норму. Брауэр предсказал, что Уилл выпустится через один. Некому помешать Эндрюсу довершить то, что он начал.

— Может, я принесу тебе чего-нибудь? — спрашивает Зи. — Эй, чел, ты в норме?

Уилл рассеянно машет рукой.

— Ага. Так, просто... задумался.

— Угу. Ну, ты знаешь, где меня найти, если что.

Уилл встречается взглядом с собеседником.

— Ага, да. Прости. Спасибо тебе.

Зи оставляет его в одиночестве, чего Уилл почти не замечает, унесённый далеко-далеко собственными мыслями.

Картинка прорисовывается идеально чётко, во всех ужасающих деталях. Холл, распластавшийся на полу, расплескавшаяся вокруг него кровь, огромные от ужаса глаза. Упавший на колени Джекхаммер, пытающийся собрать руками мясную рвань, оставшуюся от чужого горла, и бессильно наблюдающий смерть товарища. Ганнибал, омытый кровью, окрасившей робу так, что охранники даже не сразу заметили жуткую рану на его животе. Уилл видит Ганнибала, осознающего собственную боль, наблюдающего, как уносит ноги Эндрюс. Как тот в два шага добирается до стены, чтобы, привалившись к ней, сползти на пол. Он не боится, его не особенно-то заботит собственная участь. Ему больно, он умирает, но, быть может, его спасут. Может быть и нет.

Уилл намерен при случае влепить Ганнибалу пару ласковых за такое безразличие к собственной жизни.

Уилл полностью осознаёт, какой идиотизм замышляет. Не сомневается, что Ганнибал выбил бы из него всю дурь, узнай он об этом. Но не узнает. Уилл чувствует иррациональную злость на этот счёт.

Он переодевается в сменную одежду, умывается и пару минут проводит перед зеркалом. Он почти не узнаёт себя более. Фигурально выражаясь, Ганнибал явился источником небольшой боли, заставляющей Уилла нарастить дополнительную защиту, стойкую к более серьёзным повреждениям. Он не уверен, кто из них устрица и кто жемчужина в этой метафоре. Что если Ганнибал — это огромный вес, способный спрессовать уголь в алмаз, пока кожа Уилла не затвердеет до непроницаемости и способности порезать что угодно своими острыми краями.

Он надевает очки, вновь берёт книгу и уносит её с собой в столовую. Там подсаживается к Зи и Прайсу, поникнув плечами и всем видом демонстрируя прострацию, и уходит с головой в книгу, напрочь игнорируя пищу. Он замечает боковым зрением, что Катц часто обращает на него внимание. Её провести будет труднее всего. Он поправляет очки, продолжая нарочито не проявлять заинтересованности в еде.

Отсидев некоторое время в столовой, Уилл возвращается в камеру, где сам с собой играет в Го. В мыслях всё настолько не в порядке, что он умудряется проиграть по обоим фронтам, что в принципе не возможно. Сложно не заметить, с какой частотой мимо его камеры проходит очередной офицер. То ли насчёт него самого волнуются, то ли за то, что он может выкинуть. Осанка Уилла откровенно показывает его обессиленность, бездеятельность и апатичность. На лице — опасливое выражение.

Он следит за тем, как за ним присматривают.

Когда наступает время для прогулок, он выбирается на улицу. Сегодня довольно жарко, и настроения среди заключённых соответствующие. Уилл прижимает книгу к груди и направляется к трибунам. Изолента утешающе сжимает его руку и вовлекает в дружеское объятие, похлопывая по спине.

— Сочувствую, парень, — заговаривает он. Миктлантекутли неслабо потрепали, но чёртов Холл, знаешь ли, был просто pinche puerco³. Он получил по справедливости. Лектер правильно сделал, что выпотрошил этого maricón⁴.

Уилл не целиком понимает высказывание Изоленты, тем не менее очевидно, что в нём нет ни единого лестного слова.

— Спасибо, — кое-как выдаёт Уилл. Поблизости нет никого из охраны, и всё равно Уилл понижает голос, прежде чем заговорить снова: — Мне нужно... Не мог бы ты кое-что достать...

Брови собеседника приподнимаются.

— Necesitas una arma?⁵

— Да. Necesitas una arma.

Изолента что-то говорит Луису — главарю их компании. Тот спускается со своего места на трибуне и приближается к Уиллу. Они примерно равны по росту, и Уилл принуждает себя встретиться с тяжёлым пристальным взглядом визави. От его глаз вниз спускаются вытатуированные слезинки⁶, а на шее красуются мексиканский орёл и змея⁷. По татуировкам на открытых частях его кожи можно сказать, что он сутенёр, наркодилер и убил многих людей.

Но Уилл разобрал человека по кусочкам, чтобы сложить из этого что-то иное. Луис опасен, зато Уилл безумен.

Уиллу под силу принять облик кого угодно. На мгновение он позволяет себе стать Луисом, затем Ганнибалом, затем вновь самим собой. Теперь ему куда проще удаётся переодевать личности. Без конца сражаясь с Ганнибалом, Уилл наловчился определять, где он оканчивается и начинается, даже притом, что его границы постоянно варьируются.

— Замышляешь какое-то безумство? — наконец произносит Луис. Уилл, кажется, прежде не слышал, чтоб тот говорил на английском, а у него оказался внушительный Балтиморский акцент.

— Ты поможешь мне или нет?

Луис оглядывает его с ног до головы, что-то прикидывая в уме.

— Кто-нибудь задаёт вопросы?

Уилл притискивает книгу к груди.

— До сих пор нет.

Луис кивает один раз, подводя итог в разговоре.

Незадолго до отбоя Изолента подкатывает к Уиллу, сидящему в компании Зи и Прайса, и тайком передаёт ему нечто острое. Опасная на вид заточка, изготовленная из обломка каркаса кровати, если Уилл верно расценил. Он вкладывает приобретение между страниц «Графа Монте-Кристо».

— Эндрюс никому здесь не нравится, — говорит Изолента. — Луис просил передать тебе, что если ты сделаешь, что задумал, нам ничего не будешь должен.

Уилл склоняет голову в едва различимом кивке и уходит к себе, проигнорировав шокированное выражение лица Прайса. В камере он садится за стол таким образом, чтобы проходящие мимо охранники видели его. Прилагая все свои умения, принимает самый угнетённый и запуганный вид и утыкается в книгу, притворяясь, что читает, но на самом деле мысленно выстраивает план.

___________________________

¹ Около 4,7 л.

² Супермакс (Исправительная тюрьма максимально строгого режима исполнения наказаний) — система устройства тюрем, основанная на полной изоляции преступников как от внешнего мира, так и друг от друга. Заключённые находятся 22-23 часа в сутки в одиночной камере, практически из неё не выходят и не контактируют друг с другом. Охранник имеет право отнять у заключённого всё: от зубной щётки до зубочистки, если заподозрит использование этого предмета для возможного побега или другого преступления. В настоящее время в США такие тюрьмы не строятся, так как у людей, длительное время содержащихся в полной изоляции, наступают сильные изменения в психике, что затрудняет их социальную адаптацию после выхода на волю.

³ Ничтожной свиньёй (исп.).

⁴ Пидора (исп.).

⁵ Тебе нужно оружие? (исп.)

⁶ В разных странах в татуировку слезы вкладывают своё значение, но все они так или иначе связаны со смертью или преступлениями. Так, в Северной Америке считают, что владелец слезинки лишил жизни как минимум одного человека. В некоторых случаях эта тату указывает на многочисленные преступления, повышая тем самым авторитет заключённого. Часто встречается мнение, что слезинка, обозначенная пунктирной линией, подразумевает только задуманное убийство, а вот полностью затушёванная говорит об уже совершённом преступлении.

В Австралии татуировки в форме слезы насильно наносят преступникам, получившим срок за педофилию. Имея такую отметину на своем лице, человек может рассчитывать лишь на жестокое отношение, постоянные насмешки, побои и издевательства. В таком случае эта татуировка символизирует жгучие слезы, которые ее владелец будет лить до конца своей жизни.

Довольно часто слезу наносят в память об умершем близком, которого у заключённого нет возможности проводить в последний путь.

В любом случае катящаяся слеза означает, что человек в своей жизни совершил что-то такое, о чём очень сожалеет и скорбит. Татуировку слезы очень редко выделяют цветом. Как правило, она чёрная и очень простая.

⁷ Вероятно, подразумевается изображение герба Мексики — восседающего на опунции орла, поедающего змею. (http://www.votpusk.ru/story/edit/foto/large/37797.jpg)

Глава 13

Жара и не думает снижаться. Уилл чувствует себя прогретым до костного мозга. Он продолжает следовать распорядку, установленному Ганнибалом: отрабатывает часы, принимает душ, впихивает в себя что-нибудь съестное в каждый приём пищи. В камерах производят капитальный обыск дважды в неделю, опасаясь волнений среди заключённых, но его заточку так и не находят.

Уилл решает, что пусть Брауэр засунет свои рекомендации куда подальше, и вновь обращается к Прайсу с просьбой обрить его. Избавляется от бороды почти под ноль. Даже сейчас он по-прежнему слишком миловидный, по-прежнему бывший коп, однако во взгляде его нет и следа былой уязвимости.

Одним днём кто-то пытается пристать к нему в душе. Так Уилл размазывает тому рожу о кафельную стену, затем сгребает его мошонку и сдавливает так, что ублюдку как пить дать потребуется профессиональная помощь. В общем зале он использует ножку стула, чтоб сломать несколько косточек на стопе одного из заключённых, кто имеет настойчивость проявить по отношению к Уиллу чрезмерное дружелюбие.

Он умён, он быстр, и никто из тех, кого Уилл отделал, не признался бы в этом. Его никому не поймать.

Латиносы за него не вступаются; им, по сути, всё равно, но из уважения к Ганнибалу не возражают, чтоб Уилл тусовался в их компании. Иногда он вместе с ними садится во время ланча, набивает руку на разговорном испанском, помимо прочего научившись посылать неугодных аж на четырёх диалектах.

Кроме всего, он по максимуму отгораживается от общества Зи и Прайса, по возможности сокращая шансы, что в случае чего они прицепом к нему попадут под раздачу.

Каким-то немыслимым образом все подробности из его досье становятся общим достоянием. Он не без оснований ожидает, что в связи с этим в Блоке А начнётся бойня, но, по видимости, факт, что в прошлом он являлся стражем закона, подопытной крысой следственного отдела и преподавателем, меркнет на фоне его сверхъестественной эмпатии и ужасающих обстоятельств совершённого им убийства. Те, с кем он прежде даже словом не обменялся, вдруг начинают интересоваться: а правда ли, что он способен превратиться в кого угодно, правда ли он может читать мысли.

Уилл прилагает все навыки и выдержку, чтобы как можно вежливее отправлять их куда подальше.

Как ни досадно, именно это убеждает всех, что слухи о его способностях не чушь собачья.

Как-то раз Зи отлавливает Уилла в общем зале.

— Всё то дерьмо, что о тебе болтают, — правда? Не делай мне такие глазки, Грэм, ты прекрасно понимаешь, о чём я. Ты говорил, что был не в себе из-за болезни, когда убивал, но обо всей жести даже не заикался.

Уилл на пробу разминает запястье, мысленно прикидывая, можно ли пораньше избавиться от осточертевшего гипса.

— Да, всё так. И ты хочешь знать, сожалею ли я об этом.

Зи действительно хочет, чтобы так и было. Чтоб Уилл боялся того, кто обитает внутри него, ведь сам Зи от этого в тихом ужасе. Такой расклад успокоил бы его. И Уилл готов дать ему это, но вокруг слишком много ушей, обладатели которых не особо удачно скрывают жадный интерес урвать хоть кусочек чужого разговора.

— Я сожалел. И боялся, и испытывал вину, и признал её. Но страшно было из-за того, как легко я сделал то, что сделал. Мне было жаль лишь за отсутствие раскаяния по поводу совершённого. Я признал себя виновным только лишь потому, что уже больше не мог разграничивать себя и засевшего внутри убийцу. Теперь могу.

Зи шумно сглатывает, и голос его дрожит, когда он заговаривает:

— Чел, не думаю, что Лектер положительно на тебя влияет.

Уилл криво улыбается.

— Ганнибал — лучшее, что могло со мной случиться. Никому другому я бы не подставился. Не после того, что я натворил. Я не могу навредить ему.

Зи заметно грустнеет.

— Грэм. Уилл. Не хочу, чтоб ты забывал, что Лектер искусно промывает окружающим мозги, побуждая вытворять всякие мерзости.

— Зи, — мягко прерывает его Уилл. — Я не был знаком с Ганнибалом, когда поймал Кукольника. Когда переломал ему все конечности, нанизал его на крюки, как марионетку, изрезал лицо, чтобы придать сходство с маской, и наблюдал, как он задыхался по собственным весом. Это длилось полчаса, и я не отвлекался ни на секунду.

— Бля, — Зи весь как-то скрючивается. Чем пользуется Уилл, чтобы уйти, пока всё не стало ещё хуже. Шепотки о том, какие ужасы он творил, распространяются вокруг, подобно ряби на воде.

Он более не ощущал тяжести невидимых оленьих рогов. Странное создание, выползшее из-под его кожи, теперь имело имя, лицо; оно делило с ним камеру, а не сознание. Уилл являлся существом, сотворённым собой же: не имеющим ни имени, ни формы, без конца разрушающимся и собирающимся по новой.

Уилл проводит ночи на койке Ганнибала, завернувшись в простыни, ещё хранящие запахи их обоих, и считает дни. Перебирает его почту и не находит ничего примечательного: по большей части посредственные письма от всяких чудиков к серийному убийце. Затем копается в его книгах, не то чтобы стремясь найти что-то конкретное. Между страниц не отыскивается какой-то спрятанной бумаги. Никаких пометок от руки на полях. Все записи Ганнибала находятся в его блокноте. Уилл с досадой обнаруживает, все они сделаны на незнакомом языке: литовском, похоже. Не исключено, что, к тому же, на шифрованном.

Он дико скучает по Ганнибалу. По его властному отношению, по возможности для противостояния — без этого Уилл чувствует опасность в любой момент оступиться.

Очередь доходит и до альбома для рисования. По большей части тот заполнен рисунками классических фасадов и оживлённых больших городов, улицами Парижа, Лондона, Нью-Йорка. Замки, жилые здания, железные дороги и речные доки. Рисунки с обнажённой натуры, анатомические иллюстрации, эскизы рук, портреты обитателей Блока А и людей, которых Уилл никогда не видел.

Уилл не то чтобы расстроен, не найдя себя среди рисунков, но потом, всматриваясь в свежие репродукции известных произведений, узнаёт своё и Ганнибала лица в сцене агонии святого Себастьяна, в смерти Патрокла, в облачившемся в одежды королевы Омфалы Геркулесе... Происхождение некоторых эпизодов Уилл не может припомнить. Быть может, следовало обеспокоиться тем, как часто Ганнибал изображал одного из них или же их обоих умирающими или умершими. Хотя, в свете того, что в настоящее время тот, практически выпотрошенный, валяется в больнице, это выглядело чем-то вроде предзнаменования.

В одной из иллюстраций узнаётся адаптация Аида и Персефоны в воплощениях Миктлансиуатль и Миктлантекутли, разве что Уилл здесь был вместо женщины. С поразительной доскональностью прорисована малейшая деталь. Накрытая тенью, в стороне лежит трёхглавая собака. Одна из её морд сморщена в оскале, другая к происходящему безучастна, а третья с выражением обожания обращена к фигуре, в которой без сомнений узнаётся Уилл. Замысел состоит в том, что ты — наблюдатель сей сцены — предстаёшь перед богами мёртвой душой, ожидая их суда за свои земные деяния. Но лишь две из голов собаки смотрят на тебя.

Возникает логичный вопрос: а где Ганнибал находил время для рисования? Даже если он и спал хоть когда-нибудь, выходит, поднимался ради этого среди ночи.

Уилл аккуратно извлекает рисунок из альбома и за уголки прикрепляет к дну верхней койки, чтобы можно было рассматривать его, лёжа на нижней. Находка занимает мысли Уилла, пожалуй, даже слишком долго. Он сосредоточенно думает, что насчёт этого скажет Ганнибалу в своё оправдание. Если вообще хоть что-то скажет.

Как-то один из арийской братии докапывается до него в спортзале. Уилл вцепляется ему в глотку и душит — пока тот не повалится на спину, выкинутой на берег рыбиной хватая воздух, — и затем опускает поверх его груди трёхсотфунтовую¹ штангу, лишая возможности подняться и попутно ломая парочку рёбер.

Уилл возвышается над поверженным, наблюдая, как тот изо всех сил пытается нормально вдохнуть.

— Если выживешь, передай Эндрюсу: пусть снимет с полки свои яйца. Если ему нужен я, пускай придёт за мной сам.

Уилл абсолютно спокоен и сконцентрирован. Приложив к груди раскрытую ладонь, он чувствует мерное и уверенное сердцебиение. Возвратившись в камеру, укладывается на койку Ганнибала и устремляет взор к рисунку.

Доктор Блум вновь посещает его. Долгую молчаливую паузу они глядят друг на друга через стол, пока Уилл, наконец, не сдаётся:

— Как он?

Разумеется, она навещала Ганнибала. Если это было дозволено, конечно.

— Кошмарный пациент. Врачи от него в бешенстве, впрочем, он прекрасно ладит с медсёстрами. Полагаю, за время работы в госпитале он усвоил, что себе же лучше найти с ними общий язык. А очаровывать окружающих он всегда умел ловко. — Выражение лица Аланы полно неприкрытого сожаления. — Вы правы. Он может быть крайне обаятельным, когда ему это нужно. Я отвесила ему пощёчину, — признаётся она.

Уилл вяло поводит плечами.

— На вашем месте, я, наверное, сделал бы то же самое.

Он прекрасно видит её плохо замаскированный страх. Алана очень симпатична ему, поэтому он хочет её успокоить:

— Он не сбежит из больницы. Только не после капитальной абдоминохирургии. Даже при желании он не смог бы уйти далеко, но при любом раскладе не стал бы вредить вам. Вы ему нравитесь.

Уилл убеждает себя не давать пищи для ревности. Какой смысл? Ганнибал сказал Алане пресечь визиты к себе, и в конечном итоге Уилл услышит от него ту же просьбу.

Лучше об этом просто не думать.

— Мы здесь не ради разговоров о Ганнибале Лектере, — твёрдо произносит Алана. — Я пришла затем, чтобы более подробно обсудить ваш энцефалит.

По мере их беседы Уилл приходит к наблюдению, что какие бы перемены в нём ни произошли, этого оказалось достаточно, чтобы насторожить такого человека, как Алана Блум. Он приносит извинения, пояснив, что его достают с тех пор, как Ганнибала забрали в больницу. Уилл вкладывает больше миролюбия свою позу, выражение лица, голос, и вскоре Алана начинает потихоньку расслабляться. Теперь он понимает, каково было Ганнибалу до ареста. Контролировать каждое своё слово, каждый жест, чтобы поддерживать в ви́дении окружающих иллюзию того, кем он на самом деле не являлся.

Алана планирует встретиться для переговоров с судьёй через две недели. Напоследок Уилл горячо и немного неуклюже благодарит её. Тянется скованными руками через стол, чтобы сжать её ухоженные ладони в собственных. Она так добра к нему.

Чуть позже, оказавшись в камере, Уилл становится перед зеркалом и впивается в своё отражение, выискивая малейшие внешние отличия, связанные с тем, что Уилл Грэм — искалеченная ужасной болезнью жертва — скрывается глубоко внутри. Это как наблюдать за морским приливом: нереально отследить сами происходящие изменения — возможно лишь оценить разницу между исходным положением и результатом.

До истечения условленных двух недель Ганнибала перевозят обратно в тюрьму, в медицинское отделение. И меньше чем через три недели он возвращается в общий блок. Точнее, Катц прикатывает его, бледного и замученного, на инвалидной коляске. От внимания Уилла не укрывается, как другие заключённые кружат неподалёку, примериваются подобно хищникам, почуявшим дух свежей крови.

Он принимает у Катц эстафету и дальше катит Ганнибала сам. Пассажир поневоле не скрывает неудовольствия от своего положения, вопреки чему у Уилла скулы сводит от неконтролируемой дурацкой улыбки. Не без усилий он всё же сжимает рот в плоскую линию и полностью переключает своё внимание на Катц.

— Он не должен напрягаться. Если есть необходимость, на время выздоровления можно разместить его в отдельной камере. Только скажи, Грэм. Кашель, чихание, смех — хватит самой малости, чтоб швы разошлись, так что без глупостей. Никакой возни.

— Мисс Катц, — с максимальной вежливостью вклинился Ганнибал. — Я в прошлом хирург-травматолог и прекрасно осведомлён о мерах предосторожности.

Впрочем, Катц на это и бровью не поводит.

— Ох, разумеется. И всё же, врач ты или нет, с учётом твоей склонности ввязываться в драки, я всё равно наказываю твоему соседу не давать тебе разгуливать без особой надобности. Что касается тебя, Грэм, видит Бог, если ты его трахнешь, он окончательно загнётся.

Уилл давится смехом.

— Учту.

Катц пожимает губы и, прежде чем отделиться от них, бросает:

— Вези его в камеру.

Уилл помогает Ганнибалу перебраться с кресла на койку. Кочёвка из медблока отняла у него все силы.

— Ты снова обрился, — констатирует Ганнибал, аккуратно отслеживая подушечками пальцев свою рану по краю. Уилл между тем плюхается в коляску и принимается кататься короткими толчками вперёд-назад.

— Ну, что сказать, было жарко, как у Сатаны в заднице, и некому было запретить мне. — Уилл наслаждается выражением недовольства на чужом лице. Ганнибала явно подмывает отчитать его за подобные выражения, но в настоящий момент он не имеет каких-либо рычагов давления. Уилл думает: возможно ли, что в данный момент Ганнибал обеспокоен. Допускает ли он мысль, что Уилл сейчас может воспользоваться его положением, чтобы навредить. Или сказать, что их договорённости конец, ведь в ближайшее время Ганнибал не будет способен защитить его в случае чего. Несмотря ни на что, Ганнибала по-прежнему практически невозможно прочесть. Во всём что касается Потрошителя, Уилл эксперт от и до. Но тайна личности самого Ганнибала по-прежнему остаётся для Уилла непроходимой чащобой.

Уиллу хочется исследовать пальцами каждый дюйм чужого тела в проверке на наличие повреждений. Но камеры всё ещё незаперты, поэтому он решает подождать.

— Как там в госпитале?

— Скучно. А тебе здесь?

Уилл запускает пальцы в его волосы. Не помешало бы вымыть их. Должно быть, это просто сводит Ганнибала с ума.

— Я перебрал твои вещи. Ты часто меня рисуешь.

Ганнибал напускает хмурости на лицо, в ответ на что в Уилле рождается стойкое желание сцеловать её всю.

— Не волнуйся, я никому не рассказал, какой ты в действительности романтик.

Ганнибал задумчиво хмыкает и переводит внимание на прикреплённый ко дну койки лист.

— Я говорил не трогать мои вещи.

— Подразумевал, — беззаботно отбивает Уилл. — Но я подумал, что это не в счёт. Хватит болтать, лучше отдыхай. Я помою тебе голову, когда проснёшься.

Он дожидается, пока веки Ганнибала закроются. Из-за всех медикаментов, которыми его накачали, дыхание у него шумное, почти храпящее. Уилл прикасается поцелуем к расслабленному рту. Затем стягивает с полки томик «Графа Монте-Кристо» и вынимает заточку, спрятанную между страниц.

Никто не заостряет внимание, когда он покидает камеру. Уилл умеет оставаться незамеченным. В его осанке нет ничего провокационного: ни уязвимости, ни агрессии. Он неуловим, словно дым.

Останавливается возле памятного слепого коридора и глазами выхватывает Эндрюса в толпе: тот рубится в карты за одним из столиков. Словно почувствовав это, Эндрюс поднимает голову и отвечает на взгляд, а потом подмигивает и посылает воздушный поцелуй. Уилл демонстративно заворачивает за угол — коридор как всегда безлюден и опасен — и выжидает.

Примечание к части

¹ 300 фунтов = 136,2 кг.

Примечание к части

П/п: С последней публикацией я безбожно затянула, поэтому в качестве извинения делаю ускоренное обновление.

П/а: Данная глава содержит высказывания гомофобного характера от лица второстепенного персонажа. Он просто ужасен, и его грубые слова никоим образом не отражают моих личных убеждений.

Глава 14

Эндрюс — парень не из хилого десятка. Высокий и коренастый, по-тюремному накачанный, с жировой прослойкой в качестве дополнительной брони. У него множество татуировок, провозглашающих превосходство белой расы, разбросанных по гладковыбритой голове, рукам, шее — и ниже, уходящих под ворот робы. Половина его лица представляет собой кое-как заросшее чёрт-те что: Ганнибал постарался на славу.

— У нас с тобой ничего личного, — начинает Уилл. — Не пойму даже, как всё это началось. Но Ганнибал накостылял тебе, ты отплатил ему тем же... Возможно, мы могли бы... закончить на этом.

— Я собираюсь отхреначить твой пидорский член и запихать его Лектеру в глотку, чтоб подавился.

Уилл делает глубокий вдох и медленный выдох. У него такое непонятное ощущение в животе: то ли болезненное, то ли возбуждённое. Сердечный ритм ровный, стабильный.

Когда Эндрюс совершает выпад в его сторону, Уилл на пару резких шагов отступает назад, но всё равно они сталкиваются, вышибая к чертям собачьим хлипкую дверь прачечной, замок которой оказывается бессилен перед хорошим ударом плеча. И это ещё одна причина, почему смертельный коридор по праву носит своё название. Входя сюда, ты отрезаешь себе возможность докричаться до помощи: рёв огромных промышленных машин поглотит и самый отчаянный вопль. Уилл наслышан, что в этой точке тюрьмы было совершено больше всего изнасилований и убийств. От тяжести врезавшихся в неё тел жалкая преграда распахивается и обратно захлопывается сама, бахнувшись об стену. Уилл отталкивает противника от себя, высвобождая больше личного пространства. Эндрюс по инерции пятится, чуть не потеряв равновесие. У Уилла всего один шанс на мощный и точный удар. Облажается сейчас — и в лучшем случае загремит на пожизненное за покушение на убийство. В худшем заработает билет на вывоз отсюда в спанбондовом мешке.

Он уверенно стоит на ногах, когда Эндрюс надвигается на него, и тем не менее замахнувшийся кулак, нацелившийся в его живот, остановить не удаётся. Удар вышибает из лёгких весь воздух, но вопреки этому Уилл начинает биться с удвоенной силой. Кулаки в дело не идут — нельзя повредить костяшки — зато их прекрасно замещают локти. Уилл яростно молотит Эндрюса по лицу, без зазрений совести метит в пожёванную его половину, наименее защищённую мышечной тканью.

Эндрюс в долгу не остаётся: прицельно и крепко вдаривает ему в правую часть груди, отчего Уилл грохается спиной на пол, неслабо прикладываясь затылком, и уже распознаёт привкус железа во рту. Он допускает, что это всего-то потому, что он прикусил щёку изнутри, но что бы там ни было, из-за этого вдруг становится тяжело сглатывать и дышать.

— Ты что же, думаешь, я не выпущу твои тощие пидорские кишки, как Лектеру?

Уилл, распластавшийся на спине, пережидает, пока диафрагма перестанет конвульсивно сокращаться и появится возможность нормально вдохнуть. И показывает противнику фак. Тот с размаху пинает его под рёбра, однако Уилл извернувшись перехватывает чужую ногу, по большей части загашая удар.

Эндрюс теряет устойчивость и тоже валится на пол, но, быстро сгруппировавшись, смыкает лапищи вокруг горла Уилла. Он даже не пытается упереться локтями в колени, слишком поглощённый своим занятием.

— Вот, что я с тобой сделаю, — гаденько мурлыкает Эндрюс. — Сперва я хорошенько выдеру тебя, милашка, а после отрежу твой член. Я оставлю дверь открытой, чтобы тебя нашли раньше, чем ты истечёшь кровью. А когда отваляешься в больнице, ты ведь будешь моей послушной малышкой, м? Как тебе это?

Мир перед глазами начинает мутнеть. Но внезапно Уилл расходится в улыбке, в то же время незаметно вытягивая заточку из-под гипса. У Эндрюса есть всего секунда на то, чтоб удивиться оптимизму теряющей сознание жертвы, а уже в следующую Уилл удобнее перехватывает оружие, с размаху всаживает его в чужой живот и вздёргивает вверх.

Нынешнее лезвие на поверку оказывается не в пример острее предыдущего. Зазубренное, к тому же. И достаточно длинное, чтобы не просто проткнуть кожу, а вогнать его глубоко в чужую плоть.

Уиллу удаётся сбросить с себя недруга прежде, чем тот ослабленно рухнет на него. Эндрюс мешком хлопается на спину, хлеща кровью из вспоротого брюха, светящего жёлто-розовыми внутренностями. Уилл наугад выхватывает пару носков из ближайшей корзины и запихивает Эндрюсу в рот.

Увы, Уилл не располагает временем достаточным, чтоб проделать с этим человеком всё, чего ему хотелось бы. Поэтому он, не мешкая, запускает пальцы в чужое горячее нутро и, не колеблясь даже секунды, вытаскивает органы и небрежно отбрасывает в сторону, как ненужный мусор. Верещание, вырывающееся через импровизированный кляп, без всяких шансов тонет в закладывающем уши гуле работающих стиральных машин. Уилл и не старается вложить в своё занятие хоть каплю аккуратизма или художественности — задуманное надо провернуть максимально оперативно.

К моменту, когда Уилл заканчивает, вся его одежда пропитана кровью, местами уже подсохшей. Он шустро стягивает её и забрасывает в одну из работающих машин. Затем торопливо отскребает свою кожу в одной из большущих раковин, а после выцепляет чистый комплект формы из груды стираного белья. По ощущениям, на всё про всё уходит около пяти минут. Больше нельзя мешкать ни секунды, пока кто-то не заподозрил неладное. Уилл тенью выскальзывает из прачечной, минует зону отдыха и, наконец, возвращается в камеру.

Он несильно теребит Ганнибала за плечо, упрашивая проснуться.

— Хэй, ну же.

Веки того с неохотой приоткрываются. Он что-то неразборчиво бормочет, как Уиллу кажется, по-японски.

— Знаю, тебе нужен отдых, но сейчас мне очень надо, чтоб ты молчал и не спорил. Просто доверься мне. — Уилл сгребает одну из простыней и подтыкает за один край под матрас своей кровати, подобием шторы отгораживая нижнюю койку от посторонних глаз. Затем сбрасывает с себя всё до трусов и ныряет в импровизированный шатёр, забираясь на Ганнибала верхом.

— Уилл? — несколько рассеянно произносит тот, чуть заторможенный из-за болеутоляющих.

— Бога ради, только пойми меня правильно. — Уилл проворно ослабляет завязки на его штанах и просторной мягкой рубашке, без труда высвобождая из-под одежды чужой член. — Не двигайся. Позволь мне всё сделать самому. — Он по возможности опускает основной свой вес на бёдра Ганнибала, фиксируя их на месте. Потом отвечает на его внимательный взгляд и спрашивает:

— Да?

На затылке чувствуется ласковое прикосновение. Ганнибал кажется чуть растерянным, но довольным.

— Возможно, не следует. Но да. Toujours.¹

Уиллу не хотелось бы гнать лошадей, но сейчас выбирать не приходится. Он сразу же берёт в рот, однако, не забывая о зубах. Задача облегчается тем, что Ганнибал ещё не успел возбудиться. В какой-то мере это ощущается как нечто более личное. Уилл закрывает глаза и целиком фокусируется на своём занятии. Ощущает себя уже немного увереннее, когда чувствует, как член во рту постепенно твердеет и увеличивается. Уилл заглатывает так много, как только может: до слезящихся глаз, щекочущей глотки и текущей по подбородку слюны. До рефлекторного кашля и сбитого дыхания, что так нравится Ганнибалу.

В конечном итоге, всё происходит очень быстро. Надзиратели поднимают тревогу, слышны крики, врубается аварийное освещение. Облачённые в спецснаряжение охранники вваливаются в камеру — инвалидное кресло вышвыривается в коридор, простыню бесцеремонно сдёргивают. Уилла силком оттаскивают от Ганнибала, надзиратель орёт ему стоять на месте, в это время скручивая руки за спиной и защёлкивая на них наручники. Уилл умоляет их не причинять Ганнибалу вреда, когда того следом сдёргивают с кровати и заставляют встать на колени рядом с Уиллом. Вскоре дыхание Ганнибала напоминает скорее удушье, пока он безуспешно силится согнуться пополам, но ему не позволяют, за скованные сзади руки принуждая распрямиться.

Кроуфорд ураганом появляется не позже чем через минуту.

— Поднять их, — гаркает он.

— Вы убьёте его, — отчаянно протестует Уилл. — Ему нельзя стоять прямо. Прошу вас.

Кроуфорд колеблется, делая переоценку ситуации. Уилл прав. Ганнибал в своём нынешнем положении не способен даже прочно держаться на ногах — и никак не может быть причастен к тому, что несколько минут назад произошло в прачечной.

Кроуфорд сканирует взглядом простыню, раскуроченную постель, практически нагого Уилла, пытающегося утереть влажный от слюны подбородок о собственное плечо, и на расхристанного Ганнибала. Суровая маска одного из надзирателей трескается, и у него вырывается:

— Они тут... эм.

— Давай, озвучь это, — издевается Кроуфорд.

— Грэм отсасывал Лектеру, — сконфуженно выдаёт подчинённый.

По виду Кроуфорда понятно, что он со всей этой ситуацией буквально на грани инфаркта.

— Совсем страх потеряли?

Уилл примеряет самую смущённо-невинную мордашку, прежде чем не менее невинным тоном произнести:

— Три недели не виделись. Я соскучился.

Ганнибал между тем оседает на пол, переваливаясь с колен на одно бедро и опираясь на стенку и кровать. Из его горла рывками выходят тихие, но не означающие ничего хорошего звуки. Уилл никак не может определить, прикидывается тот или нет.

— Боже, — ворчит Кроуфорд. — Возвращайте Лектера в медблок. Грэм, ты — за мной.

Уилл понуряет голову и ссутуливается.

— Пожалуйста, не отменяйте моё слушание. Я знаю, что не допустимы... тесные взаимодействия. — У него даже получается сделать стыдливые влажные глаза.

Дальнейшие события развиваются стремительно. Охранники поднимают Ганнибала, без особых церемоний усаживают в каталку, после увозят. Всё это время Уилл так и стоит в одних трусах, со скованными руками и жалостливым выражением на лице. Кроуфорд стоит посреди дюжины надсмотрщиков, переворачивающих камеру вверх дном. Он ищет убийцу, а не парочку заключённых, проигнорировавших правило «не трахаться».

Уилла приводят в прачечную.

— Не поделиться мыслями, что тут произошло?

Уилл глядит на Кроуфорда, переключается на место происшествия, затем снова на Кроуфорда.

— Применить профессиональные навыки, имеете в виду? — говорит он и осознаёт, что Кроуфорд заглотил наживку.

Начальник вздыхает.

— Да, Грэм, именно. Отчего нет, чёрт побери. — Он обращается уже к одному из офицеров: — Снять наручники. И дайте ему чем прикрыться, наконец.

— Моё мнение не будет иметь веса в расследовании, но что смогу увидеть — расскажу. — Пока Уиллу освобождают руки, он кивком указывает на многострадальную дверь. — Ни для кого в блоке не секрет, что замок здесь совсем прогнивший: достаточно как следует навалиться плечом на дверь, чтоб попасть внутрь. Орудие преступления до сих пор здесь, но следов убийца не оставил — работать не с чем. Судя по отпечаткам крови на полу, жертва стояла на руках и коленях, когда лежащий под ним убийца нанёс первый удар. Вот здесь крови нет, видите? Эндрюс упал на спину, когда был ещё жив.

Уилл, сохраняя чистоту места происшествия, аккуратно обходит помещение. Теперь он прочувствовал, что означает для убийцы вернуться на место своего преступления. Наблюдать, как все вокруг только о случившемся и толкуют, непонимающе озираясь. Это даёт тебе своего рода ощущение силы.

Тело раскинуто на спине, как Уилл его и оставил. Полость живота зияет пустотой, поскольку все внутренности вместе с жировыми прослойками извлечены и в виде красно-жёлтой композиции выставлены напоказ, образуя два слова: «zig» и «hiel».

— Sieg heil² пишется не так, — замечает Уилл. Он даже немного горд, что ему в голову пришла идея подурачить следствие.

— Да плевать, — бросает Кроуфорд. Он явно с трудом сдерживает позыв проблеваться на месте, да и остальные присутствующие выглядят ничуть не лучше. Никто из них прежде с подобным не сталкивался.

— Так или иначе, это издевательство. Кто бы это ни сделал, они с убитым, вероятно, не сошлись во мнениях. Использовав для своего замысла кишки, а не кровь, убийца хотел сказать, что Эндрюс слабак и трус. Либо же мы имеем дело с разборками между бандами. — Уилл принимает футболку и комбинезон, протянутые ему одним из охранников. И то, и другое оказывается велико, но это Уиллу только на руку. Ему ещё проще казаться маленьким и безобидным в свободной одежде и с босыми стопами, выглядывающими из-под широких штанин. — На это не требовалось каких-то особых навыков, — продолжает Уилл. С того момента, как он ушёл, крови натекло ещё больше. На его памяти всё выглядело аккуратнее. — Жертву просто пырнули в живот и разрезали. Это мог быть кто угодно, обладающий острым ножом, запасом времени и сколько-нибудь сильными руками.

Уилл останавливается рядом с Кроуфордом, закрепляя в памяти эту сцену. Ганнибал наверняка пожелает услышать историю во всех красках. Возможно, захочет узнать, что Уилл испытывал перед этим, в процессе и после, но, скорее всего, будет визуализировать произошедшее. Несколько вещей, свалившихся с куч белья, мокнут в крови, лужей расползшейся по полу. Где-то на краю сознания у Уилла промелькивает вопрос: в какой же момент что-то пошло не так в его жизни, отчего он в итоге стоит на месте собственного убийства, совершенно безразличный к тому, что сделал. И всё же он не равнодушен. Нет, в нём ни злости, ни потрясения. Лишь покой. Внутреннее умиротворение наравне с ощущением могущества и того, что он перестроился по новой с самого скелета. Чувство необычное, но определённо приятное.

Кроуфорд отправляет его к себе с запретом на фокусы с простынями.

На сей раз Уилл забирает Ганнибала спустя четыре часа. Вид у того по-прежнему вымотанный, но доктора заверили, что помирать он не собирается. Никто из них ему не симпатизирует, и неудивительно, что его так быстро выпроводили, учитывая то, как Ганнибал без конца подвергает критике их работу.

— Что именно ты сделал? — сквозь зубы цедит Ганнибал, как только дверь их камеры запирается. Уилл понимает, насколько тот зол. Скорее, даже в ярости.

Присаживается на койку. Он только что совершил убийство. Предумышленное. Не просто отнял жизнь, а выпотрошил тело и устроил из этого целое представление. Наврал. И ушёл безнаказанным.

— Им меня не поймать, — наконец говорит он.

— Глупый маленький идиот, — выдыхает Ганнибал. — Если тебя вычислят и запрут здесь навечно, я своими руками прикончу тебя.

_______________

¹ Всегда (фр.).

² «Да здравствует Победа!» или «Победе Слава!» (нем.). Читается как "зиг хайль". Один из распространённых лозунгов времён Третьего рейха.

Глава 15

Уилл множество раз воображал собственную смерть от рук Ганнибала, множеством различных способов. Но не мог знать наверняка, как бы всё случилось. Ганнибал непредсказуем в своих решениях. По части пыток и извлечения органов он не следует чёткой модели. Уиллу нравится думать, что его случай мог бы выйти особенным в сравнении с другими (иногда он вспоминает все эти случаи, но раз от раза это кажется всё менее и менее ужасающим: просто очередной номер, ещё один файл в копилку ФБР), но не льстит себе, допуская, будто Ганнибал проявил бы к нему бóльшую фантазию.

— Как бы ты это сделал? — выпаливает Уилл первое, что приходит на ум.

Повисает многозначительное молчание. Видимо, Ганнибал огрел бы его по лицу, будь у него силы. Но он лишь произносит:

— Убирайся с моей кровати.

Он своими силами перемещается из каталки на койку, отмахнувшись от предложения руки помощи.

— Ганнибал, — роняет Уилл, чувствуя, что контроль над ситуацией стремительно от него ускользает.

— Я устал, — сообщает Ганнибал. — Будь так любезен, позволь мне побыть в тишине.

Поначалу он, кажется, будто не сразу замечает книгу, оставленную поверх пододеяльника. Взяв её, бесцельно крутит в руках, а затем просто выпускает, и та хлопается на пол. Он располагается на спине, устраивая руки на животе и, насколько Уилл может понять, действительно собирается спать.

Уилл присаживается на краешек койки рядом с ним.

— Нет, Уильям, — припечатывает Ганнибал, даже не разлепляя век.

Уилл поднимается с места, неловко застывая столбом между койкой и инвалидным креслом. Ему как-то нехорошо.

— Ганнибал, — уже моляще повторяет он.

Ему отвечают непоколебимым молчанием, по-детски упрямым — и на большее Ганнибал сейчас вряд ли способен. Тем не менее такая реакция бьёт сильнее, чем если бы тот в самом деле ударил его.

Уилл приземляется на пол и обхватывает руками колени. Боль расходится в животе от того места, куда пришёлся удар Эндрюса, да и голова раскалывается.

— Я попросил латиносов достать для меня заточку. Луис сказал, что если я убью Эндрюса, то ничего не буду им должен. Я дождался твоего возвращения, чтобы организовать правдоподобное алиби. Так что я отправился в прачечную, он последовал за мной, и там я убил его. Не знаю, что ты на это скажешь, Ганнибал. Но это сработало. Всё кончено. У Кроуфорда на меня ничего.

Ганнибал устремляет к нему жуткий взгляд. Он с трудом принимает сидячее положение, и Уилл подрывается на ноги, чтобы стащить с верхней койки матрас и одеяло и скрутить для него подушку под спину, чтоб тот смог сидеть ровно, при этом не напрягаясь.

— Кроуфорд меня не волнует, — отрезает Ганнибал. — Большее опасение вызывают вероятные ответные действия Арийского братства.

Что бы там ему ни вкололи, лишь бы поскорее сбагрить из медблока, препараты явно вступают в действие. Ганнибал ослабленно откидывается на сымпровизированную спинку. Речь становится всё менее разборчивой, обрывочной, акцент проявляется куда отчётливее привычного. И чтобы сформулировать мысль, времени требуется больше обычного.

— Если на тебя выйдут, это посулит серьёзные неприятности, — говорит Ганнибал. — Я обеспокоен, потому что когда ты здесь один, ты не в безопасности, равно как и не будешь в безопасности, выйдя на свободу.

— Я в состоянии о себе позаботиться, Ганнибал. Полагаю, я это доказал.

Ганнибал ссутуливается и облокачивается на подушку, устраиваясь удобнее, прежде чем ответить:

— Наша сделка этого не предполагает.

Он улыбается с некоторой задумчивостью. Поразительна — если не удивительна — глубина чувств в его глазах, в кривизне рта. Уилл не желает давать этому имя. Не верит в это чувство.

Ганнибал вздыхает и привлекает Уилла ближе, потянув за футболку, и тот покоряется: подползает к койке, устраивая голову возле чужого бедра. Тёплая ладонь неторопливо поглаживает ёжик волос, отчего напряжение, узлящееся в шее и позвоночнике, отступает.

— Мой дорогой мальчик, — мурлычет Ганнибал так, словно Уиллу и рядом не под сорок. Кажется, за этим должно прозвучать что-то ещё, но Ганнибал лишь подцепляет его за подбородок и ласково ведёт подушечкой большого пальца вдоль линии скулы. — До того как примчится охрана, я разрежу тебя от горла до пупка, вскрою рёбра и выну сердце. Оно жёсткое, но я проглочу как можно больше, прежде чем его отнимут у меня.

Звучит романтично, как ни странно.

— Не мой мозг?

— Это было бы предпочтительнее, но есть человеческий мозг не слишком безопасно. Поэтому сердце послужит метафорической заменой. Древние египтяне верили, что именно в нём обитает душа.

Понимать Ганнибала становится всё труднее.

— Что если бы мы были на свободе?

— Мне не хочется убивать тебя, Уильям, — в голосе Ганнибала печаль. — Какое ужасное расточительство.

Уилл подносит чужую кисть к лицу и целует костяшки.

— Я хочу предложить новую сделку, — выдаёт он, но после видит, что Ганнибал уже уснул.

Уилл некоторое время не двигается с места. Подмечает синяки на запястьях лодыжках спящего. После аккуратно задирает его футболку, чтобы обнаружить на коже две полосы, пересекающие грудную клетку. Шесть сдерживающих ремней для пациента с серьёзным ранением. Ими его перетянули настолько, что в результате остались гематомы, и накачали медикаментами до беспамятства — всё потому, что отныне он был не просто Ганнибалом Лектером: он был Чесапикским Потрошителем. Теперь он был Ганнибалом-Каннибалом, одним своим упоминанием вселяющим ужас. И на такую жизнь он подписался ради освобождения Уилла.

Уилл может видеть всё так ясно, словно самолично прогуливается по тому месту, задерживая внимание на мельчайших деталях. Камера Ганнибала с окном, рисунки на стенах — воссозданные по памяти прекрасные места. Свежие, отбеленные, мягкие простыни. Тесты, тесты, тесты — бесконечная череда попыток выяснить, что с ним не так. Почему Ганнибал Лектер такой, каким является. Когда он очередной раз начнёт создавать беспокойства — а это непременно случится — его уложат на те самые белоснежные простыни, пристегнут шестью фиксирующими ремнями и наколют седативными, чтобы сделать его сговорчивым. Уилл не сомневается: даже в таком состоянии от него не добьются желанных ответов, но зато увидят его сломленным. На этом они не остановятся: дальше будут электроды на висках и капа в зубах. Ток продолжит пронизывать этот великолепный, ужасный, уникальный мозг, пока от личности Ганнибала не останется ничего.

Уилл думает: не в этом ли основной замысел? Так Ганнибал намерен сбежать: уничтожив себя?

Уиллу это не по душе. Подобный расклад его не устраивает. Он встаёт на ноги и направляется к письменному столу. Опустившись на стул, придвигает к себе блокнот Ганнибала и открывает на чистой странице. Затем оборачивается, чтобы посмотреть на спящего. Волосы с проседью слиплись в пряди, одна рука покоится на животе, вторая — сбоку, где обычно лежит Уилл.

— Лучше бы у тебя был план... Если ты со мной играешься, — грозится Уилл, но Ганнибал не подаёт признаков того, что слышит.

Некоторое время Уилл задумчиво пялится на разлинованный лист перед собой и в конце концов принимается записывать показания против Ганнибала, которые должен будет озвучить в суде.

После столь долгого ожидания возвращения того из больницы последующие события кажутся слишком скоротечными.

В целом не случается ничего примечательного. Расследование убийства идёт своим ходом, но к Уиллу не тянется ни одна ниточка, так что он даже перестаёт следить за процессом. Настроение Ганнибала варьируется в зависимости от цикла принимаемых им медикаментов: то он раздражительный, то ласковый. Уиллу странным образом полюбляются его заспанные, расфокусированные улыбки: открытые, обнажающие заострённые зубы. Под кайфом Ганнибал иногда что-то бормочет то на литовском, то на японском — всё одно, не разобрать. И несмотря на своё состояние, он каким-то образом умудряется обставлять Уилла, когда они играют в Го.

Уиллу назначают встречу с судьёй, на которую его сопроводят в полдень. Из-за ожидания его бьёт такой мандраж, что земля уходит из-под ног. Завтрак протекает как в тумане. Дальше очередь водных процедур: нужно помочь Ганнибалу, чтобы избежать намокания швов; после вымыться самому.

Ганнибал смеряет его оценивающим профессиональным взглядом.

— Мне бы хотелось, чтобы твои волосы были длиннее, — говорит он.

— Эй, Лектер, — брякает кто-то без намёка на интеллект, — ты сейчас как раз на той высоте, чтоб отсосать мне.

Уилл отгоняет прочь возникшие совсем не к месту образы маленького Ганнибала и людей, призванных присматривать за ним, а на деле злоупотребляющих своими полномочиями и обижающих его. Ганнибал проявляет чудеса невозмутимости в ответ на сексуальную угрозу. Уиллу же от всей этой ситуации становится дурно.

— Мародёр, — подаёт голос Уилл, зная только кличку парня.

Ганнибал лишь закатывает глаза, не удостаивая задиру и взглядом.

— Уилл, если некий кретин намеревается приблизить свои интимные, мягкие части тела на расстояние укуса, полагаю, во имя Дарвина нам не стоит этому препятствовать.

— Он говорит, что зубами оттяпает твой член себе на маленький перекус. — Уилл намеренно подчёркивает слово «маленький» и с удовлетворением принимает многоголосый хохот, прокатившийся по залу.

— Вернёмся в камеру, — повелевает Ганнибал. — Я добыл новую бритву со склада, так что ты не предстанешь перед судом с этим жалким пухом на лице.

Уилл даже не собирается на это дуться. По его личному мнению, борода у него вполне себе приличная. Просто кое-кому нравится всё контролировать.

По приходе в камеру Уилл усаживается на пол и запрокидывает голову, чтобы Ганнибал мог без труда манипулировать над ним, не тревожа мускулатуру живота. Само положение способствует тому, чтобы задуматься над собственной вменяемостью. Колоритная же из них парочка: один — серийный убийца и каннибал, другой — не иначе как умалишённый, раз позволяет первому поднести лезвие к собственному горлу. Ещё вопрос, кому из них двоих место в психбольнице.

Руки Ганнибала источают тепло и уверенность. Они ловко орудуют фиговой бритвой, сводя раздражение к минимуму. Уилл полностью вверяется им и опускает веки. Он представляет, будто бы всё то же самое происходит в ином месте и не при помощи одноразового двулезвийного станка. Вместо этого — опасная бритва. Уилл готов поспорить, Ганнибал прекрасно умеет с ней обращаться. Мысль об остром лезвии в непосредственной близости к горлу должна внушать страх, но Уилл чувствует возбуждение. Они в просторном, затопленном солнцем помещении. Возможно, том самом, что описывал Ганнибал: с широкой кроватью, одетой в дорогие простыни.

Когда дело уже подходит к концу, бритва соскальзывает, и кожу ужаливает царапина.

— Садист, — бормочет Уилл, а затем удивлённо вскрикивает, потому что по щиплющей ранке тут же пробегается проворный язык.

— Но тебе, похоже, нравится, — отзывается Ганнибал и вжимает ступню Уиллу в пах, нащупывая наливающуюся горячую твёрдость. — О чём ты думал?

Ему хочется рассказать как есть, но вместо этого с языка срывается:

— Это может быть наш последний день вместе.

В случае приговора суда в его пользу Уилла выпустят отсюда. Возможно, с данного момента они больше никогда не увидятся вновь.

Ганнибал подбирает ногу.

— Не исключено.

— Замолчи, — шипит Уилл. — Ты всё это затеял.

Он дотягивается до полотенца и принимается стирать остатки мыла с лица. От возбуждения не остаётся и следа.

Настаёт очередь чёртова великолепного костюма, приобретённого для него Ганнибалом. Садится идеально, словно сшит по персональному заказу. Уилл уже ненавидит его. Он в жизни не выглядел лучше, чем сейчас. В свой первый день здесь ему казалось, что сердце разорвётся в груди, и сейчас, когда он в шаге от того, чтобы стать свободным, то ощущение возвращается.

— Ближе, — говорит Ганнибал. — Позволь поцеловать тебя, прежде чем ты уйдёшь.

Шершавость чужих ладоней чувствуется ярче на гладковыбритой коже, но рот влажный и мягкий. Уилл стискивает в руках чужую одежду.

Боже, что же творится с его жизнью.

Пальцы насилу разжимаются, выпуская сжамканную ткань.

— Ты смотришься весьма аппетитно, — мурлыкает Ганнибал. Нашёл время.

Уилл неопределённо встряхивает головой.

— Может быть, мы свидимся позже, — как-то устало произносит он.

Ганнибал прикладывает ладонь к его груди.

— À la prochaine,* — говорит он перед тем, как за Уиллом приходит охрана.

Примечание к части

* До встречи (фр.).