Обласканный западными ветрами многогранный Антверпен неизменно привлекает на свои улицы людей разного склада ума. Волшебников, мудрецов, которые неизменно оставляют свои отпечатки на внешности города. Так устремляются вверх новые причудливые здания из металла и стекла, так поднимаются над городом отдельные усадьбы и целые волшебные цитадели. Город контрастов и широких взглядов. Город, где встречаются самые необычные сочетания.

К примеру, «враг рода человеческого» вполне может себя попробовать в качестве служителя Церкви, особенно, если не сильно углубляться в детали и причины такого поступка. Что, собственно, Лазарь и делает, попутно советуя остальным любопытным заняться тем же самым.

Ведь нет ничего примечательного в истории о последней воле умирающего друга, а что-то более захватывающее Лазарь придумать пока не успел. Слишком много хлопот в стенах родного костела, в котором он — просто падре; и ничего лишнего.

Он в который раз поправляет накрахмаленную колоратку и затем подходит к резному амвону. В мраморной плитке следом за падре скользит нечёткое отражение с чёрными как смоль витыми рогами и отливающей красным кожей. К счастью, только внимательный заметит этот маленький обман.

Сегодня в зале, к удивлению падре, не слишком многолюдно, но весьма разношёрстно. Уже знакомые распутные девицы с улицы Горестей, пара именитых торговцев, сидящих подчёркнуто поодаль — что от девиц, что от «врага рода человеческого» — и… маг в первых рядах. Алая мантия кричит о специализации своего хозяина, но вот, что до ранга… падре не силён в этом вопросе.

Миг, и в зал начинает сочиться ладан. Немного, но этого оказывается достаточно для появления приступа головной боли. Падре остаётся только стиснуть зубы и приступить к службе.

***

В костеле эхом проносятся последние слова, но падре, снедаемый фантомными болями, их не слышит. К счастью «врага рода человеческого» и досаде прихожан, теперь никто из Мёртвых Богов не спешит спуститься вниз и возмутиться творящейся в святом месте дерзости.

Боль уходит, уходят и прихожане. Вот только маг остаётся на своём месте и сверлит амвон невидящим взглядом. Его терзают какие-то свои горести, но они же доставляют магу удовольствие. Падре заинтересован, но не спешит досаждать. Придёт время, и, возможно, маг сам попросит совета.

Святое писание неприятно жжёт руки даже сквозь бинты. Что поделать, но кто-то всё-таки должен его убрать, а ещё посмотреть, как там дела у Ивасика. Всё-таки сегодня была его очередь жечь ладан.

Но в один момент падре останавливается: маг встаёт со своего места и медленно, пошатываясь, идёт к исповедальне. Книга всё ещё жжёт руки, но интерес куда сильнее, поэтому Лазарь, забывая на миг, что он падре, спешит к другой двери, скрытой от глаз случайного свидетеля.

Вперёд прекрасной Мэрилин, вперёд Ивасика. Эту тайну исповеди Лазарь хочет забрать себе.

***

С негромким хлопком закрывается дверь из чёрного дерева и отодвигается заглушка на решётчатом окошке — своеобразный знак о начале исповеди. Маг не ждёт приглашения, он уже ведёт свой рассказ. Сбивчивый, обрывочный и, к удивлению Лазаря, на языке столь древнем, что о нём помнят разве что изначальные стихии. Рассказ предназначен не для ушей принимающего исповедь, маг обращается к замершему огоньку свечи, но, увы, «враг рода человеческого» тоже знаком с этой речью.

Каждое слово несёт в себе боль и отчаяние, в которые то и дело вплетается нежность, когда речь заходит о женщине. Очаровательной и свободной, как из раза в раз повторяет маг.

Рассказ удивляет своей прозаичностью, так что падре без труда способен обозначить финал истории ещё до того как маг поставит точку в повествовании. Так что… нет ничего удивительного в том, что истинный слушатель здесь — свеча. Только она и, может быть, сентиментальная Мэрилин способны выразить столь необходимое сочувствие тому, кто закапывает себя с головой в пепел. Впрочем, милая Мэрилин вряд ли знает этот древний язык.

Лазарь сцепляет руки в замок и терпеливо ждёт, мысленно жалея о своём решении. Это не та тайна, на которую он рассчитывал. В ней царят только глупость и тоска. Такие исповеди костел слышит если не каждый день, то через день точно.

Звучат последние слова. Что-то про вампиров, танцы и крыши, но Лазарь не пытается их запомнить. Ему важнее не пропустить момент завершения исповеди, исполнить роль падре до конца. Принять боль того, кто ищет утешение, и отпустить то, что ищущий считает грехом.