Глава 16

П/а: Я не разбираюсь в устройстве правовой системы. Вероятно, в действительности всё обстоит совсем иначе, чем здесь.

Автобус переправляет Уилла из тюрьмы к пункту судебного заседания. Всё серьёзно, это не просто слушание по условно-досрочному освобождению. Катц едет с ним рядом, закинув ноги на свободное сиденье.

— Не куксись, — заговаривает она. — Ты выйдешь отсюда.

Уилл откидывает голову на спинку, следя глазами за мчащимися линиями электропередач за окном. Автокондиционер работает слишком сильно, отчего Уилл зябко ёжится.

— Возможно.

Пальцы безотчётно скользят по складкам костюма, воскрешая в памяти ощущение ткани комбинезона Ганнибала под ладонями. Его кожи.

— Постарайся не дать волнению выбить тебя из колеи, — сухо советует Катц. — Поверь, ты вернёшься сюда только чтоб свои шмотки забрать.

Покрой костюма предусматривает наличие гипса: на рукаве имеется вшитая тканевая вставка, визуально компенсирующая объём. Сам Уилл в жизни не позволял себе столь хорошего костюма. Федеральный агент, а точнее простой учитель, разодетый как Джеймс Бонд — вот уж неожиданность. Насчёт преподавания — он не уверен, что после всего сможет к нему вернуться, даже если его будут звать. Уилл подозревает, что по окончании процесса над Ганнибалом едва ли кто-то вспомнит, что сам он только что вышел из тюрьмы. Поимщиком Чесапикского Потрошителя — вот кем он для всех будет.

Но в действительности он не видит перед собой никаких перспектив. От его прошлой жизни ничего не осталось: всё сгорело и рассыпалось прахом, как только на нём застегнули наручники. Отныне всё, что у него есть: Блок А, камера семьдесят три, распорядок дня и человек, вокруг которого всё это завязывалось.

Во рту такая пустыня, что сглотнуть едва получается.

— У меня ничего нет.

— Ну хотя бы бумажник? Обручальное кольцо? — допытывается Катц, но Уилл не против. Она не спрашивает, как много он потерял, и на том спасибо.

— Я не женат.

Он даже и не задумывался об этом. Где его бумажник, ключи от дома и прочие напоминания о жизни до заключения. Но Брауэр наверняка знает. Судебный процесс над ним был недолгим. В период заключения платежи за его монографию капали ему на счёт, что фактически избавляет Уилла от необходимости выходить на работу после освобождения. Вот только чем ему ещё заняться, кроме работы?

Быть может, ему разрешат вернуться в лаборатории? Было бы славно. Там тишина, спокойствие.

Перед отъездом он на всякий случай попрощался с Зи. Повидался напоследок и с Прайсом, Мэллори и Хартом. Даже с Изолентой, Неосёдланным и другими знакомыми из их компании. И потом они ушли. Всё ушло. Год его жизни просто... выпал. И от него Уилл ничего не заимел, кроме нескольких шрамов и ещё одного убийства на свою совесть.

— Одиночка, значит, — усмехается Катц. — Ну так... чем думаешь заняться, когда выйдешь?

Она спрашивает без задней мысли, так что Уилл выдавливает из себя улыбку, молясь, чтоб его лицо не получилось столь же жутким, как ему кажется. Он не находится с ответом, но она более и не пристаёт к нему с разговорами до самого прибытия. Она хороший человек.

Кабинет судьи весь отделан тёмным деревом и книжными полками, однако распахнутые окна пропускают внутрь достаточно дневного света. А ещё здесь стоит запах кожи. Когда Уилл входит, сияющий Брауэр уже ожидает его здесь, расслабленно расположившись на стуле и оставив свой портфель возле ножки на полу.

— Чудесно выглядите, мистер Грэм, — приветствует он. — Я так и знал, что существует это кукольное личико, хоть вы и очень старательно его прятали. Теперь совсем другое дело, скажите же, офицер Катц?

Женщина ухмыляется.

— Первоклассная эскорт-конфетка.

Уилл вспыхивает.

— Что ж, к счастью, я нашёл способ выкрутиться. В противном случае мне оставалось бы только положиться на закон.

— Забавный ты, — говорит Катц, и в голосе её можно уловить удивление. Раньше он никогда не слышал в свой адрес подобного не в качестве оскорбления. Она устремляет к нему оценивающий взгляд — и это даёт повод для беспокойства. В последний раз, когда Уилл был свидетелем такого её взгляда, она перехватила крупную поставку наркотиков, проворачиваемую группой чернокожих заключённых. Четверо отправились по карцерам, ещё двое — в Супермакс. У неё острый ум, зоркий глаз и железная воля.

Дверь кабинета отворяется, и входит судья. И. Ченг — выбито на именной табличке на её столе. Это невысокая, плотная женщина преклонных лет, седовласая, со строгим лицом. Она с недоверчиво приподнятой бровью наблюдает за тем, как Катц освобождает Уилла от наручников.

— Такой уровень безопасности вызывает сомнения, — подмечает она.

Уилл опускается на предложенный ему стул.

— Это верно, — говорит он и как бы невзначай чуть задирает рукав, чтобы стал виден его гипс. — Но я не намерен сбегать или затевать драку.

Подумай Уилл сейчас посмотреть на Катц, он бы заметил её напряжённое выражение лица. Кому как не ей знать, что драку затеять он ещё как может. И тем не менее она смалчивает.

— Борьба, бегство, питание и секс, — говорит Ченг, опускаясь в своё кресло, — четыре биологических императива, заложенных в нас для того, чтобы мы могли выжить как вид. Помимо всего прочего, Ганнибал Лектер обвиняется в каннибализме. На мой взгляд, его аппетит усмирить не так-то просто. Но каким образом это отражается на Вас, и следует ли мне на этот счёт беспокоиться?

— Но ведь речь не о Ганнибале, — вежливо вклинивается Брауэр.

— Ну разумеется, — отвечает Ченг. — Вы знаете, почему я здесь? Потому что я единственная из судей, кто не бывала на ужине в его доме, и это лишь по той причине, что я переехала в этот город совсем незадолго до его ареста. Но, конечно, я встречалась с ним, — рассказывает она, делая небрежный жест рукой. — На светском вечере он был, пожалуй, единственным, кто не пытался подлизаться ко мне. У нас была лишь недолгая, ненавязчивая беседа, хотя и старосветский шарм не предполагает поспешности. Я тогда спросила, почему он пришёл один. Потому что такой человек, как он, должно быть, либо скорбящий вдовец, либо с ним что-то не так. Имея дело с таким человеком, можешь лишь надеяться, что от его руки не страдают другие.

— Тёмная триада, — вступает Уилл. — Нарциссизм, макиавеллизм¹ и психопатия.

Ченг склоняет голову в согласии.

— Я всегда выявляю их. Большинство успешных людей — социопаты.

— Так что он ответил?

Уиллу хочется узнать такого Ганнибала: посещающего званые ужины с важными персонами, варящего собственное пиво — претенциозный ублюдок — и водящего светские беседы с главами правосудия.

— Он сказал, что его пара не смогла присутствовать, — вздыхает Ченг. — В то время он встречался с каким-то доктором. Её в тот день вызвали на консультацию или что-то вроде того. Меня тогда ничто не смутило. Но как же я заблуждалась. Он ведь был воплощением нормальности.

Речь об Алане Блум, надо думать.

— Ну, не знаю, — отвечает Уилл. — Со мной он никогда не пытался изображать что-то иное, а оставался собой. Он всегда был чем-то ужасающим, мне лишь нужно было вникнуть в суть этого.

Ченг нанизывает на нос очки и глядит на Уилла поверх них.

— Ганнибал Лектер — сложная личность. И причина, по которой Вы сейчас здесь. Он обеспечил Вас адвокатом, организовал Вам освидетельствование против него и, как мне известно, этот костюм на Вас также по его инициативе. Только его подписи по каждому из пунктов не хватает. По словам нескольких сотрудников тюрьмы, Вы с ним состояли в весьма близких отношениях. Вам известно, что он за человек. А что насчёт Вас самого? Что за игру вы двое ведёте, мистер Грэм?

— Ваша честь, — вмешивается было Брауэр, но под тяжёлым взглядом судьи передумывает.

— Я с мистером Грэмом разговариваю.

Уилл делает глубокий вдох, прежде чем подать голос:

— Нет никакой игры. Не для меня, во всяком случае. Мы стали сокамерниками по случайности. В первую неделю на меня напали. Он оттащил того парня и... съел его язык. — Ченг на такие подробности и бровью не ведёт. Должно быть, она за свою карьеру и не с таким сталкивалась. — Он защищал меня.

— А что Вы взамен?

— Я ему принадлежу, — говорит Уилл, не представляя, как ещё возможно описать их ситуацию. — Такова была наша сделка. — Уилла раздирал какой-то внутренний зуд, подначивающий подскочить со стула, вывернуться из собственной кожи. — Ганнибал не настолько умён, как думает, Ваша честь. Профайлинг был моим призванием. Моя работа состояла в том, чтобы понимать мотивы людей, подобных ему. Чем я и воспользовался, угодив в тюрьму. Я приручил его. Он стал увлечён и одержим идеей о моей предполагаемой способности создать с ним связь.

— Предполагаемой?

Да, она проницательна. В задумчивости оставляет ногтями лунки на обложке своего молескина. Она не верит ему. Пока что нет.

— Я эмпат, а не безумец. Он серийный убийца. Я способен понять его, но не создать связь с ним. Едва ли это в принципе возможно с таким человеком, как Ганнибал Лектер.

Ченг задумчиво хмыкает.

— Понимаю. Что-то подобное мне сказала доктор Блум, производившая вашу психологическую оценку. Кроме того, я ознакомилась с вашей медицинской картой и стенограммами с предыдущего судебного процесса. Скажите, почему вы признали себя виновным?

— Потому что убил кого-то.

— И почему вдруг решили подать апелляцию?

Уилл видит светло-голубое полотно неба за открытым окном. С улицы веет запахами городской жизни, включая ароматы из забегаловок, сигаретный дым и автомобильные выхлопы.

— Убитый мной человек был вооружён, но я нарушил границы самозащиты. Я больше не болен, но тюрьма снова превращает меня во что-то ужасное.

— Хм, да, я видела фотоснимки. Мистер Грэм, мне довелось иметь дело с массой всевозможных убийств, и, поверьте, совершённое Вами можно расценить как весьма сдержанное на фоне того, что так называемый Кукольник вытворял со всеми теми женщинами. С учётом медицинского заключения о Вашем состоянии, я не вижу никаких причин препятствовать Вашему освобождению. Придите Вы ко уже мне только с этим — и я без проблем подписала бы нужные документы. Но в данных обстоятельствах мне необходимо знать, какую сделку касаемо предстоящего судебного процесса Вы заключили с Ганнибалом Лектером. Что я обнаружу в чёрном ящике?

Уиллу вспоминается последний раз, когда сам он задавал Ганнибалу аналогичный вопрос. Они оба лежали на нижней койке, быть может, в последнюю совместную ночь. Он попросил сказать правду, на что Ганнибал ответил:

— Если тебе нужна правда, то вот она: я отпускаю тебя, Уилл Грэм, потому что так ты поступаешь со всем, что любишь.

Уиллу захотелось закричать что есть сил, но не позволило знакомое ощущение подступившего к горлу кома.

— Не говори мне этого.

— Отчего? Ты хотел правды.

— Это не то. Ты не можешь. Мы оба знаем, что ты не можешь.

Пальцы Ганнибала рисовали по коже лица Уилла и его шее, словно стараясь запомнить очертания и прикосновения к ним.

— Ты так решил, опираясь на свой прошлый опыт в профайлинге. Веришь или нет, но это правда.

— ...Мне не нужно было заключать с ним никаких сделок, — заверяет он Ченг. — Ганнибал убеждён, что он умнее всех, потому что, можно сказать, никому не удавалось дать ему повод в этом усомниться.

— Но Вы умнее?

Уилл расправляет плечи.

— Я делал, что он хотел, давал ему то, чего он хотел, и он... Я уже говорил то же офицеру Кроуфорду: он не способен любить в том смысле, в каком это свойственно другим людям, но то, что он испытывает ко мне максимально к тому близко по его меркам. Тюрьма плохо на меня влияла, а он этого не желал. Не хотел смотреть, как моя личность рушится. Игры в Бога потешают его. Вызволяя меня отсюда, он насыщает свой комплекс власти и подкрепляет уверенность в собственном всемогуществе.

Ченг тарабанит пальцами по листу бумаги перед собой.

— Что скажете, офицер Катц?

Это всех удивляет, в особенности ту, к кому обратились, но она быстро с собой справляется. Уилл знает, она до сих пор подозревает его в убийстве Эндрюса. На один ужасающе долгий момент воздух застревает в глотке от осознания, что никакая сила не помешает ей сказать то, что она собирается.

— На рецидив он не пойдёт, — наконец, произносит Катц, и Уилл едва не валится со стула от облегчения. — Позвольте ему уйти подальше от Лектера, выпустите из тюрьмы — и он вновь станет продуктивным членом общества. Оставлять его в заключении было бы ошибкой.

— Ну что ж, — Ченг подбирает со стола ручку, делая несколько пометок на бумаге. — Поздравляю, мистер Грэм. Вы свободны, можете идти.

Уилл не шелохнётся с места.

— Не понимаю, — заторможенно выдавливает он.

Брауэр хлопает его по спине и после забирает одну из бумаг со стола, пряча в свой портфель и обращаясь к Уиллу:

— Это означает, что Ваша апелляция одобрена, и к завтрашнему дню все данные о судимости будут изъяты из Вашего досье. Отныне Вы больше не эксзаключенный, Грэм. Можете сами в этом убедиться, если в Бюро вас вновь допустят к работе.

Адвокат, очевидно, понимает, что Уилл пребывает в натуральном шоке, поэтому повторно хлопает его промеж лопаток — на этот раз чуточку душевнее.

— Эй, Уилл, всё закончилось. Это не условно-досрочное — Вы абсолютно свободны.

Последующие несколько часов запоминаются смутно и лишь обрывочными кадрами. Он машинально следует указаниям. Брауэр вручает ему его портмоне и наручные часы. Имущество в Вулф Трэпе было распродано несколько месяцев назад, так что приезжает Уилл не домой, а в номер гостиницы, снятый для него адвокатом.

— Вы в порядке? — интересуется Брауэр. Он выглядит обеспокоенным. Вообще говоря, волноваться он начал ещё в здании суда.

Уилл кое-как качает головой. Как же много людей на мили вокруг, как много женщин. Реальная жизнь кажется какой-то сюрреалистичной.

— Я справлюсь, — выдаёт он, старательно изображая уверенность в собственных словах. Но по лицу Брауэра ясно, что получается так себе. — Я буду здесь. Завтра переговорим насчёт процесса над Ганнибалом?

Брауэр подтверждает и, что куда важнее, Брауэр удаляется. Уилл не высовывается из номера. С экрана работающего телевизора улыбаются воодушевлённые лица, желающие ему приятного времяпрепровождения. На четырнадцатом этаже имеется бассейн. А также спортзал. Кровать мягкая, с множеством упругих подушек. Кому, чёрт побери, может понадобиться столько подушек? Уилл поднимается, стаскивает с себя пиджак, галстук, сбрасывает обувь. Расстёгивает несколько верхних пуговиц на рубашке и закатывает рукава. Где-то промелькивает мысль, что Ганнибалу, должно быть, морально нелегко далось решение заказать несимметричный костюм. Когда Уилл вешает пиджак на крючок, то понимает, что в одном из карманов что-то есть.

Обнаруживается два листка бумаги. Один пустой, предотвращающий смазывание карандаша о ткань. Вложенным в него оказывается тот самый рисунок, где они вдвоём изображены в качестве богов нижнего мира. При желании Ганнибал умел писать поистине каллиграфическим почерком, а не как курица лапой, и в данном случае он явно выделил время, чтобы на обратной стороне рисунка аккуратно вывести:

      Немедля иди, кроткую силу и благостный дух во груди сохраняя.

      И не печалься чрезмерно: не хуже других твоя доля.

      Право, не буду тебе я в богах недостойным супругом.

      У меня пребывая, будешь владыкою ты надо всем, что живёт и что ходит,

      Почести будешь иметь величайшие между бессмертных.

      Вечная кара постигнет того из людей нечестивых,

      Кто с подобающим даром к тебе не придёт и не будет

      Радовать силы твоей, принося, как положено, жертвы.²

Твой,

Ганнибал Лектер

Мини-бар полон.

Уилл откупоривает первую попавшуюся бутылочку и отсалютовывает пустоте.

— Сукин ты сын, Ганнибал, — выдыхает он и принимается пить прямо из горла.

Примечание к части

¹ Макиавеллизм — образ поведения, основанный на пренебрежении нормами морали, коварстве и вероломстве для достижения личностных целей.

² Цитата из Гомеровского гимна «К Деметре» (перевод В.В. Вересаева).

Глава 17

В себя он приходит с таким похмельем, какого в жизни не переносил. Заказывает в номер самый объёмный завтрачный сет из репертуара гостиницы. Спазмы в желудке дважды сгоняют его в объятия унитаза, после он по стеночке добирается до душевой, просто умирая от ожидания. Буквально каждая клеточка тела стонет от страданий. Даже звук смыкающихся век кажется невыносимо громким. Пока не приносят завтрак, Уилл опрокидывает один стакан воды за другим, и когда еда наконец-то доставляется, он едва не накидывается на неё прямо с порога. Вскоре зверский голод усмирён, и остаётся одна-единственная потребность: упасть обратно на кровать и не шевелиться.

К моменту следующего пробуждения будильник показывает около двух часов пополудни. Теперь Уилл чувствует себя немного в большей мере человеком. В какой-то момент раздаётся стук в дверь, и Уилл, стащив себя с постели, неуверенно движется к порогу.

— Да? — отзывается он и бездумно отпирает щеколду, не дожидаясь ответа. — Ошиблись номе...

За дверью оказывается блондинка с выражением лица чуть ли не самым непроницаемым из всех, что Уиллу доводилось встречать. За ручку она придерживает небольшой кейс на колёсиках, какие нередко можно увидеть у юристов. Уилл мажет по рту тыльной стороной кисти и делает шаг назад, позволяя гостье войти.

— Вы адвокат Ганнибала Лектера, я полагаю.

Перед ним совсем невысокая, даже с учётом туфель на длинной шпильке, женщина, но держит она себя столь уверенно, будто входит к себе домой. Присаживается на один из неимоверно неудобных стульев возле стола, кладя ногу на ногу, и представляется:

— Беделия Дю Морье.

У неё низкий глубокий и вместе с тем тихий голос. Уилл сосредотачивается на том, что она скажет дальше.

— Ганнибал так много рассказывал мне о Вас.

Она хороша, однако не в сравнении с Ганнибалом. Уилл понимает, что женщина в этот момент сопоставляет его облик, сформированный со слов Ганнибала, с тем, что видит воочию, и ожидания её были явно завышены. Блюдо с недоеденным омлетом на столе, опустошённые бутылки из мини-бара, валяющиеся где ни попадя, и посреди всего этого — Уилл в одном нижнем белье. Не самое блестящее первое впечатление.

— Я и не сомневался, — отвечает он, прежде чем отлучиться в ванную за халатом. Кроме костюма у него больше ничего и нет. — Чем я могу Вам помочь?

Прежде чем заговорить, Беделия щёлкает застёжками своего чемоданчика и, открыв, вынимает оттуда несколько бумаг.

— Нам многое предстоит обсудить. Начнём с того, что Вы отныне являетесь совладельцем всей недвижимости и банковских счетов Ганнибала в Америке.

— Что?

Она выразительно указывает глазами на стул напротив себя, и Уилл, поняв намёк, садится. Беделия подталкивает к нему несколько экземпляров документов.

— Вы должны кое-что знать, мистер Грэм. Ганнибал чрезвычайно состоятелен. Как и Вы теперь.

— Я не хочу его денег.

Её брови чуть приподнимаются. Надо думать, подобного она от Уилла не ожидала. Быть может, в её представлении он являлся тем, кто ищет лёгкие пути выхода из положения. Несмотря на то, что в случае с Ганнибалом лёгким ничего не бывает.

— Так или иначе, здесь вся необходимая Вам информация для доступа к его банковским счетам, ключи от особняка в Балтиморе, а также его автомобиля. В доме небольшой беспорядок — ФБР перевернули всё в поисках улик — но тем не менее остальное, за исключением кухни и подвала, теперь Ваше. По его распоряжению там побывала клининг-группа, они навели чистоту и наполнили холодильник.

Уиллу нужен кофе. Или вода. Что угодно. Желудок перекручивает, желчь подступает к горлу, а это не сулит ничего хорошего. Уилл заставляет себя сглотнуть вязкую слюну.

— Я не хочу жить в его доме.

Беделия ничем не выдаёт своих эмоций, сохраняя сверхъестественную невозмутимость, чем в этот момент напоминает Ганнибала. Уилл и помыслить не мог, что так сильно будет по нему тосковать. Похоже, что-то проступает на его лице. Невозможность получить желаемое.

Выражение её лица несколько смягчается.

— Позвольте ему обеспечить Вас этим. Думаю, Вы это заслужили за то, что жили с ним в одной камере.

Уилл даже не представляет, чем ей можно возразить, да и смысла в этом никакого. Он покорно выслушивает всё, о чём Беделия извещает его в дальнейшем. Уже после её ухода он собирает все оставленные документы в стопку и складывает в пластиковую папку. Потом одевается и отправляется в ближайший гипермаркет, где выбирает себе джинсы, несколько футболок, комплект носков и белья и расплачивается кредиткой. Далее на повестке дня — отыскать дом Ганнибала.

Оказываясь в подобной местности, сразу понимаешь, что район самый что ни на есть благополучный. Направляясь ко входной двери, Уилл кожей чувствует за собой слежку. Тут и там мелькают агенты ФБР, значит, невдали рыскают и журналисты. Он здесь очередной чужак на их улицах. Неудивительно, что со своим появлением он привлёк на себя настороженные взгляды соседей.

И тут к Уиллу приходит мысль: он ведь до сих пор даже не заглянул в газетные новости. Не поинтересовался, что в Интернете говорят по поводу разоблачения Чесапикского Потрошителя. На самом деле он просто не желает об этом знать. Лишь может надеяться, что его имя к этой сенсации не приплели и не станут.

Порог дома Ганнибала встречает его запахом недавней уборки. Так же пахнет на местах преступлений после того, как тело давно увезено, а кровь замыта. Запустение. Свидетельства грубого обыска. У Уилла такое чувство, словно он потревожил могилу.

На столике в прихожей письмо на имя Уилла дожидается своего адресата. Ну разумеется, в доме Ганнибала обязано было быть помещение, расценивающееся как прихожая. Уилл бросает пакеты с обновками и вообще всем своим имуществом возле входа и вскрывает конверт.

Мой дорогой Уилл,

      Ты свободен; все обвинения на твоё имя сняты. Благодаря собственному признанию. По слову закона. Я всем сердцем верю, заключение не отразилось тенью на твоём сердце. Тебе известно, что я не признаю общепринятых норм морали мира отчаявшихся животных, блеющих молитвы к доброму, как они убеждены, богу. Нам лучше знать. Что есть добродетель и милосердие? Мы понимаем, что эти понятия придуманы человеком. Вина — не что иное, как наказание, которое мы сами на себя налагаем. Не наказывай себя, Уилл. Ты совершенно уникальное создание, и это есть святая святых. Созидание, разрушение, понимание — разве это не божественно? Видеть что-то в его уродстве и красоте, познать его разум и держать в своих руках выбор: быть великодушным либо жестоким.

— Господи, Ганнибал, — вырывается у него. — Снова твой комплекс бога.

      Временами я думаю, что ты проявлял ко мне сострадание даже тогда, когда я не давал тебе ничего взамен. Я понимаю тебя, Уилл Грэм, так же как и ты понимаешь меня, и я никогда не смел и надеяться, что подобное однажды придёт в мою жизнь. Ради моей же безопасности меня изолировали — так они говорят; я займу своё время мыслями о тебе, воображая то мгновение, когда ты вонзаешь лезвие в плоть. Как бы мне хотелось видеть твоё лицо в этот момент, но это одна из тех вещей, что я уже не увижу.

      Мне никогда не вернуться в этот дом, я уверен. Я не склонен к сантиментам, так что можешь распоряжаться им на своё усмотрение. Тебе должны были предоставить подробный перечень всех моих картин, предметов антиквариата и их оценочной стоимости, а также список надёжных аукционных домов на случай, если ты пожелаешь что-то продать. На стенах уже есть несколько пустующих мест, поскольку я пожертвовал несколько полотен местному музею. Но думаю, ты против этого не возражаешь?

На это Уилл фыркает и бредёт через прихожую, попадая в приёмную. Ему сразу думается, что у Ганнибала весьма эксцентричный вкус по части декора. Неужели ни к кому из всех тех, кто побывал в этом доме, не закралась мысль: «Серийный убийца».

      Ты заметишь, что в доме имеется подвал. Без сомнений, сотрудники ФБР вынесли оттуда всё возможное, но тебе, пожалуй, не стоит проверять это самостоятельно. Оставляю решение за тобой; ты знаешь, кто я такой. К сожалению, за поиском улик кухню разорили. Я ни разу не спрашивал, готовишь ли ты или обходишься заказной едой и фастфудом? Так или иначе, холодильник заполнен под завязку. В твоей диете недостаточно витамина D, чаще бывай на солнце.

— Иди ты, больше витамина D, — ворчит Уилл и отправляется на кухню.

ФБР устроили тут настоящий погром, однако из всех помещений дома, где Уилл уже успел побывать, это более всего говорит о своём владельце. Именно здесь он может вообразить Ганнибала. Как тот отходит от раковины к разделочному столу, нарезает зелень, ныне засохшую в горшках. Уилл ненадолго позволяет себе задержаться, наблюдая за отточенными движениями чужих рук, и движется дальше. За дверью обнаруживается дополнительное кухонное помещение, предназначенное для самостоятельной заготовки мяса. Здесь же хранится внушительная коллекция вина.

Тут же находится открытый люк в полу.

И здесь Уилл тоже с лёгкостью видит Ганнибала, спокойно поднимающегося по ступенькам, вне зависимости от того, что у него там внизу. Не убийца, но абсолютно уравновешенная, благовидная наружность. Уилл разворачивается и покидает кухню. Позднее, решает он, потом непременно зайдёт туда, как только разберётся со всем остальным.

Обеденный зал, кабинет, ванная комната — Уилл идёт наверх, знакомясь с обстановкой, до тех пор пока не находит спальню Ганнибала. Алана Блум точно подметила: гардероб у него и вправду занятный. Комната всё ещё хранит запах своего хозяина. Уилл опускается на кровать, укладываясь головой там, где сам Ганнибал лежал когда-то, в другой жизни, и возвращает внимание к письму.

      У меня к тебе просьба — возле спальни есть доспехи самурая, некогда принадлежавшие предку моей тёти. Она из того узкого круга людей, с чьей потерей мне было трудно смириться, посему мне не хотелось бы, чтобы эти доспехи ушли в какой-нибудь аукционный дом. Пожалуйста, если ты не захочешь оставить ничего больше, сохрани по крайней мере их.

      Не стесняйся обращаться к Беделии Дю Морье и просить её о помощи. Она получила от меня поручение оказывать тебе посильную поддержку. Это не идеально, я понимаю. Письма, свидания в суде и имущество, которого ты, вероятно, не пожелаешь. Уверен, ты захотел бы многое сказать по этому поводу, но позволь напомнить тебе принцип нашей сделки: я тебя защищаю, а ты выполняешь то, что я скажу. Потому сделай, как я говорю, позволь мне позаботиться о тебе и прими то, что я тебе даю.

      Сильнее чем что бы то ни было я хочу видеть тебя свободным человеком, понять, как развернётся твой разум вне ограничений и условий тюремного распорядка. Иногда я фантазирую на тему того, как бы всё сложилось, повстречайся мы в иных обстоятельствах, но кто может знать? Представляй меня в этих помещениях, помни меня таким, каким ты меня знаешь. В скором времени мы свидимся вновь, а до того момента я буду вспоминать о тебе каждый день нашей разлуки.

Твой,

Ганнибал

Уилл складывает письмо и уставляется в потолок. Некоторое время спустя он поднимается, добирается до стационарного телефона и вбивает номер Беделии.

— Продайте всё, что перечислено в списке, — говорит он. — Картины, антиквариат — вообще всё. Он сообщил, что Вы можете это устроить. Подыщите агента по недвижимости, который сможет продать дом, ранее принадлежавший Чесапикскому Потрошителю. Какой-нибудь фанатик с ума сойдёт от счастья.

— Если Вы уверены.

Уилл осматривается по сторонам, блуждая взглядом по погибшим растениям в прекрасных вазах. По черепам и рогам животных на стенах и столах. Внимание останавливается на собственном бледном и замученном отражении в изысканном обрамлении декоративного зеркала.

— Уверен.

Уилл кладёт трубку и направляется к люку. Туда он ещё не заглядывал. Он может развернуться, уйти из этого дома и никогда сюда не возвращаться. Впрочем, заключая договор со своим персональным демоном, он ведь держал глаза широко открытыми. Отлично знал, что представляет из себя Ганнибал, и при этом спал в его постели, целовал его губы и пошёл на убийство, дабы его защитить. Уж кем-кем, а трусом он не был.

Подвал, можно сказать, опустошён подчистую. Кое-где видны остатки дактилоскопического порошка, и можно догадаться, где прежде располагалась морозильная камера. Если тут и были какие-нибудь инструменты для пыток, то их забрали, но Ганнибал слишком изобретателен, чтобы нуждаться в хитроумных приспособлениях для причинения человеку немыслимой боли. Шаги здесь отдаются странным эхом; Уилл готов поспорить, что стены снабжены звукоизоляцией. В общем-то данная комната не представляет особенного интереса на фоне его обширного опыта. Он бывал в местах, словно воссозданных по кадрам из фильмов ужасов. Подземелья, где истязали жертв, тела, сваленные грудой словно дрова, с гниющими под ними половицами. Одна из сотрудниц лаборатории, с кем Уилл раньше работал, любила некий сериал про Декстера* — очень, по её словам, аккуратное чудовище. И в сравнение с ним она вечно жаловалась на всю ту грязь, с которой им приходится иметь дело в реальной жизни. Так вот он, реальный Декстер. Потрошитель оставлял свои работы по всему городу. Но Ганнибал крайне аккуратен и педантичен.

Не то чтобы Уилл этого не знал.

Ему кажется, будто с плеч сваливается внушительный груз, когда он чётко видит, что делал Ганнибал и где, места, в которых всё происходило — и всё кажется совершенно невозможным. Словно бы он неспособен более провести грань между Ганнибалом и Потрошителем.

Уилл видел столь много ужасов, что люди способны сотворить друг с другом. В спектре всего этого даже каннибализм не смотрится броско. Ты уже убил кого-то, так почему бы не использовать тело с толком. Однако Уиллу слабо верится, что мотивы Ганнибала берут истоки от практицизма. Как бы тот ни открещивался, патология определённо имеет место — по крайней мере, для Уилла это очевидно. При необходимости вступать в драку Ганнибал продолжает пользоваться зубами как оружием, рвёт языки и глотки, как будто он способен сберегать свои трофеи в каждой клетке собственного тела. Человек без патологии не станет делать такое при всяком случае. Заточка более эффективно справилась бы с той же задачей.

Уилл покидает подвал, запирая за собой люк.

Дом Ганнибала остаётся позади. Он снимает квартиру минутах в тридцати пешего хода до здания суда. Нанимает нескольких рабочих, организуя перевозку части предметов мебели в новое жилище. Да, ему приходится начинать всё с нуля, но, к счастью, не приходится первый же месяц на воле тратить на мотания по мебельным и бытовым магазинам. Помимо всего прочего, из особняка переправляют и кровать. Уилл забирает также постельное бельё, полотенца, подушки, несколько стульев, стол, светильники и всю невероятную коллекцию вина. Когда мебель доставлена к месту, он отправляется в универсам, что на углу неподалёку, и покупает набор одноразовых тарелок и столовых приборов, не планируя в ближайшем будущем питаться чем-то кроме еды на вынос.

Доспехи он устанавливает в спальне. По ночам они обретают зловещие очертания, точно как Ганнибал. Но Уиллу и без того мирно не спится.

Визит за визитом дом опустевает. День за днём надвигается грядущий судебный процесс. Уиллу кажется, будто вся его жизнь слабо дрейфует в ожидании намеченного события, невзирая на закономерный исход. Признав Ганнибала душевнобольным, его поместят в соответствующее учреждение. Если же этого не будет доказано, его направят в исправительную тюрьму максимально строгого режима. При любом раскладе Уилл остаётся один.

Откупоривая одну из бутылок с вином, Уилл на следующие несколько часов вперёд запрещает себе раздумывать о чём бы то ни было вовсе.

Примечание к части

П/п:

* Сериал так и называется: «Декстер». Очень крутой, рекомендую.

Глава 18

Вокруг судебного разбирательства над Ганнибалом создаётся настоящий ажиотаж — преимущественно благодаря охотникам за сенсациями из сферы СМИ. Уилл меньшего всего хочет быть причастным ко всей этой кутерьме, но увы, он как ключевой свидетель защиты — одна из центральных фигур в данном деле. Беделия и Фредерик Чилтон — прокурор — неоднократно пытаются его выцепить с целью обсудить его предстоящее выступление, но до сих пор ему довольно успешно удаётся от них скрываться. Он даст показания, а как с этим быть — уже их забота. Ему, откровенно говоря, до одного места, что произойдёт дальше.

В первый день заседания Уилл садится на половине защиты, с левого краю на заднем ряду, и выжидает. Сегодня у штурвала стоит Беделия, непреклонная и великолепная, и её выступлению особенно чутко внимает молодой юрист-стажёр, чьё лицо в эти минуты преисполнено благоговейного восхищения. Уиллу это понятно. Она взялась за дело, результат работы над которым вознесёт её карьеру до небес или сбросит на самое дно. Ввязалась в эту авантюру она отнюдь не потому, что относилась к числу адвокатов, гоняющихся за случаями погромче, но по той причине, что Ганнибал являлся её клиентом ещё в те времена, когда карьеры их обоих только переживали становление, и теперь она не намерена бросать его. Вот же странные они двое — Уилл и Беделия — не отступившиеся вопреки тому, что знают. Закончив выступление, она посылает ему сдержанную улыбку и присаживается на своё кресло. Уилл задаётся вопросом, насколько полно ей довелось рассмотреть монстра, и как это в итоге повлияло на её восприятие подобного. Как бы там ни было, она решительно не производит впечатление пугливого человека. Уилл рад, что они на одной стороне.

Галерея стремительно полнится журналистами и обычными зеваками, и когда в дверях наконец-то показывается Ганнибал в сопровождении охраны, Уилл испытывает невероятное расслабление в плечах и лёгкость в голове. Ганнибал облачён в добротный клетчатый костюм-тройку, очень вписывающийся в весь тот гардероб, что остался у него дома. Инвалидное кресло по-прежнему ему необходимо. Уилл знает, этот упрямец обязательно пришёл бы на своих двоих, если бы только мог стоять. Гордыня — определённо один из его пороков. Уиллу сейчас же необходимо знать, как там его рана. Насколько всё плохо? Не усугубилась ли ситуация с чьей-то руки? Что бы там ни было, очевидно, Ганнибал не получает надлежащее количество обезболивающих. Он неестественно бледен, а напряжённые складки возле глаз и рта надбавляют ему изрядно лет. Но, несмотря на явное недомогание, когда Ганнибал находит его взглядом, то мгновенно светлеет лицом, и тут Уилл думает, что раньше никогда не видел его таким.

— Уилл, — произносит он, машинально двинув руками, чью жестикуляцию ограничивают наручники. Прежняя маска почти сразу возвращается на своё место, и в этот момент Уилла подтачивает неприятное подозрение, что, возможно, он кое в чём серьёзно ошибся насчёт него. — Тебе необязательно было приходить, — говорит Ганнибал безразличным тоном. — Я предчувствую, что это будет длиться долго, медленно и ужасно скучно.

Беделия походя здоровается с Ганнибалом, и оба они игнорируют пришедшего с ней молодого стажёра, неприкрыто ужаснувшегося на это. Уилл занимает место позади Ганнибала, за его левым плечом, чтобы наблюдать его профиль, и чтобы тот сам мог увидеть его, повернув голову. И Ганнибал оборачивается. И пусть он старательно сохраняет бесстрастную маску, его лицо при взгляде на Уилла нет-нет да и смягчается, трогаясь улыбкой.

— Неплохо выглядишь, — заговаривает он, и пальцы его заметно шевелятся, словно желая дотронуться до собеседника.

— А ты хреново, — без обиняков признаётся Уилл. — Какого чёрта с тобой вытворяют?

В ответ раздаётся многозначительный вздох, как будто ругательства причиняют Ганнибалу физическую боль.

— Я предпочёл пропустить приём лекарств, чтобы в течение суда быть в трезвом уме. Только и всего. И я тоже скучал по тебе.

Покуда в зале появляется судья Ченг, все присутствующие — за исключением Ганнибала — поднимаются со своих мест, и заседание объявляется открытым.

— Ты же не грёбаная сказочная принцесса в беде, — шипит Уилл. — Нечего пудрить мне мозги.

Брови Ганнибала чуть вздымаются.

— В тюрьме не самые подходящие условия для выздоровления. У меня развилась лёгкая инфекция. Сейчас я на антибиотиках.

— Мистер Лектер, — привлекает внимание Ченг. — Попрошу тишины. Не осложняйте положение в самом начале суда.

По виду Беделии можно смекнуть, что она готова отвесить Ганнибалу подзатыльник, если он сейчас же не обернётся. Ещё один долгий момент тот просто смотрит в лицо Уилла, перед тем как сесть ровно. Самому Уиллу также достаётся свирепый взгляд Беделии, после чего она всецело сосредотачивается на текущем судопроизводстве. Ганнибал признаёт свою вину, при этом обращая внимание суда на проблему собственного психического здоровья. Уилл неуютно поёживается. Тактика шаткая. Невменяемость труднодоказуема, присяжные редко с ней соглашаются.

Вступительная речь обходит внимание Уилла стороной. В ней приводятся доказательства, преимущественно относящиеся к преступлениям Потрошителя, а также общему вниманию представляется составленный Ганнибалом перечень имён. Кроме того, оглашается список его учёных степеней, даётся характеристика хирургической и психиатрической практикам — в общем, озвучивается вся его деятельность как цивилизованного человека. Уилл пропускает всё мимо ушей. Его внимание полностью сконцентрировано на отслеживании незначительных изменений в лице Ганнибала, в то время как жизнь того выставляют на общее обозрение в пронумерованных пластиковых пакетах. Уилл ну очень сомневается, что Ганнибал считает равным себе хоть кого-то из всех этих людей, призванных решать его судьбу.

Так всё и продолжается. Уилл наблюдает за Ганнибалом, присяжными, юристами, судья следит за обвиняемым. Ганнибал время от времени переглядывается с Уиллом, до тех пор пока ему как первому свидетелю обвинения не предоставляют слово. По всей видимости, Чилтон убеждён, что Ганнибал самолично затягивает петлю на собственной шее.

— Вы — Чесапикский Потрошитель?

Ганнибал безукоризненно спокоен и непоколебим перед лицом суда. Журналисты затаив дыхание ловят каждое слово страшнейшего из убийц последнего десятилетия. Уилл прежде не имел случая видеть эту вот маску человечности, что примеряет на себя Ганнибал в настоящий момент. Тот выглядит приятным, кротким даже. У Уилла мурашки по спине бегут от того, насколько натурально он с этим справляется.

— Да, — ничего не выражающим тоном отвечает Ганнибал.

— И Вы подтверждаете, что совершили прочие убийства, представленные в приложении «А»?

— Да. Я готов описать всё в подробностях, если у Вас есть сомнения.

Чилтон тонко улыбается.

— В этом нет необходимости, благодарю. Просто следовало убедиться, что вопрос о вашей виновности не стои́т.

Ганнибал складывает руки на животе — не защитный, а, скорее, непринуждённый жест.

— В том числе и факт осквернения трупов, поскольку каннибализм фактически не противоречит федеральным законам, — добавляет Ганнибал. — Но полагаю, одно другого не компенсирует. Пытки. Незаконное лишение свободы. Нападение с применением смертоносного оружия. Полного списка у меня нет, но да.

— Вы осознаёте, что совершили преступление? — спрашивает Чилтон.

— Да.

— Вы понимаете, что Ваши действия были неправомерными?

— Согласно чьим стандартам? — всё тем же безмятежным тоном вопрошает Ганнибал. В этот момент он выглядит бесспорно, ужасающе вменяемым.

Демонстративно проигнорировав вопрос на вопрос, Чилтон продолжает гнуть свою линию:

— Как хирург и психотерапевт по образованию, ответьте: если Вы, положим, пришли бы на приём к самому себе, вынесли ли бы Вы вердикт о собственной невменяемости?

— Нет, — отвечает Ганнибал. Уилл готов придушить его на месте. — Душевнобольной человек действует по велению сил, не поддающихся его власти. Невменяемость, как Вы выразились, выражается целым букетом психических отклонений, под действием которых реальность в восприятии пациента искажается. Я же вижу действительность ясно и полностью контролирую свои действия.

Чилтон обращает многозначительный взгляд в сторону присяжных.

— Итак, согласно Вашему собственному заключению, Вы не страдаете психическими расстройствами?

Ганнибал чуть поджимает губы. Вопрос с подвохом.

— Как я и сказал. Я не считаю себя таковым.

— Так Вы вменяемы или же нет? Вы, признанный психиатр, не способны в точности это определить?

— Мой адвокат предупредила меня, что близкие отношения с субъектом могли замутнить мои суждения, — сообщает Ганнибал, пожимая плечами. По залу шуршат смешки. Сам он не улыбается, зато улыбаются его глаза: Уилл замечает несколько лучинок, ответвившихся от уголков его глаз. Ганнибал чертовски в себе уверен, тогда как Уилла в это же время парализует неожиданно огревшим пониманием: приговором огласят смертную казнь, стоит ему оступиться.

Чилтон приступает к расспросам об отношениях: с пациентами, коллегами, друзьями.

— Кого именно Вы подразумеваете? — уточняет Ганнибал. — Большое количество людей считали меня своим другом, но лишь о нескольких близких для меня личностях я могу отозваться аналогичным образом. Их стало ещё меньше с тех пор, как я оказался здесь.

— Не могли бы Вы назвать имена этих людей?

— Я не настолько самоуверен, чтобы утверждать, что они мои — лишь то, что они могут считать меня своим. Доктор Алана Блум, моя многоуважаемая адвокат Беделия Дю Морье, Уильям Грэм. Все остальные для меня не более чем просто знакомые. Были и другие, кого я знал в молодости, но с годами утратил с ними контакт.

— И по какому принципу Вы разграничиваете тех, кого считаете своими друзьями, и обычных знакомых?

Лицо Ганнибала трогает холодная, непривлекательная улыбка.

— Точно так же, как различают друзей и рогатый скот. Элементарно. Одних вы едите, других нет.

Впервые Уиллу в голову ударяет мысль, что виновность Ганнибала признáют уже только потому, что он, чёрт бы его побрал, похоже, в самом деле свихнулся.

В конце концов Чилтон приходит к выводу, что чем больше говорит Ганнибал, тем более безумными звучат его слова. Настаёт очередь Беделии принимать эстафету. Прежде чем начать, она посылает Ганнибалу взгляд, который можно расценить как извиняющийся. Лишь когда она подаёт голос, до Уилла доходит, что бы он мог означать.

— Сколько лет Вам было, когда произошло убийство Вашей сестры?

Какие бы вопросы они ни обговаривали на предварительном слушании, по реакции Ганнибала Уилл догадывается: этой темы разговор явно не касался.

— Десять.

— Не могли бы Вы рассказать, как это случилось?

Челюсть Ганнибала напрягается. Голос монотонный и бесцветный, когда он отвечает:

— Мы тогда пребывали в загородном доме в Литве. К нам вломились несколько человек. Они убили её.

— Почему они это совершили?

В зале суда густится такая напряжённая тишина, что не слышно даже ничьего дыхания. Ганнибал не спешит продолжить рассказ.

— Ганнибал, прошу. Вы должны ответить на вопрос, — упрашивает Беделия. Когда она переступает с ноги на ногу, каблуки её туфель практически неслышно соприкасаются с паркетом. Подошвы, должно быть, подбиты резиной, чтобы предотвращать скольжение. — Я понимаю, как вам непросто вспоминать об этом.

— Тогда была суровая, голодная зима, — наконец трогается Ганнибал наперекор последней реплике адвоката. — Они съели её. Я ел её не по собственной воле. Вскоре после этого я попал в детский дом, где на протяжении трёх лет подвергался физическому, эмоциональному и сексуальному насилию. Полагаю, я уже избавил Вас от следующего вопроса.

Уилл чувствует, как смягчается отношение состава присяжных к образу маленького мальчика, не рождённого чудовищем, но по року событий ставшего им. На самом же деле правда не в этом. Принять свою патологию, позволить ей прижиться и процветать — то был сознательный выбор. Как бы там ни было, всё это не имеет значения.

Кроме прочего, Уилл видит, насколько Ганнибалу не по душе то, что его выставляют жертвой. Но Уилл помнит и крики, вышвыривающие его из сна средь ночи; помнит, как передёрнуло Ганнибала на предложение побыть нижним. Он настоящий монстр — то есть неоспоримая истина, однако и страшнейшие мира сего не освобождены от страхов. И Ганнибал просто вскипает от неизбежности того, что теперь весь мир узнает: даже он сам не исключение из этого правила.

Беделия не медлит, продолжая допрос:

— До того дня, когда была убита Ваша сестра, имели ли место случаи, что Вы мучили животных?

— Не ради забавы. В возрасте шести-семи лет я вскрыл собаку, чтобы посмотреть, как она работает изнутри. Любопытство — ничего кроме. Я не задумывался о страданиях животного и больше не повторял подобного. Данный опыт показался мне... — он тарабанит пальцами по колену, — неряшливым.

— И тем не менее непохоже, чтоб Вас это хоть как-то волновало, — отмечает Беделия.

— Да. Первым живым существом, неравнодушным мне, была Миша. Моя сестра. Как я уже сказал Чилтону, для меня важны лишь единицы.

— И Ваши мать и отец не в их числе?

На это Ганнибал разводит руками, как бы говоря: «Ничего тут не попишешь».

— Нет. Они обеспечивали мою жизнь, за что я был им признателен. Но любви к ним не было.

Дальнейшие вопросы адвоката следуют в том же духе. Суду поведывается история становления мальчика-социопата, пережившего травмирующие события, подпитанного врождённым интеллектом и развивающимся комплексом бога и укрепившегося с осмыслением возможности уйти от ответственности. Он съел людей, съевших его сестру.

— Я приобрёл к этому вкус, — с ухмылкой рассказывает Ганнибал. — Если люди — свиньи, почему к ним должно быть иное отношение?

Чилтон неотрывно что-то строчит в своём органайзере. Уилл понимает, в каком болоте тот завяз. У присяжных уже давно испарились последние сомнения в абсолютном безумии Ганнибала. Чилтон должен приберечь нехилый козырь в рукаве — в противном случае Ганнибал отправится в Балтиморскую психиатрическую клинику, а не на эшафот.

Покидая здание суда, Уилл отпускает себя, выдыхая с облегчением.

Уже на следующий день пресса запестрит заголовками статей о трагическом детстве Ганнибала Лектера, и Уилл, волей-неволей натыкаясь на них, будет лишь недоумевать: каким же образом у тех, кто узнал о кровавом море его жертв, может возникать к нему сочувствие — будто Ганнибал хоть сколько-нибудь в чём-то таком нуждается. Множество людей претерпевают эмоциональное потрясение, но ведь не каждый впоследствии становится каннибалом или маньяком. Все должны бы твердить о разрушенных жизнях, о людях, прежде своего часа вырванных из этого мира только лишь потому, что их поведение оказалось грубым по меркам одного человека. Какое-то массовое помешательство, не иначе.

Добравшись до своей квартиры, Уилл откупоривает очередное коллекционное красное вино и включает новости, где две миловидные женщины с ламинированными волосами обсуждают самый громкий судпроцесс столетия.

— За всех бесов в твоей голове, Ганнибал, — Уилл салютует бутылкой в пространство. — Хоть раз они послужат тебе во благо.

Утро приветствует его отменным сушняком и несуществующими иголками в затёкшей шее: отрубившись вчера, он так и проспал в кресле всю ночь. Осушенная бутыль попадается под ногу. Часы показывают, что он уже опаздывает к началу заседания, а ведь сегодня его очередь выступать. Уилл мчится в душ и наспех ополаскивается, лишь бы только смыть запах прошедших суток, заглатывает таблетку от изжоги и пару мятных конфет, натягивает костюм и сразу выходит.

К его прибытию суд уже начался. Ченг встречает его строгим выражением лица.

— Мистер Грэм. Замечательно, что Вы к нам присоединились.

Сейчас черёд Уилла давать показания. Его пробирает знобливый мандраж, и больше всего на свете он желает оказаться где угодно, только не здесь. Плохая, крайне плохая затея, он нутром чует. В висок скребётся навязчивое предчувствие дурного исхода. В сторону Ганнибала он не может даже обернуться, не то что смотреть на него.

Уилл клянётся говорить правду, только правду и ничего, кроме правды, и да поможет ему Господь. Перво-наперво полагается назвать своё полное имя для протокола, после чего дело в свои руки берёт прокурор.

— Каковы Ваши взаимоотношения с подсудимым? — задаёт вопрос Чилтон.

Уилл скованно поводит плечами.

— Я... м-м. Я был его... Думаю, точнее всего будет выразить это термином «тюремная жена».

В тишине раздаются сдавленные смешки, которые судья быстро пресекает.

— Достаточно было бы определения «сокамерники», — сухо изрекает Чилтон. — Лично Вы состояли в этих отношениях добровольно?

— Нет, — отзывается Уилл, при этом испытывая какое-то извращённое удовольствие, будучи уверенным, что только он один заметил, как покривился Ганнибал. Он ожидает, что Чилтон пожелает развить тему, но тот ведёт диалог строго по плану, как бы Уиллу ни хотелось оттянуть это подальше.

— Скажите, мистер Грэм, является ли подсудимый, Ганнибал Лектер, невменяемым?

— Я не врач и не юрист, и не обладаю профессиональными навыками, чтобы судить об этом. — Уилл понимает, что внутреннее беспокойство неминуемо набирает обороты.

— Не врач и не агент ФБР, но по факту Вы проживали с подсудимым в одной камере, потому-...

— Возражаю, — вступает Беделия. — Личное дело Уилла Грэма чистое.

— Осторожнее, мистер Чилтон, — соглашается Ченг.

Чилтон расщедривается заискивающей улыбкой.

— Конечно, Ваша честь. Вы содержались под стражей до одобрения Вашей апелляции. Я не ошибаюсь?

Уилл мысленно прикладывает его обо что-нибудь головой. В воображении череп трескается легко, словно яичная скорлупка.

— Всё верно.

— Вас призвали в качестве свидетеля не только потому, что Вы знакомы с подсудимым, но также из тех соображений, что Ваша профессиональная квалификация позволяет Вам сделать вывод относительно его психического состояния. — Туфли Чилтона звучно постукивают о пол, когда он прохаживается от свидетельской кафедры, где стоит Уилл, к трибуне присяжных. — Итак ответьте суду: даёт ли Ваша работа право Вам вынести заключение касаемо вменяемости Ганнибала Лектера или нет?

— Я выступал консультантом по делу Потрошителя. Также я производил консультации и по другим-...

— Это не то, о чём я спросил, — перебивает Чилтон.

Уилл вдыхает полной грудью, уговаривая себя успокоиться.

— Нет, не даёт.

— Благодарю, мистер Грэм. Ваша честь, прошу отстранения свидетеля от дачи показаний.

Лишь теперь Уилла настигает запоздалое осознание, что смысл предварительных слушаний с обвиняющей и защищающей сторонами заключался не только в соблюдении формальностей.

Глава 19

Следующая встреча с судьёй происходит в пределах её кабинета.

— Приятно снова Вас видеть, мистер Грэм. Свобода пошла Вам на пользу.

Что сказать — Уилл чувствует себя отвратно, вид имеет явно не самый цветущий, к тому же, он почти уверен, что утренние процедуры не справились с сокрытием признаков вчерашней попойки.

— Спасибо, — сухо бормочет он.

— Мисс Дю Морье, я рассчитывала, что Вы заблаговременно проясните подобные моменты, прежде чем мы до них доберёмся.

— По правде говоря, — вмешивается Уилл, — это я в любом случае не отвечал бы на звонки. Так что вот.

Лицо Ченг приобретает выражение подобное тому, какое бывает у Ганнибала в ситуациях, когда лишь воспитание не позволяет ему закатить глаза.

— Понятно.

Беделия закидывает одну стройную ногу на другую и складывает руки на груди.

— Мы с мистером Чилтоном можем пригласить двух знакомых психиатров, один из которых вынесет заключение, что психически подсудимый абсолютно здоров, а второй утвердит ровно противоположное. Что касается Уилла Грэма, он ведь не просто профайлер-криминалист с определённой репутацией — ему также выпала уникальная возможность иметь личное и близкое знакомство с Ганнибалом Лектером. Пусть он и не даст на его счёт клинического диагноза, зато сможет объяснить присяжным образ мышления Ганнибала, на основании чего те наконец-то вынесут решение относительно его вменяемости.

Ченг наливает себе воды и, немного подумав, ставит Уиллу второй стакан, который тот с благодарностью принимает.

— Мистер Грэм, объясните же мне, как Вы делаете то, что делаете. Как по мне, всё это лишь сомнительные домыслы и спекуляция.

Уилл думает, что после его объяснения всё только больше станет похожим на колдовство.

— У меня большее количество зеркальных нейронов, чем у большинства взрослых людей. Это означает, что все микровыражения, язык тела, невидимые знаки обрабатываются, давая мне возможность... — он вздыхает и делает глоток из своего стакана. — Понимаю, это видится невероятным, но я знаю, как думают люди, я могу залезть к ним в головы и стать ими.

— Вы правы. Просто фантастически звучит.

— ФБР другого мнения на этот счёт, — вставляет Беделия. — Его выводы верны в девяносто семи процентах случаев. Но обратная сторона его способности в том, что именно она послужила основным фактором для того, во что в конечном итоге развился его энцефалит.

Чилтон кривится:

— Под последним Вы подразумеваете то, что он изувечил человека и подвесил, как марионетку?

— Именно.

Уилл игнорирует их препирания, глядя только на судью. Любопытно, что с тех пор, как он получил доступ к разуму Ганнибала, проделывать то же самое с другими людьми и возвращаться в себя стало заметно легче. Он закрывает глаза и отпускает маятник.

— Поверить не могу, ради этого балагана я поднялась в такую рань, — начинает Уилл. — Они всерьёз рассчитывают, что я позволю сумасшедшему давать показания. Немыслимо. Надо было соглашаться на пост в Бостоне. Надо было присутствовать на ужине у Лектера. Боже ж мой, какой кошмар. — Он поднимает веки и встречается с Ченг взглядом. — В студенчестве Вы были лучшей на всём потоке, потому что считали это своей обязанностью, ведь Вы женщина, не белая и не попадаете под стандартные эталоны красоты — но всё это было лишь в Вашу пользу, ведь, согласно стереотипному мнению, красивые девушки не имеют мозгов, а поскольку Вы азиатка, то Вы априори очень умны. Однако Ваши достижения — это плод упорных трудов, а не природной одарённости. Вы состоите в браке, но данный факт не афишируете, ведь Ваш партнёр — женщина. Она домохозяйка. Она всегда проверяет, отглажен ли у Вас воротник и в порядке ли причёска, ведь Вы так глубоко и надолго уходите в свои книги, что забываете о подобных мелочах.

Уилл прерывает зрительный контакт, и чары рассеиваются. Чилтон таращится в его сторону с жадным любопытством и не менее ярко выраженным беспокойством. Беделия же лишь коротко и таинственно улыбается, а Ченг смущённо прочищает горло.

— Извините, — добавляет Уилл.

— Он свидетель-эксперт, — твёрдо заявляет Беделия.

Ченг встаёт с кресла.

— Даю разрешение, — извещает она и покидает кабинет.

Уилл может лишь благодарить небеса, что не пришлось демонстрировать этот фокус перед собственным слушанием. Едва ли найдётся на свете тот, кому подобное вторжение в личное придётся по душе.

Перерыв окончен, заседание продолжается. Заняв прежнее место в зале, Уилл вдруг ловит на себе пристальное внимание. Ганнибал не сводит с него взгляда — того самого взгляда, что побуждает людей творить оды, сочинять баллады, идти на убийство. Никто не будет способен желать Уилла столь же сильно, сколь он. Не любовь и зависимость, не любовь и одержимость, но что-то между, некий общий знаменатель, граница раздела, за которую Ганнибал так далеко заступил, что уже не видит разницы. Уилл трёт ладонями лицо, приказывая себе сосредоточиться.

Беделия выступает вперёд.

— Ваш экспертный опыт связан с состоянием Вашего здоровья, верно?

— У меня эмпатическое расстройство. Я могу понять чью угодно точку зрения и принять, как свою собственную. Это звучит похоже на чтение мыслей, но на самом деле я просто сопоставляю невидимые сигналы. При этом я также применяю свои навыки в криминологии, профилировании, судебно-медицинской экспертизе...

— Благодарю Вас. Теперь я хотела бы более чётко прояснить характер ваших с Ганнибалом Лектером взаимоотношений. Вы уже упоминали, что пребывали в позиции «тюремной жены» Ганнибала не по добровольному согласию. Не могли бы Вы пояснить суду этот момент?

А Уилл ведь почти что позабыл об этом. Зато сейчас появился шанс закрыть уже этот вопрос.

— Нас разместили в одной камере по случайному раскладу обстоятельств, поскольку у Ганнибала на тот момент не было соседа. Выбора нам никто не предлагал. Изначально мы заключили сделку: Ганнибал предоставляет мне защиту, а взамен я позволяю ему применять ко мне насилие. Не сексуальное. — Уилл искажает факты и краем глаза видит, как кривится рот Ганнибала, намекая, что он не в восторге, какую бы там игру Уилл ни затеял.

Каждый член суда присяжных с полным вниманием следит за процессом. Они подуспокоились: можно подумать, одна разновидностей насилия простительнее другой. Но Ганнибал явно осветлился в их глазах. Уилл изложил худший из возможных раскладов, а после уверил их, что всё, вообще говоря, не так ужасно.

— Он хотел поэкспериментировать над моими способностями, проверить, насколько хорошо мне удастся рассмотреть его самого.

— Но Вы сказали, что ваши отношения носили сексуальный характер, — напоминает Беделия.

Уилл ступил на хлипкий мостик. Двое из присяжных — гомофобы, один — гей, ещё один — под сомнением, остальным же просто плевать. Беделия рискует, затрагивая этот аспект вопроса. Уилл до боли сжимает кулак загипсованной руки.

— Так стало позднее. Это было добровольно.

Следующую реплику Беделия адресует одновременно и к нему, и к составу присяжных:

— Он издевался на Вами — ставил над Вами опыты — и Вы решили с ним спать?

— К тому моменту я уже понимал его. И чем лучше я его понимал, тем лучше было его отношение. Он подавлял меня, но никогда не наносил настоящего вреда. Пока моё внимание фокусировалось на нём, тюремная жизнь не грозила меня сломать. Кроме того, он просто конфетка в постели, что компенсирует множество его дерьмовых черт.

— Мистер Грэм, — предупреждающим тоном произносит Ченг.

Лицо Ганнибала перекошено словно от зубной боли. Беделия обменивается с ним многозначительным взглядом, как бы говоря: «Это твоя чёртова вина».

Гомофобно настроенные присяжные воспринимают услышанное c немым возмущением, впрочем, формулировка Уилла будто повествует о чисто «дружеской выручке» и не более того. И по словам Уилла можно бы решить, что именно он верхний. Ты вроде как и вовсе не гей, если сверху, так же? Их неудовольствие и настороженность по отношению к Уиллу заметно сбавляют планку. Они готовы услышать, что он скажет дальше.

Беделия продолжает вить нить допроса.

— Итак, к моменту Вашего освобождения Вы уже уверенно вникли в суть его мышления.

— Да.

— Не поделитесь с нами?

Уилл предварительно прочищает горло. Он лопатками осязает взгляд Ганнибала, но ответить на него сейчас выше его сил. Святой Боже, если он теперь промахнётся, Ганнибал никогда ему не простит.

— Всякий живущий на протяжении жизни принимает краткие решения от том, как взаимодействовать с окружающими. Основой для этого служат социальные нормы и культурные ориентиры, объясняющие что есть хорошо, а что — плохо. Большую часть времени Ганнибал взаимодействует с миром вежливо и ненавязчиво: он не расист, не сексист, не эйджист. Он не агрессивный водитель и не проявляет раздражения в очередях. Он оставляет щедрые чаевые и всегда вежлив с обслуживающим персоналом. Ганнибал не обижает детей или животных. В прошлом он был блестящим хирургом и снискивал уважение даже среди медсестёр, что редкость. Ганнибал Лектер куда более добропорядочен, чем многие из нас.

      В одном из языков Индии, Мундари, есть такое слово — «Rawa-dawa». Так обозначается состояние, когда ты понимаешь возможность совершить нечто предосудительное, при этом зная, что никто тебя не увидит, так что ты можешь спокойно реализовать своё желание, не опасаясь расплаты. Некоторые люди пользуются такими моментами, издеваясь над детьми или животными, злоупотребляя своими служебными полномочиями и так далее. Ганнибал же использует эти возможности, чтобы убивать и есть людей.

      Он прекрасно понимает, что убийство противозаконно. Осознаёт, что поедание человечины — это социальное табу. Вы точно так же не должны обсчитывать людей и подрезать других водителей на дорогах. Для Ганнибала всё это равнозначные запреты.

— Каким же образом они равнозначны? — интересуется Беделия.

— В космическом масштабе. Если ничто не важно, то важно абсолютно всё. Если Бог есть вымысел, тогда это не имеет значения. Если Бог всё же реален, то нет сомнений, что ему — уж простите, Ваша честь, — насрать на беды человечества, так что это всё равно не имеет значения. Ганнибал отбросил понятия добра и зла и возвёл себя на вершину пищевой цепи.

Беделия проявляет чудеса непрошибаемости, и понять, какова её реакция, в принципе невозможно.

— На мой взгляд, это не звучит как безумие, — отвечает она.

Уилл пожимает плечами. Этого может оказаться чересчур для понимания присяжных. Слишком многословно, слишком много философии. Он сам расширил простор для действий стороны обвинения, ему и разделываться с этим.

— Когда я так говорю, кажется, будто это действительно имеет смысл. Но стоит произнести то же самое в иной формулировке — и прозвучит это полным бредом сумасшедшего.

— И как бы Вы это сформулировали, чтобы прозвучало безумно?

— Он убивает и ест людей с дурными манерами. Таков критерий его жертв — это все грубияны. Он их забивает без колебаний и жалости. Временами, будучи в особом расположении духа, он получает наслаждение, пытая их до смерти, превращая их тела в ироничные композиции или скармливая высшему обществу Балтимора. — Уилл нарочно делает заминку, давая присяжным времени на осмысление, и после бесцветно добавляет: — Всё зависит от его настроения.

Это присяжные поймут без труда. Ганнибал Лектер поедает невеж. Это прозрачно, просто, безумно. Они клюнут.

Беделия ненадолго прикрывает глаза, очевидно, призывая себя собраться с силами.

В этот момент Уилл заставляет себя обратить взгляд к Ганнибалу, и, несмотря на едва выраженный молчаливый протест касательно своего безрассудства, Уилл уверен, что правильно поступает, потому что ощущает чужое томление вопреки разделяющему их расстоянию. Ганнибал увиден, он понят, ему сопереживают, а значит, Уилл уже никогда не сможет выкинуть его из головы. И в то же время он чувствует совершенно нездоровую тягу Ганнибала в отношении себя — словно смотрит в разверзнутую пропасть, не находя дна и из последних сил балансируя на самом краю. И едва он приближается к обрыву — и вот уже срывается вниз. На самом деле его падение случилось гораздо раньше, но лишь теперь он впустил в себя это осознание. Два убийства на его совести, и этого никак не изменить. И не за горами час, когда он останется со всем этим один на один.

— Итак, мистер Грэм, исходя из Вашего профессионального мнения, ответьте: Ганнибала следовало бы оставить под тюремным заключением или перевести в закрытое психиатрическое учреждение? — вопрошает Беделия.

Уилл нервно сглатывает, прежде чем подать голос:

— Ганнибал способен нанести неугодным себе людям куда больший ущерб, чем это по силам пенитенциарной системе. Четверо моих предшественников, деливших с ним камеру, погибли либо стали пациентами психиатрической больницы. Можно сказать, что запереть кого-либо на пару с Ганнибалом Лектером — изощрённое и жестокое наказание. В частности потому, что он способен убедить вас покончить с собой или, того больше, совершить убийство. Судя по всему, ради всеобщей безопасности имеет смысл изолировать Ганнибала, чтобы пресечь его провокационное влияние на окружающих.

Адвокат озвучивает ещё несколько сопутствующих вопросов, выясняя детали, по мере вскрытия которых у общественности медленно, но верно ширится простор для судачества. Во всяком случае, Уиллу теперь наверняка не миновать цепких лапок журналистов.

Место его жительства очень скоро перестаёт быть тайной, и теперь становится обычным делом, что круглыми сутками кто-нибудь караулит под его окнами. Уилл, в свою очередь, вовсе не кажет носа на улицу и даже еду получает посредством курьерской доставки.

От прозябания в тупом бездействии и ожидании вскоре неизбежно начинаешь лезть на стену. Как-то раз — в приступе пьяного срыва — Уилл швыряет первый попавшийся под руку предмет в работающий телевизор, пробивая вмятину в дисплее. Потому что нет сил более слышать хоть единое слово о себе, или Ганнибале, или хоть о чём-то с ними связанном. Как будто он сам не в курсе всей подноготной.

Про пустяковость своей инфекции Ганнибал конечно же набрехал: остаток суда он проводит в медблоке — и тут уже не до своевольностей в приёме антибиотиков и анальгетиков. Но, в общем-то, тот ничего примечательного не пропускает: его бывшие студенты, преподаватели, коллеги по работе один за другим сменяются у свидетельской трибуны... Уилл не интересуется подробностями. Он безвылазно отсиживается в квартире и пережидает всё, как нескончаемый кошмарный сон.

Спустя три дня закрытого обсуждения присяжные наконец-то готовы озвучить своё решение. Теперь покинуть убежище — прямая необходимость.

В зале суда Уилл занимает уже облюбованное место на трибунах. Дрожащие пальцы стискивают парящийся стаканчик с кофе. Сон минувшей ночью так его и не наведал. Что до Ганнибала — сегодня, надо заметить, выглядит он существенно лучше. Он в состоянии держать осанку более ровно и потом даже наравне со всеми поднимается на ноги, приветствуя вошедшую судью. Уилл опирается локтями о колени, прижимает пальцы к закрытым глазам, вызывая цветные вспышки под веками, и внимает вердикту, оглашаемому одним из присяжных.

Ганнибал признан виновным — и невменяемым. Его приговаривают на какое-то бессмысленное количество пожизненных сроков в Балтиморской государственной психиатрической клинике для душевнобольных преступников. Там он проведёт остаток жизни.

Они оба это знают. Уилл об этом знает. И всё равно точно обухом по голове получает. И вдобавок ледяной воды за шиворот — так что воздух застревает где-то на полпути в лёгкие.

— Ганнибал, — еле выговаривает он. Слабый голос тонет в стремительно нарастающем гомоне. Среди общего галдежа различим плач кого-то из родственников жертв, получивших долгожданные ответы на свои вопросы. Репортёры без зазрения совести обсасывают каждый кусочек информации. Да и простые зеваки из толпы не стесняются высказаться по такой благодатной теме.

Охрана заковывает Ганнибала в наручники. Всё происходит буквально у Уилла перед носом, и неумолимо настигает понимание: это конец.

Ганнибал обращает к нему лицо, перехватывает взгляд. И в этот момент выглядит безнадёжно, попросту до невозможности грустным. Настолько подавленным Уилл наблюдает его впервые.

— À la prochaine.¹

Это последняя капля. Уилл подрывается с места, перемахивает через ограду и сгребает Ганнибала за грудки пиджака.

— Безмозглый ебанутый ублюдок, — в отчаянии выплёвывает он и набрасывается с поцелуем. Даже если бы в этот момент он мог воспринять сумасшедшие щелчки обступивших и прицелевшихся на них камер мобильников, то, честно говоря, ему откровенно на это класть. — Идиот, ты мог мне солгать, мы могли бы сгнить в тюрьме вместе!

Всё происходит быстро, буквально пару секунд спустя их растаскивают охранники. Ганнибал прижимает пальцы к своим губам, будто запечатлевая в памяти их прощальный поцелуй.

— Ты бы мог измениться.

— Я уже изменился, — безнадёжно роняет Уилл. — И как мне теперь быть?

— Не навещай меня. Даже если ты придёшь, я к тебе не выйду.

Уиллу кажется, жизненная сила утекает из него, как из простреленного сосуда.

— Ганнибал. Умоляю.

Он сам и примерно не понимает, о чём просит. А Ганнибал ничего не может ему дать.

— Jusqu’à ce que nous nous reverrons, mon amour,² — произносит Ганнибал, после чего его забирают.

Уилл стряхивает с себя хватку офицеров, удерживающих его, и обрушивается на подвернувшийся стул. Опустошённость — вот на что это похоже. Словно из него без наркоза вырвали некую жизненно важную часть и оставили истекать кровью.

Он отстранённо замечает, что Беделия опускается рядом.

— Идите, — начинает она. — Ганнибал говорил, что вам близка вода. Переезжайте к побережью. Живите возле океана, чините моторные лодки. И постарайтесь не злоупотреблять алкоголем. — Беделия утешающе накрывает его безвольную кисть своей. — Уилл, — мягко зовёт, — не задерживайтесь здесь. Будьте благоразумны и сделайте как он хочет, возьмите его деньги. Живите своей жизнью.

Это ему понятно. Поселиться возле воды, существовать самому по себе, приютить нескольких бродяжек, возиться с моторками время от времени. Он вполне способен прожить на гонорары за свои монографии, не притрагиваясь к деньгам Ганнибала. Может погребить всё оставленное ему имущество в камере хранения и жить дальше, словно не было ничего, просто запереть воспоминания в самый тёмный угол под все замки и худо-бедно двигаться вперёд.

Нет никаких препятствий, чтоб поступить так. И тем не менее он не станет.

Спустя два дня после всех событий Уилл собирается с силами, чтобы вытолкать себя из дома. Бреется, приводит в порядок волосы, облачается в костюм и галстук и отправляется клинику. Во взаимодействии с персоналом он держит себя по всем правилам вежливости, включая зрительный контакт. Узнаёт, есть ли возможность для Ганнибала принимать гостей в ближайшее время.

Ему сообщают, что его имени нет в утверждённом списке посетителей.

Ещё говорят, что, по мнению лечащего врача Ганнибала, ему не пойдут на пользу встречи с Уиллом.

Говорят, что Ганнибал не хочет его видеть.

Уилл чудом просыпается следующим днём, накануне набравшись до беспамятства. Выясняется, что у него неким образом забронирован билет на перелёт до Флориды. Да к дьяволу Ганнибала.

Примечание к части

¹ До свидания (фр.)

² Пока мы встретимся вновь, до свидания, любовь моя (фр.)

Глава 20

Флорида показывает себя, оживлённой, густонаселённой — совершенно непохожей на Балтимор. Уилл мотается от одного адреса к другому, пока наконец не останавливает выбор на обособленном — почти у чёрта на куличиках — домике в Шугарлоф-Ки. Прохладная вода, насыщенный солью воздух, песок и обжигающее солнце; здесь Уилл чувствует, как постепенно очищается. Редкий турист — да и то по случайности — забредёт в такую глушь, а Уиллу только того и нужно.

Само жилище, откровенно говоря, так себе, зато участок обширный — с соседями видеться не приходится — да и от трассы на приличной удалённости. С уединённостью Вулф Трэп, это место, конечно, не сравнится, но вполне сносно. Пускай и надёжность нового «дома» с рациональной точки зрения не внушает должного доверия. Небольшой, в сравнении с предыдущим, беззащитный перед порывами сильного ветра, задувающего в щели между досками. Пожилая пара, владевшая этим домом, пережила здесь немало напастей: погодных и не только. Одного из супругов не стало, и второй решил покинуть эти края. Уезжая, напоследок вдова лишь заверила Уилла, что для поклонника рыбалки лучшего места и представить невозможно.

Уилл в любом случае не представляет, чем можно заполнить своё свободное время, чтоб не свихнуться от бездействия, так что мысль подлатать и обустроить жилище приходится кстати. Раньше ему не доводилось браться за капитальный ремонт, поэтому новая идея поглощает все его мысли и энергию.

Ночи он проводит в объятиях с бутылкой, накачиваясь до беспамятства, чтобы в бегстве от очередного кошмарного сна подскочить на рассвете и вновь с головой нырнуть в работу. Уилл выламывает гипсокартонные переборки, меняет перекрытие, мостит новый пол и не думает о собственном одиночестве. Он не думает, насколько тоскует по одному убийце; о том, что сам он — убийца. О том, скучают ли по нему в ответ. Отсутствие здорового сна становится обычным делом, разбитое состояние тянет за собой болезненную муть в мыслях и глазах — почти забытое ощущение.

Вместо старых межкомнатных дверей он ставит двери-ширмы и с выбором окон тоже особо не заморачивается. Кондиционера в доме нет — его роль замещает солёный бриз, приносящийся с океана. Справляясь с жарой, Уилл готовит себе на обед гамбо¹ и индийское карри. Напивается он с регулярным постоянством, принимаясь прямо с утра. Вскоре даже москиты начинают избегать его: то ли оттого, что он уже насквозь проспиртовался, то ли ещё из-за чего — но его и раньше не особо часто кусали.

Оставшаяся от прежних хозяев продавленная кровать с кованным железным каркасом держится на честном слове, но Уилл оставляет её и заказывает только новый матрас. Поскольку как-то раз в приступе раздражения он избавился от пожитков Ганнибала, необходимость в такой элементарной вещи, как постельное бельё, вынуждает его проехаться до ближайшего сток-центра. Простыни отдают нафталином, поэтому он вывешивает их проветриться на бельевую верёвку, натянутую меж деревьев.

Во сне он вертится, на что изношенные металлические крепления отзываются раздражающим жалобным поскрипыванием. В конце концов Уилл решает приобрести что-то более приемлемое. Так как компьютера у него больше нет, он находит ближайшее интернет-кафе, где через комиссионный онлайн-сервис обзаводится большущим и очень мягким диваном с несуразной до невозможности обивкой.

Телевизора, кстати говоря, у него теперь тоже нет, как и мобильного — есть только стационарный телефон, номер которого до сих пор никому не известен. Иначе слишком велик соблазн поднять со дна прошлое, которое лучше не ворошить. Что до последних новостей — Уилл не желает следить и за ними. Он понимает, что это лишь наивное прятанье головы в песок, но, в конце-то концов, это ведь его голова и его кусок пляжа, стало быть, он тут сам себе господин.

С покупки дивана Уилл почти не спит на кровати. И теперь кошмары редко находят его.

Временами спящий разум рисует бури. Обломный ливень и лютый ветер, крошащий всё вокруг на щепки. В конечном счёте всё и вся истирается в прах и разносится прочь, оставляя только чистый бесконечный песок. Иногда Уиллу снятся гигантские чёрные волны, что подхватывают и уносят его в море. Он лишь делает полный вдох и позволяет чернильной воде поглотить себя. Лёгкие полыхают огнём, и вот, когда он уже готов с благодарностью принять у этой ночи избавление, реальность за руку выдёргивает его на себя.

Иногда во снах Уилл бежит по коридорам Блока А; все двери заперты, а со всех сторон его обступают обмундированные до зубов охранники. В таких снах все стены заляпаны кровью, а сам Уилл всё пытается отыскать нечто, что так никогда и не находит.

Он рыбачит, сидя на хлипкой худой лодочке. Та подтекает настолько медленно, что Уилл далеко не сразу это замечает. Он всё надеется хотя бы на самый скромный улов, но единственная живность в этой воде — акулы.

Он режет проституток с придорожных стоянок. Выслеживает и убивает молодых мужчин. Душит студенток. Кромсает лица и гениталии бродягам с глухих райончиков. Он бывает в своём доме, где копятся трофеи от его жертв: фотоснимки, украшения, волосы, одежда, пальцы. Он восседает за столом, с которого под ноги стекает кровь, перед ним расставлены тарелки с вырезками плоти и костями тех, чьи жизни он забрал.

Иногда во сне Уилл переносится в дом Ганнибала, однако это не совсем тот дом: наполовину он выглядит как их с Ганнибалом камера — словно детали конструктора взяты из двух разных наборов. В этом неправильном доме Ганнибал запирает его и, выбросив ключ, уходит по своим делам. Уходит, не внимая его крикам, ведь голос Уилла почему-то не слышен за собственным дыханием. Уходит, бросая Уилла на погибель.

Кошмары редко находят его. Довольно редко, но всё же находят.

Знакомство с соседями в конечном счёте случается: с их собственной инициативы. Тогда Уилл садит на нос очки и глядит на оправу, а не в лица собеседникам. Ганнибал в его голове кривит губы, выражая своё отношение к подобной неучтивости. Выясняется, что домом на соседнем участке с одной стороны владеет пожилая супружеская пара с их умственно неполноценным взрослым сыном. На участке с противоположной стороны живут седовласый джентльмен с очень юной на его фоне женой. Даже если кто-то из них и узнал лицо Уилла из газет, то предпочёл об этом не высказываться.

Своими силами Уилл пристраивает к дому веранду и покупает туда недорогую софу. Теперь он частенько сидит здесь, слушая шелест прибоя.

Один.

Как-то раз в дождливый четверг Уилл выбирается в город до ближайшего оружейного магазина и покупает дробовик, чтоб при необходимости было чем отвадить со своей территории аллигаторов или крокодилов, что водятся в этих местах. Но возможно, он просто параноик, и здешняя фауна тут вовсе не при чём. На обратном пути ливень уже кроет сплошной стеной, из-за чего Уилл едва не промаргивает тельце, тоскливо скукожившееся на обочине дороги. Он тормозит машину и вылазит под дождь, отбрасывая тощую длинную тень в свете фар. Собачонка — походящая на питбуля, но явно с помесью, — скрючившись, трясётся под навесом плешивого кустарника. Животное явно скиталось без призора долгое время — выступают рёбра — да и ошейника нет.

Уилл осторожно протягивает к собаке ладонь, на что она принимается шлёпать хвостом по мокрой земле, а пасть раскрывается в питбульей улыбке с вываленным языком.

— Эй, — подаёт голос Уилл достаточно громко, чтоб было слышно за шипением дождя. Приседает на корточки, придвигаясь немного ближе. — Ну привет, малышка.

Тронуть себя, когда Уилл пробует опустить на неё руку, собака не даёт, однако всё же решается подойти к машине, когда Уилл вынимает недоеденный сэндвич с ветчиной. Угощения ей хватает на один укус, после чего она без особых проблем позволяет зазвать себя в машину. Собачьи глаза смотрят на Уилла с надеждой, и он уже сейчас, на пути домой, принимается составлять в уме список необходимых покупок в связи с новым четверолапым обстоятельством. Прежде всего надо подобрать подходящий корм.

— Если приживёшься у меня, я буду звать тебя Сэди, — говорит Уилл. — Просто чтоб ты знала.

В салоне воцаряется уютная тишина. Бесхитростная собачья улыбка Сэди столь заразительна, что вскоре Уилл, сам того не заметив, начинает улыбаться.

С того дня всё начинает казаться светлее. Сэди осваивается на новом месте. Она никогда не базлает, не любит тискаться, однако всюду хвостом следует за Уиллом. Он жертвует одним из одеял, чтобы устроить питомице спальное место на полу. Как-то раз он засыпает на диване прямо сидя, а утром, очнувшись, обнаруживает, что Сэди дремлет рядышком, устроив голову у него на коленях. После этого случая она охотнее идёт на контакт, позволяя Уиллу приласкать себя, при условии, что это не становится для неё неожиданностью.

Вслед за Сэди в доме появляется Лу, а затем круглобокая Бинс, благодаря которой стая вскоре встречает пополнение в лице сразу четырёх пищащих комочков: Пиклза, Милли, Неда и Джина. Ясное дело, с тех пор тишина покидает дом, и в этом есть своеобразная прелесть.

За счёт одного случая, когда некий журналист непонятным образом вычисляет его адрес, Уилл открывает ещё одно преимущество, что даёт ему его шерстяная компания. Собаки, горячо преданные ему, сразу чувствуют, что Уилл не рад непрошеному гостю, потому они быстро помогают незнакомцу покинуть территорию. Особо серьёзно настроенная Бинс даже пытается тяпнуть чужака за ногу, но тот, на свою удачу, улепётывает довольно быстро, оставив у неё в зубах только лоскут штанины. Когда машина отъезжает, собаки с гордым видом трусят обратно к дому. Бинс демонстрирует свой трофей, кладя его к ногам Уилла. И пускай тот понимает, что подобное поощрять не следует, всё равно хвалит своих четвероногих стражей и угощает лакомством. В следующий раз, когда кто-то нарушает границы их территории, собаки гурьбой бросаются за ним в погоню. Правда, оказывается, что это один из соседей, и хорошо, что Уилл успевает вовремя окликнуть стаю.

После этого происшествия Уилл понимает необходимость взять ситуацию под контроль. Он знакомит стаю с каждым из соседей, а также со всей местной детворой. Устанавливает по краям участка деревянные дощечки с предупреждениями: «Осторожно: сторожевые собаки», «Посторонним вход воспрещён», «Стреляю на поражение» — и прочими подобными нелепицами. Уиллу кажется, ещё немного, и он с тем же успехом примется запасаться бакалеей и готовиться к наступлению Нового мирового порядка.

Так проходит год. Уилл обзаводится постоянным загаром, волосы выгорают на солнце. От постоянной работы его тело подтягивается, и грубеют от мозолей руки. Сон устаканивается в норму. Уилл по-прежнему дружен с бутылкой, хотя сейчас уже реже.

Когда дом приходит в более-менее желаемое состояние, он переключается на ремонт лодочных моторов, освежая в памяти давнишние навыки. Первыми клиентами идут его же соседи, затем и другие местные, и вот, вскоре у него создаётся постоянный клиентский поток. Туристы платят наличными, тогда как местные нередко предпочитают рассчитаться по бартеру.

Как-то раз в один из вечеров, когда Уилл проводит время на чужом причале за пивом и игрой в карты, он вдруг понимает, что у него есть собутыльники. Немногословные ребята, любящие рыбалку и совместные молчаливые посиделки. Уиллу подходит такая компания.

В какой-то момент он решает поэкспериментировать с растительностью на лице: отращивает, сбривает, потом решает отрастить немного, как раньше.

Однажды аллигатор пробирается на территорию участка и пытается напасть на Милли и Лу. Уилл палит в него трижды, пока тот не перестаёт шевелиться. После Уилл приглашает к себе одного из новых приятелей, и тот учит его, как освежевать и приготовить рептилию. В каких-то смешанных чувствах он мастерит из костей аллигатора музыкальную подвеску, и по ночам выходит на веранду, чтобы послушать, как перестукиваются косточки на ветру.

Минует год, три месяца и пятнадцать дней с тех пор, как он видел Ганнибала в последний раз.

Ганнибал всё ещё приходит к нему во снах, и сны эти полны горечи и обиды. В тюрьме он пробыл всего год. В Шугарлоф Ки он уже живёт дольше, не говоря уж о том, сколько лет насчитывает его жизнь «до». То время, что Ганнибал присутствовал в его жизни, укладывается в крошечную долю — буквально в несколько десятых после запятой — от всей его жизни, и тем не менее он не в силах округлить её до целого числа. Два человека убиты им — да, не было выбора, Уилл защищал свою жизнь. Да, они не были лучшими из людей. Но нельзя закрыть глаза на то, во что были превращены их тела — во что Уилл их превратил. И раскаяние за это так и не настигло его. Более того, он твердит себе, что в случившемся повинно дурное влияние Ганнибала, и игнорирует часть себя, говорящую, насколько малодушна эта мысль.

Он размышляет о всматривании в бездну, о сражении с чудовищами² и думает: а что сказал бы Ницше о том, кто ложится с чудовищем в постель.

„Кто трахается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем“. Не особо хорошо в сравнении с оригиналом.

Иногда, в редкие минуты откровений с самим собой, Уилл думает: а сколько тьмы в действительности было заложено в нём с самого начала. Как могла бы сложиться его судьба, стань он ветеринаром, к примеру, или воспитателем в детском саду. Что если бы он связал свою жизнь с чем угодно, кроме смерти? Но ни одного из этих «если» не произошло — в своё время он пошёл по той дороге, которая привела его к отметке, где он есть в настоящем. В сражении с чудовищами он когда-то увидел своё призвание и считал, что делает правильный выбор. И теперь, после стольких лет, что Уилл примерял на себя сотни личностей, обедал за их столами и спал в их постелях... Может быть, дело в его эмпатии. И также возможно, что в глубине души он знает о существовании внутри себя того же самого, что было во всех них... Это сложно. Единственное, что Уилл понимает кристально ясно: он не может забыть Ганнибала и ужасно тоскует по нему. Даже если при этом продолжает напоминать самому себе: Ганнибал — жестокий, безжалостный, эгоистичный манипулятор. И дьявол знает почему всё это не умаляет того, насколько мучительно Уилл в нём нуждается.

В одну из тех созерцательных ночей, утро после которых расцветает всеми радостями похмелья, что-то привлекает внимание Уилла, а потом он слышит, как собаки в прихожей заливаются лаем и скребут входную дверь. Уже поддатый, но не то чтобы в стельку, он со стоном поднимается.

— Да, да, минуту, — бормочет Уилл, подумав, что пожаловал, наверное, кто-то из соседей. Из-за выпитого у него даже мысли не возникает, что стая не подняла бы такой хай на знакомого. Он шикает на них, перед тем как отпереть замок.

Как же он беспечен.

В льющемся с улицы лунном свете на секунду вспыхивает блик, и Уиллу — в его-то состоянии — каким-то чудом хватает той секунды, чтобы шарахнуться назад, избежав тем самым перерезанного горла, но времени шагнуть внутрь и захлопнуть дверь уже нет. По его душу пришёл настоящий громила. Уилл успевает заметить тюремные татуировки, покрывающие открытые предплечья.

Надо было слушать Ганнибала, думает Уилл в тот момент, когда пудовый кулак сгребает рубашку и выдёргивает его на улицу. Как наивно он забыл об арийцах, решив, что они так легко оставят намерения достать его.

Мужчина швыряет его на песок и впечатывает в под дых носок подкованного ботинка. Уилл слышит пронзительный взвизг: один из стаи бросился на его защиту и был отброшен пинком в сторону. Раздаётся ещё один жалобный вскрик, ещё один, затем страшный деревянный треск и грохот. Стая надрывается и яростно дерёт когтями запертую дверь изнутри. А потом до слуха Уилла доносится скулёж, полный боли.

Он вновь может вдохнуть и разогнуться и откатывается как раз вовремя, потому что тяжёлый ботинок обрушивается на то место, где секунду назад была его голова. Уилл подскакивает на ноги; слепая ярость бушует внутри, и вскипает кровь. Он отражает удар ножа, приняв его на предплечье, и чувствует, как смещается кость.

Он сжимает здоровую руку в кулак и заезжает противнику в челюсть, и они расцепляются, отшатываясь друг от друга. Недруг стоит между ним и его домом, между ним и его стволом. Уилл разворачивается и даёт дёру. Ему в спину несутся страшные проклятия, пока он оббегает дом и вламывается с чёрного хода. Но ариец настигает его и хватает за волосы прежде, чем Уилл успевает добраться до пушки.

Он рыпается, пытаясь вывернуться, и ощущает, как рвутся и выдёргиваются, волосы. Лезвие опять просвистывает буквально в сантиметре от его шеи, но чиркает по лицу, рассекая от левой скулы, едва не задевает нос, но перечёркивает верхнюю губу. На подмогу приносится стая, рассвирепевшие собаки рвут зубами размахивающую ножом руку, норовят допрыгнуть и вгрызться врагу в глотку.

Лицо просто горит от раздирающей боли, но Уилл находит силы отползти прочь, не слушая пронзительные вопли собак, продолжающих сражаться вопреки всему. Уилл тем временем добирается до ствола. Не принимая в расчёт данные обстоятельства, стоит заметить, что крайне неразумно держать дома заряженную пушку, однако Уилл скорее предпочёл бы разрядить её в себя по пьяни, чем потерять кого-нибудь из стаи от зубов аллигатора. Правая рука едва слушается, поэтому Уилл перехватывает ружьё, упирая приклад в левую подмышку и балансируя ствол правой кистью.

Порезанная губа занемела от боли — Уилл не может свистнуть, поэтому выкрикивает:

— Ко мне!

Стая с рявком бросается к нему.

У дробовика неслабая отдача; дуло кусает ожогом прямо поверх открытой раны на руке. Выстрелом арийцу раздрабливает колено.

— Хочешь созвать зрителей, еблан? — ревёт тот.

— Типа того, — невнятно отзывается Уилл, глядя, как мужчина подволакивает перебитую ногу и пытается встать. Говорить трудно из-за раны на лице, но от выброса адреналина оно больше не болит. — Но вообще-то здесь бывают зубастые твари, которых надо отвадить. Осторожность лишней не бывает.

Он подзывает собак. У Лу, Милли, Неда и Пиклза морды вымазаны кровью, но сами они не ранены. Пиклз прихрамывает, хотя, похоже, ничего серьёзного.

А вот Бинс, Джин и Сэди так и не подходят.

— Твою мать, — шипит, вставая с пола, Уилл. — Ублюдочный кусок дерьма.

Джин плетётся в неопределённом направлении, словно пьяный, и выглядит так, будто не понимает, где он, кто он, что происходит. Видимо, его здорово приложили по голове.

Потом Уилл находит глазами Бинс. У неё сочащийся кровью, короткий порез на боку, её колотит, но она не отходит от Сэди, ссутулившись над ней в защитной позе. Когда Уилл нетвёрдой походкой приближается к ним, Сэди поднимает глаза. У неё рана более серьёзная, но, к счастью, жизненно важные органы не задеты. Для Уилла это словно камень с души.

Он вскидывает дробовик.

— Брось грёбаный нож.

Ариец швыряет лезвие Уиллу под ноги, поджимая раненую конечность. Уилл подбирает нож. Неплохой такой, надо заметить. И был бы ещё лучше, не будь у него вырезана свастика на рукоятке.

— Тебе хоть сказали, кто я такой, перед тем как подослать? — интересуется Уилл и получает только новую порцию словесной грязи в ответ. — Видимо, нет.

По правде, Уилл и сам не способен с уверенностью сказать, кто он есть. Человек, не так давно зарабатывавший на жизнь тем, что мыслил как убийца. Человек, кто и сам убивал других людей. Человек, переживший столкновение с Чесапикским Потрошителем.

— Впрочем, это уже не важно, — заключает Уилл. Откладывает ружьё подальше и затем обходит чужака, становясь у него за спиной.

Тот предпринимает последнюю попытку и замахивается, но Уилл реагирует быстрее, нанося ему удар ногой в раздробленное колено. Мужчина взвывает и скорчивается от боли.

Уилл за волосы запрокидывает его голову назад и слитным движением перерезает горло.

Примечание к части

П/п:

¹ Гамбо — густой суп-рагу из птицы, морепродуктов, овощей и зелени. Блюдо каджунской кухни, особенно популярное в Луизиане, из-за чего часто ассоциируется с этим штатом.

² Полагаю, автор использует аллюзию на высказывание Фридриха Ницше: «Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем. И если ты долго всматриваешься в бездну, то бездна скоро тоже начинает всматриваться в тебя».

Глава 21

У него в доме труп. Ещё одна жизнь, затушенная его руками.

Нож выскальзывает из пальцев, брякаясь возле тела. Уиллу ни разу в жизни не приходилось зачищать следы, и сейчас задача видится просто невыполнимой. Как же он хотел бы, чтоб Ганнибал сейчас оказался рядом. Вряд ли кто-то на свете лучше него знает, как уничтожить улики. Уилл припоминает кое-какие приёмы, подсмотренные у криминалистов, и немного успокаивается. Он знает, что надо сделать, он справится. Едва ли в его дом нагрянут с обыском. Да, пускай в заметании следов он разбирается постольку-поскольку, но, главное, он знает, что нюансы поведения — первое, на что эксперты обращают внимание.

Поэтому обо всём по порядку. Уилл перевязывает травмированную руку так крепко, как только может. Боль терпимая, хотя причина, возможно, в том, что порез вышел глубоким. Действительно глубоким. Но в его гостиной распластался мёртвый человек — вот что действительно сейчас имеет значение.

И посреди всей этой ситуации Уилл ощущает лишь ледяное спокойствие. Это всё шок, рациональной частью мозга он прекрасно понимает: это просто последствие перенесённой угрозы и стресса, и тем не менее не чувствует ничего из того, что должен, по идее. Напротив, он чувствует, как его жизнь будто сняли с замедленного воспроизведения, и теперь она потекла в естественном темпе.

Это закономерно, что арийцы пришли по его душу. Его жизнь не в безопасности, а впрочем, так было всегда: всю его жизнь, что он сражался против чудовищ. Они будут появляться на его пороге один за другим, заставляя поднимать голову чудовище, живущее внутри у самого Уилла. И только одно-единственное чудовище, кого он хочет и ждёт, никогда не придёт.

На заплетающихся ногах Уилл бредёт на кухню и, вернувшись с полотенцем, принимается собирать кровавую лужу с пола. Он стоял позади арийца, поэтому на него почти ничего не попало, однако ярко-алая кровь фонтанировала так, что облила стену и мягкий диван. Уилл быстро стаскивает с него плед, пока кровь не успела впитаться в обивку, и пытается вытереть им стену и пол, но, кажется, делает только хуже, размазывая кровь больше прежнего.

— Только пять месяцев назад доделал сраные стены, — цедит он безмолвному телу, ковыряясь под умывальником в поисках каких-нибудь ещё тряпок и пульверизатора, куда можно будет налить хлорку.

Собаки вылизывают растекающуюся вокруг тела лужу. Заметив это, Уилл первым делом подумывает разогнать их, но потом решает: им ничего плохого с этого не будет, да и ему придётся меньше возиться.

По итогу его стараний стена пропитывается пахучей хлоркой, и на ней проявляются подозрительные разводы, но в целом выглядит она чистой. Пиклз тянет любопытный нос на незнакомый запах, слишком едкий для собачьего обоняния, и, смачно чихнув, отступает обратно к телу, до сих пор истекающему кровью.

У Уилла есть лопата. Но нет среди соседей тех, кого он мог бы попросить о помощи с тем, что необходимо сделать. Он плетётся на задний двор и начинает копать. Кровь крупными каплями срывается с его подбородка. Почва — преимущественно из песка, сухая и рыхлая — так и норовит ссыпаться обратно. Продвинувшись на три фута вглубь, Уилл чувствует, что больше не может, и на воспалённых глазах наворачиваются бессильные слёзы. Как же смертельно хочется спать. Он останавливается на трёх футах и возвращается в дом. К чёрту эстетику — надо просто сделать дело. По правде, вырыть следовало бы гораздо глубже, но Уилл, с одной почти нерабочей рукой, сделал всё что мог.

У него есть нож. Много ножей, вообще-то. Уилл разрезает на трупе одежду. Скидывает в яму вместе с пледом, туда же отправляется нож со свастикой на рукояти. Поливает всё это бензином и чиркает спичкой. Пока горят улики, Уилл уходит в дом и смотрит на убитого им человека. Всего лишь ещё одно место преступления, каких он за свою жизнь повидал сотни. Уилл не чувствует раскаяния. Он сидит некоторое время, заливаясь виски, и ждёт, когда же сожаления настигнут его. Не так-то просто пить, когда у тебя щека разрезана до кости, но Уилл приноравливается, запрокинув голову и вливая жидкость прямо в горло.

Ни тени сожаления. Лицо онемевает. Рука онемевает тоже. Он весь словно цепенеет.

Разделывать человеческое тело не очень сложно. Раньше Уиллу доводилось свежевать тушу оленя. Невелика разница. С аллигатором вот дело иметь было труднее. Уилл фасует мясо в контейнеры для заморозки и прячет подальше. Остальное, что он не придумал куда пристроить, Уилл сбрасывает в яму, подбавив в огонь ещё бензину. После опускается на крыльцо с початой бутылкой.

Лицо опухает и горит, и Уилл на сухую заглатывает несколько — пожалуй, больше, чем нужно, — капсул перкоцета.*

Незаметно для себя он соскальзывает в беспокойный, поверхностный сон. Он видит Ганнибала в тюремной душевой — прямо как тогда, в самый первый раз, — и не сразу понимает, что из леек бьёт не вода, а кровь. Он выныривает в реальность, отхаркивая кровь на деревянные доски веранды. Раздражённое кашлем горло сжимается, и Уилла выворачивает собственной кровью с виски напополам. Над ним кружит стайка мух, как будто он уже мёртв.

Долго ли, коротко ли, когда пламя оседает, а содержимое ямы превращается в тлеющие угли, Уилл вытаскивает выскобленный жаром остов и молотком, принесённым из дома, дробит кости на мелкие осколки. Затем ссыпает всё обратно в яму и зарывает.

Вернувшись в дом, он внимательно обходит комнаты, проверяя, не упустил ли чего. Итак, он по-прежнему убийца. Его морозильник по-прежнему набит человеческим филе. Лицо полыхает так, словно огонь перекинулся на него, картинка плавает перед глазами — и всё это подозрительно смахивает на подступающую лихорадку. Собаки вьются у его ног, жалобно поскуливая. Да, его определённо лихорадит. Неудивительно, учитывая, что он, с двумя серьёзными ранениями, проторчал целую ночь на улице. Уилл даже приблизительно не представляет, сколько крови потерял, но рубашку его хоть выжимай.

А полы всё ещё не вытерты.

Хотя собаки вылизали практически всю кровь. Уилл перетаскивает лежанки, прикрывая ими пятна, — пока и так сойдёт. Потом набирает 911 и говорит, что сильно порезался и нуждается в скорой помощи.

Его собаки не приучены питаться по расписанию, поэтому Уилл с горкой наполняет сухим кормом все миски, а оставшееся просто высыпает в кучу на пол. После затыкает слив в ванной и набирает доверху воды, а потом наполняет и все кастрюли со сковородками, что имеются. На тот случай, если его не будет около недели или дольше, придётся кого-нибудь попросить прийти и напоить собак. Уилл решает оставить кран приоткрытым, чтобы вода не закончилась так быстро, хотя, ясное дело, это не лучшая новость для его коммунальных счетов. Но это продлит его спокойствие за стаю на несколько дней. Дверь на задний двор он, по понятным причинам, также не запирает. Воровать у него, по сути, нечего, да и, с учётом того, что участок частоколом утыкан всевозможными пророчествами о судьбе нарушителя границ частной собственности, вряд ли сюда кто-нибудь сунется.

Уилл тащится по направлению к дороге, откуда должна появиться неотложка, и не сразу замечает, что оставляет за собой след крови, капающей с рассечённой щеки и уже насквозь пропитавшейся перевязки на руке. Сейчас Уилл не помнит, как так получилось. Он присаживается на обочину дороги, больше не доверяя ногам.

Проходит какое-то время — Уилл дрейфует между сном и не-сном и не может сказать, сколько именно, — и кто-то теребит его за плечи, возвращая к реальности.

— Мистер Грэм? — говорит человек в униформе врача скорой помощи. — Мистер Грэм, вот и Вы. Эй, Бенни, он в сознании. Мистер Грэм, мы забираем Вас в больницу.

— Срань господня! — звучит уже другой голос. — Что это он с собой сделал? — Руки в медицинских перчатках аккуратно отклоняют его голову назад. — Надо будет на психобследование направить. Так, мистер Грэм, теперь нам надо, чтоб Вы сели на каталку. Вот так, славно.

Ему помогают принять лежачее положение на спине, но тогда кровь начинает литься в горло, и он закашливается.

— Сэр, лучше поверните голову набок. Мистер Грэм?

Каталка приходит в движение; в вену ввинчивается игла. Кто-то фиксирует его голову в одном положении, не давая пошевелиться.

Его отправят в какое-то кошмарное место. С ним будут вытворять то же самое, что с Ганнибалом. Перемотают ремнями так, что не вздохнуть, и будут жарить током до тех пор, пока от него ничего не останется. Они убьют его.

Уилл начинает истерично биться, когда чувствует, что его хотят привязать. Кто-то совсем рядом захлёбывается пронзительными плачущими стонами, и до Уилла не сразу доходит, что звуки эти рождаются из его надсаженной глотки.

Им не под силу удержать его. Он готов вылезти из собственной кожи. Сгореть во пламени и обрести бессмертное воплощение.

— Мистер Грэм, вам надо успокоиться. Сожмите мою руку, если вы меня слышите.

Он больше не Уилл Грэм. Нечто иное, нечто большее.

Мимо проносятся какие-то тени, какой-то свет. Обрывки голосов, абрисы лиц; он — каждый из них, он — ничто и нигде, он — всё сущее в мире.

В руку снова впивается игла, и он проваливается во тьму.

***

Когда он осознаёт, что лежит на койке в больничной палате, а запястья окольцованы мягкими ремнями, то понимает, что очнулся. Но лицо тут же пронзает столь зверская боль, что впору снова потерять сознание. Попискивание кардиомонитора мгновенно срывается на бешеный ритм, и почти сразу перед Уиллом возникает белая фигура медбрата.

— Привет. С возвращением.

У него в руке появляется ледяной кубик, который он даёт в рот Уиллу, а потом отлаживает регулятор подачи морфина в капельнице.

— Ремни, — кое-как выговаривает Уилл, языком перекатывая кубик за щеку. Холод и влага даруют онемение, и это такое облегчение, что он не смутился бы расплакаться. — Прошу.

Медбрат качает головой.

— Мы оставим их до заключения психолога, хорошо? Совсем ненадолго.

Вскоре морфиновый туман снова забирает его из действительности.

Уилл несколько раз приходит в сознание, меняющийся персонал оценивает его жизненные показатели, помогает утолить жажду и контролирует приём медикаментов. Руки ему до сих пор не освободили, и сколько раз он просил расстегнуть ремни, столько получал отказ.

В конце концов медикаментозный сон подходит к концу, Уилл окончательно приходит в себя. Очередная медсестра фиксирует в медкарте показания мониторов.

— Мои собаки, — произносит Уилл.

Женщина поднимает глаза от своей работы.

— Доброго дня. Как себя чувствуете?

— У меня собаки. Мне надо домой, — продолжает он, игнорируя боль.

Медсестра подходит к нему, чтобы отрегулировать высоту спинки кровати для полусидячего положения.

— Как только Вы встретитесь с доктором, я принесу бумагу, где Вы сможете указать имя и номер сотового кого-нибудь из Ваших соседей. Я передам ему всё, что скажете.

Меньше чем за минуту знакомства с приглашённым специалистом Уилл понимает, что перед ним не просто рядовой психолог, а психиатр.

— Я задам Вам несколько вопросов. Мне бы не хотелось, чтобы Вы лишний раз беспокоили свои швы, так что достаточно будет кивка, да или нет. От этого мы и будем отталкиваться.

Уилл бросает на доктора пристальный взгляд и демонстративно разминает привязанную руку. Но жест остаётся без внимания.

— Итак, помните ли Вы, что с Вами случилось?

Ну ладно, очевидно, что следовало заранее продумать легенду, о чём он догадался только сейчас. Придётся выкручиваться, на ходу сочиняя правдоподобную версию, исключающую суицидальные мотивы или что-то в этом роде.

— Чинил лодочный мотор, — бормочет Уилл. Выпил, потом вернулся к работе. И вместо мотора хорошенько починил себя.

Настороженность в лице доктора несколько смягчается.

— Ваше состояние было чрезвычайно подавленным, когда Вас только привезли.

— Не люблю, когда меня ограничивают в движениях, — весьма убедительно поясняет Уилл.

Он справился: ему поверили. И позвонили соседям, как и было условлено. Те, в свою очередь, пообещали озаботиться обеспечением собак питьём: оставляя наполненную тару на территории участка и подзывая их. Понятное дело, рискованно было бы попытаться войти в дом, ведь неизвестно, как в отсутствие хозяина стая отреагирует даже на знакомых.

Лечащий врач говорит, что после выздоровления, к сожалению, останется чётко выраженный шрам: проще говоря, Уилл больше не будет таким хорошеньким, как раньше. Но ему всё равно.

Как-то, под кайфом от ударной дозы анальгетиков, он дозванивается в Балтиморскую клинику и просит позволить ему поговорить с Ганнибалом.

— Мне адски больно. И я так по нему скучаю. Знаю, что ему нельзя звонить, но ублюдок мог хотя бы написать мне. Я хочу к нему, он мне нужен, пожалуйста, можете просто передать ему?

Он бросает трубку прежде, чем загонит себя в ещё более неловкое положение, и только потом вспоминает, что не назвал своего имени.

Спустя некоторое время его выписывают, Уилл возвращается домой.

Он стоит напротив зеркала и с трудом узнаёт лицо человека в отражении. Но для собак не важно, как он выглядит, — они трутся вокруг него, вывалив языки и счастливо виляя хвостами.

Уилл перекрашивает стену, избавляется от пятен на полу, но когда пытается найти место, где зарыл останки, ничего не выходит. Уже третье убийство сошло ему с рук.

Он сидит на веранде и вливает в себя столько виски, сколько возможно, чтобы не осталось места для анализа того, почему ему впору на стену лезть от раздирающей тоски по Ганнибалу и прежней жизни — до того, как всё это разлетелось вдребезги.

Примечание к части

* Перкоцет — сильнодействующий обезболивающий наркотический препарат на основе оксикодона.

Глава 22

Уилл поправляется. Предплечье и кисть заживают, постепенно восстанавливая былую подвижность — и в настоящее время для него это самая большая забота. Шрамы напоминают о себе время от времени, но тут уж ничего не поделаешь. Хотя если носить одежду с длинным рукавом, то можно почти совсем не возвращаться к тому, что стряслось недавно.

Однако лицо, увы, никогда не даст об этом забыть. Шов, конечно, заживает, но, как и говорили врачи, не замечать его будет невозможно. Хуже того — болит он просто зверски. Ни место разреза, ни лезвие, сделавшее его, разумеется, не были стерильными, и кроме того, Уиллу не следовало делать того, что он сделал потом. Как выяснилось, полоскать рану виски было неудачной идеей. Рваный шрам, пересекающий половину лица, завершается в результате болезненным, тёмно-красным келоидным рубцом поперёк верхней губы. Пытаясь хоть как-то замаскировать его, Уилл пробует отрастить бороду, но волоски, пробивающиеся по краям шрама, лишь доставляют лишнюю боль.

Мирок, что он так кропотливо выстраивал вокруг себя, начинает разваливаться по кусочкам. Пускай лично тебе десять раз наплевать на собственную внешность — трудно не замечать, какие взгляды в твою сторону бросают люди. Как в спину доносится хихиканье подростков, как малыши спрашивают у родителей, что такое с лицом вон того дяденьки.

Товарищи по рыбалке не задают вопросов, и тем не менее Уилл понимает, что не может заставить себя наврать им. К тому же, в их компании он не единственный, кто отбыл срок в своё время. Он выкладывает им всё как на духу: случилась разборка по счетам со времён отсидки, но он обо всём позаботился. После этого они начинают смотреть на него иначе. Не то чтобы исповедь Уилла резко изменила их к нему отношение — вообще сложно сформировать какое-либо мнение о человеке, с которым обменивался всего-то парой слов во время посиделок с удочками на пристани, за карточной игрой или за кружкой пива, — однако Уилл смотрит себя их глазами и видит, какие сильные искажения претерпел его нынешний образ.

Для них он больше не просто «тот парень с собаками». И хотя это изначально был всего лишь фасад, было так хорошо ненадолго притвориться, будто это действительно всё, что он из себя представляет. Но Уилл позволил им поглядеть в замочную скважину и увидеть убийцу, таящегося за каменными стенами. Обезображенное, неприкаянное существо, чьё превращение прекратилось на полпути.

В какой-то момент Уилл подумывает сделать пару звонков в Квантико да разузнать, не найдётся ли у них вакансии профайлера, но понимание того, что он просто не вынесет такого количества лжи, останавливает его. Трижды переступив черту, он так и не понёс наказания. О том, чтоб вернуться к работе непосредственно на местах преступлений в качестве спецагента, речи идти не может, следовательно, и вариант с преподаванием также отпадает.

После выписки Уилл опять начинает много выпивать. Алкоголь помогает справиться с болью, но — не с кошмарами. Ему снится кровь, покрывающая руки, которые возводят дом из человеческих костей. Его руки. Ему снится Ганнибал, рога воплощения Потрошителя, прорастающие из его черепа и сливающиеся со сгущающейся тьмой. Снится, как они с Ганнибалом падают на простыни, сотканные из человеческих волос. Разум Уилла полон кровавых дождей и песка, расползающегося под ногами. Все эти образы настолько жестокие, что он просыпается с лицом, мокрым от слёз, — не от страха, а от чувства потери. Он цепляется за тени, надеясь понять: где же его место в этом мире?

Уилл набирает заказов на ремонт моторов под завязку и, что называется, уходит с головой в работу, не оставляя себе времени на размышления о самых немыслимых и безумных планах побега из тюрьмы. Он смиряется с собственной жизнью.

Уилл никоим образом не контактирует с внешним миром, но вынужден пойти на это в то утро, когда его будит вой стаи, беснующейся у входной двери. Сон как рукой снимает. Уилл молниеносно хватает стоящий рядом заряженный дробовик, снимает с предохранителя и потом, приблизившись к окну, отодвигает занавеску, чтобы увидеть целую кучу людей, столпившихся у его дома. С похмелья в голове мутно, мысли вяло ворочаются — видимо, поэтому Уилл не задумываясь отпирает дверь, чтобы тут же попасть под взрыв десятков фотовспышек.

— Это частная собственность, — заговаривает он, отворачиваясь и жмурясь от болезненно слепящего света. — Убирайтесь с моей территории, иначе вас всех арестуют.

Уилл отступает на два шага в дом и бахает дверью перед их лицами. У него нет ни малейшего желания знать, что они там выкрикивают, по какому вопросу хотят услышать его мнение. Он не желает знать, из-за чего весь сыр-бор, потому что чёрта с два это означает для него что-то хорошее. Уилл оседает на пол, позволяя стае обступить себя подвижным шерстяным коконом. Собаки беспокойно возятся, но они такие тёплые и уютные, и в их окружении он может представить, будто его самого не трясёт.

— Считаю до десяти и потом спускаю собак, — выкрикивает он через дверь.

Проходит некоторое время, гомон стихает. Уилл решает выглянуть наружу и убеждается, что журналисты покинули пределы его территории.

К семи часам утра он выскальзывает из дома с чёрного хода и по песчаному пляжу уходит, избегнув припаркованных вдоль дороги журналистских фургонов. Навряд ли они рискнут завязнуть в песке, поехав за ним, а у Уилла есть моторка с почти полным баком, так что он может взять стаю и без проблем уплыть отсюда до одного минимаркета при заправке, о котором только местные и знают. Неприметный, без каких-либо опознавательных вывесок, магазинчик напоминает скорее лачугу — неудивительно, что заезжие его сроду не замечают. Здесь журналистов можно не опасаться.

Уилл оставляет собак снаружи, а сам заходит внутрь купить кофе. За кассой стоит Кайла — вечно невозмутимая четырнадцатилетняя дочь владельца магазина, работающая здесь каждое лето. Завидев Уилла, она стреляет в него взглядом из-под ресниц и перекидывает на плечо жидкую обесцвеченную шевелюру. Потом облокачивается на прилавок, стараясь продемонстрировать себя во всей красе, хотя демонстрировать, по правде, нечего: девочка ещё по-раннеподростковому нескладная и несформировавшаяся. Уилл с большим вниманием смотрит на стенд с сигаретами позади неё. Он ни малейшего понятия не имеет, с чего вдруг ей вообще пришла идея флиртовать с ним. Заглядывая сюда, он, как правило, перекидывается парой слов с ней или с её отцом, или с парнем с проблемной кожей — смотря чья смена в этот день — но сегодня ему дышится-то с трудом, тут не до пустой болтовни.

— У вас есть газеты? — спрашивает он.

— Само собой, мистер Грэм. Ещё не распакованы.

Кайла вынимает нож, режет шпагат, перевязывающий стопку газет, и достаёт одну. Она разворачивает её на ходу и, не успев дойти до прилавка, внезапно меняется в лице.

— Это же вы? — говорит она, кладя перед ним открытую страницу. Она ждёт его реакции, чтобы понять, как реагировать самой, но её голос уже звучит неровно. Боится.

На развороте напечатано его фото, сделанное в день освобождения. Единственный кадр удивительно точно запечатлел его состояние на тот момент: его встревоженность, растерянность и лёгкий испуг. Но его фото не единственное на странице. Вторую половину занимает снимок из досье Ганнибала Лектера. Разумеется, даже здесь он выглядит великолепно.

«УБИЙЦА-КАННИБАЛ В ФЛОРИДА-КИС?»

Уилл сдерживает порыв согнуться пополам, когда его желудок совершает неприятный кульбит.

— Включи телевизор, — хрипло выдавливает он.

Кайла не спорит.

Экран древнего ящика с шипением загорается и не показывает ничего, кроме белого шума, так что приходится поколдовать над антенной.

Бегущая новостная строка на экране сообщает, что доктор Ганнибал Лектер, более известный как "Ганнибал-каннибал", сбежал из Балтиморской клиники для душевнобольных преступников.

Уилла вдруг укрывает небывалое ощущение покоя. Он отпивает кофе. Ему вдруг становится так легко, словно всё наконец-то встаёт на свои места. Это возвращает его в определённый момент в прошлом: Ганнибал сказал не навещать его в клинике, но также его слова были «пока мы не встретимся вновь», а не «прощай».

— ...не пытайтесь задержать его самостоятельно, — вещает диктор новостей. — Ганнибал Лектер крайне опасен. Если вы заметите его, пожалуйста, сообщите об этом в местное отделение правопорядка. Полиция убедительно просит население Шугарлоф-Ки сохранять бдительность. Широко известная одержимость Ганнибала Лектера Уиллом Грэмом — бывшим профайлером ФБР, в настоящее время проживающим во Флориде, — даёт полиции основания предполагать, что преступник, возможно, захочет с ним связаться.

На экране возникает фото, сделанное буквально сегодня: Уилл, в одних трусах и влажной со сна футболке, с зажатым в одной руке дробовиком и лицом, заслонённым другой рукой от бешеного фейерверка фотовспышек.

— Мистер Грэм отказался давать комментарии.

Это всё, что Уиллу нужно знать.

— Выключи, — просит он.

Кайла щёлкает пультом, и экран затухает.

— Что... — Голос девушки сбивается. Она обхватывает себя руками, словно замёрзла. — Зачем серийный убийца ищет вас?

Уилл прикидывает в уме, что сейчас Ганнибал, должно быть, уже на полпути в Мексику. Возможно, в данный момент он в Аргентине, где у него наверняка припасён поддельный паспорт, а то и не один — в этом Уилл не сомневается. И нет ни одной разумной причины, почему Ганнибал рискнул бы своей свободой ради встречи с ним. И Уилл убеждает себя, что тошнотворное ощущение у него в животе — что угодно, но отнюдь не смесь разочарования и надежды.

— Он сюда не придёт, — говорит Уилл, заверяя в этом, пожалуй, их обоих. Ганнибал ведь неспособен формировать связи подобного рода. Он пуст изнутри. Он не придёт ради Уилла. — Однажды он сказал мне, что не формирует связей, без которых не сможет прожить. И я уже два года не получал от него никаких вестей, а Ганнибал Лектер сейчас наверняка на другом конце света. — Уилл проводит ладонью по лицу, очерчивая пальцами грубую линию шрама. Но боль не помогает собраться, как он думал, а только отвлекает. Если Ганнибал всё же придёт к нему... Уилл не хочет знать, что тот подумает о его шраме. — Кайла, выслушай меня очень внимательно. Детей он не трогает. Даже если он здесь появится и станет спрашивать, где меня найти, то скажи ему. Будь вежлива с ним, и всё будет хорошо. Но я обещаю, он сюда не придёт.

Уилл всё-таки надеется, что на последних словах в его голосе не сквозила безнадёжность.

Звякает колокольчик над дверью, и они с Кайлой оборачиваются на звук. Это не он.

Уилл расплачивается за кофе и покидает магазин.

За время, что занимает его дорога домой, новости не один раз успевают пересказать событие дня во всех подробностях. В этой ситуации Уилл чувствует, что как никогда рад — или разочарован — тому, что так и не обзавёлся ни телевизором, ни компьютером. Дома он настраивает старенький радиоприёмник, под бормотание которого обычно копошится с очередным лодочным двигателем, и бродит по радиостанциям до тех пор, пока не находит то, что искал.

Как сообщает следствие, при побеге Ганнибал убил двоих охранников и медсестру куском сломанной ручки. Затем он выбрался на улицу, скрылся в неизвестном направлении, и больше его никто не видел. С того момента не поступало никаких подозрительных заявлений об угонах машин, не было достоверных сведений, что его где-либо заметили, никаких насильственных смертей. Ганнибал будто сквозь землю провалился. И теперь все, кто когда-либо его знал, боятся, что он может начать возвращать долги. Уилл может это понять.

Он собирает свои вещи. Потом распаковывает. И снова собирает.

Ганнибала всё нет, но ведь путь из Балтимора во Флориду неблизкий, особенно учитывая, что в нынешней ситуации нельзя просто взять и прыгнуть в самолёт.

Уилл продолжает доказывать себе, что совсем не ждёт его прихода. И всё равно.

Он стрижётся, потом прибирает во всём доме и хорошенько проветривает, чтобы хоть отчасти избавиться от застоявшегося запаха алкоголя и своры живущих тут собак.

Ганнибал не приходит.

В конце концов журналистам надоедает осаждать его владения — пустая затея. Они отправляются восвояси, Уилл вновь остаётся один.

Проходит четыре месяца.

Рычание и лай собак, столпившихся возле входной двери, заставляет Уилла напрячься. Он усвоил прошлый урок. Пришикнув на стаю, он перезаряжает дробовик — нарочито громко, чтоб пришелец услышал наверняка.

— Забирай своё арийское дерьмо и съёбывай нахуй отсюда.

— Пожалуйста, не стреляй в меня, — раздаётся по ту сторону. — Уверяю, при мне нет ни арийского дерьма, ни какого-либо ещё.

Ружьё остаётся на столе. Уилл отпирает дверь, заслоняя собакам проход своим телом. Он знает, чей это голос. О Господи, он знает, кто это.

Ганнибал одет в чёрные джинсы, футболку с Black Flag и потёртую джинсовую куртку. Отросшие волосы выкрашены в чёрный и собраны в небольшой хвостик. Подбородок венчает почти совсем седая борода. Он заметно похудел, весь как-то утянулся и явно давно нормально не ел. Такой непохожий сам на себя, но всё тот же Ганнибал. Вот он — стоит на крыльце в паре шагов от Уилла и протягивает ему руку. — Я ведь говорил, что мы увидимся вновь.

Уилл быстро захлопывает за собой дверь, не дав собакам просочиться наружу, но не зажигает свет. Ошеломлённый, он словно примерзает к месту, не в силах пошевелиться. Ганнибал делает два шага навстречу, Уилл, в свою очередь, имеет возможность лишь вжаться спиной в дверь, и теперь нет никаких шансов, что Ганнибал не заметит изменений в его лице.

— Oh, mon cheri. Qu'est-ce qu'ils t'ont fait?* — Ганнибал проводит по шраму самыми кончиками пальцев, так осторожно, что Уилл едва чувствует прикосновение.

Он отворачивает лицо и словно со стороны слышит собственные слова:

— Тебе не стоило приходить.

Ганнибал сгребает в кулак его волосы на затылке, силой заставляя взглянуть на себя. Тогда Уилл опускает веки.

— Если мы по другую сторону решётки, считаешь, это даёт тебе право указывать, что мне делать? — Его голос низко, опасно вибрирует.

— Нет, — отвечает Уилл, но всё ещё не может открыть глаз.

Тогда хватка в волосах ужесточается, и Уилла ощутимо встряхивают.

— Смотри на меня, когда я с тобой говорю. Ты думаешь, мне не всё равно? Думаешь, для меня это хоть что-то меняет?

Наконец, Уилл решается открыть глаза. Но не находит в лице напротив ни тени отвращения или отторжения. Да, Ганнибал в бешенстве оттого, что кто-то посмел тронуть принадлежащее ему, но его злость направлена не на Уилла.

— Чёрт подери, — выдыхает Уилл. — Ты правда здесь.

Ганнибал улыбается и отпускает его.

— Сделай так, чтобы твои собаки не приставали ко мне. — Он отступает на шаг, и Уилл вдруг чувствует себя потерянным и неустойчивым.

В прихожей всё ещё слышится настороженное ворчание собак. Уилл отдаёт им команду замолчать и говорит, что это друг. И когда он отворяет дверь, они, высунув языки и приветливо виляя хвостами, гурьбой вываливают наружу поприветствовать гостя. Ганнибал позволяет им обнюхать свои руки, а потом наблюдает, как они наперегонки уносятся на песчаный пляж.

— Я могу оставить дверь открытой, — предлагает Уилл. — Никто сюда не заявится.

А он и забыл, как быстро Ганнибал способен двигаться. Вот он стоит на расстоянии вытянутой руки, а уже в следующий момент, обвив одной рукой Уилла за шею, вталкивает его в дом, тогда как другая рука разделывается с ремнём у того на штанах.

— Какой худой. Ты совершенно о себе не заботишься, — журит он Уилла, тем временем расправляясь уже с застёжками его джинсов. — Где здесь спальня?

Уилл тоже не стоит без дела — уже избавив Ганнибала от куртки, стаскивает его футболку через голову.

— Блять, хорошо выглядишь.

— У меня был выбор между этим и гавайскими шортами с футболкой из Диснейленда, — сухо излагает Ганнибал. На пуговицы рубашки Уилла у него уже не остаётся терпения — он просто хватает её за лацканы и рвёт в стороны. — Я счёл этот вариант в меньшей степени нелепым.

Кровать взвизгивает пружинами, когда Уилл толкает Ганнибала на неё, и тот едва заметно вздрагивает. Уилл опускается на колени у его ног и принимается за молнию на его джинсах. На Ганнибале не оказывается белья, и Уилл улавливает его запах: мускус и пот. Он прижимается щекой к обнажённому бедру, не зная, куда себя деть от избытка чувств. Штаны сброшены на пол; руки Ганнибала тянут Уилла за волосы, призывая тоже забраться на кровать. Тот подчиняется, залезая на Ганнибала верхом, так что его собственные джинсы сползают вниз.

— Я имею в виду — здесь, — поясняет Уилл. — Ты хорошо смотришься здесь.

Примечание к части

* О, мой дорогой. Что же они с тобой сделали? (фр.)

Глава 23

До отладки освещения в спальной комнате у Уилла руки так и не дошли, и свет сюда проникает только из коридора. В темноте Ганнибал больше походит на себя прежнего, да и непривычный цвет волос не так бросается в глаза. Уилл дотрагивается пальцами до его бороды, легонько оттягивая, прежде чем вовлечь Ганнибала в поцелуй.

— Чтоб ты знал, я вычистил весь дом к твоему приезду, — прервавшись, говорит он. — Подстригся, и всё такое.

— Как сентиментально.

— Вежливо, — ухмыляется Уилл. — А ты выглядишь, как распорядитель Warped Tour.¹

Он чувствует улыбку Ганнибала, когда целует его вновь.

— Мне так тебя не хватало, — шепчет Ганнибал. Тем временем его пальцы пробираются Уиллу под расстёгнутые джинсы и резинку белья и, подцепив, тащат вниз. Уилл приподнимается на коленях, чтобы Ганнибал мог стянуть их на бёдра. В тот момент, когда он задумывается, как бы снять их окончательно, Ганнибал берёт это в свои руки: Уилл оказывается лежащим на спине, а его штаны наконец-то сбрасывают на пол.

Они оба здесь и сейчас. Они свободны. Уилл приподнимает бёдра и потирается о Ганнибала, а потом, откинув голову, смеётся. Но смех скатывается в тяжёлое, сбивчивое дыхание, когда зубы Ганнибала смыкаются на его горле, а пальцы оплетают оба их члена. Уилл запускает одну руку в его волосы, другой вцепляется в плечо. Ганнибал реален, материален в его руках, а преданность в его чёрных от темноты глазах бесконечно глубока, как океан.

— Я не думал, что ты придёшь, — признаётся Уилл. Он пожалуй, излишне сильно сжимает плечо Ганнибала — наверняка останутся синяки, но Уилл не беспокоится на этот счёт. Наоборот, он хочет оставить свои метки на его коже. Доказательство их близости.

Ганнибал вдруг щипает его за внутреннюю сторону бедра, отчего Уилл вскрикивает.

— Как ты мог сомневаться во мне, — упрекает его Ганнибал. — Я сжёг бы весь мир, лишь бы найти тебя.

Никогда прежде Уилл не понимал его так кристально ясно, как в этот самый момент. Уилл хочет вскрыть его грудную клетку и заползти внутрь, желает ощупать самые жизненно важные органы и понять, как они работают, потому что внутри этого человека просто обязано быть что-то необычное, что-то не так, как у всех. Ведь быть того не может, чтобы нечто столь обыкновенное, как плоть и кровь, делало из него того, кем он является.

Уилл меняет их местами, перекатывая Ганнибала на спину, и притирается к нему членом, неотрывно глядя в лицо.

— Я пытался тебя забыть, — говорит он. — Пытался оставить тебя в прошлом.

Он хочет дотронуться каждой своей частичкой до каждой частички Ганнибала: его зубов, острых и кривых, его языка, внутренней поверхности щёк. Уилл суёт три пальца ему в рот и целует сквозь них — поцелуй выходит влажным и неловким.

Ганнибал как следует облизывает каждую фалангу, после чего перехватывает запястье и отводит в сторону. Слюна ниточками тянется от его губ; Уилл прикладывает к ним подушечки пальцев.

— Ты можешь, — серьёзно и тихо говорит Ганнибал в ничтожное пространство между их лицами. — Если хочешь.

На секунду Уилл ошеломлённо замирает. А потом волна жаркого наслаждения проносится по его телу, и он бросается на Ганнибала с порывистым поцелуем.

— Чёрт, да, пожалуйста, — выпаливает Уилл. — Бля. Но у меня нет никакой смазки.

— Меня это не останавливало, — парирует Ганнибал.

Уилл прислоняется лбом ко лбу Ганнибала, прежде чем ответить:

— Я не садист. Не хочу причинить тебе боль.

— Разве я причинял тебе боль?

Уилл мысленно делает себе пометку заново проанализировать патологию Ганнибала — позже, когда на них обоих будет больше одежды.

— Нет. Не совсем, — признаёт он.

Уилл, однако, не упоминает о том, что, во-первых, понятия не имеет, был ли у Ганнибала опыт подобного рода, а во-вторых, что о неприятном прошлом Ганнибала ему также практически ничего не известно.

— А сейчас я говорю тебе сделать это. — Ганнибал оборачивает руку вокруг его горла. — Так делай, что велено, Уилл.

Должно быть, недостаток кислорода неслабо вдаривает ему по мозгам, потому что Уилл ощущает лишь безграничную нежность и любовь к этому страшному человеку.

Он нерешительно оглаживает его бедро и, скользнув рукой вверх, медленно, очень осторожно вводит один палец. Захват на шее усиливается, и вот теперь Уилл по-настоящему задыхается, хотя по ощущениям не замечает особой разницы — всего лишь добавляется лёгкое головокружение. Сейчас ему дозволено сделать то, чего не было разрешено кому-либо когда-либо.

Он добавляет второй палец и аккуратно нащупывает простату. Свободная рука Ганнибала стискивает простынь, голова откидывается назад, и прерывистое дыхание с шипением вырывается сквозь стиснутые зубы.

— Хочу предупредить: я буду много ругаться. Скажи, тебе же охуенно сейчас?

— Нормально, — отзывается Ганнибал. Не то чтоб самый вдохновляющий ответ.

Уилл опускает глаза между их телами, чтобы прийти в изумление, поняв, что Ганнибал больше не возбуждён. И когда Уилл уже готов прекратить, Ганнибал отпускает его горло, вместо этого перехватывая за запястье.

— Я дам тебе знать, если захочу остановиться, — заверяет Ганнибал. При этом взгляд уставлен в потолок, а челюсти сжаты. Всё ещё не слишком мотивирующая реакция. Совсем не мотивирующая, вообще-то. Уилл слышит, как Ганнибал шумно сглатывает. — Я желаю тебя. Любым из возможных способов.

— Но... — возражение застревает в горле, когда зажим на запястье усиливается до боли. — Ладно. — Уилл сползает по кровати к ногам Ганнибала, чтобы поддразнить низ его живота влажными, небрежными поцелуями. Он дожидается, пока глаза того закатятся, скрывшись под веками и только потом наконец с осторожностью берёт у него в рот, помогая себе пальцами.

Вообще Уиллу понятно желание съесть кого-либо — в метафорическом смысле. Потребность ощущать этого человека внутри себя, в каждой клеточке, в сплетениях ДНК. Это желание диаметрально противоположно желанию уничтожить.

Он по возможности расслабляет глотку, чтобы не давиться, и терпеливо сосёт Ганнибалу до тех пор, пока тот вновь не возбудится. Потом он проползает по его телу и переключает внимание на соски, покусывая их и заставляя затвердеть. Ганнибал вплетает руку в его волосы и оттягивает — просто потому, что может, и потому, что Уиллу это нравится.

— Когда ты впервые сделал это со мной, мне казалось, что я это возненавижу, но нет — напротив. Ты садистский сукин сын, но, Господи, как же ты хорош в этом. И я хочу, чтобы ты испытал то же, что и я. Не шевелись.

Хвала небесам, дом небольшой — Уиллу меньше минуты требуется, чтоб метнуться на кухню и вернуться с бутылкой дешёвого рапсового масла. Он только чудом не собирает пару углов на пути обратно в спальню. Что если на самом деле Ганнибала здесь нет? Что если ему всё только показалось?

Но Ганнибал действительно здесь. И если Уилл о чём-нибудь и жалеет, так это что под рукой нет фотокамеры, чтобы запечатлеть выражение лица Ганнибала в тот момент, когда он увидел, с чем Уилл вернулся.

— Ни слова, — предупреждает Уилл. — Мы можем ничего и не делать, или ты можешь трахнуть меня, но это единственное, что можно использовать, поэтому...

Ганнибал вздыхает.

— Я не уверен, какое применение для этого жалкого подобия оливкового масла хуже: в качестве лубриканта или же пищевого ингредиента. — Ганнибал притягивает Уилла ближе. — Но, полагаю, и это сойдёт.

— Отлично. Учитывая, что прежде мы трахались с краденым медицинским лубрикантом, думаю, для нас это большой шаг вперёд.

Только сейчас Уилл осознаёт, что было бы нелишне захватить ещё чашу или полотенце, что-то в этом роде, поскольку как только он выливает немного масла в одну руку, то понимает, что они тут изрядно напачкают. Масло капает с его ладони и стекает по бёдрам Ганнибала, пропитывая простыни.

Уилл вводит два пальца, свободной рукой растирая масло по его коже.

— Каково там, в дурдоме?

— Большую часть времени я провёл в моём дворце памяти. — Ганнибал кладёт руку Уиллу на загривок, сводя их лица почти вплотную друг к другу. — Я сказал тебе трахнуть меня и ожидаю, что ты послушаешься.

— У нас есть время, — говорит Уилл, но вынимает пальцы и смазывает себя. Его немного беспокоит, что один из них может ненароком соскользнуть с постели в процессе. И тем не менее то, что сложилось между ними, прошло сквозь двухлетнюю разлуку, стало быть, они определённо переживут ещё парочку не-столь-уж-эротичных моментов.

Уилл ласково оглаживает ладонями рёбра Ганнибала, бока, бёдра. Тот закидывает одну ногу ему на плечо, а потом Уилл чувствует, как член оплетают чужие пальцы, направляя. Он покорно подаётся вперёд, до тех пор пока не ощущает, как головку члена обволакивает тугая, нежная плоть.

— Давай же, — поторапливает Ганнибал.

Уилл поворачивает голову, чтобы поцеловать его колено. И делает, что сказано. Нога Ганнибала судорожно дёргается, как только Уилл толкается вперёд, ненароком войдя глубже, чем собирался. Ганнибал сглатывает стон, отвернувшись вбок, и грудь его тяжело вздымается.

— Легче, — выдыхает Уилл, чувствуя, как Ганнибал медленно, постепенно раскрывается под ним. — Ты великолепен. Господи, ты невероятен, скажи мне, что всё в порядке. — Уилл склоняется к нему, небольно кусая за край челюсти. Хотя это усиливает давление на бёдра Ганнибала и заставляет его растянуться больше, Уилл всё равно смещает свой вес таким образом, чтобы дотянуться рукой до его члена.

Ганнибал разжимает веки, что даётся ему с заметным усилием.

— Doucement, s'il te plait. Lentement.²

— Конечно, всё что угодно, — уступает Уилл, замедляясь и почти переставая двигаться. — N'es-tu plus mon maître, ne suis-je plus ton esclave?³ — переходит он на мягкий шёпот. Обводит подушечкой большого пальца головку члена Ганнибала, после соскальзывает ниже, надавливая им на промежность.

Ганнибал вдруг издаёт смешок, рефлекторно сжимаясь внутри, отчего тела их обоих пронзает разряд удовольствия.

— Я так часто думал о тебе, — говорит Ганнибал. — О твоём ужасающем французском акценте.

— Он луизианский, cher. — Уилл двигается очень медленно и бережно, совершая равномерные толчки вперёд и назад, добавляя масла при каждом. — Совсем не одно и то же.

Он начинает неспешно трахать Ганнибала, задавая лёгкий темп. И всё равно взгляд у того рассеивается, а мысли уносят его явно не к лучшим временам, потому что его член опадает у Уилла в руке.

— Арийцы подослали ко мне одного из своих, — выдаёт Уилл, привлекая внимание Ганнибала, вытягивая его из пут воспоминаний. — Вот что случилось с моим лицом.

— Что? — смаргивает Ганнибал, и напряжение отпускает его.

— Я прострелил ему колено, раздробил в кашу. Можно было просто застрелить, но я перерезал ему глотку и разделал как свинью. В тот момент я думал о тебе. Хотел, чтобы ты был рядом и видел всё это. Я зарыл его кости в песок и позволил собакам вылизать его кровь.

Ганнибал берёт в обе ладони его лицо и целует — голодно и отчаянно. И Уилл понимает, что настал ответственный момент, когда он должен сделать всё как надо. Для устойчивости уперевшись одной рукой в скользкий от масла матрас, он с ходу задаёт такой темп, что их вместе протаскивает по кровати и они едва не врезаются в спинку, но, к счастью, Ганнибал вовремя успевает выставить руки. Уилл всегда объективно оценивал своё тело и знал, что член у него самый обыкновенный, средней величины, однако Ганнибал почему-то задыхается, сбиваясь на прерывистые стоны, так, словно Уилл даже слишком большой для него. Уилл до скрежета стискивает зубы, стараясь не кончить при одной только мысли о том, что, насколько ему известно, он первый человек — первый, кто считается, — который делает такое с Ганнибалом.

Ганнибал отталкивает его руку от своего паха и начинает сам быстро и жёстко дрочить себе.

— Я страшно скучал по тебе. А он попытался меня убить, поэтому я порезал его на кусочки и скормил собакам. А потом я напился, и мне стало интересно, каково это, и тогда — проклятье, Ганнибал, — тогда я взял и тоже попробовал.

Глаза Ганнибала широко распахиваются, а тело мгновенно сжимается вокруг Уилла.

— Ох, — томно тянет он. — Ох, Уилл.

Уилл соединяет их лбы вместе и выходит в ту секунду, когда Ганнибал начинает кончать. Самому Уиллу не требуется больше одного прикосновения, чтобы последовать за ним, выплёскивая семя на живот Ганнибала и всё ещё подрагивающий член.

— Блять, — несдержанно выдыхает он, глотая воздух. Ганнибал лежит под ним, весь перемазанный маслом и спермой. Уилл с ухмылкой рисует пальцами по его скользкому животу.

— У тебя самые странные представления о грязных разговорчиках.

Примечание к части

¹ Ежегодный фестиваль музыки (изначально — панк-рока, а ныне фигурируют самые разные жанры: поп-панк, ска, альтернативный рок, регги, хип-хоп, поп-музыка, металкор, хардкор-панк) и экстремального спорта, проводимый на открытых местах — полях, автостоянках, стадионах — в США, Канаде, Австралии, некоторых других странах.

² Мягче, прошу тебя. Помедленнее. (фр.)

³ Разве ты больше не господин мой, разве я больше не раб твой? (фр.)

Глава 24

Уилл валится на постель рядом с Ганнибалом, угождая в целую лужу масла, но, впрочем, не особо об этом беспокоясь. Он подгибает ноги и потягивается. Впервые за долгие месяцы — нет, пожалуй, годы — он чувствует себя по-настоящему свободным, вне всяких решёток. Шрам неприятно натягивается от его глуповатой улыбки, но ему всё равно, как это выглядит. Они лежат тесно друг к другу, прижимаясь плечами и бёдрами. Уилл игриво закидывает на ногу Ганнибала собственную.

Спустя долгих несколько мгновений молчания и замедляющегося дыхания Ганнибал, наконец, заговаривает:

— Ты действительно отведал того человека?

Уилл поворачивается набок и обводит пальцами шрам у Ганнибала на животе, размазывая по коже масло и сперму.

— Боже, нет. Кто знает, чем он болел.

Ганнибал выглядит откровенно разочарованным.

Будь Уилл моложе лет на десять, он мог бы продолжить уже сейчас. Притянуть Ганнибала в свои объятия, тереться об него, скользкого и влажного, пока они оба не кончат снова. Но он просто выжат. Поэтому лишь целует Ганнибала в плечо, легонько покусывая.

— Хотя идея тебе явно по душе.

Ганнибал поворачивается на бок, и рот чуть приоткрывается, как если бы он хотел что-то ответить, но его опережает пронзительный визг пружин.

— Говоря о настоящей кровати, я подразумевал совсем не это.

— Ну, потому я и сплю на диване, — ответил Уилл, зевнув. — Давай снимем простыни и пошли искупаемся в океане. Когда ты последний раз плавал нагишом?

Ганнибал без особого энтузиазма относится к предложению, поэтому в конечном итоге Уилл самолично снимает постельное бельё и удаляется купаться. Недолго погодя Ганнибал всё-таки выходит следом, бледным призраком в свете луны передвигаясь по пляжу. Уилл тащит его за собой в воду, против накатывающих волн, и принимается его намывать.

— Ты не помогаешь, — замечает Ганнибал, отнимая блуждающие руки от своего тела, и Уилл смеётся. С берега раздаётся лай Джина. Пуская вокруг себя фонтаны брызг, к ним радостно прискакивает Пиклз. — Твои собаки и то полезнее.

Уилл с головой ныряет в бодряще прохладную воду. Ганнибал внимательно следит за ним — тем же голодным взглядом, что и тогда, на крыльце. Уилл потягивается, показывая себя во всей красе. Желание, направленное на него, приятно щекочет нутро.

— Я не соврал, сказав, что скормил им человеческую плоть. Собакам, я имею в виду.

Луна отражается у Ганнибала в глазах, как и у любого хищника.

— Первый шаг, — говорит он и целует Уилла так, что не вздохнуть. Чёрная краска струится по его коже, в темноте напоминая кровь.

Уилл понимает, что уже завёлся. Он отступает на мелководье, Ганнибал становится перед ним на колени, словно в покаянии. Человек, отсасывающий ему сейчас, убил гораздо больше людей, чем Уилл может представить, он безжалостен и жесток, и что-то в нём непоправимо сломано. Ему не видать ни спасения, ни прощения. Но он здесь, и Уилл хочет его. И Уилл не хочет даже думать, что это говорит о его личности, — явно ничего хорошего — но ему уже всё равно. Он научился ценить то, что имеет.

Ганнибал смотрит на Уилла вверх. Его лицо исчерчено тенями, щёки обтягиваются вокруг члена. Уилл хватается за его волосы и плечи, боясь упасть, когда кончает, и потом видит, как тот с удовлетворённым выражением облизывает губы. Уилл вздёргивает его на ноги и жадно целует. Голени облеплены песком, но Ганнибал даже не думает отряхнуться — сразу следует за Уиллом в дом.

— Дело не в каннибализме, — произносит он, обтираясь полотенцем.

— М? — рассеянно откликается Уилл. Кровать разорена, а на диване они при всём желании не поместятся. Ничего не остаётся, кроме как застелить матрас оставшимися полотенцами, а сверху набросить одеяло.

— Представлять, как ты отнимаешь жизнь; эту звериную силу и спокойную мощь, когда ты держишь в своих руках жизнь или смерть.

Уилл обращает к нему взгляд.

— О. Ох. Знаю. Если поедание людей — это то, что тебя заводит, мы не будем... — Уилл неопределённо взмахнул рукой, не зная, как сформулировать мысль. — Ты не обязан объясняться, Ганнибал.

И Ганнибал впервые отводит глаза.

— Я знаю.

Уилл заканчивает приводить в порядок постель.

— Не надейся меня теперь смутить, самовлюблённый ублюдок, — с наглой ухмылкой бросает он прямо в лицо.

— Как ты меня назвал?

— Вполне точно.

Вместо ответа, Ганнибал решает изгваздать последнюю замену постельному белью. Он валит Уилла на кровать, переворачивает на живот, обливает маслом и трахает до тех пор, пока не выбьет из него всю дерзость. Уилл почти уверен, что физически не способен кончить ещё раз, о чём и сообщает вслух. Ганнибал с этим не соглашается и резкими, грубыми движениями рук доводит его до оргазма. Уилл кончает со всхлипом и обрушивается на измочаленное покрывало, выжатый до капли.

— Блять.

Ганнибал шлёпает его по ляжке, Уилл со стоном отмахивается от него.

Ганнибал стаскивает простынь, чтобы обтереть Уилла, насколько возможно.

— Похоже что спать нам остаётся на полотенцах, — замечает Ганнибал, хотя не похоже, что это его действительно беспокоит, поскольку он засовывает в Уилла палец и смотрит, как семя вытекает наружу. От дикой усталости тот почти не возмущается.

Собаки возятся вокруг кровати, взволнованные непривычным местонахождением хозяина и присутствием гостя. Бинс пару раз пытается вскарабкаться на кровать, но потом бросает эту затею, обиженно громко тявкнув. Уже проваливаясь в сон, Уилл закидывает руку Ганнибалу на бицепс, как будто если бы он того не сделал, тот мог бы просто исчезнуть.

Он просыпается посреди ночи, озадаченный непониманием того, что же его разбудило, и только спустя пару секунд соображает, что это жалобный скулёж кого-то из собак. А потом он замечает, что Ганнибал беспокойно мечется по постели, терзаемый кошмаром. По его вискам струятся слёзы. Уилл принимается перебирать его волосы, убирая их с лица, и, подключив свою эйдетическую память, начинает рассказывать литовские сказки, которые некогда Ганнибал сам читал ему по памяти. В конце концов тот затихает, погружается в глубокий сон, и вскоре сам Уилл, несмотря на щипание в глазах и узел в горле, засыпает тоже.

Уилл первым просыпается на следующее утро, довольно непривычно чувствуя себя с не-похмелья. А Бинс таки забралась на кровать, примостившись клубочком у него в ногах. Он бросает на неё строгий взгляд, и она начинает бить хвостом по матрасу. Уилл тихонько сползает на пол, стараясь не потревожить сон Ганнибала, и Бинс спрыгивает за ним следом.

Он выпускает собак прогуляться и сам немного разминается. Вскоре замечает незнакомую машину, припаркованную на обочине, в конце его подъездной дорожки. Уилл возвращается в дом, заваривает кофе, а потом подкрадывается ко входу в спальню и наблюдает за спящим. Ганнибалу явно не хватало хорошего отдыха: это заметно по залёгшим под глазами теням и выпирающим рёбрам.

Уилл подбирает его джинсы с пола — судя по всему, на них спала как минимум одна из собак — и нашаривает в кармане ключи. Потом выходит наружу, чтобы проверить и убедиться, что это и есть ключи от машины. В багажнике обнаруживается вещевая сумка, чехол с ноутбуком и полуавтоматический пистолет с пулями сорок пятого калибра в наплечной кобуре, а также три ножа в ножнах: на лодыжку, запястье и ремень. Ганнибал пришёл к нему абсолютно безоружным, и Уилл не совсем понимает, что об этом думать. Конечно, Ганнибал и с голыми руками дьявольски опасен, и тем не менее он всё это добро оставил в машине. Интересно, на сколько процентов он был уверен, что ему будут рады? Уилл забирает дорожную сумку и оружие. Ноутбук ни к чему: всё равно здесь интернета нет.

Войдя в дом, он обнаруживает, что Ганнибал уже встал и натянул джинсы, хотя застегнуть ещё не успел. Пересекающий его живот шрам всё ещё ярко выделяется на коже, хотя выглядит гораздо лучше, чем когда Уилл видел его в последний раз. Кофе разлит по двум разномастным кружкам, и вся эта сцена кажется какой-то нереальной.

Уилл сбрасывает принесённые находки на диван и спрашивает:

— Планировал смыться по-быстрому?

Ганнибал бросает лукавый взгляд в его сторону.

— Твой кофе неожиданно сносный, — говорит он. То, как он держит чашку, подтверждает то, что кофе сносный и даже более того, а также то, что Ганнибал буквально в шаге от того, чтобы, наплевав на своё достоинство, блаженно застонать, словно у него сейчас происходит самый крышесносный в жизни секс. Что ж, Уилл хорошо его понимает.

— За время заключения и тюремного пойла я понял, что жизнь слишком коротка для говённого кофе. Я езжу за тридевять земель, чтоб его купить, но оно того стоит.

— В клинике, к сожалению, кофеин был не положен. Я едва не расплакался, когда купил кофе в Макдоналдсе, — признаётся Ганнибал. — Дабы появляться на людях как можно меньше, я был вынужден закупать еду в придорожных точках общественного питания.

Что ж, тогда неудивительно, что Ганнибал настолько потерял в весе.

Уилл подошёл ближе, чтобы снять со стола предназначенную ему чашку, и приобнял Ганнибала за пояс.

— Постарайся не упасть от счастья, но у меня полон холодильник настоящей еды, а не суррогата из пакетиков, — с этими словами Уилл чмокнул Ганнибала в уголок рта и отпустил, чтобы тот мог самолично изучить содержимое морозильника и шкафчиков.

— Я бы хотел что-нибудь тебе приготовить, — заявляет он и довольно хмыкает, когда обнаруживает подставку со смесями.

И только когда на тарелке перед Уиллом появляется изысканный омлет, он вспоминает собственное предсказание насчёт того, что Ганнибал — виртуозный кулинар. Он уплетает этот шедевр за обе щеки, чувствуя безмерную гордость собственной проницательностью. Он не только оказался прав в своих выводах, но ещё и получил с них выгоду.

Тем временем Ганнибал налил себе вторую чашку кофе и произнёс как нечто совершенно обыденное:

— У меня есть план отхода. — Он глядит в окно над раковиной и делает глоток. Уилл ждёт, когда тот закончит свою мысль. — Я знаю, что ты меня не сдашь. Но ты готов бежать вместе со мной?

И Уилл готов не раздумывая ответить «конечно». Он мог бы даже обидеться, что у Ганнибала в принципе возникают подобные вопросы, но тот останавливает его жестом руки.

— Не спеши с ответом. Обдумай всё как следует. Я хотел бы видеть тебя рядом всегда, но если ты примешь такое решение, пойти на попятную будет уже невозможно. Я не требую от тебя немедленного ответа. Если ты не возражаешь, я хотел бы остаться здесь приблизительно на неделю. Это время потребуется на то, чтобы уладить кое-какие дела.

Уилл задумчиво кивает.

— Конечно.

Ганнибал выходит наружу, садится на крыльце и смотрит на океан. И вскоре уже мирно дремлет, вместе с Сэди, свернувшейся у его ног.

Уилл не тревожит его покой.

Пока моет посуду, он обдумывает слова Ганнибала. Продолжает думать об этом, когда закидывает вещи в стирку, в том числе несколько футболок с эмблемами рок-групп, найденных в дорожной сумке. Продолжает думать об этом, когда Ганнибал появляется в доме, перегибает его через спинку дивана и трахает до тех пор, пока Уилл не перестанет думать вообще.

Они разогревают остатки гамбо на обед и едят его в постели; при этом на Уилле только трусы, а на Ганнибале и того меньше. После еды Уилла немного смаривает, он дремлет, примостив голову у Ганнибала на коленях, пока тот массирует шрам на его лице. Ощущать на себе чьи-то руки — приятно. Уилл улавливает звук его сердцебиения, слышит бульканье в животе, чувствует тепло и жизнь его тела, текстуру его кожи, рельеф мышц, каждый волосок.

— Не думаю, что шрам когда-нибудь исчезнет полностью, — замечает Ганнибал. — Но при должном уходе и использовании витаминизированных масел, думаю, мы сможем сгладить твой дискомфорт и натяжение кожи.

Уилл что-то согласно мычит. Обдумывает возможность того, чтоб остаток жизни провести именно так: лениво нежась в постели, с хорошей едой, с собаками, резвящимися в воде неподалёку. Он видит, в мире действительно может существовать что-то кроме мест изощрённых преступлений. Он согласится носить любую немыслимо дорогую чушь, какую Ганнибал только захочет видеть на нём, а взамен Ганнибал будет знакомить его с прекрасными вещами и водить в любые места, в какие бы Уилл ни попросил. Они будут посещать неизвестные широкой публике рестораны, где подают необычайно вкусные блюда, а Ганнибал будет контролирующей всё и вся занозой в заднице, делающей заказ за них обоих. Уилл для проформы будет выражать недовольство, хотя на деле его мало волнуют подобные заскоки. Они будут путешествовать по миру, делать всё, что захотят, и наблюдать за проплывающим мимо людским потоком.

Это славная мечта. И вполне осуществимая, но требующая нелёгкую плату.

— Как много патологии в том, что ты делаешь? — вдруг спрашивает Уилл.

Ганнибал смотрит на него с выражением лица, исполненным уязвлённого достоинства, однако не пытается прикинуться, будто не понял, что Уилл имел в виду.

— Во мне нет патологии.

— Чёрта с два. Не съел бы ты стольких, не будь в этом хоть капли мании.

Уилл видел склонность Ганнибала к насилию. Бывал на сценах его убийств. И все данные, коими он располагал, не вполне состыковывались у него в голове. Человек, лежащий с ним в одной постели — серийный убийца, но ведь и Уилл — тоже. Однако есть огромная разница между множественными убийствами и каннибализмом. И судя по всему, выявить собственный уровень комфорта Уилл сможет только тогда, когда увидит Ганнибала в деле, а это — отнюдь не то, к чему он отнесётся спокойно. Взглянув в лицо Ганнибала, он понимает, что тот мыслит в том же русле.

— Ты бы остановился, если бы я попросил? — спрашивает Уилл. — Смог бы?

Он как никто другой понимает, каково это, когда внутри растёт жажда убийства, заглушающая все остальные чувства. Знает, как звучит этот крик, приказывающий уничтожить, создать, наказать. Какой бы смысл ни таился за безумием, Уилл видел и понимал его. Но насколько Ганнибал проявляет свои наклонности под влиянием немеренной мании контроля и комплекса бога, и сколько в нём того безымянного голода, требующего подпитки невзирая на то, что диктуют логика и здравый смысл?

Ганнибал нахмуривается, но так ничего и не отвечает, продолжая сосредоточенно массировать шрам на его щеке.

Уилл засыпает ненадолго — по ощущениям, минут на пятнадцать-двадцать — а когда пробуждается, то видит, что Ганнибал, полностью одетый, стоит у окна и смотрит вдаль. И Уилл не винит его в этом. Он и сам иногда просыпается в тюремной камере.

— Не уверен, смогу ли остановиться, — с болезненной честностью произносит Ганнибал. — Я занимался этим всю свою взрослую жизнь. Это часть меня.

Уилл ведёт рукой по лицу.

— Ладно, — отзывается он. Потому что об этом он и так уже знал.

Ганнибал отвернулся от окна и продолжил, смотря Уилл в глаза:

— Не стану лгать тебе, Уилл: думаю, я смогу остановиться, если того захочу. Но я не хочу.

Глава 25

У Уилла нет ни малейшего желания обсуждать это, пока он в одних трусах. Да и в принципе не хочется говорить на эту тему. Он поднимается с постели и натягивает чистую футболку. Теперь он чувствует себя более-менее настроенным на серьёзный разговор.

— Но ты бы остановился, если бы я попросил?

— Не тебе просить меня о чём-либо.

Вот так просто. Как будто Уилл должен принять это без всяких возражений, тем самым закрыв неловкую тему. Таким образом Ганнибал пытается взять под контроль неконтролируемую ситуацию.

— Это значит «нет»? — сухо уточняет Уилл.

На данный момент у него больше козырей, чем когда-либо, и Ганнибал это прекрасно понимает. Сейчас они не заперты в тесном пространстве. Кроме того, Уилл вполне уверен, что Ганнибал не станет причинять ему серьёзного вреда. К тому же его ищет полиция. И если Уилл хочет, чтобы этот разговор состоялся, так оно и будет, иначе Ганнибалу придётся уезжать одному.

Челюсть Ганнибала сжимается, на щеках выступают желваки.

— Ты предлагаешь пойти вместе с тобой. Я лишь хочу понять, что это означает.

— Именно то, что я сказал, — отвечает Ганнибал, пожалуй, преувеличенно ядовито, и в голосе его сквозит холод и тьма ночей, истекающих кровью, полных остывающих тел под ногами. Званый ужин у Сатаны и нескончаемый голод. Полный абсурд. И из-за всей этой херни Уилл начинает уже по-настоящему злиться. Мир куда огромнее пределов этого дома, но Ганнибал, очевидно, решительно настроен окрасить любое перспективное будущее в самые мрачные тона.

От напряжения шрам на лице вновь даёт знать о себе.

— И вот так было последние — сколько — лет тридцать? Жизнь, которую ты выстроил вокруг себя, при этом уверяя себя самого, что это не то, чем ты являешься. Так вот, может, для тебя будет новостью, но это и был ты. Мы — это не отдельные части того, из чего состоим и что нас окружает. Мы целостны. И тебе тошно будет скрываться в тени, так же как ты скрывался у всех на виду. Ты по своей натуре постоянно будешь к чему-то стремиться, потому что тебе ничто не даёт чувства насыщения и всё быстро наскучивает. Это нескончаемая борьба.

— Достаточно.

Но Уилл и не думает остановиться. Он пересекает небольшую спальню, встаёт лицом к лицу с Ганнибалом, пристально глядя в глаза. В этот момент он прекрасно понимает, что играет с огнём. Ганнибал зол, и это не умеренная или разумная злость, а та, что побуждает к насилию и кровопролитию. Доля секунды — Ганнибал резко толкает Уилла, и тот гулко врезается спиной в стену. И в этот момент всё в голове становится на свои места.

— Да ты ведь собираешься оторваться по полной, а?

Ганнибал сгребает в кулак его футболку и дёргает вниз, заваливая на пол. Уилл пытается отбиться, но его переворачивают на живот и заламывают руку за спину. Ганнибал надавливает ему на затылок, вжимая лицом в пол. Песок царапает щёку, и шрам отзывается резкой болью.

— Я не какой-нибудь фрик, которого ты можешь препарировать, — рычит Ганнибал.

Уилл не хочет доставлять ему удовольствие своим криком, но не может с собой справиться. Давление невыносимо жестокое и болезненное. Он всерьёз начинает бояться, что Ганнибал собирается сломать или вывихнуть ему руку.

— Я могу прочесть каждого, идиот, — выжимает Уилл сквозь зубы. — Ганнибал, пожалуйста, ты мне руку сломаешь.

Ганнибал ослабляет давление, но руку не отпускает.

— И что же ты видишь, Уилл Грэм?

— Если уйдёшь в отрыв, только чтобы покрасоваться и похвастаться своей неуловимостью, тебя поймают! Делай что душе угодно, но — блять, блять, Ганнибал — не вздумай опять попасться.

И тут Уилл осознаёт всё. И мысленно проклинает себя последними словами. Потому что вдруг понимает, чего Ганнибалу стоили эти полтора года в клинике. Он прекращает бороться и расслабляется. Потом поворачивает голову, насколько возможно в его положении, открывая Ганнибалу своё горло.

— Я не пытаюсь тебя препарировать, — тихо произносит он. — Ты знаешь меня и знаешь, на что я готов ради тебя.

Тяжёлое дыхание над ухом успокаивается, жёсткий захват исчезает с запястья.

— Да, — как-то отстранённо отвечает Ганнибал, словно ушёл глубоко в себя.

Уилл высвобождает свою руку.

— Препараты, которыми тебя пичкали... Сколько времени ушло на детоксикацию? Месяц? Два?

У Ганнибала закончился весь запал, он отпустил Уилла совсем и сел на пол рядом с ним.

— Я только недавно закончил выводить из организма секобарбитал.¹

Уилл вздыхает и переворачивается на спину.

— До сих пор случаются перепады настроения?

— Возможно. — Ганнибал осторожно счищает песок с его щеки. Уилл смотрит на него, прищурившись. — Да.

— На чём тебя держали?

— Секобарбитал. Ципротерона ацетат.² Амитал натрия.³ Время от времени им требовался скополамин.⁴

— Барбитураты, сыворотка правды и... Разве ципротерон не...

Губы Ганнибала сжимаются в полоску. У него усталый и какой-то измученный вид.

— Химическая кастрация, да. Полагаю, таким образом предполагалось снизить степень моей «агрессии».

— Господи. — Уилл приподнялся и сел. — Что с тобой сотворили? Можешь не рассказывать. Просто... давай повременим с принятием судьбоносных решений, пока не пройдут перепады настроения, идёт? — Он разминает плечо. Побаливает, но бывало и хуже. — Ты даже не представляешь, сколько людей мечтают уйти в сиянии славы. Поверь, я понимаю. Но самоубийство руками копов — это всё равно самоубийство. Но они тебя не поймают. Ты слишком умён для этого.

Ганнибал обхватывает руками колени.

— Возможно, — говорит он. Пожалуй, таким скромным он ещё никогда себя не показывал. Он откидывает волосы с лица и нахмуривается, когда они спадают обратно. — Я сожалею, Уилл. Я ещё не полностью пришёл в себя. Было... непросто стабилизироваться.

Уилл со вздохом поднимается и манит Ганнибала за собой, выходя из комнаты. Из своих запасов он откапывает самый нормальный виски и выходит из дома. Крыльцо пригревается солнцем, обдувается свежим бризом. Собаки нежатся в тени близлежащего дерева. Спустя минуту Ганнибал выходит вслед за Уиллом и присаживается с ним рядом на диван. Уилл откупоривает бутылку и передаёт ему.

— Даже не вздумай комментировать его качество, — говорит Уилл только чтобы увидеть недовольство в выражении лица.

Но вопреки ожиданиям Ганнибал бросает на него нежный взгляд.

— Я не сомневался, что ты попытаешься меня спровоцировать. Твоя бравада-...

— Не отражает действительность. Давай пей. И если так хочешь это услышать — да, я боюсь. Ты уязвим без привычной маски, и это делает тебя вдвойне опасным.

Ганнибалу определённо нравится то, что он слышит.

— Так что прежде чем я дам ответ, поделись своими планами на будущее. Мне надо подумать, хочу ли я быть частью этого.

Ганнибал делает добрый глоток, даже не поморщившись, и говорит:

— У меня действительно были планы. Но к настоящему времени они уже не актуальны. Я недооценил неприятные последствия пребывания в клинике. — Он передаёт Уиллу бутылку. — Ты был прав, упомянув ремни. А также электроконвульсивную терапию.

— Проклятье, — не сдерживается Уилл. — Мне очень жаль. — Он замолкает на некоторое время, отпивая виски. — Кто-нибудь-... Тебя ведь не-...

— Не воспользовался ли кто-нибудь моим состоянием? Нет. По крайней мере такому унижению меня не подвергали. Три различных учреждения — три разновидности издевательств. — Он перенимает бутылку. — В конце концов они поверили, что я всё же сдался, и перестали использовать ремни. Вернуть ясность мыслей было весьма проблематично, я часто терялся между фармакологическим сном и действительностью. И то, реальность чего не вызывала сомнений в одно мгновение, в следующее расплывалось, как сон.

— Ты убил троих человек при побеге.

Ганнибал чуть заметно двигает плечом.

— Да. Капля в море — тебе ли не знать. — Он вновь отдаёт бутылку Уиллу. — Можешь анализировать свою симпатию ко мне, Уилл, но едва ли тебя обрадуют выводы. Тьма, что ты видишь во мне, есть и в тебе, хотя лишь в перспективе и спрятана глубоко внутри-...

Уилл фыркает.

— Ты продолжаешь об этом говорить, но не надо думать, что всё всегда именно так, как тебе нравится.

— Пожалуй. Но кое-что я определённо могу с тобой сделать, — в его голос просачивается томность.

Что-то тёплое кувыркается у Уилла в животе.

— Аа? Говори, если что-нибудь надумал. Что-то приятное?

Ганнибал поворачивает к нему лицо.

— Уж не намекаешь ли ты на грязные разговоры, Уилл Грэм?

Пускай Уилл и знает, что Ганнибал подразумевает совсем не то, что он хотел бы слышать, но тем не менее. Сейчас ему совсем не хочется слушать о кровавых фантазиях Ганнибала — сексуальные куда предпочтительнее. Поэтому Уилл сползает по дивану, раздвигая ноги, и кладёт ладонь на его бедро, едва-едва не задевая ширинку.

Ганнибал отвлекается от виски, отставляя бутылку на пол.

— Очевидно. Мне рассказать о том, как я привяжу твои руки к кровати и заставлю тебя кончать снова и снова, и ещё раз, и до тех пор, пока не измотаю тебя до предела, пока ты не начнёшь умолять, не в силах больше возбудиться?

Рука, покоящаяся на ноге Ганнибала, чуть вздрагивает.

— Блять. Да, продолжай.

— По моим подсчётам, это был семнадцатый раз с моего приезда, когда ты нарушил правило не выражаться, — голос низкий, вибрирующий. Ганнибал устраивается удобнее, подбирая под себя одну ногу, одну руку укладывая на спинку дивана, и склоняется ближе к Уиллу. — Или мне следует отшлёпать тебя, и чтобы при этом ты сам просил о новом ударе? Возможно, я сделаю это рукой, унизительно перекину тебя через колено. А может, я воспользуюсь ремнём и буду смотреть, как ты истекаешь кровью для меня.

Чужое дыхание опаляет шею, и Уилл сухо, с трудом сглатывает. Ганнибал придвигается ещё ближе и накрывает рукой его пах.

— Существует множество приспособлений, обеспечивающих воздержание. И твои мучения прекратятся лишь тогда, когда я этого пожелаю. Я буду наблюдать твой гнев, неудовлетворённость, отчаяние, и в конечном итоге — смирение. Я знаю, что контролирую твоё удовольствие, а ты не в способен не повиноваться мне, даже если пытаешься. Ты будешь строптивым или послушным?

— Не знаю, — отвечает Уилл, отстраняя руку со своей ширинки. Он заваливает Ганнибала на диван, вклиниваясь между его ног, и пробегается ладонями по его коленям, перед тем как скользнуть пальцами к застёжке на его джинсах. — А что мне будет за хорошее поведение? — Он тянет с Ганнибала, штаны, подныривает под них и спускает до самых щиколоток, стреноживая. — Ты дал мне связать тебя, дал себя трахнуть. Что ещё ты мне позволишь?

У Ганнибала расширяются зрачки.

— Что угодно, — звучит, как молитва, и в этот момент Уилл берёт у Ганнибала в рот. — Всё, что захочешь.

Обещания, данные во время секса, не обещания, но сейчас Уилл уверен в обратном.

— Просто бойся меня, люби меня, делай, как я скажу, и я буду твоим рабом,* — с оттенком иронии произносит Уилл, приподнимаясь, чтобы стянуть свои боксёры.

— Да, — соглашается Ганнибал, не уловив отсылку, и вовлекает Уилла в поцелуй.

— Мы разберёмся со всем, — шепчет Уилл в губы. — И обязательно что-нибудь придумаем.

Уйти сейчас на поиски лубриканта просто не представляется возможным, поэтому он просто притирается вплотную к Ганнибалу, зажимая их члены между животами, скользкими от пота и слюны.

— Два года, — выдыхает Ганнибал. — Они отняли у меня два года. В моём возрасте... — Он хватает Уилла за задницу, задавая желанный ритм. Зубы Уилла смыкаются на горле, и он выругивается. — Я полагал, что уже не смогу восстановиться.

И в данном случае Уиллу не требуется особых медицинских познаний, чтобы доказать, что ципротерон из организма Ганнибала вывелся полностью.

И вот, когда они оба уже взмыленные, но сытые, Уилл блаженно растягивается на нём. И думает. О том, какими долгими были эти два года без него и насколько этот срок растянулся для самого Ганнибала. Думает о том, чего тот натерпелся. Измождённость до сих пор не покинула его облик.

Уилл тянет его за бороду и приподнимается.

— Покемарь немного, — предлагает он. — Я пока нам чего-нибудь приготовлю, а потом ты мне расскажешь о своих мыслях насчёт отъезда.

Он помогает Ганнибалу натянуть штаны и укрывает его пледом, не замечая протестов, и только успевает до двери дойти, как тот уже отрубается.

Уилл достаёт пачку гороха из морозилки и прикладывает к растревоженному плечу, прислонившись лбом к прохладной дверце холодильника. По-хорошему ему сейчас надо снять трубку и набрать 911. Но мысль, что Ганнибала навечно упекут в лечебницу и он в жизни больше не увидит солнечного света, болью отдаётся в животе. Уилл просто не сможет обречь его на это. И несмотря на полный разлад с самим собой, не может он так просто убежать в закат с серийным убийцей за руку. Его моральные принципы этого не перенесут.

— Ну и какого лешего я собираюсь делать? — обращается он к собакам. Потом решает нарезать бутербродов.

Ганнибал ничего не говорит насчёт еды, когда, пошатываясь спросонья, появляется в проёме. Уилл наливает ему кофе и подаёт тарелку.

— Мне понадобится телефон, чтобы разрешить некоторые вопросы относительно пересечения границы. Предоплаченный, если возможно. — Ганнибал ест быстро, и Уилл не представляет, чтоб тот точно так же ел когда-то в своём прекрасном доме. Но эту привычку они оба приобрели в заключении. — Связи, которыми я обзавёлся в тюрьме, позволили мне договориться с Баррио Ацтека. Они помогут перебраться через границу в Мексику. Не за «спасибо», разумеется, но здесь ничего, с чем бы я не справился.

— Баррио Ацтека?

Ганнибал трёт пальцами глаза и зевает.

— Они регулируют все крупные поставки кокаина между Техасом и Хуаресом. Обычно они не прибегают к помощи со стороны, но дело в том, что я располагаю приличным состоянием и весьма интересной репутацией, так что они пойдут мне навстречу.

Уилл приподнимает брови.

— И кого ты должен убить?

Ганнибал посылает ему усталый взгляд.

— Ты действительно хочешь это знать? Имя ничего тебе о нём не скажет. Это просто один из членов конкурентной банды. Они лишь хотят сделать это в назидание остальным, а я обладаю соответствующими навыками.

— Чёрт подери. Ганнибал.

— Мне рассказать тебе о его преступлениях? О десятках совершённых им убийств? О женщинах, которых он продал в сексуальное рабство, или о-...

— Я понял. И наплевать на мёртвого бандита. Гораздо больше меня волнуют последствия, когда на южной границе засветится работа Потрошителя. Тебя тут же начнут искать в этом районе, ты же понимаешь? Твой почерк теперь общеизвестен, его будут приурочивать к любой, хоть мало-мальски странной смерти.

Ганнибал возвращает внимание к еде.

— Я не собираюсь ничего у него забирать. Ему заказали смерть, желательно медленную, и чтобы тело было выставлено напоказ. Думаю, кое-какие части — вероятно, язык и целую голову — они сами мне отдадут. Это убийство не будет произведением искусства. Я всего лишь послужу орудием в чужих руках.

— Только один раз, — задумчиво произносит Уилл. Замысел обретает форму.

— Если они попытаются играть со мной, то сильно пожалеют, — говорит Ганнибал. И Уилл, как ни странно, успокаивается.

Примечание к части

¹ Секобарбитал — лекарственный препарат из группы барбитуратов, оказывающих угнетающее влияние на центральную нервную систему. Прописывается при общей тревожности и бессоннице.

² Ципротерона ацетат — противоопухолевое средство. Уменьшает или полностью устраняет эффекты андрогенов — защищает предстательную железу от воздействия андрогенов половых желёз и/или коры надпочечников. У мужчин уменьшает нездоровое половое влечение, снижает потенцию, снижает функцию яичек (изменения носят обратимый характер и исчезают после прекращения лечения).

³ Амитал натрия — так называемая сыворотка правды. Оказывает успокаивающее, расслабляющее и снотворное влияние на нервную систему, снижает контроль пациента над своими словами и действиями.

⁴ Скополамин — препарат, применяемый в психиатрической практике в качестве успокаивающего средства. Также входит в перечень препаратов, объединяемых под понятием «сыворотка правды». Побочным эффектом скополамина является вызываемая им амнезия.

* Цитата из фильма «Лабиринт» (1986)

Глава 26

Уилл отвозит Ганнибала в минимаркет на лодке, и всю четверолапую компанию они берут с собой. Собаки этому безмерно счастливы, за неимением открытых окон свешивают головы через бортик, вывалив по ветру языки. Ганнибал заметно хорошо себя чувствует на открытой воде, наблюдая по сторонам сквозь десятидолларовые солнцезащитные очки, предложенные ему Уиллом.

— У собак должны быть спасательные жилеты, — замечает Ганнибал после того, как лодка подскакивает на особо крупной волне и всех на борту обдаёт брызгами.

— Ничего. Они все хорошо плавают.

Сэди, которая, как Уилл уже успел понять, неровно дышит к Ганнибалу, лежит головой у того на коленях и глядит на него с бесконечным обожанием, предательница. Вот же ж вкус у некоторых. Уилл убеждён: собаки каким-то шестым чувством видят истинную натуру людей. Ганнибал чешет Сэди за ухом отвлечённо, но именно так, как она любит. Ну да, положим, её бывший хозяин не был ни серийным убийцей, ни каннибалом — но он бросил её умирать на обочине, так что... судя по всему, некоторые вещи в её понимании выглядят несколько иначе.

Когда они прибывают на место, магазинчик оказывается полон народу: человек пять точно. Тем не менее Ганнибал не колеблясь входит внутрь, и Уиллу приходится даже прибавить шагу, чтоб нагнать его.

Кайла, дежурящая сегодня за прилавком, смеряет Ганнибала пристальным, изучающим взглядом и спрашивает:

— Кто это?

Она не двигается с места, но переминается с ноги на ногу, что выдаёт её готовность отступить в любой момент. Уилл мысленно хвалит её за благоразумие. Прекрасное чувство самосохранения. И Уилл и рад бы сказать ей, что всё она правильно понимает и пусть доверится инстинктам, но это пошло бы вразрез с его интересами. За это немного стыдно.

Уилл не пытается ей улыбнуться. Он вообще редко кому-то улыбается, и было бы странно, сделай он это сейчас.

— Знакомься, это Нэйтан, мой приятель из Нового Орлеана. В прошлом полицейский, а сейчас — охотник за головами. Так что я застрахован на случай появления Лектера.

Кайла заметно расслабляется.

— Приветик, — выдаёт она, перегибаясь через прилавок.

— Bonjour, cher,¹ — отвечает Ганнибал. Каджунский акцент ему не особо даётся, но Уилл почти уверен, что Кайла этого и не заметит.

Ганнибал сам подаётся ближе к прилавку, приспуская тёмные очки, и его губы медленно растягиваются в кокетливой улыбочке.

Уилл хлопает его по плечу, как сделал бы своему приятелю, коим Ганнибал Лектер не является.

— Как некрасиво, — прицокивает он и потом обращается уже к Кайле: — Можно он одолжит у тебя телефон? Мой сломался.

— Конечно, — кивает она, по-прежнему не сводя с Ганнибала зачарованно блестящих глаз, и как бы невзначай прикусывает губу — приём, явно подсмотренный в сериалах. — Без проблем. В конце зала есть таксофон.

— Иди звони, — говорит Уилл. — Хватит клеить местных.

Ганнибал удаляется, покачивая бёдрами, как обычно он не делает. А ведь аппетитно смотрится.

Кайла провожает его взглядом. Уилл смотрит в её сторону, лишь бы не смотреть туда же, куда и она.

— Он тебе в отцы годится, — с неодобрением подчёркивает он.

Кайла вспоминает о присутствии Уилла только когда Ганнибал исчезает за стойкой с чипсами.

— А его, похоже, не особо волнует, — с подростковой развязностью бросает она.

— Попридержи коней, Лолита.² Га-... — Уилл чуть не проговаривается, — тараканов в голове у него хватает, уж поверь.

На это Кайла закатывает глаза.

Уилл повторяет траекторию Ганнибала и находит его, непринуждённо прислонившегося к стене одной рукой, с трубкой, зажатой в другой. В этот момент он сам на себя не похож, словно монстр, скрывающийся под его кожей, способен принять какое угодно обличие. При внешней статичности, изнутри Уилл пластичен; Ганнибал — ровно наоборот. Он своей сути не изменит, хотя мастерски это скрывает. Уиллу интересно было бы узнать, сколько Ганнибал способен придерживаться определённой роли и каким он становится, когда никто не видит.

Он по-деловому обсуждает что-то на беглом испанском. Услышанного достаточно, чтобы понять, что речь Ганнибала несколько слишком вольная, учитывая, что общается он с кем-то из опасного картеля. И всё же, на взгляд Уилла, это имеет определённый смысл. Отчасти это объясняется самоуверенностью Ганнибала, но, с другой стороны, в такой ситуации нельзя давать слабину. Ганнибал вежлив, тем не менее тон его даёт понять, что прогибаться он ни под кого не собирается.

Уилл бесцельно шатается по периметру магазинчика, пока не находит, что искал, вернувшись обратно к Ганнибалу. Уилл делает ему жест, как бы спрашивая: «Ты скоро?». Ганнибал что-то рявкает в трубку, а потом, посмотрев на него, одними губами говорит: «Иди».

Уилл оставляет собак гулять возле магазина, а сам решает пройтись пешком до ближайшей аптеки, которая всего в миле отсюда. Он в ней никогда раньше не был, потому что этой дорогой часто ходят туристы, заинтересованные взгляды которых напоминают о его шраме, про который хоть иногда получается забыть, и то если не улыбаться. Сердце гулко колошматится в груди от ощущения, будто каждому встречному известно, кто он такой и кого приютил в своём доме. И зачем он только оставил Ганнибала одного. Неразумно, но что сделано, то сделано.

В аптеке он покупает лубрикант и презервативы. О венерических заболеваниях поздновато думать; всё это, скорее, поможет им c быстрыми перепихами и решит проблему беспорядка. Уилл не глядя протягивает деньги юнцу за кассой, рассовывает покупки по карманам и обратный путь преодолевает уже трусцой.

К минимаркету он возвращается минут за двенадцать, весь взмокший, как загнанная лошадь. Не столько от жары, сколько от панического страха увидеть оцепление из полицейских машин и спанбондовый мешок.

Что ж, у страха глаза велики. Ганнибал преспокойно стоит на входе в магазинчик, выкуривая сигарету на пару с Кайлой, которая разве что не виснет на нём. Уилл присвистывает, созывая стаю, и девушка, от неожиданности подпрыгнув, сконфуживается.

— Отец в курсе, что ты куришь? — обращается Уилл к ней. Та смущается ещё сильнее.

— Не говорите ему, ладно?

— Он не станет, — вмешивается Ганнибал. Он забирает сигарету из пальцев девочки, делает последнюю затяжку и бросает окурок на землю, растирая носком ботинка. — Ну, увидимся, cher, — прощается он на своём кошмарном каджунском и идёт вслед за Уиллом к лодке. Собаки возбуждённо нарезают вокруг них круги, уже готовые к отплытию.

И только когда они всем составом отчаливают, Уилл взрывается:

— Что за нахрен ты вытворяешь?

Он всё ещё на взводе, испарина покрывает лицо, рубашка липнет к спине.

Ганнибал в неудовольствии скривляется, его язык влажно пробегается по губам, будто пытаясь избавиться от неприятного привкуса.

— Городской приятель Уилла Грэма, который заигрывает с девочками-подростками и курит забористую отраву без фильтра. Ушёл из полиции, потому что хочет собственноручно ловить негодяев, а не выписывать штрафы за превышение скорости. Приехал сюда отчасти из дружеского одолжения, отчасти из расчёта схватить беглого маньяка. Вот кого запомнят люди, а не просто проходимца, засветившегося здесь вскоре после того, как Ганнибал Лектер сбежал.

Несмотря на раздражение Уилл вынужден признать, что Ганнибал прав. Получается, что страх — единственное оправдание его срыву. Страх того, что их поймают, того, что Ганнибал скорее спровоцирует копов открыть по себе огонь, чем вернётся в клинику. Страх того, как же в конце концов Ганнибал решит поступить, какой выбор сделает. Вообще вся их ситуация ужасно нервирует.

— Могу я спросить, где ты был? — интересуется Ганнибал. Несколько прядей выбились из хвостика и от ветра хлещут по его лицу. Тёмная краска частично уже вымылась, проявляя русые и серебряные нити.

Уилл несколько раз глубоко вдыхает, призывая себя успокоиться.

— Позже, — отвечает он и до конца дороги больше не обмолвивается и словом.

Дома, пока Ганнибал разувается на пороге, Уилл проходит в спальню, вытряхивая на кровать купленное в аптеке и стаскивая с себя промокшую рубашку.

— Не поделишься планами? — Он останавливается в проёме, наслаждаясь видом разгибающегося Ганнибала.

Лицо того смягчается.

— Я намерен выехать завтра. Рандеву назначено в Техасе, и нужно выдвигаться завтрашним утром, чтобы поспеть вовремя.

Неозвученный вопрос витает в воздухе: поедет ли он один или?..

— Смазка, — вдруг выпаливает Уилл. Он возникает рядом с Ганнибалом и тащит за собой в спальню. Язык, принявшийся атаковать чужой рот, улавливает привкус дешёвого табака. — За ней я ходил. — Он дёргает с Ганнибала джинсы, пожалуй, с большей силой, чем необходимо. — Позволь мне ещё раз сделать это с тобой.

Так звучит не просьба.

Ганнибал вздрагивает и сглатывает так, что звук отчётливо слышен. Пальцы неуклюже цепляются за пряжку ремня Уилла.

— Что угодно. — Ганнибал срывает собственную рубашку, отшвыривает ногой джинсы.

Уилл сам избавляется от штанов и обуви, не отрывая глаз от Ганнибала, откидывающегося на кровать, по-прежнему закиданную измятыми полотенцами и простынями. Он стаскивает трусы, а Ганнибал, обмакнув два пальца в лубрикант, уже сам подготавливает себя.

— Боже мой, — роняет Уилл. С этого ракурса ему не видно лица Ганнибала, зато прекрасно видны натянувшиеся в плечах жгуты и слышно шумное, хриплое дыхание. Как только Уилл делает шаг к кровати, Ганнибал становится на четвереньки и упирается лбом в сложенные руки, стиснувшие простынь.

Уилл вдыхает.

— Я спишу это на синдром отмены и перепады настроения. — Он оглаживает руками спину, внутреннюю и внешнюю стороны бёдер. — Иначе меня оскорбило бы твоё предположение, будто я мог воспользоваться ситуацией как рычагом давления. Пойду ли я с тобой или нет, не зависит от того, что я тебя трахну.

Ганнибал бросает взгляд через плечо, его губы плотно сомкнуты, а в глазах таится нечто юное, трепещущее и одновременно древнее, безжалостное. Уилл тянется поцеловать его, а потом продолжает:

— Я хотел бы трахнуть тебя. Но если потом ты собираешься стервить по этому поводу...

— Не говори глупостей. Я ведь сам сказал, что хочу-...

Уилл уже прислоняется грудью к его спине, потому остаётся сделать лишь одно слитное движение, чтобы оборвать Ганнибала на полуслове. Ганнибал зажмуривается и срывается на протяжный стон.

— Как бы я был без тебя? — шепчет Уилл, прижимаясь губами возле его уха. — Направляй меня, говори, что мне делать. — Он прикусывает край челюсти. — Так как тебе хочется?

Ганнибал переваливается на бок, подтягивает одно колено к груди. Уилл толкается в него отрывистыми, короткими движениями. Он видит это: как под влиянием гормонального бунта Ганнибал невольно выпускает контроль из рук, в любой момент ожидая предательства от собственного тела. Под всем этим просвечивает застарелая боль от надругательства над собой, которому он не мог помешать. И как много лет спустя его снова сделали беззащитным. Уилл видит его одиночество, которого Ганнибал даже не осознавал до того дня, как они очутились в одной камере. Оно для самого Уилла — как отражение в зеркале. Чувства Ганнибала пускают корни глубоко во тьму — это Уилл видит тоже. Любовь ли это. Или одержимость.

Уилл целует ещё и ещё, немного смещается и перехватывает Ганнибала под коленом, чтобы облегчить движение. Тот цепляется за его плечо и нетерпеливо бросает:

— Я не сломаюсь. Делай всё как следует... — Голос надламывается и скатывается в низкий гортанный возглас, когда Уилл сменив угол проникновения, попадает точно в простату.

— Когда нас перестанут искать, — тяжело на выдохе начинает Уилл, — я хочу, чтоб ты свозил меня в Европу. В Рим, Париж, Афины. Хочу побыть туристом по полной программе и наделать с тобой кучу ужасных селфи на фоне достопримечательностей. А потом давай исследуем все эти города с их теневых сторон, увидим, какие они на самом деле. А ещё я согласен на все те фантазии, о которых ты рассказывал, делать со мной, что захочешь. Мы можем всё это попробовать. Я всё тебе позволю.

Ганнибал вжимается щекой в подушку и впивается зубами себе в запястье. Уилл понимает: так он пытается держать себя в руках, когда всего слишком много, слишком горячо и жёстко, слишком острые ощущения. Уилл накрывает ладонью его член и проводит подушечкой пальца по дырочке уретры. Прежде никто не делал с Ганнибалом такого — не проникал так глубоко, не дарил столько ошеломительного удовольствия — и дело не только в сексе. Ганнибал уже извивается змеёй, извергая проклятья сразу на трёх языках.

— Тебе хорошо? — отчасти Уилл дразнится, но отчасти действительно хочет услышать подтверждение.

— Да, — признаёт Ганнибал и за волосы притягивает для поцелуя. Он выгибается в объятиях, не то стараясь вывернуться, не то притереться ещё ближе, а Уилл зубами оставляет метки на его горле и рассказывает, как хорошо им будет вместе.

Уилл кончает первым, не выдержав тугого, жаркого давления. Он подталкивает Ганнибала, заставляя лечь на живот, и, сдвинувшись вниз и пристроившись сзади, проводит языком между ягодиц. Он впервые подобное делает; на вкус различает в основном только смазку и собственную сперму. Это необычно и не то чтобы изящно, хотя Ганнибал, кажется, не против. И Уилл продолжает вылизывать его до тех пор, пока тот обессиленно не распластывается по кровати, кончая. Инстинктивно Уилл понимает, что оставить его сейчас одного — не лучшая идея, поэтому подползает выше и опускается сверху, прижимаясь к его влажной спине, давая им обоим немного перевести дух.

— Ça vas?*

— Oui, ça vas,* — отзывается Ганнибал. — Полагаю, я могу доверять твоей эмпатии.

Уилл, усмехнувшись, привстаёт.

— Мм, пожалуй.

Он отлучается ненадолго, чтобы прополоскать рот, налить им попить и принести пару полотенец.

— Я поеду с тобой, — выдаёт он, в то время как Ганнибал осушает стакан, облокотившись на подушку. — Просить тебя остановиться или измениться не буду. Но я бы хотел, чтобы ты пересмотрел свои критерии: убивай только тех, кто этого действительно заслуживает.

— Я не блюститель справедливости, — с нескрываемым отвращением говорит Ганнибал.

— Знаю. Но ведь отношения строятся на компромиссах, иначе никак. И потом, согласись, охотиться на волков куда занимательнее, чем на овец.

Ганнибал нахмуривается, глядя в стакан.

— Возможно.

Он покорно позволяет Уиллу поухаживать за собой, обтереть полотенцем пот, остатки лубриканта и потёки спермы.

— Не рассматривай это как компромисс. — Закончив приводить их в порядок, Уилл расслабленно вытягивается на постели. Ну и наследили они тут, стоило, пожалуй, воспользоваться презервативом. Хорошо что им придётся провести тут всего одну ночь. — Я прошу об этом потому, что ты меня любишь.

Ганнибала явно подмывает спросить, откуда у Уилла такая уверенность. Но за одно мгновение упрямство в лице сменяется смирением. Пониманием того, что отрицать очевидное просто глупо.

— Как насчёт того, что я попрошу чего-нибудь взамен?

Ну ладно, Уилл и не рассчитывал победить без боя.

— Что же? — допытывается он.

Ганнибал делает вид, будто правда задумался, пускай и так понятно, что он чётко знает, чего хочет. Уилл терпеливо ждёт, пока тот допьёт воду, но, отставив стакан на тумбочку, Ганнибал просто откидывается на спину, молча наблюдая за ленивым вращением потолочного вентилятора.

— Чёрт подери, Ганнибал!

Тот вздыхает.

— Я хочу, чтобы ты пошёл со мной. На охоту. — Тон Ганнибала даёт понять: он знает, что просит слишком многого, и тем не менее уступать не собирается. — Хочу видеть твоё лицо, когда ты убиваешь.

— И не единожды, надо думать.

— Да, — мягко соглашается Ганнибал. — Мне кажется, я смогу вечно смотреть на это.

Уилл читает его, как раскрытую книгу. Ганнибал считает, что это может погубить их; что Уилл захочет увидеть в нём кого-то совершенно другого, и даже если Ганнибал попытается им стать, в конечном итоге их не ждёт ничего, кроме разочарования и обид. Он думает, что Уилл в какой-то момент, когда воспоминания о собственных убийствах затрутся, решит, что больше не хочет быть рядом с убийцей. Постепенно их взаимоотношения, как и любые другие, возведённые на столь зыбкой опоре, будут неизбежно нагнетаться. И в итоге, в отличие от любых других, уж точно ничем хорошим не закончатся.

— Выбираешь ты, — наконец озвучивает Уилл. — Я — одобряю.

Ганнибал отрывает голову от подушки.

— Что, прости?

— Убийцы, насильники, педофилы... Недостатка в подобных кадрах никогда не будет. Если нужно, мы ещё дополним этот список.

— И... — голос бесцветный, а лицо застывшее, нечитаемое. Он не смеет надеяться.

— Это да. Я пойду с тобой. На охоту. Но учти: если ты проигнорируешь моё мнение насчёт твоего выбора, если предашь моё доверие-...

— Ни за что, — Ганнибал будто совсем не дышит. Он берёт лицо Уилла в ладони и крепко целует. — Не предам, клянусь тебе.

Примечание к части

¹ Привет, куколка. (фр.)

² Отсылка к роману В. Набокова «Лолита».

* — Всё в порядке?

— Да. (фр.)

Глава 27

Пока Ганнибал спит, Уилл разрешает щенкам забраться к ним в постель, и те обкладывают Ганнибала со всех сторон живыми меховыми грелками. Эд так и вовсе, умостившись на подушке, сворачивается у того вокруг головы наподобие чудаковатой шапки. У Уилла нет мобильника, чтобы заснять эту картину, но к счастью, он вспоминает о стареньком подержанном фотоаппарате.

Занимаясь сборами, он чутко прислушивается к звукам из спальни на случай, если Ганнибала опять настигнут кошмары, но различает только храп Джина. Собственно, из одежды собрать приходится не так уж много: всё помещается в одну сумку. Пистолет он на всякий пожарный кладёт с собой, но слишком громоздкий дробовик решает не брать. В портативный минихолодильник складывает немного еды на дорогу, потом отрывает откуда-то из закромов путеводитель по штатам.

Машина, на которой Ганнибал приехал, — легковой универсал с приличным пробегом и запасной шиной на крышке багажника. Неприметная, незапоминающаяся — как раз то, что нужно. В бардачке обнаруживаются документы на машину; разумеется, Ганнибал не сглупил бы, взяв автомобиль, числящийся в угоне. Уилл решает, что на нём они и поедут, потому что собственный, оформленный на его имя, брать слишком рискованно. И всё равно он снимает номера со своего авто, перенося их вместе с остальными вещами. Вещсумки занимают пол в задней части салона. Потом Уилл раскладывает заднее сиденье для собак, хотя похоже что разместить тут всю стаю не получится. Возможно, придётся брать обе машины.

Объективно говоря, не должны они этого делать. Уилл не должен этого делать, даже думать об этом. Живот крутит — и не просто от переживаний и страха. Состояние, сравнимое с ощущениями за секунду до срыва вниз на американской горке. Волнение, какого в жизни не испытывал. Он оседает на крыльцо и смотрит на океан, не желая возвращаться в дом, потому как наверняка разбудит Ганнибала своей беспокойной вознёй. Он теряет счёт времени, возвращаясь в реальность только когда стая высыпает на улицу, резво скача по пляжу и вздымая песок во все стороны.

— Ты должен оформить им паспорта.

Уилл чуть из кожи не выпрыгивает с перепуга.

— Не подкрадывайся так!

Ганнибал вручает ему чашку кофе и продолжает:

— Но учти: ты можешь перевезти через границу только двух из них. А у тебя их семь.

В последних словах звучит неодобрение, которое Уилл благополучно пропускает мимо ушей.

— С этим позже. Ты уже собрался?

— Практически.

Они вместе идут в дом, где Уилл обнаруживает, что Ганнибал переложил практически всё содержимое холодильника в морозильный контейнер, который подхватывает и несёт к машине. В это время Уилл, стоя посреди гостиной, последний раз окидывает взглядом обстановку. И понимает, что ожидаемая тоска от прощания с домом, практически построенным собственными руками, так и не наступает. Всё, что действительно для него важно, уже ждёт его в машине. Собрав всю свою волю в кулак, он покидает дом, не оглядываясь.

Несколько покрывал, избежавших участи быть заляпанными биологическими жидкостями, он стелет на заднее сиденье для собак. Бинс с щенками некрупные, поэтому, немного потеснившись, стая вполне размещается там всем составом.

Ганнибал, повернув ключ в зажигании, перехватывает взгляд Уилла и говорит:

— Последний шанс.

И Уилла пробивает на ха-ха.

— Можно подумать, ты бы меня отпустил. Я думал, мы поговорили начистоту.

Ганнибал выруливает на дорогу, глядя теперь только вперёд.

— Возможно, я мог бы уехать один.

Звучит не особо убедительно.

— Да, ты мог бы уехать один. Оставив моё тело остывать на полу в кухне. Ты многогранен, Ганнибал, но великодушие — не одно из твоих качеств, — с этими словами Уилл тянет руку к радиоприёмнику, и салон наполняет классическая симфония. Что ж, каков хозяин. — Но я здесь, так что...

До Форт-Стоктона, что в Техасе, порядка тридцати трёх часов ходу. Каждые три часа они делают тридцатиминутную остановку, чтобы дать собакам поразмяться. Несколько раз, не в свою очередь за рулём, Уиллу удаётся впасть в беспокойный, полный пугающих видений сон. Пару раз Ганнибал даже вынужден растормошить его.

Уилл правда старается убедить себя, что напрасно переживает. Никто его не хватится, по крайней мере, в скором времени.

— Меня ищут в Майами, — ни с того ни с сего сообщает Ганнибал где-то через десять часов от начала пути, разворачивая кулёк с бутербродами. — Неподалёку от тебя, но также и от Кубы.

— Майами? И почему никто не следил за моим домом?

Ганнибал отвечает не сразу, пристукивая пальцами по крышке холодильника.

— Следил. Его тело обнаружили в Майами. Поэтому сейчас меня ищут там.

Уилл продолжает смотреть на дорогу, осмысливая информацию.

— Ты похитил местного копа и перевёз в Майами?

— Федерального агента. Я увёл его от твоего дома, оставляя достаточно следов, чтобы дать выйти на себя, и только потом схватил его и отвёз в Майами. — Ганнибал выглядит уязвлённым предположением Уилла. — Впрочем, это, как некоторые выразились, не первое моё родео.

Уилл крепче сжимает руль и напоминает себе, что чётко представлял, на что подписывается.

— Я не буду с тобой разговаривать некоторое время, — предупреждает он немного погодя. — Знаю, ты защищал нас, но от этого мне не легче.

Ганнибал ставит холодильник обратно за сиденье.

— Я понимаю.

Уилл не сокрушается из-за кого-то, кого даже в глаза не видел. Он с лёгкостью представляет действия Ганнибала, но не может испытывать сочувствие к незнакомцу, чья смерть была необходима, чтобы они могли сбежать. Кроме того, невероятное облегчение оттого, что Ганнибал так похлопотал ради их безопасности, затмевает все остальные чувства.

— Я не сержусь, — поясняет Уилл. — Мне немного противно от себя самого, но на тебя я злиться не могу.

Ганнибал перестаёт жевать, откладывая сэндвич на обёрточную бумагу.

— Понимаю.

— Вот только попробуй сейчас меня анализировать — я тебя из машины выкину. А потом ещё раз, если спросишь, что я чувствую.

— Мне не нужно спрашивать. Ты винишь себя за отсутствие вины. Но это совершенно естественно. Человеку свойственно не принимать близко к сердцу судьбы тех, кто не входит в его ближний круг. В теории, разумеется, но в любом случае мы всегда больше беспокоимся о тех, с кем так или иначе связаны. Ты острее воспринял тот факт, что это был агент ФБР, а не просто местный полицейский.

— Умеешь утешить, — буркает Уилл.

Ганнибал вздыхает.

— Я помню о своём обещании. Однако я без промедления убью любого, кто поставит под угрозу нашу безопасность. И не пытайся меня отговорить.

К концу тридцатичетырёхчасового пути до Форт-Стоктона собаки начинают сходить с ума, а Уилл и сам готов выть от тянущей боли в затёкших ногах, и только Ганнибал остаётся монолитно спокойным, даже не меняясь в лице. Он точно так же страшно вымотался, хоть и не показывает этого.

К приезду их ожидает забронированный Ганнибалом номер в мотеле, к которому они подъезжают с заднего двора, дабы своей компанией из двоих мужчин и семи собак не привлечь ничьё внимание.

— Выгуляй их, — распоряжается Ганнибал. — Я пока сделаю пару звонков.

По прибытии после прогулки в их временное прибежище собаки едва волочат лапы, да и у самого Уилла ноги подкашиваются от изнеможения, а ещё и горло неприятно саднит. Ганнибал ловит его, не успевает захлопнуться дверь, и тащит в душевую, изловчившись оставить часть их одежды ещё в общей комнате, на безвкусном узорчатом ковре. Он трахает Уилла у стены душевой, практически на весу, потому что тот буквально не держится на ногах от усталости. Одна рука, удерживающая поперёк груди, зажимает Уиллу рот, вторая впивается в бедро.

Уилл елозит по скользкой кафельной плитке, жмурясь от заливающей глаза воды. Ганнибал так жёстко, так глубоко его имеет, что Уиллу кажется, его вот-вот разорвёт изнутри.

Когда заканчивается горячая вода, а Уилл уже начинает сползать по стеночке, Ганнибал, поддерживая за талию, доводит его до кровати, бросает на покрывало и продолжает трахать. Орёт Уилл так, что соседи из соседних номеров начинают долбить по стенам. Оргазм отнимает последние силы, Уилл практически отрубается, едва замечая, как Ганнибал изливается внутрь него, а зубы клеймят спину укусами. Но потом, когда тот уже укладывается рядом, от него всё ещё исходит стойкое напряжение, и Уилл, невольно спроецировав на себя его состояние, забывает о сонливости.

— Я встречусь с тобой в Сьюдад-Хуаресе, в мотеле на Дюранго, под именем Кроуфорд, — сообщает Ганнибал, обводя пальцем особенно чёткий след от зубов у Уилла под лопаткой. — Если меня там не окажется, я хочу, чтобы ты собрал собак, сел в машину и вернулся в Шугарлоф.

— С чего вдруг? — откликается Уилл. Сна ни в одном глазу, несмотря на кошмарную усталость.

— Если меня там не будет, значит я мёртв, — сухо констатирует Ганнибал, и Уиллу хочется его ударить.

— Если ты позволишь каким-то наркодельцам себя убить, я тебя никогда не прощу.

Уилл ощущает боль во всём теле и уже предвосхищает невозможность нормально сидеть в ближайшие дни. В том, что Ганнибал сделал это с ним умышленно, сомневаться не приходится. Ещё Уилл достаточно хорошо знает Ганнибала — по крайней мере, ему нравится так думать — чтобы понять, что как минимум один из укусов оставит шрам на спине.

Загадочно хмыкнув, Ганнибал гладит его по волосам.

— Сделаю всё от меня зависящее, — после паузы произносит он. — Я не страшусь смерти, Уилл. И ты за меня не бойся.

Уилл до пёстрых кругов надавливает кулаками на закрытые глаза.

— За тебя я не боюсь, — бормочет он. — Но после всего, что ты для нас сделал, чтобы привести нас... к этому... — он неопределённо взмахивает кистью, сомневаясь, существует ли подходящее слово, чтобы обобщить их ситуацию, — ты не можешь бросить меня снова.

Ганнибал не находит, что ответить.

Наутро они поднимаются совершенно разбитые. В резком освещении ванной они оба выглядят постаревшими и какими-то помятыми. У Уилла ноет каждая клеточка тела. Жгуты, проступающие у Ганнибала в плечах, спокойствия не добавляют. И такой роскоши, как запасной план, у них просто нет. Как-то так.

Ганнибал уходит до ближайшего нелегального пункта перекупки авто и берёт там четырёхдверное корыто за пятьсот баксов наличными. Внутренности сжимаются при мысли, что Ганнибал уедет один, хотя из них двоих теперь у Уилла более приметное лицо.

— Через пять дней в Сьюдад-Хуаресе, мотель на Дюранго, комната на имя Кроуфорд, — повторяет Ганнибал, когда возвращается в номер. Он стоит в шаге напротив Уилла, всматриваясь, словно пытается запомнить мельчайшую деталь в его облике.

Уилл привлекает его в объятие, при этом убеждая самого себя, что ещё не отчаялся.

— Нас не поймают, — шепчет он, но его уверенность напускная. — Тебя не поймают. Даже не вздумай попасться, сволочь, — с этими словами Уилл отпускает его.

— Я постараюсь, — голос Ганнибала шелестит сухо, как ветер в пустыне. — Ты ругаешься уже несколько дней подряд, не думай, что я не считаю.

Уилл немного истерично, но смеётся.

— В твоих же интересах выполнить грёбаное обещание.

Ганнибал прикладывает ладонь к его щеке, оглаживая шрам подушечкой пальца, а потом выходит, садится в машину и уезжает до того, как Уилл успеет сказать что-нибудь ещё.

Собаки чувствуют настроение хозяина, трутся вокруг него, тычутся мокрыми носами в руки, жалобно поскуливая.

— Да, — слабо роняет Уилл, обращая на них внимание. — Я знаю.

За неспособностью беспокоиться за Ганнибала и сохранять здравый рассудок одновременно, он решает побеспокоиться о стае. Разве он может кого-то из них оставить? Вариантов в таком случае не особо много, точнее, есть один-единственный. Уилл загоняет собак в заднюю часть салона и берёт курс на Сан-Диего. Дорога занимает два дня, на исходе которых Уилл испытывает на себе все прелести недосыпания: его попеременно бросает от нервного возбуждения к бессильной апатии. Он делает короткие остановки, чтобы вздремнуть или перекусить остатками еды из сумки-холодильника, а на попутных заправках берёт энергетики, дрянной кофеёк из пакетиков и что-нибудь сладкое.

Блокпост на границе с Сан-Исидро, пожалуй, один из самых загруженных в мире. Уилл попадает в очередь примерно из тысячи машин. Что он хорошо усвоил за годы службы на страже закона — в крупном городе затеряться куда проще, чем в пригороде. Если ты не местный, твоего лица никто и не запомнит. Собственно, план довольно прост: переть напролом с невозмутимым видом, а если не прокатит — прикинуться дурачком. Мол, «ах, простите, офицер, я и понятия не имел, что на животных нужны документы. Вот так неожиданность. Извините за отнятое время». Тогда придётся разворачиваться назад в Сан-Диего и думать, как быть дальше.

У Уилла трясутся руки, а челюсти болят от напряжения. Взъерошенный, подозрительный вид — это совсем не то, что ему нужно. Он заворачивает в придорожную забегаловку, где в уборной надевает чистую рубашку, застёгивает на все пуговицы и поднимает воротник. Зачёсывает назад волосы. Однако измождённость так просто не замаскируешь. В ближайшей аптеке он приобретает тональный корректор и замазывает синяки под глазами.

Откинув заднее сиденье, он укладывает собак на коврики, а щенков рассовывает между сумок. Так их не спрячешь, но, во всяком случае, они не будут так бросаться в глаза.

Через полчаса ожидания наступает его очередь. И кажется, сердце готово заглохнуть в любой момент. Подошедший к машине пограничник принимает протянутый паспорт, смотрит на Уилла, затем на документ, затем снова на Уилла.

— Какова ваша цель визита в Мексику? — дежурный вопрос, повторяемый десятки раз ежедневно. В действительности этот человек плевать хотел на очередного белого американца, едущего в Мексику.

— В отпуск, — отвечает Уилл с идеальным среднезападным акцентом и указывает на своё лицо: — Вот, подлечился, теперь самое время погреться на солнышке.

Собаки сзади лежат тихо, как мышки. Шрам захватывает всё внимание офицера. Уилл изо всех сил старается дышать ровно. И выглядеть самым тривиальным и незапоминающимся среди множества таких же людей.

— Не скажете мне, почему у вас трясутся руки? — интересуется пограничник.

Уилл бросает взгляд на предмет разговора. Плохо дело. Однако он быстро ориентируется, вскидывая на собеседника прямой, решительный взгляд и выдавая всего одно слово:

— Ирак.

Офицер понимающе и несколько сконфуженно кивает.

— Прости, брат. Спасибо за службу.

Какой-то олень в хвосте принимается истерично долбить по клаксону, и пограничник поворачивается на звук, поморщившись.

— Думаю поваляться на пляже с недельку. Расслабиться, выпить, — Уилл демонстративно не говорит о своих руках или лице. — Но я без понятия, что здесь и где. Есть тут куда сходить, чтоб не напороться на вездесущих студентов?

Пограничник смеётся.

— Уж точно не на пляжи Тихуаны, только не в это время года.

Рёв клаксона возобновляется. Уилл готов поспорить, что кое-кого ожидает полный досмотр, но в душе он благодарит придурка с шилом в одном месте, поскольку патрульный так и не проверяет салон автомобиля Уилла, пытаясь высмотреть нарушителя спокойствия.

— Ладно, бывай, приятель. Весёлых каникул. — Он возвращает Уиллу паспорт и не глядя делает жест рукой, позволяя проезжать.

Уилл минует блокпост, преодолевает некоторое расстояние, потом сворачивает на обочину и вылазит из машины. Теперь не только руки — его всего колотит. Он сгибается, упираясь ладонями в колени, но приступ тошноты постепенно сходит на нет. Постояв-подышав, он более-менее приходит в себя, уже не опасаясь рухнуть, как подкошенный. Наконец он вызволяет собак из укрытия и снова раскладывает для них сиденье.

— Боже, — выдыхает он, падая на водительское, и облегчённо смеётся. — Срань господня.

Собаки растерянно поглядывают на него, явно вымотанные бесконечной поездкой.

— Охренеть можно, что с моей жизнью? Перевезти собак контрабандой — это же верх идиотизма. Убийство человека не было бóльшим извращением, чем это.

Он кладёт всё ещё трясущиеся руки на руль и разворачивается в направлении Сьюанд-Хуареса. От перспективы провести ещё двое суток на колёсах уже не в образном смысле хочется кричать и плакать.

Но вскоре более серьёзные волнения вытесняют мысли о поездке. Всё, что он может в сложившейся ситуации, — надеяться, что сделка с картелем пройдёт как по маслу, потому как Уилл, хоть убейте, не представляет, что будет делать, если Ганнибал не приедет. Господи-боже, а если он правда не приедет? Если дело повернётся круто? Ганнибал Лектер — сам дьявол, но даже его фортуна не может длиться вечно. Рано или поздно что-то обязано пойти не по плану.

Глава 28

Оставшийся путь до Сьюад-Хуареса проходит без потрясений. Парнишка, стоящий за стойкой регистрации в мотеле, по-английски понимает ещё меньше, чем Уилл по-испански. Все попытки узнать, первым ли он въезжает в этот номер или кто-то его уже опередил, ничего, кроме неловкого обмена междометиями, не дают.

Парковочная площадка перед нужным номером пустует.

Уилл подавляет приступ тошноты, сглотнув, и открывает дверь. И чуть не падает на колени, увидев Ганнибала, сидящего на одной из кроватей.

Лицо его гладко выбрито, волосы подстрижены и зачёсаны назад. Пиджак по-летнему лёгкого костюма отложен на спинку стула, рукава рубашки закатаны до локтя. У Ганнибала сбиты костяшки рук, рассечена губа, под одним глазом зияет порез, но вот он, прямо здесь, сидит на краю кровати, разутый, смакует дорогое вино из пластикового стаканчика и смотрит теленовеллу с выражением лица, не определившимся между восторгом и ужасом.

Он поворачивает голову на звук отворившейся двери.

— Вижу, ты всё-таки провёз собак, — констатирует он и тут же оказывается окружён всей стаей. При виде него собаки мгновенно оживают, возбуждённо подпрыгивают, приветственно виляя хвостами и выпрашивая ласку, словно до этого не тряслись в машине несколько суток кряду. Ганнибал же невозмутимо спокоен, можно подумать, для него самого переход через границу стался увеселительной прогулкой. — Ступай в душ, выглядишь ужасно.

Разумеется, после четырёх дней на колёсах от него разит. Однако он слишком, слишком вымотался, чтобы сейчас думать о подобном. Нервы настолько на пределе, что, вполне возможно, попытка заговорить обернётся приступом смеха или плача.

— У нас получилось, — всё равно говорит Уилл, захлопывая дверь. Тело снова начинает бить неконтролируемая дрожь, глаза слезятся. — О Господи, у тебя получилось.

Чтобы расшнуровать ботинки, он опускается на пол, опасаясь просто свалиться без сил, и раздевается тоже сидя. Вот только подняться на ноги уже не кажется возможным, поэтому он на четвереньках подползает к занимаемой Ганнибалом кровати, вжимаясь лицом в матрас около его ноги.

Рука Ганнибала ложится на его макушку, гладя по слипшимся, спутанным волосам.

— Мой дорогой мальчик. Иди сюда.

Волей последнего усилия он всё-таки взбирается на постель, на предложенное нагретое место. Ганнибал притягивает его к себе и целует в губы. Уилл сминает в кулаках его рубашку и утыкается лбом ему в плечо, с трудом сдерживая разбушевавшиеся чувства. Ганнибал пахнет одеколоном и вином и выглядит в точности таким, каким является. Быть может, именно таким он становится, когда его никто не видит: неизвестным богом, бродящим по земле и наблюдающим мир с интересом учёного к научному эксперименту.

Уилл безропотно позволяет мягко подтолкнуть себя на постель и натянуть до плеч пододеяльник и устраивает голову у Ганнибала на бедре.

— Поговорим позже, — говорит тот, убавляя звук телевизора. — Отдыхай. — Рука ощутимым теплом покоится у Уилла на затылке, ногти легонько рисуют по коже круги, прогоняя тупую боль, прочно утвердившую свои позиции за последние три дня.

Сколько точно часов проходит, Уилл не может определить, но когда он просыпается, то видит, как Ганнибал обувается. На улице темно, и только свет фар бьёт в окно сквозь цветочные занавески. Снаружи доносится гул работающего двигателя.

— В холодильнике есть еда, — сообщает Ганнибал, не поворачивая головы. — Поешь. Прими душ. И налей себе вина, здесь предлагают на удивление сносное.

— Высокая оценка, — зевает Уилл. — Куда ты?

— Возместить мой долг. — Ганнибал распрямляется и надевает пиджак. — Полагаю, это займёт некоторое время, однако я вернусь ещё до того, как ты проснёшься наутро.

Уилл ощущает себя странно рассеянным, как будто голова напичкана ватой. Ресницы слипаются, а во рту — натуральная пустыня. А ещё по нему ванна плачет.

— Подожди меня. Идём вместе — такой же был план?

— Не в этот раз. Я хочу, чтобы ты держался подальше от этих людей, насколько возможно.

— Тем более. Раз они такие страшные, кто-то должен прикрывать тебе спину.

Ганнибал с нежностью ему улыбается.

— Уилл, против нас двоих их тысячи. Твоё присутствие ничего не решит. Сейчас я отправлюсь туда, куда должен, убью того, кого должен, и вернусь. А уже завтра мы выдвинемся на юг и будем обсуждать, куда хотели бы сходить в первую очередь.

Уилл себе напоминает, что Ганнибал — образчик в проблеме самоконтроля. И данная ситуация для него настолько противоестественна, насколько любой человек чувствовал бы себя, оказавшись в другой галактике.

Ганнибал отрешён, практически закрыт, Уилл чувствует это, когда тот целует его на прощание. Уилл припадает к окну, едва успевает захлопнуться дверь. Запоминает марку, модель и номер автомобиля, наблюдает, как тот отъезжает с примотельной стоянки, и приходит лишь к смутному предположению о том, куда тот может направляться.

Когда свет фар скрывается из поля зрения, Уилл отлипает от окна и хватает со стула стопку аккуратно сложенной одежды: той самой, в которой приехал и сбросил прямо на пол. Очевидно, Ганнибал сложил её для стирки. Собаки внимательно следят за его метаниями, и тут Уилла осеняет: он так волновался о том, чтоб провезти их через границу, что напрочь позабыл о пистолете, что до сих пор лежит в вещсумке. Уилл заряжает его и засовывает в поясную кобуру, а сверху натягивает куртку. Ножи Ганнибала, аккуратно сложенные в его сумке, он тоже берёт, и вот — всего минутой после ухода Ганнибала он уже сидит за рулём универсала.

О том, куда тот мог направиться, Уилл понятия не имеет, однако на его стороне инстинкты полицейского и память о внешности автомобиля, увёзшего Ганнибала. Спустя около получаса кружения по окрестностям он выцепляет глазами нужную машину. Четыре неприветливых лица поворачиваются к нему, когда он тормозит рядом и опускает стекло.

— Я Миктлансиуатль, — говорит Уилл. — Где Ганнибал Лектер?

— Миктлансиуатль? — с недоверием переспрашивает водитель.

— Не важно. Я его подкрепление.

В машине вспыхивает непродолжительный спор, по итогу которого водитель снова обращается к Уиллу:

— Такого уговора не было.

— Ну да, но у вас больше шансов получить желаемое, если я удостоверюсь, что его не пристрелили. И поверьте, вы не хотели бы встать у меня на пути.

Перепалка в соседней машине возобновляется, но в конце концов Уилл получает координаты.

Он паркуется в квартале от места назначения, чтобы оценить обстановку и просчитать варианты. С единственным пистолетом далеко он не уйдёт, учитывая, что тут по периметру десятки парней с автоматами. Если уж действовать, то не руками, а головой. И хотя существует вероятность, что всё пройдёт по плану — Ганнибал поработает с заказанной жертвой и будет отпущен с миром, — Уилл не привык рассчитывать на удачу.

Входную дверь сторожат двое.

И что-то подсказывает Уиллу, что всё определённо пошло не по плану.

Он обходит здание вокруг. Все окна забиты решётками, выходит, нет иного пути, кроме как через главную дверь. Уилл пробегается обратно до машины, вышаривает из бардачка карту по штатам и забытые предыдущим владельцем наушники. Одну из беруш вставляет в ухо, а штекер засовывает в карман.

— Нет, — говорит он, спускаясь вниз по улице и вперившись в карту. — Я отлично знаю, как читать карту... не надо мне этого рассказывать, это ты не можешь-... малышка, нет. Это не то, что я... детка, я совсем не это пытался сказать. Я только говорю, что смотрю в карту, и это не там, где ты сказала. Что-то не правильно. Погоди, вот тут какие-то парни, — Уилл взмахивает картой в сторону двух охранников у двери. — Сейчас у них спрошу, подожди минутку.

Он с самым невинным видом подходит к лестнице.

— Comprende по-английски?¹ — спрашивает Уилл и, не дожидаясь ответа, пихает карту под нос одному из охранников. — Мне надо вот сюда, — он тыкает пальцем в страницу, — но, кажется, я заблудился.

— Эй, pendejo,² — парень пытается убрать от себя карту, — это частная собственность-...

Уилл рассекает ему глотку. Сделать это получается куда проще, чем он ожидал. Кровь брызжет фонтаном. Рукоятка становится скользкой, но это не мешает Уиллу нанести удар второму охраннику и отсечь ему голосовые связки до того, как тот успеет закричать. Это не убьёт его сразу, зато утихомирит.

Уилл стаскивает тела с крыльца, пряча их в тени здания. Даже если кто-то и стал свидетелем его действий, он предпочёл оставаться внутри и не встревать. Второй ещё жив, но кровь с бульканьем выплёскивается у него изо рта. Уилл прекращает его мучения. Потом снимает с обоих тел винтовки и затыкает одну за пояс джинсов сзади, вторую — за пазуху куртки.

Входная дверь оказывается незаперта и отворяется без скрипа. Уилл крадётся внутрь, и плохое предчувствие только нарастает, когда в нос ударяет запах крови. Крови, пожалуй, больше, чем уже есть на нём.

Он видит на полу тело, голова от которого практически отделена, а рядом торчит застрявшее в дереве мачете. Уилл обходит его и распознаёт, откуда доносится хорошо знакомый запах места преступления.

По всей кухне разбросаны горы кокаина, по большей части перемешанного с кровью. Ещё одно тело лежит лицом на обеденном столе, и, прежде чем убить, его явно помучали. На первый взгляд, банальная бандитская разборка: никаких изощрений — только раны на ступнях и ладонях. Однако порезы исполнены с изысканной точностью. Уилл так много лет изучал деятельность Потрошителя, что у него развилось какое-то шестое чувство на них. Это работа Ганнибала.

Но смерть наступила вследствие перелома шеи, вот что странно.

Уилл отпускает маятник.

Я не хочу находиться здесь. Всё уже идёт не по плану. В указанном доме оказалось двое человек, вместо одного. Первого я приканчиваю быстро, ещё до того, как он успевает достать пистолет. Я бью его головой о стену, и он падает к моим ногам. С собой мне дали мачете, и я использую его, чтобы отрезать ему голову.

Неряшливость мне отвратительна, но всё это я делаю не по своему желанию.

Второй человек, которого я пришёл убить — будто какой-то посыльный — видит меня. Он напуган до ужаса и готов бежать со всех ног. Я без особого труда скручиваю его и пригвождаю к столу. Я довожу до его сведения, что со мной бесполезно договариваться, и мне не нужны ни его деньги, ни информация. Я здесь для того, чтобы пытать его и затем убить. Я заткнул его рот полотенцем, но он всё равно пытался молить о пощаде.

Я ломаю каждую фалангу на его руках и ногах при помощи молотка для отбивки мяса. Он пытается кричать. Обычно я бы наслаждался его страданиями, но это не так. Это не мой замысел. Я думаю, что сделать дальше, но на меня нападают из засады. Их много, все вооружены. Я угрожаю им жизнью своего пленника — их товарища. Угрожаю свернуть ему шею, если они не дадут мне уйти.

Они не отступаются, и тогда я ломаю ему шею.

Они хватают меня и тащат...

«Куда?» — сам себя спрашивает Уилл, становясь снова собой. Где-то кто-то держит Ганнибала. Перевозить его в другое место не рискнули бы. Ганнибал опасен, это любому идиоту ясно. Подвал.

Дверь приоткрыта, и Уилл понимает, что вот туда-то ему и надо. Он тихо подкрадывается и прислушивается. Вход в подвал никто не сторожит, поэтому он приоткрывает дверь ровно настолько, чтобы проскользнуть внутрь.

До слуха доносятся чьи-то препирательства. Уилл приседает и смотрит через подступенок. Так он видит всё вверх тормашками, но всё-таки видит.

Их трое, не считая Ганнибала, раздетого до трусов, со связанными руками, натянутыми на балку так, что его ступни едва касаются пола. У него идёт кровь носом и ртом, но все пальцы рук и ног, слава богу, под правильными углами.

— Ты думал, мы не узнаем о твоём визите, Миктлантекутли? — с насмешкой спрашивает один. — Нельзя подпортить нам жизнь и уйти целёхоньким.

Когда Ганнибал не отвечает — они бьют его чем-то, что просвистев в воздухе, хрустко опускается ниже его коленей.

Ганнибал с шумом, резко выдыхает, но не издаёт ни звука.

— Прошу прощения, — произносит он. — Я не знал, что риторические вопросы требуют ответа.

Его ударяют снова. И снова боль не искажает его лица.

— Мои поздравления блестящей работе сети осведомителей? — продолжает он как ни в чём не бывало.

Уилл подмечает отсутствие здесь окон и каких либо путей выхода, кроме этой единственной лестницы. Всё оружие сложено в дальнем углу, вне зоны видимости Ганнибала да и вообще как можно дальше от него. Уилл не уверен, чего они ожидают от него — с руками, связанными над головой, — но точно не недооценивают.

— Где твоя маленькая пидорская жёнушка из ФБР? — спрашивает один из них. Что ж, Уилл слышал и более живописные описания в свой адрес.

Ганнибал по-звериному склоняет голову набок.

— Кто?

Ещё один удар приходится на его ноги.

— Где-то в Соединённых Штатах. Кроме того, боюсь, я не-...

На сей раз его бьют с такой силой, что Ганнибал, потеряв равновесие и глухо охнув, повисает на руках. Ему видимых усилий стоит подобрать ноги и вновь опереться на них.

— Его здесь нет. И даже если бы он рискнул появиться в этих убогих местах, не понимаю, с чего вы решили, что он может представлять для вас хоть какую-то угрозу.

— Я тебе вот что предлагаю, Лектер, — говорит один из мужчин, делая шаг вперёд, дабы выглядеть более внушительным, но не настолько близко, чтобы Ганнибал смог пнуть его или укусить, — скажешь, где он, и мы всадим ему пулю в череп, быстро и милосердно. Заставишь нас самих искать его — мы пустим его по кругу, пока не издохнет, а ты будешь смотреть. А потом мы прикончим и тебя и выставим вас обоих в назидание другим. Не с теми шутить вздумал.

Ганнибал так вздыхает, словно это наискучнейший разговор в его жизни.

— Я садист, сеньор. Мне доставляют наслаждение чужие страдания и боль. Даже если вы найдёте Уилла-...

Уилл стремглав бросается обратно на кухню и застывает. Есть по меньшей мере несколько минут, когда они будут пытаться выбить из Ганнибала информацию, а пока они заняты...

Он бросается к кухонным шкафчикам, выискивая самые обычные бытовые продукты. Здесь есть всё, чтобы соорудить более-менее приличную дымовую гранату.

Когда он прокрадывается обратно в подвал, то видит, что Ганнибал снова висит на путах. Его тело развёрнуто так, что Уиллу открывается вид на его спину и колени исполосованные вздувшимися ссадинами. Несколько полос, пересекающих спину, сочатся кровью.

Уилл хорошенько примеривается, запускает в цель бутылку самодельного газа и дважды выстреливает. Один, которому попадает в грудь, тут же грохается на пол, но второго, похоже, только зацепляет пулей. Помещение стремительно заполняется полуядовитым дымом. Раздаётся чья-то ругань, переходящая в надрывный кашель. Потом в сторону Уилла громыхает несколько выстрелов. Он пережидает стрельбу, а потом несколько раз стреляет в ответ, в то место, где видел выхлопные вспышки.

Он спускается по лестнице, насколько это возможно. Повязка из кухонного полотенца защищает лёгкие, но это ненадолго. Глаза уже нестерпимо разъедает.

И тут он замечает небольшое окошко, расположенное так, что, сидя на лестнице, увидеть его было нельзя. Звон стекла — и дым начинает медленно вытекать наружу. Сквозь поредевшую хмарь он видит, что подстреленный человек пытается встать. Уилл выпускает в него ещё две пули.

Тем временем Ганнибал расправляется с третьим, намертво стиснув ноги вокруг его горла. Он почти не дышит, глаза прикрыты, и боль в разодранных до крови запястьях, наверное, на грани терпимого.

— Я закончу, — предлагает Уилл, и Ганнибал расслабляет захват. Мужчина уже практически теряет сознание и заваливается вперёд. Уилл спускает курок.

Ганнибал улыбается ему окровавленными зубами.

— Мой дорогой Уилл, — начинает он, но закашливается и уже не может прекратить. Стоять более-менее он может только на одной ноге. Он тяжело опирается на плечо Уилла, хотя всеми силами пытается крепиться. — Я знал, что ты будешь великолепен.

— Не теряй мысль, — отвечает Уилл, разрезая верёвки.

— Где твои штаны? Нам надо смываться отсюда.

— Боюсь, их уже не вернуть, — сквозь кашель отвечает Ганнибал, тяжело дыша.

— «Подожди в мотеле», сказал он, «я скоро вернусь», сказал он. Лживый ублюдок. — Уилл перерезает последний узел, и Ганнибал почти валится в его руки. — Тебе придётся идти, сам я тебя не дотащу.

Совместными усилиями они таки выбираются из подвала, хотя подъём по лестнице стоит Ганнибалу немалых страданий. Слизистая горла раздражена от газа, из-за чего он хрипит, но это недолговременный эффект, так что скоро всё вернётся в норму.

— Я велел тебе не приходить, — говорит Ганнибал, в то время как Уилл помогает ему одеться. Сгибать колени становится проблемой.

Уилл находит в морозилке две пачки мороженных овощей и забирает изоленту, которой жертва была примотана к столу, чтобы в машине Ганнибал смог соорудить себе компрессы.

— Не всегда можно получить желаемое, — говорит Уилл. — Это не диктатура. И вообще, с учётом обстоятельств, «спасибо» было уместно.

Ганнибал кладёт ладонь ему на плечо, останавливая до того, как тот успеет открыть входную дверь. И целует так нежно, почти ласково. У них семь трупов за спиной, а Ганнибал целует его так, словно они прогуливаются по побережью Сены после позднего ужина в ресторане.

— Спасибо.

— Я хочу посмотреть на пирамиды, — говорит Уилл. — А ещё хочу помыться и чего-нибудь съесть, но прямо сейчас — свалить отсюда подальше. И ещё хочу, чтоб ты свозил меня в Теотиуакан, Чичен-Ицу и Паленке.

— Полагаю, для начала нам лучше покинуть город, — говорит Ганнибал, когда они выходят на улицу.

— Хорошо. Возьмём собак, уедем из города, найдём место, где можно остановиться с целой сворой. Я приму душ, а потом ты ляжешь в ванную и будешь греть свои колени, пока мы будем трахаться. После мы поедим. Ну а дальше... по ситуации.

Ганнибал смеётся, кашляет и снова смеётся, периодически сбиваясь на кашель.

— Всё, что захочешь.

Примечание к части

¹ Вы понимаете по-английски? (исп.)

² Придурок (исп.)

Глава 29

В Коста-Рике они умудряются ускользнуть от Интерпола, не оставив ни единого трупа, а определять дальнейшие свои перемещения доверяют подбрасыванию монетки. Так выследить их куда сложнее. Когда настаёт очередь Уилла выбрать для них пристанище, они поселяются в местечке Сантус, штат Сан-Паулу. Уиллу приходятся по душе здешние пляжи и возможность выходить на лодке в открытое море. Ганнибалу нравится широкий спектр того, что можно посмотреть и чем заняться в городе. Таким образом, выбором довольны они оба, кроме того, место это довольно населённое, а в большой массе всегда проще затеряться.

Уилл сидит на палубе, задремав с книгой в руках, когда его будит взволнованное тявканье Сэди. Она, к слову, твёрдо решила любить Ганнибала больше всех, и теперь хвостиком следует за ним повсюду. Выглядит понурой, когда тот куда-нибудь уходит. И ложится головой ему на колени при первой возможности. Но Уилл не может по-настоящему винить её за подобные чувства. Так что неудивительно, что вслед за такой бурной её реакцией из-за угла дома показывается Ганнибал. Перевязку с его левого колена должны снять уже на следующей неделе, так как растяжение ахиллова сухожилия его уже почти не беспокоит. Ганнибал несёт в руках пачку бумаг.

— Террористические группировки в Канаде, военный законопроект в Штатах, обезглавливание, утечка провокационных видеозаписей Джастина Бибера, — докладывает Уилл вместо приветствия, лениво взмахивая рукой на компьютер, с помощью которого они следят за новостями. — О нас больше не говорят. Разве что Фредди Лаундс в своей последней публикации рассуждает: не потому ли у ФБР снизилась раскрываемость, что их подопечный психопат свинтил на каникулы с Ганнибалом-каннибалом. Но это, скорее, завуалированная шпилька в адрес руководства, чем что-либо ещё.

Ганнибал подталкивает Уилла немного подвинуться на шезлонге, чтобы он мог сесть, а сам Уилл — откинуться на его колени.

— И на каком мы месте в преступном рейтинге?

Уилл не заостряет внимание на том, что Ганнибал отвлечённо поглаживает Сэди за ушами.

— Достаточно низко. Нас даже близко не ранжируют с военными преступниками или террористами. Также известно, что в стране нас нет. Поэтому сейчас нам не о чем беспокоиться.

Уилл изворачивается и запечатлевает поцелуй у Ганнибала под челюстью.

— Что ты принёс?

Ганнибал передаёт Уиллу бумаги. Фото, результаты веб-поиска и множество деталей из личного дела.

— Кто он? — интересуется Уилл, хотя и знает, что ничего приятного не услышит. Взгляд останавливается на мужчине возрастом около пятидесяти, на которого Ганнибал собрал весьма внушительное досье. Этот человек — садист, сумевший скрыть свои наклонности от окружающих.

— Нас обслуживала одна официантка в моей любимой кофейне. Он был вопиюще груб с ней, из-за чего она без должного внимания обслужила остальных клиентов, включая меня. — Ганнибал обеими руками скользит Уиллу на бока, одну запуская под футболку и оставляя на животе.

— Угу, — отзывается Уилл, ожидая продолжения.

— Также ему доставляло удовольствие убивать мальчиков по вызову, что, как ты можешь судить по собранной информации, сомнений не вызывает.

Они заключили договорённость, которую Уилл сам предложил, так что теперь поздновато искать оправдание разнице между преднамеренным убийством и теми семерыми, которых Уилл уже убил. Если уж быть честным, одно из семи убийств было вполне себе преднамеренным. Уилл бросает бумаги на палубу возле шезлонга. Эд и Джин тут же проявляют к ним неподдельный пищевой интерес. Вот вам и ещё один способ уничтожения улик.

— Сегодня? — спрашивает он в основном затем, чтобы подтвердить, что идут они вместе.

— Сегодня, — отвечает Ганнибал, затаив дыхание. Он тянет с Уилла футболку, оставляя дорожки укусов и поцелуев на оголяющейся коже плеч.

Уилл стаскивает свои шорты, член Ганнибала горячо и влажно скользит между его ягодиц. Тот даже не думает раздеться; Уилл чувствует скольжение ткани его брюк о свою обнажённую кожу. Мысль о том, что Ганнибал сидит полностью одетый, всего лишь с расстёгнутой ширинкой, заставляет что-то собираться и одновременно растекаться у Уилла в животе. Он вскидывает руку, притягивая Ганнибала за волосы. Тот продолжает дрочить ему, подбрасывая бёдра, громко дышит Уиллу в ухо, чертя острыми зубами по шее.

Им не требуется много времени, чтобы кончить. Уилл, весь взмокший и перемазанный спермой, совсем чуть-чуть упирается, когда его тащат в душ.

Ганнибал кормит его ранним ужином, и из дома они выходят с последними лучами солнца. Бог знает каким образом, но Ганнибал изловчился добыть для них два пластиковых костюма, какие используют судмедэксперты в особых ситуациях.

Уилл надевает свой комплект только в машине.

— Мы в поту захлебнёмся, когда закончим, — с недовольством замечает он. — Это не слишком? Полиция не будет настолько дотошна, у них и без того забот полон рот.

Ганнибал натягивает латексные перчатки.

— Небрежность нам ни к чему.

Они идут через парадный вход. Уилл нажимает на дверной звонок, и когда их цель открывает дверь, он с силой бьёт кулаком точно в горло. Человек отшатывается, хватая ртом воздух, а тем временем Ганнибал запирает за ними дверь.

Уилл локтем пережимает жертве горло и волочит на кухню. Пол выложен плиткой — что ж, меньше заморочек с уборкой.

— Небольшая помощь не помешает, — обращается он к Ганнибалу.

Ганнибал берёт мужчину за запястье отбивающейся от Уилла руки и отводит в сторону, без труда делая блокирующий движения захват. Уилл припоминает, что уже видел этот его приём один или два раза. Ганнибал, в свою очередь, выжидающе смотрит на него, в то время как скрученный ими человек заливается мольбами о пощаде надтреснутым после удара голосом.

— Заткнись, — рассеянно бросает Уилл. — Нам не нужны твои деньги.

Ганнибал немного сильнее выкручивает запястье жертвы и спрашивает:

— Как бы ты хотел это сделать?

Они принесли с собой кейс с хирургическими инструментами. Уилл открывает его, задумчиво перебирая лезвия.

— Что он делал с жертвами?

Ганнибал поводит плечом.

— Закалывал до смерти. Обыкновенное проявление компенсации проблем, связанных с потенцией. Не особенно интересный случай.

Уилл вынимает нож.

— Думаю, для него справедливо будет ощутить всё на себе.

Он размышляет обо всех жизнях, отнятых этим человеком. Время расплаты за его жестокость. Ганнибал, возможно, не блюститель правосудия, однако Уилл вполне представляет их в ипостасях судьи и палача. А судить так просто, оказывается. Уилл улыбается человеку сверху вниз и позволяет себе погрузиться в его образ мышления. Он отнюдь не примеряет на себя шкуру другого убийцы, но это придаёт ситуации некий оттенок иронии, которую, как он догадывается, Ганнибал оценит. Уилл заносит руку с ножом.

Ганнибал отходит назад, уклоняясь от первых брызг крови. Она хлещет фонтаном, заливая пол, стекая по пластику костюма, окропляя Уиллу лицо. Когда он заканчивает — дышит загнанным животным, ощущая, как пот градом стекает по спине. Он смаргивает морок, вновь становясь самим собой, и видит, что грудная клетка человека под ним разворочена в лоскуты, обнажая кости рёбер и грязно-розовую пену лёгких. Тот больше не дышит.

Уилл поднимается с колен, нож выскальзывает из руки. Он может лишь догадываться, как выглядит в этот самый момент, однако Ганнибал смотрит на него с тем самым выражением лица человека, который не может поверить своему счастью. Уилл манит его к себе окровавленной рукой.

— Ни в чём себе не отказывай, — говорит, припечатывая слова поцелуем. — Я пока создам видимость ограбления.

Уходя, он чувствует на себе пристальный взгляд, но не оборачивается. Он пока не готов смотреть на то, что Ганнибал собирается сделать с телом. Возможно, когда-нибудь, но не сегодня.

К моменту его возвращения Ганнибал уже относит тело к машине и укладывает в багажник. Уилл передаёт ему сумку с ценностями из дома, которую Ганнибал закидывает рядом. Туда же отправляются пластиковые костюмы убийц.

Ганнибал открывает перед ним дверь машины, и Уилл никак это не комментирует. Он подозревает, что Ганнибал сейчас немного не в себе.

Мешок с ценностями они сбрасывают в мусорный бак в одном захудалом райончике города. Ещё до восхода солнца их растащат, распродадут, раздербанят на запчасти. Менталитет местного населения не предполагает смотреть дарёному коню в зубы.

Тело они избавляют от одежды и закапывают в приличной дальности от города, чтобы исключить возможность его случайного обнаружения. Уилл подмечает, что труп гораздо сильнее изувечен, чем он запомнил. Впрочем, он не особо присматривается.

Когда они возвращаются домой на заре, он уже буквально засыпает на ходу. Истощение, скорее, психическое, нежели физическое. Даже не верится, как всё это возможно проделать в одиночку. Уилл, собирая все косяки, плетётся до душа, чтобы смыть с себя пот, и после валится в постель без задних ног. Он лишь смутно запоминает, как прогибается матрас, когда Ганнибал ложится рядом, и сразу отрубается.

Просыпаясь около одиннадцати утра, он чувствует себя совершенно дезориентированным. Перевернувшись на другой бок, он не находит Ганнибала на соседней половине кровати. И в этот момент до него доходит, что по дому распространяется просто фантастический аромат из кухни.

Уилл спускается на источник запаха, зевая и на ходу натягивая шорты.

— Что делаешь?

Хотя у Ганнибала вовсе не виноватое выражение лица, что-то в нём неуловимо говорит об обратном.

— Я решил, что хочу приготовить для тебя обед, — уклончиво отвечает он.

Уилл подходит ближе, взглядом изучая ингредиенты на столе.

— Подумай ещё раз, прежде чем ответить, Ганнибал. Ты собирался накормить меня нашей жертвой, ничего мне об этом не сказав? Или ждал, пока я проснусь, чтобы сказать мне, что главный ингредиент — это зелёный сойлент?*

Ганнибал возвращается к нарезанию моркови, которая из-под его ножа выходит в идеально ровные кружочки.

— Меня посетило внезапное желание тебя удивить, — признаёт он, однако Уилл прекрасно понимает, что это его такой деликатный способ сказать: «Я собирался накормить тебя человечиной и промолчать об этом».

С другой стороны, Уилл готов отдать ему должное, ведь Ганнибал не стал ничего отрицать.

— Я не очень люблю сюрпризы, — сообщает Уилл. А потом видит бутылку своего любимого виски на столе. — Но взятка принимается. — Он наливает себе стакан и задумывается: возможно ли, что его моральный горизонт событий уже преодолён?

Их взгляды встречаются, и по Ганнибалу видно, что он ждёт его ответа.

И Уилл понимает, что его мораль тут не при чём. Он пересёк черту давным-давно. Так что вместо этого он призадумывается, насколько ситуация беспокоит его в том или ином плане. И о том, какое значение это имеет для Ганнибала.

Уилл берёт со стола ложку и зачерпывает варящееся содержимое кастрюли. Дует и пробует.

— Нужно больше перца.

Ганнибал бросает нож и выключает плиту. Уилл не успевает даже опустить руку с зажатой в ней ложкой — Ганнибал отталкивает в сторону разделочную доску, подхватывает его под бёдра и усаживает на стол.

— Вполне достаточно, мой маленький ужас, — шепчет он Уиллу в губы и крепко целует, жаром и твёрдостью притираясь между его разведённых ног. Солнечный свет плавится и расплывается по полу, обтекая лениво нежащихся в его тепле собак. Шум океана доносится до распахнутого окна. Ганнибал расходится в своей акульей улыбке, и Уилл притягивает его ещё ближе. Его зубы на горле Ганнибала — такие же бритвенно-острые.

Конец.

Примечание к части

* «Зелёный сойлент» — американский фильм-антиутопия 1973 года, снятый по роману Гарри Гаррисона «Подвиньтесь! Подвиньтесь!». По сюжету, в немыслимо перенаселённом, загрязнённом, унылом мире сырьём для производства всех пищевых продуктов является зелёный сойлент, производимый из океанского планктона. Однако в ходе детективного расследования главный герой выясняет, что на самом деле зелёный сойлент делают из человеческих останков.

-----------------------------------------------------------------------

04.01.2016 - 30.12.16