Вондэрлэнд со вкусом грейпфрута

Серебряная гладь зеркала оставалась неизменно чистой и пустой, сколько бы перед ним не мельтешил автор. Неслыханная дерзость для вещи, вроде него, и за это было отложено куда подальше, в кучу таких же необходимо бесполезных вещей – древнющий граммофон с пятнами неизвестного происхождения на рупоре, толстый альбом марок из стран, где он никогда не был, самовар с высоким сапогом на конфорке, и почему на нём сапог никто в самом деле не знал, но не смел изменять положение двух столь несочетающихся вещей, право, некому было, но тем не менее, вдруг это такая инсталляция современного искусства? 

В том бардаке было ещё много вещей, от серебряных ложек до кусочка такой же серебряной луны. Держать её в руках было очень холодно, от того она была завёрнута в багряно-зелёные клетки тёплого шарфа. 

Найти в этом бардаке перо – словно найти сокровище, от того автор победно улыбался во все тридцать два, не трудясь найти бумагу, в чём надобность, коли есть огромный гриб? 

— Варкалось… — зачарованно начал он водить чёрным по белой ножке, а потом схмурился, зачёркивая написанное слово. Нет, всё должно быть новым и идеальным. Может, исправляться изнутри – плохая идея? — Было.

В последнее время у него не шло со стихами. В голову не приходило совсем ничего нового, иногда даже не своё, и даже луна смотрела на него как-то сочувствующе, но стоило спросить её о чём-то – сразу замолкала. Неразговорчивая особа. 

Гораздо более разговорчивая особа издала звук, похожий на птичий щебет или мурчание, а может, всё сразу, у самых ног, потёрлась мордой о длинное синее пальто. 

— Ах, Карл, — нежно улыбается автор, поднимая любимого питомца на руки, чешет за аккуратным енотьим ушком.— Что случилось? Ты снова не можешь сам перейти на другую линию? 

Зверёк заурчал, с радостью отмечая догадливость автора. 

— Ох. Я мог бы отпустить тебя, ведь тебе ничего не угрожает, но ты ведь сам не выберешься потом, — вздыхает автор. — Пойдём погуляем.

Карл переполз на своё любимое место, с которого мог обозревать весь мир и нисколько не напрягаться, – плечи писателя, царапнув пелерину над пальто коготками. Выговора он за это не получил, едва ли автор был способен на ругань с ним. Карл слишком часто явно демонстрировал свою незаинтересованность, или смотрел такими глазами, будто всё вина автора. 

В его мире под ногами цвела низкорослая молодая лаванда, отличалась в общей картине нежной сиренью цветов, наполняла воздух терпкой пряностью, что приятно дополняла бы запах чая. Увы, еноты своей любовью к ней не славились, а пить чай в одиночестве совсем не то же самое. 

Запах лаванды обволакивал сладким чувством лёгкой усталости, когда хочется только утонуть в мягком кресле и раствориться в музыке с лёгкими помехами от потёртостей на пластинках. Лаванда успокаивала куда лучше, чем маки. 

Как она цвела среди хвойных деревьев – загадка, но с крайне лёгким ответом: он так захотел. Хвоя после дождя пахла не менее незабываемо, сырость воздуха была слишком родна ему.

Наконец приблизившись к следующей линии, автор легко перепрыгнул границу, на подол пальто не попала и капля резвого ручья. Енот, едва не свалившись с чужих плеч, вновь царапнул ткань пелерины, и вновь не услышал ругательств. 

На этой линии стояла прекрасная стена. Она совсем не такая, как у него – тонкая, белая-белая, с кучей кубиков сверху, включая кубик-рубика, усыпанная… 

Фантиками?

— Эдгар!!

На стене, подсвечиваясь ярким золотым сиянием способности, нарисовался Эдогава, улыбаясь в своей привычной манере.

От его крика енот испуганно спрыгнул на землю и сжался, смотря вверх обеспокоено, распушив шерсть. Но честно, Эдгара тоже застали врасплох.

— Как ты тут оказался?

— А ты больше раскрытые книги с золотыми страницами на видных местах оставляй, — хмыкнул Ранпо, поправляя на голове маску со смешным лицом и шляпкой набок. Он перекинул ногу на ногу, покачнувшись на стене так, что пришлось вцепиться в стену до побелевших костяшек.

— Свалишься! — Обеспокоено прикрикнул Эдгар, подходя ближе, очевидно, собирался смягчить падение Эдогавы. 

Тот только улыбнулся шире прежнего, вновь ловко меняя положение на тонкой стене, и теперь одна его нога была подвёрнута под другую. Он поставил локоть на колено, и уложил лицо на ладонь, чуть склонив его набок.

— А что, если свалюсь, м? Я же всё-таки не яйцо, не разобьюсь. 

Эдгар вздохнул, улыбнулся, кивнул – это так. Менять образ дорогого сердцу Эдогавы ради задумки казалось настолько неприемлемым, что он пренебрёг магической частью идеи. К тому же, вся королевская конница и вся королевская рать обязательно примчатся к ним, если произойдёт несчастный случай.

Ранпо во всю наслаждался видом со своей стены, улыбаясь так, будто он король, созерцающий свои бескрайние владения. Перед ним открывались лавандовые поля, хвойный лес, ручейки, вдалеке гудел поезд, пуская кольца дыма в воздух. 

Эдгар в этот раз постарался на славу. Устройство его миров всегда оставалось размытым и наполовину нереализованным, но в этот раз всё по-другому – о, он наверняка по десять минут подбирал прилагательные, уточнял их значение и происхождение, чтобы в идеальной форме описать задуманное, чтобы в книге всё отобразилось до детали.

— Ой-ёй! Падаю!

Даже не стараясь придать голосу испуганный тон, Эдогава встал, и с драматизмом, ранее ему не свойственным, приложил руку к сердцу, отставил одну ногу, наклонился, назад, и…

— Поймал, — гордо улыбнулся Эдгар приземлившемуся в его руки Эдогаве. — Ты не такой лёгкий, как я думал, кстати.

— Мне стоит обидеться на это. — Проконстатировал он, потянувшись в карман хакама за утешительной конфетой, поздно вспомнив, что они должны были исчезнуть. 

К его удивлению, в кармане не только конфеты, но и фантики, чеки, и даже подаренная госпожой Йосано гигиеничка остались на месте, совсем как в его бриджах. 

— Почему вещи из моих карманов на месте? — Удивился он, поворачивая голову в сторону Эдгара. — Во всех книгах до этого они всегда пропадали.

До Эдгара не сразу дошло, о чём речь. В собственных книгах он бывал редко, и откровенно говоря, он не часто использовал их для подобных свиданий, а стоило бы – это получается на удивление красиво, и никто не мешает, он может спокойно смотреть на Ранпо, пока тот не начнёт бурчать. 

— М?.. Потому что такое было условие переноса, — буднично пожимает плечами Эдгар. — У тебя всё равно обычно нет ничего важного в карманах нет, фантики сплошные.

Эдогава фыркнул, доставав из кармана хакама гигиеничку, и демонстративно намазал ей сухие губы, которые Эдгар был бы не против увлажнять по-другому.

— Не знаю, как в твоём лавандовом мире, но в реальном осень, и мои губы ужасно сохнут. Это больно и утомительно, — грустно объяснился он, тут же облизывая губы. 

— Ты так всю гигиеничку с губ съешь, какой смысл от неё тогда? — В какой-то мере осуждающе прищурился на него Эдгар, к слову, так и не отпустивший «тяжёлого» Эдогаву на землю.

— Да её всё равно много, какая разница. Вкусно, кстати. 

Он снова облизнулся, будто пытаясь ухватиться за этот вкус как только мог, мечтательно прикрыв глаза. Его умиротворённое лицо было для души автора словно сладкий мёд. Приторный, но настолько приятный, что отказаться невозможно, что это становится зависимостью. 

Даже Карл, умудрившийся залезть на стену, не был против этой зависимости хозяина, пока его подкармливают овсяным печеньем, конечно. А пока можно и вздремнуть – сколько зверёк не пытался, когда рядом Ранпо, шансов на то, чтобы стать центром внимания у него нет.

— Чёрт, на своих губах не так круто, — разочарованно фыркнул Ранпо. — Где же мне найти человека с грейпфрутовой гигиеничкой, чтобы целовать его? 

Губы Эдгара зашевелились и приняли странную форму, свидетельствующую о его чувстве смущения и неловкости, несмотря на попытку улыбнуться и почти пошутить: 

— Ты сидишь у него на руках.

Почти, потому что это не шутка. Он весьма заинтересован в том, чтобы поцеловать сегодня Ранпо – в выдуманном автором серых хакама, невзрачной прилегающей рубашке, и свободном ярко-красном хаори (и с этой невероятной улыбкой на губах) детектив выглядел ещё привлекательнее, чем в своей обычной одежде, будто неземная муза, что снизошла к нему сегодня так случайно, он ведь даже не заметил, как оставил книгу в таком заметном месте. 

— Но у меня персиковая обычно, — задумчиво исправился автор. — Подойдёт? 

— Нет.

Твёрдый голос Ранпо заставил Эдгара опустить взгляд. Он упорно делал вид, что это не от чувства странной неловкости, а его очень заинтересовал выдуманный им же узор на синих полосках рукавов хаори детектива, но получалось плохо. 

Учитывая, что Эдогава до сих пор лежал в его руках, и похоже, не собирается слезать, пока Эдгар не вздохнёт о своей отвратительной физической подготовке и поставит на землю сам, получалось совсем плохо.

Эдгар поздно почувствовал на своём лице чужие руки, сдавливающие его худые щёки так, чтобы он никуда не делся, пока вторая рука Ранпо мажет Эдгару губы гигиенической помадой. Неаккуратно, быстро, и где-то выходя за контур, будто нарочно даже.

Это… было неожиданно и странно, и от этих действий Ранпо сердце Эдгара внутри уже так привычно бухнулось в бездну на отпуск, пока его не прекратит тревожить этот бесстыдный детективишка, а Эдгар и не против, ведь он всё равно безвозвратно растворится в мягких тёплых руках, пытаясь навсегда остаться ощущением этого размазанного поцелуя ради вкуса. «Губы сами по себе скучны и безвкусны», фыркал Эдогава на книжные описания, какие бы эпитеты Эдгар не подбирал, и кто бы мог подумать, что его так легко заманить вкусом грейпфрута?

— Да, так определённо лучше, — удовлетворённо улыбается Ранпо.