Yota, 01 — цинизм.

Сан Чхоль буквально дышит цинизмом, его кожа, кровь, голос — всё состоит из цинизма. Да что уж там: он сам — цинизм, от которого у Соуши першит в горле и чешутся кулаки. Как не попасть под влияние такого, если даже не удаётся избежать лёгкого раздражения?

Со временем цинизм становится таким, над каким можно смеяться. Соуши привыкает.

Иногда устоявшаяся система «я сделаю, что угодно, чтобы получить желаемое, и не важно, что или кого сломаю» пугает его, но он привыкает и к этому, хотя не теряет надежды переучить Сан Чхоля.

Ён Ги криво улыбается, опуская взгляд к стакану в руке. Он покручивает его, и вода в нём плещется, гипнотизируя сильнее, чем хотелось.

— Людей не переучишь, — голос Ён Ги вдруг хриплый и приглушенный, во взгляде — что-то незнакомое, неразборчивое, доступное ему одному. И Соуши бы попросил поделиться, но сейчас разговор о другом — не о Ён Ги, не о старых ранах. Вместо этого он фыркает.

— И что тогда делать? Бросать? Мёртвый случай?

Ён Ги задумчиво кивает, поджимая губы, а потом мотает головой.

— Научи его.

Соуши замирает на секунду, а затем устало вздыхает. Как будто знал, но не хотел принимать этот ответ.

— Легче сказать, чем сделать.

Ён Ги снова усмехается:

— Ты удивлён? В этом мире очень мало лёгкого, но так ведь веселее. Да и ты не глуп — должен понимать, что означает выбрать человека, подобного ему. И тем более, что означает выбирать его.

— Знаю лучше тебя, но ты говоришь так, как будто всё как раз наоборот.

— Я всегда всё знаю лучше всех, — Ён Ги лучезарно улыбается. Соуши не уверен, искренне согласиться или шутливо остудить — он закатывает глаза и выдаёт нейтральное, но все же с ноткой иронии «ну да, конечно».

Не переучивать, а научить?

А может, не такой уж плохой вариант.

~

Но речь не о плохом. Соуши прав — речь всё-таки о сложности, а сложность в этом по умолчанию высока. Когда дело касается Сан Чхоля, ставки повышаются до «легче свернуть шею». И вот тут небольшой простор — свернуть или ему, или Соуши.

— Это не способ добиться необходимого, — он держит его за ворот, приблизив к себе, и губы Сан Чхоля в крови, но растянуты усмешкой.

— Это способ, просто не для тебя.

— У меня уже нет подходящих слов, и я не представляю, как тебя можно образумить. Но это, — Соуши трясёт руку, хрустит ткань рубашки, Сан Чхоль смиренно покачивается в такт, — это неправильно.

Они смотрят глаза в глаза и не отрываются. Потянись вперёд, прижмись чуть сильнее — и получится больной поцелуй, но никто не решается на этот шаг, потому что сейчас не время, и несмотря на то, что Сан Чхолю очень хочется заткнуть его, не причиняя физического — серьёзного — вреда, он не двигается и покорно выслушивает и терпит всё, что Соуши припас для него за тонкой душевной оболочкой. А во взгляде уставшее «ты же должен был понимать, кто я, кого ты выбираешь и что будет нелегко».

У Соуши — «я не сдамся, я не отпущу тебя, не дам опуститься ещё ниже» и не верящее, едва испуганное «нет, нет, нет, нет». Сердце сделало выбор за него, но он понимал, что сложности — их судьба. Они справятся.

Правда же?..

Но оба знают, что «да, да, да, это бесполезно». Как ломать позвонки, медленно, со вкусом и одними пальцами, ничего не используя, полагаясь лишь на свою силу, не особо приправленную злостью, а, скорее, отчаянием и испаряющимся желанием что-то исправить. Но исправлять в людях — бессмыслица, вряд ли что-нибудь получится. Это не сказка, где плохое меняется на хорошее, это реальность, где люди не делятся на «плохих» и «хороших».

Нужно дать ему быть самим собой.

Иногда Соуши думает, что это равноценно тому, чтобы дать ему утонуть.

~

— Когда ты прекратишь меня бить? — Сан Чхоль водит по синякам на животе и шее — Соуши не очень аккуратно схватил его за горло, впиваясь пальцами в кожу и оставляя царапины.

— Когда ты станешь хорошим, — он садится на кровать, отворачиваясь от него, и сцепляет руки в замок. За спиной раздаётся смешок.

— То есть никогда... Что ж, не то чтобы мне это нравилось, я всё-таки не мазохист... Хотя...

Молчание затягивается. Соуши нервно следит за ним в отражении зеркала.

У Сан Чхоля выступающие лопатки, а кожа в бледном утреннем свете кажется белой, словно он призрак и готов испариться.

Бессознательно — это по части Соуши, и поэтому он ничуть не удивляется, когда находит себя на полпути к Сан Чхолю. Тот не обращает внимание — или не слышит, или предпочитает проигнорировать, полностью открываясь под любой удар. Но Соуши обнимает его со спины, утыкается губами в шею и застывает так, боясь вдохнуть.

Сан Чхоль тоже не дышит несколько секунд и не двигается. А потом коротко смеётся, накрывая пальцы Соуши ладонью. Его прикосновения к животу — аккуратные и мягкие, но, даже если будет больно, Сан Чхоль потерпит.

Тишина его квартиры ласкает уши, звучание размеренного сердцебиения вписывается в картину и наконец не раздражает.

— Я выбрал тебя, и я не откажусь от этого выбора, — Соуши прикрывает глаза.

Сан Чхоль напрягается.

— Зачем ты мне это говоришь?

— Чтобы ты знал. И не боялся. Не накручивай себя.

— Все люди кусаются и уходят, — Сан Чхоль невесело усмехается, отклоняясь назад и сильнее прижимаясь к Соуши. Он горячий и согревает, но этого тепла не хватит, чтобы объять всё тело снаружи и внутри, растопить ледяное колючее сердце и стереть сомнения.

Соуши не уверен, как его можно переубедить. Но зато точно знает другое: он никуда не уйдёт.

Для начала — пока что — этого достаточно.