Ночь опустилась над столицей королевства орков. Ветер завывал над крышами домов, пролетая по улочкам, вздымая юбки и балахоны прохожих, во дворах лаяли псы в своих конурах, напуганные ветром, в храме дребезжали стекла, а в башнях замка, казалось, завелись привидения. По земле вилась поземка, и при взгляде на нее холодели невольно руки и ноги. Неприютно. За городской стеной метелило не на шутку, большую дорогу, ведущую к городу, засыпало мелким противным снегом, таким, что режет лицо, царапая щеки.

В комнате в башне горел очаг, и Чимин, укутавшись в мягкий плед, сидел возле него в своем римском стуле и пил горячее вино со специями из высокого кубка, украшенного витиеватыми рисунками. Этот кубок достался Оракулу от предшественника и был передан старшим жрецом в первые дни по прибытию Чимина в столицу. Герцогу очень нравилось пить из него: дно кубка и внутренние стенки были покрыты сверкающим золотом, что делало любой напиток в сосуде каким-то особенно приятным.

Кутаясь в плед, попивая вино по маленьким глоточкам, герцог блаженно улыбался. Нет, не вину и не теплому очагу. Он изредка оборачивался к окну посмотреть на непогоду за ним, и смотрел на нее совершенно счастливым взглядом, словно метель за окном доставляла ему удовольствие.

В мыслях же юный принц уносился в свои воспоминания и предвкушения завтрашнего празднества — 25 декабря праздновали у орков широко, как Чимин уже сумел понять, и он, Тэмин и Чонин ожидали большого веселья.

Начать ли с того, что должен был состояться турнир, на котором верные герцогу друзья хотели попробовать свои силы и показать эльфийскую доблесть?

Или с того, что на любом турнире, по обычаю, место Оракула было подле короля?

Чимин не мог усидеть спокойно, ожидая с нетерпением, когда он сможет быть так близко к Юнги, что, возможно, найдет повод коснуться его или лишний раз посмотреть... Нет, нельзя быть таким очевидным! Они проводят время в беседах и объятиях друг друга, и на людях Чимину стоит быть сдержанным.

Так же, как сдержан король. При встрече на глазах других он достаточно сух, однако Чимину не на что было пожаловаться: на Совете Юнги скуп на эмоции к нему, но не взглядом, лишь голосом, лишних жестов в сторону Оракула не позволяет, но и не кажется отстраненным. Наедине... вот как вчера, когда оба они были в библиотеке, Чимин читал труды историков, когда король пришел проведать его. Отпустив слуг, Юнги опустился в кресло напротив Чимина, спросил, о чем тот читает.

Вспыхнув, Оракул ответил:

- Читаю о вашей бабке, королеве БоА. Сильная была женщина, после смерти мужа, пока сын ее не вошел в возраст принятия трона, единолично правила она страной.

- Советники были ей в помощь, верные трону и молодому королю. Но, ты прав, женщина она была очень сильная.

- И она так любила своего мужа, что, хотя и предлагали ей новый брак, отказывалась...

- Она все силы потратила на моего деда, его учение и подготовку к трону, - кивнул Юнги, вставая. - Где-то тут был портрет бабки, нарисованный придворным художником...

Он подошел к полке, где лежали груды пергамента, быстро нашел один, развернул.

- Да, набросок грифелем, потом рисовали портрет, ты, возможно, видел в коридорах замка...

Король подошел к Оракулу и развернул перед ним на столе пергамент. Рисунок был хорош: черты королевы приятны, хотя и несколько надменны, густые волосы убраны по моде той эпохи в косы, а косы скручены на голове в кольца. Ее глаза — большие, умные, смотрят открыто и с вызовом. Сразу видно было — не пустая жеманница, сильная женщина.

Чимин склонил голову чуть вбок, и макушка его коснулась руки короля. Он вспыхнул, усевшись ровно, виновато улыбнувшись, а Юнги вдруг погладил его по затылку, затем склонившись и прижавшись к его губам поцелуем. Его горячие пальцы чуть сжались на шее Оракула, словно бы прося не пугаться, не разрывать поцелуя, и Чимин с готовностью ответил этим сладким нежным губам. Все тело юноши содрогалось от радости, что дорогой ему мужчина так нежен с ним, сам ищет ласки. Он сжал нерешительно пальчиками кисть Юнги, тот перехватил его руку, поднял Оракула со стула и прижал к себе за талию. Обоих пронзило током, Юнги шумно выдохнул и прижался снова к желанным губам.

А как гуляли они ясным морозным днём, в парке, тихо беседуя, а затем, когда услышали капризный голос королевы и вторивший ей голос второго принца - спрятались за пушистыми от снега кустами шиповника, где тесно было, но король и Оракул этого даже не заметили: прижавшись к груди мужчины, юноша замер от счастья, словно боясь спугнуть его, вдыхая полной грудью ароматы любимого, слушая биение его сердца. Затем, когда голоса королевы и принца умолкли, Чимин неохотно поднял голову с груди Юнги - а тот не отпустил, обнимать продолжая, пальцем коснулся губ Оракула, а тот, вдруг осмелев, обвил его шею, уста целуя, и так стояли они, пока пришедшие Тэмин и Чонин не начали звать герцога к трапезе.

Сидящий у очага Чимин зажмурил глаза, весь счастливый своими воспоминаниями. По деталям тело помнило его те сполохи огня, что охватывают каждую клеточку, когда руки короля касаются рук, лица, головы, талии, когда его губы целуют, даже когда просто он рядом.

Чимин подумал: возможно ли, что я хочу его? Соединиться с ним на ложе... но как это делать, Чимин понятия не имел! Он даже не делил ложа с женщиной, как уже говорилось, как же с мужчиной? И государь... Нешто им так и любить друг друга только душою...

Застыдившись собственных мыслей и желаний, Чимин выругал себя как следует. Допив залпом вино, он раздраженно поднялся и упал на постель, откинув плед — в комнате было тепло. Его тело после ванны пахло персиками и пионами, а постель слуги стирали с ароматными травками, так что, постепенно, надышавшись приятными ароматами, Чимин успокоился и закрыл глаза. Он подумал о том, какова она — любовь плотская. Больно ли это, но если бы так, люди б не занимались ею с таким упоением. И раз прикосновения невинные от короля так приятны, что не дают покоя, то как было бы, соединись они телами.

Стал бы он трогать тело... без одеяний, и увидел бы Чимина обнаженным. Хорош ли Чимин?! Оракул открыл глаза и сел. Ну, в своей стране он считался чудо как хорош, но ведь лицо его и изящество оценивали эльфы, а вдруг у орков иные понятия?

Он поднялся с ложа, подошел к напольному зеркалу, стоявшему возле огромного красивого гобелена, что герцог любил изучать порой перед сном. Зеркало показало его привычную глазу фигурку. Чимин поколебался, затем несмело стянул ночную рубаху с плеч, выдохнул и отпустил рукава — и она мягкой волной опала к его ногам.

Он повернулся, краснея от собственной наготы, так и эдак перед отражением, изучая себя. Кожа нежна, нигде складок не висит, тело стройно, ножки прелестны.

- Хорош я или нет? - подумал Чимин. - Понравился б ему или нет? Он наверняка хорош, в одеже его видна стать, и крепкие мышцы, и ноги его стройны, и руки — крепки... плечами широк. А я вот как ему, приглянусь или нет? Эх, жаль я не девушка... Мне было бы спокойнее...

Он так крепко задумался, бормоча себе под нос, что не заметил, как гобелен с другого краю слегка отодвинулся, и в комнату проникли из потайного входа.

- Кхм-кхм, - сказал приглушенный голос, вырвав Оракула из раздумий.

Ахнув, Чимин округлил глаза, увидев в отражении зеркала Юнги, в черной навыпуск сорочке, мягких брюках, домашних туфлях. Сорочка была распущена на груди, являя взору юноши крепкие четкие рельефы белого красивого тела короля, подчеркивая длинную красивую шею, а светлые волосы свободно обрамляли голову. Герцог покраснел всем телом, взметнулись руки, прикрывая сокровенное.

- Что это ты себя в зеркало разглядываешь? - проговорил Юнги, подходя к нему сзади.

- Ну..., - Чимин прикусил губу.

- Говори же, - понизив голос, сказал король, в зеркале видно было, изучал Чимина со спины неторопливым взглядом.

Чувствуя его близость кожей, Чимин потоптался.

- Смотрю... буду ли я...

- Ну же...

- Хорош для вашего величества, если...

Он не договорил — теплые пальцы коснулись его ягодиц, от чего все тело Оракула вздрогнуло. Пальцы мягко промчались вверх, по копчику и позвоночнику к лопаткам, ладонь легла на обнаженное плечо. Чимин смотрел в зеркало завороженно на действия короля.

Вторая рука его легла на торс юноши, поглаживая шелковую кожу, пальцы этой руки поднялись и коснулись ореолов, розовых, как лепестки пиона. Чимин ахнул, кусая губы.

- Убери руки, мальчик. Я хочу смотреть на тебя, - приказал шепотом король, касаясь губами мочки ушка Чимина.

Оракул послушно, но медленно, стыдливо, убрал руки от промежности. Король оглядел его тело спереди в отражение, выдохнул, обдав плечо Чимина жаром, склонился, касаясь нежно его плеча поцелуем. Чимин задрожал, прикрывая глаза.

- Боишься?

- Нет... немного...

- Молодец... останови меня, если будет нехорошо?

- Хорошо...

Юнги коснулся губами его плеча снова, обвивая крепко его талию, и Чимин ощутил спиной его горячее тело, услышал, как колотится его сердце. Он робко отвел руки назад, касаясь ног короля, чуть поглаживая их. Юнги пальцами повернул его голову к себе и поцеловал. Не нежно — тягуче, сладко, подчиняюще, обучая новому, и Чимин шел за ним, как слепой идет за поводырем — доверчиво. Губы ласкали друг друга, и языки, руки короля гладили тело Оракула, не касаясь пока сокровенного, располагая к себе.

Наконец, Чимин понял, что расслабился совершенно, впав в некоторую зависимость от действий Юнги, и тот, резко развернув его к себе, стянул рубаху и притянул юношу к себе властно и крепко, кожа к коже, зная — теперь мальчик не смущается. Руки Чимина как крылья лебедя взлетели на плечи короля, их губы снова встретились, дразня друг друга, руки короля сжимали теперь тело герцога, и Чимин вдруг почувствовал, как его возбуждение окрепло, упирается в Юнги, и что в портках того... боги, он хочет меня, неужто?!

- Ты такой сладкий, мальчик, - прошептал Юнги, разрывая поцелуй. - Сядь же. Я хочу вкусить тебя.

Чимин чуть смутился, но покорно сел, Юнги, преодолевая слабое сопротивление, раздвинул его ноги, уселся на пол между ними. Чимин, весь красный, уперевшись в постель, смотрел, как пальцы Юнги, деликантнее прежнего, касаются его члена, гладят его длину, что крепчает и крепчает.

- Мой король, - прошептал Оракул и следующим мигом выгнулся назад, так как губы короля обхватили его головку и втянули член в рот.

Задыхаясь, Оракул окунулся с головой в пучину нежнейшей муки, что когда-либо атаковала его сознание. Все тело словно пульсировало от чувства, доселе неведанного, и лишь полное доверие любимому не дало Чимину бежать от неизвестного прочь.

Внезапно он ощутил, как какой-то ком собрался внизу его живота, яркий, слепящий, горячий.

- О нет, что.... ааааахххх, - застонал он.

Король глянул на него снизу вверх, едва вынося собственные муки при виде так сладко стонущего юноши в своих руках. Он насадился на его член до конца, втянув длину чуть сильнее — и рот его наполнила влага, горьковато-сладкая. Чимин вскрикнул тихо и упал на постель, переживая припадок оргазма, все тело пронзали и пронзали волны наслаждения, и он не мог прийти в себя, цепляясь за постель непослушными пальцами.

Сквозь это оглушение он уловил, как прошелестела близко ткань, как горячие руки бережно развернули его на живот, подтолкнули дальше на ложе. Он казался себе в руках короля таким легким, слабым — и защищенным, покорно подтянулся так, чтобы Юнги уместился рядом, с наслаждением ощущая, как тот поглаживает его тело, целует плечи и спинку.

- Ты был молодец, - прошептал Юнги в ухо ему. - Позволишь теперь и мне так взорваться? Поможешь?

- Да, я все сделаю, - покивал Чимин, поворачивая к нему доверчивые глаза.

Юнги улыбнулся, кивнув.

- Лежи.

Чимин покорно лег на животик, подтянув под себя руки, ощущая, что его снова массируют. Юнги целовал каждое местечко, что наглаживали его руки, спускаясь все ниже к ягодицам, которые он чуть прикусил и сжал пальцами, потом опустился между ними и, чуть разведя в сторону, коснулся пальцем отверстия. Чимин вздрогнул, ощутив снова возбуждение. Палец Юнги кружил по дырочке, играясь, чуть прижимая, и, постепенно, она расслабилась, чуть отворившись, совсем малость. Облизав палец, Юнги аккуратно ввел его в дырочку, целуя и покусывая ягодицы юноши, что начал болезненно постанывать.

- Я буду очень аккуратен, потерпи...

- Хорошо.... нннннхххх, - простонал Чимин.

- Умница....

Три пальца, и Юнги, вводя их в Чимина, уселся на него верхом, фиксируя его ноги собой. Чимин почувствовал, что Юнги обнажен, его ноги крепкие, давят основательно, и... он покраснел всем телом... ощутив его член, большой и горячий, твердый, как камень, между своих ягодиц.

- Вы... туда?

- Мгм...

- Больно...

- Я сказал тебе остановить меня, если будет...

- Да, мой король.

И выгнулся опять, так как три пальца достигли точки внутри него, что ранее Чимин и не подозревал. Та ночь стала для него ночью откровений. Пальцы ласкали эту точку, и тело Чимина содрогалось от удовольствия. Он ощущал, как комок снова собирается внутри, как вдруг пальцы покинули его.

- Аааа, - застонал он, обиженно глядя через плечо.

- Хм, понравилось...

- Мгм..., - смутился.

Юнги наклонился, целуя щеку юноши, дотянувшись — губы, а головка его члена ткнулась в отверстие. Чимин вдруг понял — и двинулся навстречу, стиснув губы и зубы, так как даже три пальца короля были меньше его члена. Он стиснул простыни пальцами, но не отступил с пути, и не сказал прекратить, и постепенно член заполнил его целиком.

- Тесно... ты такой тесный, малыш, - прошептал Юнги. - Хорошо...

- Вам хорошо?

- Да, милый, да... Черт... тесно... прекрасно...

Юнги уперся кулаками в ложе по обе стороны от талии Чимина, двинулся на пробу — юноша застонал, стараясь расслабить анус. Еще толчок, еще, все глубже, до основания вгоняя член, Юнги следил за реакцией Чимина, опуская лицо целовать его спину, покусывая холку, и постепенно ускорился, ударяя в ту самую точку, что заставляла все тело Чимина сжиматься и раскрываться следом, наполняя жаром.

- Аааанннннхххх...

Юноша пел, закрывая рот рукой, король оглаживал его ягодицы, двигаясь в нем, в его жарком лоне, затем лег боком, подхватил ногу юноши под колено, отвел в сторону и смог проникнуть еще глубже. Чимин уронил голову на плечо Юнги и с шипением излился на простыни, и король, следом, наполнил его анус семенем, горячим, впившись Оракулу в плечо губами, и Чимин ощутил мучительную негу от пульсирующего члена внутри себя. Он положил руку на живот и ощутил на нем эту вибрацию.

Метель за окном утихла, и Юнги смотрел на чистое небо, усеянное звездами. Рука его покоилась на талии спящего глубоким сном Оракула, обнаженного, волшебно пахнувшего их страстью и любовью. Он думал о том, что никогда еще не видел в глазах другого столько нежности к себе, как у Оракула, что отдал ему свою невинность, честь и сердце. И он дал себе слово всегда поддерживать в сердце Чимина огонь этой нежности и любви.

«Кто этот юноша, сын?»

«Это мой Оракул, матушка. Я говорил, что он приедет в замок»

«Он красивый юноша. Думаю, и ты видишь это, мой августейший сын?»

«Матушка... Он мужчина»

«Да, сынок. Он твой мужчина»

«Что ты говоришь, матушка...?!»

«Что подсказывает мне мое сердце, сынок. Только и всего»

***

- Ввести ведьмака.

Тяжелые двери медленно подались наружу, влекомые руками стражников. В зале Совета тихо, поэтому стук шагов стражи, клацанье их обнаженных мечей особенно отчетливо слышно. Практически режет слух.

Гулко стучат каблуки на сапогах солдат. Мягко, шуршаще ступают ноги ведьмака в мягких сапогах. Тихонько звенят цепи на его запястьях. Он идет, ровный, спокойный, лицо его слегка бледно — он сутки провел в сырой темнице в подземелье замка, но взгляд так же полон умиротворения, как и обычно.

Ведьмак поднял взор к сводам Зала Совета. Сколько раз он уже был тут, да только не в кандалах и цепях... Сколько раз видел эти витражные окна, барельефы на камне, колонны, подпиравшие крышу, а на потолке — рисунки искусной рукой, живописующие важные вехи истории эльфийского государства.

Лица членов Совета подобны каменным изваяниям — безэмоциональны и сухи. Сокджин не смотрел на них с осуждением или ожиданием милости. Он знал лучше кого бы то ни было, как чтут закон в этой стране.

Он не посмотрел в глаза королю, пока, так как знал, что увидит там — боль. Кажется, вчера только они делили ложе, любя самозабвенно, плавясь в объятиях друг друга, шепча жаркие слова, принося клятвы любить вечно.

Сокджин знал, как никто, что клятвы иногда теряют силы.

Он хотел посмотреть на него, но пока не мог. Он понимал, что разочаровал его недоверием, не сказал ему такой важной вещи... сам... Он понимал, что Намджун имеет право негодовать.

Его усадили на простой стул, но с высокой спинкой — чтобы приковать к ней кандалы. Усевшись ровно и удобно, Сокджин с почтением воззрился на Первого министра. Тот кашлянул, строго насупив густые брови. Он был в почтенных летах, но, как и прочие эльфы, хорошо выглядел.

- Ведьмак именем Сокджин прибыл на королевский суд, - провозгласил он, поднявшись на ноги.

Голос его возносился к сводам и отдавался там эхом. Сокджин с интересом вслушивался в этот звуковой эффект, не выказывая страха — и непочтения не выказывая.

- Ведьмак совершил страшное злодеяние, даже несколько, - продолжал министр. - Достоверно установлено, что он является некромантом, что он сам заявил о себе, что видели свидетели, которым можно доверять. Он не заявлял об этом своем даре ранее, что так же является нарушением закона — он знал достоверно, что пребывание на территории страны эльфов некроманта карается смертью. Использование знаний некромантии — карается смертью. Эту форму магии мы не терпим на нашей земле — ведьмаку было это известно как никому. Ввиду его исключительных заслуг перед страной в прошлом можно было бы закрыть глаза и выказать послабление, нарушь он какие-то другие законы, но... это карается смертью, строго.

Король кивнул, и министр занял свое место, расправив широкие рукава.

Поднялся военный министр.

- Волею государя, я поставлен вести допрос вашей светл... кхм... твой допрос, ведьмак.

Сокджин улыбнулся этой оговорке, кивнул. Министр кашлянул, несколько осуждающе взглянул на недавнего друга.

- Вы... ты ведь знал, что такое знание запрещено, зачем обучался ему?

- Я не обучался. Я родился, умея это. Мой тесть помог мне развить этот дар, заметив во мне задатки.

- И ты не воспротивился?!

- Он объяснил мне, что такой дар очень редко бывает урожденным. Он сам знавал только одного такого эльфа в жизни — меня самого. Этот дар, говорил он, уникален. В мире единицы магов владеют даром некромантии, развить ее крайне трудно.

- Твой тесть владеет этим даром?

- Нет. Он лишь очень опытный маг.

Министр кивнул.

- Ладно. Что насчет твоего сына?

- Чонгуку не передался мой дар, совершенно. Единственное, чем он владеет — полученный от предков дар управления стихией. Одной — огонь. Никаких иных способностей у сына нет.

- Как я могу верить тебе?

- Попроси опытного мага испытать Чонгука в круге волхвов, он даст четкий ответ. Мой сын невинен перед законом.

- Если будет доказано обратное, мы подвергнем казни и его, ты должен понимать.

- Я понимаю. Я понимаю, что вернусь с того света злым духом и порешаю всех вас, если с головы моего сына падет хоть волос, - прошипел Сокджин, кивая и сверкая очами.

Совет запнулся, пропустив вздох. Ведьмак обвел каждого свирепым взором.

- Я никогда, подчеркну, никогда не пользовался этим даром, тем более, не стал бы использовать его против своего дома. Своего народа. Своего короля. Я...

Он запнулся сам, опустив очи, затем снова воздел их.

На короля.

- Я вырастил вашего сына и брата на своих руках, я обучил Чимина... герцога Чимина, как управлять его даром. Я помогал вам советами, ездил на вражескую землю, рискуя собой, договариваться о мире, я с вами плечо к плечу шел в бой. Я до последней капли крови... всегда... был предан вам, милорд... Вы знаете это, - его голос сорвался. - Вы мое солнце... Как я посмел бы сделать что-то против вас?!

- Я как подумаю, что наследный принц и герцог росли в обществе некроманта, впитывая его науки, так оторопь берет, - признался один из советников.

Остальные закивали. Сокджин рассмеялся.

- Забавно! - воскликнул он. - Когда вам нужна была моя мудрость, магия, кровь и плоть — вы брали меня. А теперь, стоило вам узнать, что я некромант, вы готовы и втаптываете в грязь меня! Цена вашей дружбы и уважения — ломанный грош! Даже нищенка не подберет такой из пыли, потому что в нем нет толку! Вы... я давно мог бы бежать, неужели вы думаете, моя магия ограничивается некромантией?! Но я тут! Я показываю, что безопасен вам!

- Ты хочешь, чтобы мы, вопреки закону, отпустили тебя?! - вскричал военный министр.

- Я хочу, что вы — все! - не сходя с мест, включая его величество, - дали мне святое слово, что моего сына не тронут и не запретят жить и ходить по этой земле после того, как я умру на костре! В целом мире, вижу я, нет у меня никого, кроме сына, и лишь им мне стоит дорожить, - глаза ведьмака блестели от слез.

- Как только мы проверим твоего сына, и убедимся в его невинности, мы оставим его в покое. Даю слово, - сказал военный министр.

Каждый, кроме короля, повторил эти слова. Сокджин посмотрел на Намджуна.

- Предатель, - прошептал он, глядя ему в глаза. - Моя душа, сердце, мысли, жизнь — все пыль для тебя, ничто... предатель. Все твои слова были той же пылью...

- Выбирай слова, ты говоришь с королем! - вскричал военный министр, спешно подойдя.

- Я знаю, с кем я говорю! - в отчаянии произнес ведьмак, опуская глаза. - Забавно это...

- Что теперь тебя забавляет? - спросил глухо король, не переставая сжимать подлокотники трона.

Ведьмак рассмеялся сквозь слезы, шмыгнул носом.

- Король Юнги... он сказал, оставайся у меня в королевстве вместо Оракула, я согласен оставить его королю Намджуну, если ты будешь мой.

Он перевел взгляд на короля, их взгляды, одинаково красные от слез, встретились, наконец.

- Я сам — Оракул, могу предсказывать будущее не хуже Чимина, - улыбнулся Сокджин. - Король Юнги сказал: я возьму тебя и сделаю своим Оракулом. Ты некромант, как мне сказали, это величайший дар, гораздо более великий, чем предсказания будущего и чтение мыслей. С твоей помощью я одолею всех врагов. Я отказался.

- Я тебе запретил принимать это предложение, - выдавил король.

- Да, - покивал Сокджин, улыбаясь. - А если бы я ослушался вас... Был бы жив, жил Оракулом в стране, где мой дар всеми почитаем... Видят боги, мне следовало вас ослушаться.

- Я пошел бы войной на короля орков и вернул тебя, - огрызнулся король.

Советники ахнули, ведьмак хмыкнул.

- Предатель и эгоист, - произнес он, словно выплюнул эти слова в глаза королю. - Я оставлю этот мир без сожаления. Мне больше нечего сказать.

И он сомкнул уста и более ничего не говорил, хотя советники задавали ему вопросы: ведьмак сидел, ровный, смотрел на пол под своими ногами.

Наконец, советники устали с ним биться, и велели увести. Едва двери за ним и стражей закрылись, они принялись гудеть, ругая ведьмака за строптивость и припоминая моменты, когда они могли бы догадаться, но...

- Нам следует помиловать его, - сказал король. - Его заслуги перед страной...

- Ваше величество, я понимаю, ваши чувства как его друга, и сказанные им слова, будто бы вы... кхм, - военный министр запнулся. - Предатель и эгоист... не воспринимайте их серьезно, прошу вас. Ведьмак сам эгоист, что просит вас — короля — нарушить законы.

- Но он, в самом деле, никогда не применял этот дар. И был всегда на нашей стороне, - усомнился министр культуры.

- Какова уверенность, что он снова не поднимет мертвых? - спросил Первый министр. - Я слыхал, некроманты умеют призывать и души, не только тела, из тлена. Как мы будем сражаться с иступленными душами?

На этот вопрос у министра культуры ответа не было.

Король внезапно поднялся, откинул рукава, прошествовал к своему выходу из зала и скрылся с глаз. Советники проводили его сочувствующими взглядами и принялись спорить втрое яростнее.

- Почему ты не сказал мне?!

- Чтобы ты казнил меня своей рукой?!

- Я такого не сделал бы!

- Но сейчас делаешь! Ты король, в твоих силах менять законы, нет, не то чтобы я считал себя каким-то особенным для тебя, но хотя бы... не знаю, запереть меня в лесу без права покидать его, скажем, лет сто, я бы перенес, но костер!

Яростный шепот утомлял Сокджина, но за дверью камеры стояла стража, и им слышать, как он пихает и ругает короля было совершенно нежелательно.

Намджун схватился за голову.

- Допустим даже ты знал бы, - прошипел Сокджин. - В этой ситуации не было никакого шанса тебе мне помочь! Только — переступить закон. Кто кроме тебя это может?! Никто! Сделал ты это?! Нет! Итог и вывод: я тебе не нужен, все твои слова — сплошь лукавство, ты пользовался мной, потом дал немного ласки в благодарность, и все на том! Боги, как я был туп, что поддался тебе и...

- И — что?! Влюбился?! По-твоему, все мои слова тебе, все признания, все наши ночи — все это пустое для меня?! - свистяще прошипел Намджун, подойдя к ведьмаку вплотную. - И как мне теперь прикажешь быть, коли я — король, оплот закона! Если я стану менять законы под себя...

- Не под себя, а под здравый смысл! Закон должен работать на благо людей, а не ради того, чтобы оправдывать само свое существование. Ты следуешь законам, принятым многие столетия назад, когда некромантов было больше, вели они себя несносно, но теперь их — единицы.

Он смотрел в глаза Намджуна.

- Я не могу умереть. Я не вырастил сына, не дал ему все наставления, не выдал все тумаки и оплеухи, что должен как отец, я не помог тебе и Тэхену стать окончательно на ноги после той Войны за Оракул, я еще не доделал свои дела, черт подери меня, я еще слишком молод, ты понимаешь, прознай люди, что я умер... они тут же пришлют к тебе послов и потребуют выдать всех магов?! Они боятся моей силы, ты знаешь, даже не подозревая, что я — некромант, они боятся меня! Люди придут и потребуют с тебя выдать тех, кого ты поклялся защищать. И ты — начнешь новую войну, но я уже не буду рядом.

Намджун молчал. И Сокджин тоже, замолчал. Он понял, что внутри короля сейчас ведут битву долг и сердце. И если в сердце генерала чувства еще могли победить, но в сердце короля — нет.

Никогда.

Сокджин вздохнул, кивая. Намджун сделал шаг к нему, и ведьмак обнял его в ответ, крепко, жадно, словно... нет, в последний раз.

- Прощай. Прошу, позаботься о моем сыне, - прошептал Сокджин. - Я оставлю тебе это, милорд.

- Оставь мне свою любовь, а о Чонгуке я позабочусь и сам, - в голосе Намджуна звенели слезы. - Я люблю тебя, сердце мое, я так не хочу расставаться...

Сокджин отпрянул, утер ему слезы, хотя плохо видел сквозь собственные на глазах.

- Я тоже тебя люблю. Прощаю. Будь счастлив.

- Не хочу отпускать тебя, - прильнул к его губам король. - Только вчера, кажется, я любил тебя на ложе, ласкал твое тело, а ты льнул в ответ. Только вчера мы шептали друг другу нашу песню. Хочу, чтобы какая-то сила спасла тебя с костра для меня, я так малодушен.

- Нет. Ты силен и решителен, милорд. Я не полюбил бы иного, - улыбнулся в поцелуй Сокджин.

- Каково будущее, ты, Оракул, скажи мне... что будет...

- Оракул не может предсказывать свою судьбу, - голос ведьмака снова сорвался.

Они сжали друга друга теснее, дыша часто, вдыхая, впитывая запахи друг друга. Потом, сжав губы короля последним поцелуем, оставив на его губах привкус соли своих слез, ведьмак оттолкнул его и щелкнул пальцами — и король оказался в своих покоях. Он зарычал, размахнувшись, ударил кулаком по своему столу.

Он мог сотни раз бежать, но боится за сына. Он знает — им ничего не стоит спалить лес и достать Чонгука, мальчик не сможет остановить пожар.

Зато сможет перекинуть его на город. Они боятся. Только порядочность Сокджина спасает их.

Только его слово, данное королю.

«...Но вам пропасть я не дам. Нигде»

Заливаясь слезами и соплями, Чонгук соскочил с коня, спотыкаясь, отвел его в конюшню и упал на сено, зашелся злыми, бессильными слезами, рыча так, как голодный тигр и раненный слон не рычат.

Как так?! Отец его — могущественный ведьмак! Знает, знает Чонгук, чего ради отец себя подставил!!!

Деда защищает!

Прознает король, что у Чонгука и отец, и дед — некроманты, и точно сцапает мальчишку и предаст огню с отцом вместе!

Сына, сына защищает Сокджин.

ААААААААААААААААААААААААААААА!!!

Кричит Чонгук на весь лес, слезами и яростью обливаясь и заполняя вены ей вместо крови, мечется по конюшне, потом по поляне, не в силах понять, что делать, как быть, как отцу помочь?! Спасти, любой ценой!!!

Упав в снег, зарычал снова, воздев руки небу.

ААААААААААААААААААААААААААААА!!!

Прометавшись часа два, промерзнув и промокнув, потащился в дом. Кот посмотрел на него недовольно, забрался на высокую полку на всякий случай от хозяйского гнева.

Достал из сундука меч, пошел к выходу, вернулся, рухнул на тахту, сжав голову пальцами, потом смотрел на всесильный огонь.

Пойти на площадь завтра и не давать огню гореть!

Утопят...

Пойти и тем огнем, что кострище запылает, пожечь весь город.

Тогда на них охоту объявят...

И отец за гибель эльфов прижучит так, что долго сидеть не сможет Чонгук.

Чертов Тэен, сказал ведь, не надо говорить страже про некромантов, но тот так перепугался, идиотина. Уже ревелся Чонгуку, в ногах валялся, прощения просил. Чонгук отдал на растерзание Юте его, тот справится преотлично.

Черт, черт черт!!!

Встал.

От злости продуктивность мысли проснулась.

Вышел на крыльцо дома, встал увереннее, крикнул по-совиному, и вскоре на плечо его села большая полярная сова, умными глазами на него глядя. Он прикрепил к ее лапке небольшой трубочкой свернутый пергамент. Сова покивала, хлопая крыльями, взлетела, и вскоре силуэт ее скрылся среди звезд, усыпавших небо.

Стража безумно боялась, что ведьмак сумеет в последнюю минуту сбежать с костра. Так как в народе существовало поверье, будто бы ведьмаки колдуют руками и с помощью амулетов, то и амулет с ведьмака сняли, убрав в хранилище, и руки сковали так, чтобы он не мог даже плечами шевелить. Успокоившись на этом, они вывели осужденного из камеры на свет дня. Вывели в одной белой рубахе, из плотного грубого хлопка, так как вскоре он вполне отогреется на костре.

Сокджин проводил уносимый от него амулет взглядом совершенно равнодушным, даже усмехнулся. Не противился сковыванию рук, балахон отдал без колебаний, подумав лишь о том, что мантия совсем новая, обидно, что попадет в руки старьевщикам.

Он сощурился на слепящее солнце, сноровисто забрался в телегу, должную доставить его к месту казни за городской чертой. Он смотрел на внутренний двор замка, дрожа от холода, на слуг, собравшихся посмотреть, как его увозят, на придворных. В одном из окон он увидел бледный лик королевы, с блестящими от слез глазами. Приветливо улыбнувшись ей, он отвернулся, чтобы дать возможность женщине без свидетеля лить слезы.

Горожане за замковыми воротами так же, собрались все на улице, несмотря на морозный пасмурный день. Все казалось обтянуто этим противным серо-молочным светом, снег противно скрипел под колесами телеги, солома под ведьмаком была жесткой, заиндевевшей, эльфы, стоявшие по обочинам улиц, все с красными носами, угрюмые. Ведьмак думал, в него будут кидать тухлые овощи, но никто даже не крикнул проклятья.

Напротив — в глазах некоторых, очень многих, стояли слезы. Сокджин видел трактирщика, своего приятеля, что проводил его долгим, полным сострадания, взглядом. Увидев сочувствие и ужас в глазах тех многих людей, коих самих, либо членов их семей снадобья Сокджина спасли от смерти, вылечили от хворей. Он смотрел на стражу, призванную сдерживать толпу, но в этом не было нужды.

Генерал Джехен ехал во главе процессии, молча, выпрямившись в седле. Его лицо, прекрасное, походило на каменное изваяние, глаза сухо смотрели вперед, и лишь сжатые губы показывали, как военачальник, прославленный в битвах, не желает той миссии, что на него возложена.

Он думал о тех битвах, в которых ведьмак сражался с ним плечо к плечу. О том, что его собственный брат, в припадке страха и отчаяния, подвел под казнь отца своего лучшего друга. О том, как он, Джехен, теперь будет смотреть в глаза Чонгуку. О том, как он теперь вообще будет жить.

Руки в кожаных рукавицах сжались на поводьях, едва слышно генерал зарычал, хмуря брови. Ему нельзя показывать слабости перед солдатами и народом. Но его сердце изнывало от боли.

Костер для казни был сложен за городом для того, чтобы граждане не могли пойти и посмотреть на нее. Некромант был слишком значимым человеком, и очень сильным колдуном, чтобы допустить, что в такую страшную минуту он не попытается навредить остающимся жить. Так рассудил военный министр, и за городскими воротами, на пустыре, вокруг помоста с шестом, обложенным дровами и хворостом, стояли лишь воины и Совет министров. Сокджин издали разглядел все их лица, однако... короля среди них не было.

Что ж. Этого следовал ожидать.

Тяжело и устрашающе лязгнули ворота города за телегой, выпустив ее. Сокджин оглянулся на городские стены, мысленно прощаясь со всеми друзьями, что жили за ними.

Мысленно посылая поцелуй тому, кто заперся в своих покоях и неистовствует в горе своем, громя утварь и мебель, рыча и плача кровавыми слезами в мысли о том, что сам, своими руками, возвел на костер любовь всей своей жизни.

Сокджин подумал о том, что он мог бы сделать вид, что сгорел, но сам исчезнуть и появиться дома, и до конца дней своих прожить в лесу, с сыном, что, в принципе, было им всегда желанно. Но он понимал, что все тайное, рано или поздно, откроется. Он не сможет скрываться вечность. И это может навредить Чонгуку.

Ради сына, он должен умереть.

Что ж, разве это не удел всех отцов — сделать все, чтобы дать жить своим детям?

Он улыбнулся. Хорошо, что Чонгук уже достаточно взрослый и сильный, хорошо, что я успел подарить ему амулет усиления власти над огнем. Хорошо, что он уже самостоятельный.

Он опустил голову, слыша, как учащеннее забилось сердце. Ноги его совершенно окоченели, обутые в простые туфли, уши и нос тоже, руки под кандалами превратились в ледяное окровавленное месиво.

Но сердце его истекало болью. Он думал о сыне, его круглых глазах, задорном красивом голосе, крепкой фигуре, умелых руках, тех моментах его детства, что остаются в голове родителя, словно выжженные клеймом.

Первые шаги.

Первое слово.

Первые слезы от разбитых коленок.

Первые написанные буквы.

В болезни хныканье, засыпание в папиных объятиях.

Первые опыты с магией огня.

Первое признание, что влюбился.

Его объятия. Его взгляд. Его улыбка. Его «паааааап!» - раздраженное, смущенное, восторженное, соскучившееся после долгой разлуки.

- Сынок, - прошептал ведьмак, ослепнув от слез, что замерзали на его щеках под ветрищем.

Джехен спрыгнул с коня и помог ведьмаку выйти из телеги, возвел на помост. Стражники прикрутили его веревками к шесту, потом нерешительно поклонились и поспешно спрыгнули на ледяную, покрытую снежным крошевом землю. Сокджин проморгался, чтобы слезы не мешали ему видеть происходящее, оглядел присутствующих спокойным взглядом. Он совершенно не чувствовал тела от холода и понимал, что теперь он точно не спасется.

- По приказу короля и Совета, - раздался сквозь ветер голос Первого министра. - Согласно Декрету о запрете практиковать некромантию и овладевать этой наукой в королевстве эльфов... Ведьмак и некромант Сокджин, Хранитель Зачарованного леса, приговаривается к смертной казни через сжигание на костре. У приговоренного есть право на последнее желание.

- Будьте милосердны и пощадите моего сына, - произнес спокойно ведьмак.

Секретарь записал последнюю волю. Первый министр встретился с ведьмаком взглядом.

- Его величество...

- Пустое. Я не держу зла на него.

Министр кивнул, отступил. Стражники с факелами подошли к помосту. Огонь на концах факелов трещал, в бешеной пляске, источал смрад горелого дерева. Один стражник облил хворост топливом, и факелы скинули на растопку огонь. Хворост тут же занялся, Сокджин увидел, как быстро ползут голодные огненные язычки вверх, к его ногам.

Стражник хотел было облить и нижнюю часть одежды Сокджина, но Джехен запретил ему это.

Сокджин смотрел, как огонь подползает к нему, ощущая нарастающую тревогу. Дым щипал глаза, ветер старался задуть огонь, но тот был слишком силен, и лишь сильнее разгорался. Вот нагрелся помост, Сокджин поджал ноги, понимая, что это бесполезно, он все равно умрет — но стремление к жизни в нем не отступало, боролось до конца. Он поднял голову к небу, не прося богов помочь, но лишь защитить Чонгука от подобных мук и — избавить короля от страданий. Он просил дать Намджуну избавления от мук совести, которые сильнее любых физических мук.

Огонь подбирался к телу ведьмака все ближе, Джехен видел, что тот перестал пытаться отнять ноги от помоста, расслабив тело, закрыл глаза, откинув голову на шест, кашлял, постанывая от боли, занялась огнем его рубаха и веревки.

- Надо было вязать цепями, - задумчиво проговорил военный министр.

Первый министр согласился, что так это было бы надежнее, и в этот момент, внезапно, ведьмак вскрикнул и обратился в прах. Присутствующие разом округлили глаза, ахнув так, что отзвук долетел до города. Огонь трещал, пожирая помост, шест, остатки веревок и рубахи, воины по приказу Джехена стали раскидывать хворост по снегу.

- Отошел, - сказал Первый министр, а секретарь записал его слова рядом с последней волей ушедшего.

В дверь постучали. Размахнувшись, Намджун отправил в нее хрустальный кубок, чудом уцелевший при погроме, что он учинил.

- Ваше величество, - донесся жалобный голос слуги из-за двери, перепуганного насмерть. - Ваше величество, прибыл гонец из страны людей. Посольство.

- Что им надо?! - прорычал король, опускаясь снова на ложе, тяжело двигая ногами.

- Не знаю, милорд, но дело срочное! Посол ведет себя нагло, а Первый министр и прочие советники еще не вернулись с... казни...

- Иду! - рявкнул Намджун.

Поднявшись, он сунул ноги в сапоги, накинул балахон на плечи и поправил венец. Сегодня он будет ходить в черном. Глянув на себя в зеркало, король резко открыл дверь и стремительным тяжелым шагом пошел вниз из башни в тронный зал. Слуги расступались перед ним в страхе, видя его заплаканные красные глаза и свирепое выражение лица, сжатые губы, искусанные до крови, то, как сжимает крепко он свои кулаки. Росту король был внушительного, и когда набирался ярости, приближенные старались лишний раз не попадаться ему на глаза.

Единственное исключение из этого правила сейчас обратилось в пепел на помосте за городом.

Двери покорно распахнулись, впуская короля в тронный зал. Он увидел своих генералов, кроме Джехена, у своего трона — те почтительно склонили головы перед монархом. Послы, три человека, в годах, но с наглыми небритыми мордами, склонились с такой язвительностью, словно не к королю на поклон явились, а в трактир за выпивкой. Намджун сверкнул на них очами — спины невольно согнулись ниже.

Опустившись на трон, Намджун положил руки на подлокотники и приподнял бровь, показывая, что готов выслушать послов. Старший из них, ряженный в золото и меха, вальяжно приблизился на два шага ближе к трону и снова, слегка, склонил свою лысеющую голову.

- Досточтимый король эльфов, - его голос был высоковат для его комплекции, неприятен слуху. - Хочу выразить Вам почтение, от лица короля людей и всего народа нашей страны.

Намджун коротко кивнул.

- Так же, хотелось бы напомнить Вам, милорд, что наше королевство ведет непрекращающуюся битву с представителями народца, который Вы, в Вашем королевстве, принимаете и опекаете. Безусловно, Ваше решение, как сюзерена, мы оспаривать не имеем права, но вот в чем загвоздка: представители магического народца, о котором я толкую, стали частенько наведываться на нашу землю и чинить там безрассудства, а потом, преспокойненько, ретироваться обратно к Вам, под Вашу опеку и защиту, и мы ничего поделать не можем.

- Чем вы докажете, что эти маги принадлежат именно моей земле? - вздохнул устало Намджун.

- На нашей земле их попросту нет, - развел руками посол. - Мы их всех повывели. Это отребье проживает у вас и у орков, но у нас с орками нет сопредельных территорий... с гномами — тоже. Только от вас могла прийти эта чума...

- Я попросил бы вас не называть мой народ отребьем, - процедил Намджун, сверкнув очами, и посол покорно склонил голову. - Хорошо. Я постановлю запретить существам магической природы покидать территорию моей земли. Устроит?

- Нет, - улыбнулся человек, хитро глядя на короля. - Народец этот таков, что не слушается приказов... Изрядно мы половили на нашей земле, уничтожив, но...

- Уничтожив? Мой народ?!

Посол усмехнулся. Король сжал кулаки, поднявшись.

- Его величество король Людей доводит до сведения Ваше Величества, - голос посла просто звенел от высокомерия. - Что если в месячный срок все маги и колдуны не будут переданы нам для справедливой расправы, то королевство Людей будет считать себя обязанным объявить Вам войну. Мы, так или иначе, справимся с магической заразой, коли уж она не желает сидеть смирно!

- Отправляйтесь к вашему королю и передайте мои слова: я не отдам мой народ на поругание! Пусть объявляет войну! - прорычал король.

Посол, видимо, не ждавший такого решения, оторопел, но Намджун спустился с трона и навис над ним, глаза его налились кровью.

- Я едва вышел из одной войны, теперь меня втягивают в другую. Что ж, мне не впервой вести страну к победе... И кстати, - он чуть обернулся назад, глядя на одного из генералов. - Сколько людей нужно, чтобы передать послание?

- Только один, - прошипел тот, поднимая свой меч.

Многие маги предпочитали жить общинами, особенно если изначально пришли на землю эльфов коммуной. Так и община Шивона — некогда горстка беженцев, они обосновались у подножья Одинокой горы, что располагалась неподалеку от границы королевства Эльфов с королевством Людей. В отличие от других общин, обитавших в этих краях, община Шивона набегами на земли людей не промышляла: они выращивали пшеницу и рожь, рыбачили в речке, что текла неподалеку, охотились на мелких зверушек и разводили коз, из чьего молока делали творог. Существование их было мирным, строгим, питание — необильным, но питательным.

В деревушке, аккуратной, по-спартански неживописной, на тот момент проживало сто человек, но не было ни одного одиночки, кроме самого старейшины — все прочие жили в домах семьями. Так было заведено: едва юноше исполняется двадцать лет, ему ищут жену из своих из окрестных селений, если семья ее не против отдать дочь в общину Шивона.

Чонгук уже очень давно не забирался так далеко от родного дома, от столицы — трое суток он скакал вслед за дедом практически без остановки, чтобы достичь деревни. Он смотрел на возвышающуюся перед ним гору, прислушивался к шуму незамерзшей реки, слушал ветер в кронах редких деревьев и ощущал страшное уныние на душе.

Тэхен.

Отец.

Сердце юноши сжалось.

- Ты оставил там что-то важное, - сказал Шивон на первое утро юноши в его доме, когда они вдвоем сидели за простым завтраком у очага.

- Отца. И — любовь, - ответил Чонгук.

Шивон покивал.

- Если она из хорошей семьи, мы можем забрать ее сюда и сделать твоей женой, внук.

Чонгук улыбнулся.

- Из более чем хорошей, но родители не отпустят, - уклончиво ответил он.

В очаге, что представлял собой арочное углубление в стене, потрескивал огонь на поленьях, распространяя по комнате приятное нагоняющее сон тепло.

- Что ж. Не переживай. Без женщины ты не останешься, ведь ты мой наследник... Давай закончим трапезу, и я отведу познакомить тебя с жителями общины. Наши охотники и рыбаки будут готовить тебя к ритуалу посвящения в члены общины.

- Ритуалу?

- Да. Эльфам не место в общине магов, а отец воспитывал тебя слишком вольно, - старик покачал головой. - Придется изгонять из тебя этих демонов...

Чонгук удивленно посмотрел на деда, не понимая, как можно изгнать сущность эльфа, но решил пока не спорить.

Они вышли на двор, Чонгук, кутаясь в полушубок, посмотрел на пасмурное него. Амулет отца грел его грудь нежным теплом, придавая уверенности, ободряя. За дедом он спутился с крыльца его дома, ничем не лучше прочих домов, и прошел по единственной улице деревни к

общинному дому, где собирались жители на сходки. Он заметил по пути, что на улице нет жителей, и догадался, все ждут его в общем доме.

Так и было: в ожидании знакомства с юношей жители гудели, как улей пчел, смеялись, или переругивались, но все как-то степенно, негромко, и даже бывшие при родителях дети не бесились, а сидели у их ног, чинно, играли в свои нехитрые игрушки.

Какая-то секта, подумал невольно Чонгук.

Дед ввел его, и жители деревни смолкли. Их было так много, что воздух в общей комнате пропитался их запахами, и запахом мокрых шуб, и табака, что курили рыбаки и охотники, стал душным и тяжелым. Чонгук, превозмогая брезгливость, так как даже в казармах такого не чувствовал, стал возле деда, усевшегося на принесенный ему кем-то табурет. Остальные остались стоять, лишь две беременные женщины сидели, скромно сложив руки на коленях.

Дед оглядел собравшихся цепким взглядом.

- Все ли тут?

- Все, старейшина, - ответили несколько голосов.

И во все глаза — на Чонгука. Он заметил, юноши его лет тут все какие-то смурные, настороженные, не светлоликие, как эльфы. Это я должен стать таким, подумал парень, чувствуя, как сердце охватывает тоска.

- Это Чонгук. Сын моей единственной дочери, по смерти моего старшего сына, что случилась давным-давно — единственный мой наследник.

Община молчала, изучая юношу и слушая Шивона. Тот оперся о посох, уселся удобнее.

- Он внутри эльф, братья и сестры. Его тело и душа должны быть очищены от скверны. Мы не против эльфов, мы благодарны, что они приняли нас — но в нашем доме живут только маги.

«Правда, истина верна», заголосили, впрочем, негромко, вокруг.

- Отец воспитал его эльфом. Но он развил и его дар — Чонгук в нашей общине лишь второй, кто владеет магией огня. Хечан!

Из толпы отделился невысокий юноша лет Чонгука, выйдя в центр зала, поклонился старейшине и посмотрел на него преданно.

- Хечан и ты — единственные маги огня нашей общины. Будет хорошо, если вы поладите, - сказал Шивон внуку.

Тот приязненно улыбнулся Хечану — юноша ответил кивком и вернулся в толпу магов.

- Не будем терять времени, - сказал Шивон, кивая. - Я отдаю внука охотникам и рыбакам. Отчего-то мне кажется, чем быстрее мы вырвем из Чонгука эльфийскую сущность, тем проще ему будет прижиться тут, у нас...

Первый же ритуал — очищение водой — показал Чонгуку, что изгнание не было лишь красным словом. Рыбаки притащили его к быстро текущему речному потоку, ледяному так, что на подходе к воде ломило кости, быстренько раздели его и без долгих разговоров швырнули в пучину воды.

Нет, Чонгук любил плавать, но не зимой же!

Он отчаянно барахтался, ощущая, как обнаженное тело пронзают иглы льда и мороза, чувствуя, что легкие сдавлены холодом, и он вот-вот задохнется.

Однако, внезапно, вода в реке замерла. Юноша огляделся, пуская пузырьки воздуха, что медленно-медленно поднимались к поверхности воды, и увидел, что его со всех сторон окружают речные духи. Они мало походили на духов, обитавших в его родном лесу — эти были совершенно ужасны лицами, покрыты отвратительной чешуей и, вдобавок, имели огромные, в два ряда на каждой челюсти, зубы, острые, как стилеты. Чонгук в ужасе рванул наверх, но духи, шипя, впились в его тело зубами, они рвали его когтями и пинали ногами, юноша извивался, пытался бороться, но вода сковывала движения, делая их замедленными.

Тогда его охватила ярость. Он увидел, как амулет отца, который с него не сняли, вдруг засветился, словно принимая волю мага, и, скооперировав в руках и ногах всю силу, что дала ему природа, Чонгук изверг из пальцев снопы огня, прямо в ледяную воду вокруг себя.

Это было воистину ужасающее зрелище: сквозь толщу замершей в движении воды огонь, ее главный враг, рванул по шипящим духам, уничтожая их бледные мерзкие тела, а Чонгук, сверкая очами, рванул как акула вверх, вырвался из воды, весь охваченный пламенем.

Он и сам не знал, какой силой наделил его отец, до того, как представился этот случай увидеть.

Он завис в ледяном воздухе, с развевающимися черными волосами, охраняемый огнем вокруг себя, неистовый в ярости, смотрел на магов воды с сетями в руках, что столпились на берегу.

Сети?! Они хотят ловить меня сетями?! Ему стало смешно.

- Огонь! - крикнул один из рыбаков, и сети взметнулись в воздух.

Чонгук направил огненный вихрь на переплетенные веревки, однако... не долетев до них, огонь потух, а сети, охватив его только согревшееся тело, обрушили обратно в пучину. Там сети сжались вокруг него и потащили на берег, как дельфина, бьющегося, почти захлебнувшегося.

- От это парень!

- Погромил речных демонов!

- Вот это сила огня!

- Сразу видно, внук Шивона, сын ведьмака Сокджина!

- Есть ли у Шивона такое умение управлять мертвяками, как у его внука — огнем?!

- Достойный вождь будет!

Они выпустили его, обтерли и дали одеться. Он угрюмо покосился на них, и пошел в сторону деревни.

- Завтра продолжим, а пока — магам земли черед тебя укрощать, - похлопал его по спине маг воды, улыбаясь спокойной улыбкой.

- Так вы только меня обозлите, - огрызнулся Чонгук.

- Э, парень... Твоя кожа с каждым днем все больше будет сереть, она уже потускнела. Скоро от тебя, как эльфа, не останется ни песчинки...

Чонгук только заскрипел зубами на это.

Земные маги оказались все как на подбор — невысокие. Коренастые, с плоскими шуточками, впрочем, после шуточек водных магов Чонгук понял, что в общине, в принципе, в чувством юмора беда.

Травя свои байки, земные маги привели юношу к горе, потом долго плутали его горными тропками, привели к какой-то пещере, завели туда — и бросили.

Чонгук понял, что остался один, когда внезапно погас и свет дня за спиной, и топот ног вокруг прекратился. Он раскинул руки, но больно ушибся, ударившись о стенки тоннеля.

Ладно. Черт с вами. Он подумал пойти назад, но вскоре уперся в камень, которым эти «шутники» завалили выход, не произведя ни звука — впрочем, маги земли могли и горы двигать бесшумно. Тогда он пошел вперед, ведь явно именно этого от него хотели.

Первое время он шел и шел по узкому тоннелю, который совершенно не желал кончаться, потом уперся в тупик. Не веря себе, ощупал стену.

Тупик. Жаль, что нет с ним флакона Тэхена, нечем осветить путь...

Повернулся и пошел обратно, на этот раз ощупывая стены. Ну да, он пропустил переход в коридор. И еще. И еще. И куда вот ему?!

Он выбрал тот, откуда воняло плесенью, так как этот рукав явно вел к горному озеру или реке. Вскоре оказалось, что чутье его не подвело: рукав, что постепенно спускался, вывел мага огня к темной воде, и лишь невесть откуда источник света не дал ему ввалиться в воду, а замереть на бережку.

Он огляделся. Ага, дыра в стене, под потолком, неровном, покрытом наростами. Дыра так себе, влезать захочешь — все тело в кровь раздерешь, хоть свет есть и ладно.

Чонгук прошелся по берегу, изучая озеро. Вода спокойная, относительно теплая, чистая — он немного умылся и попил.

Покосился на плавающие в воде камни, показалось, они движутся — с чего бы, интересно...

Потом уселся на один из валунов у воды и стал ждать, явно же какая-то каменистая дрянь выползет, или еще что-то... Он не успел завершить мысль: что-то очень быстро побежало по его ноге. Опустив глаза, Чонгук увидел огромного членистоногого, с большим, как у скорпиона, хвостом. Перехватив его за этот хвост, Чонгук ощутил не панцирь из хитина, а каменя, самого настоящего каменя.

- Что за мерзкие твари тут живут?! - вскричал он, вскакивая и отшвыривая существо в воду.

Оглядевшись, в ужасе маг увидел множество подобных существ, ползущих к нему на весьма внушительной скорости. Сотворив в руке хлыст, что стало возможным лишь при помощи амулета, ведь под землей не было огня, Чонгук стал яростно отшвыривать приближающихся тварей, они противно пищали, как рассада мандрагоры, оглушая его. Вертясь на месте, Чонгук понял, что они спихнут его в воду — подпрыгнул и приземлился на один из валунов, плавающих в воде. Твари не растерялись, попрыгали в воду. Маг огня поднял голову на дыру в потолке, через которую светило солнце свободы, подпрыгнул снова и уцепился за края дыры, рваные, острые, сбивая ладони и пальцы в кровь.

Дыра оказалась достаточной лишь для того, чтобы Чонгук мог просунуть голову, однако, и камень породы — довольно-таки непрочным, и маг стал откалывать куски, увеличивая зазор.

Он изредка поглядывал по стенам, видя, что твари начинают выкарабкиваться из воды по валунам, смотреть, где это жертва запропастился, они быстро догадаются поползти по стене и поймать его, беспомощного.

Он ломал и ломал камень, изнывая от боли, отчаяния, что охватывало его сердце, тело наливалось свинцом, руки устали, скользили от крови.

«Отец»...

Наконец, дыра оказалась проделана, но в тот момент, когда Чонгук изо всех сил подтянулся на крепких, хоть и дрожащих, руках наружу, цепкие жвала впились в его плечо, а огромный хвост всадил иглу в холку. Заорав истошно, Чонгук призвал из света дня всю имеющуюся силу огня, амулет на его груди накалился — и тварь сорвалась с его плеча и канула в озеро.

Руки Чонгука скользнули, боль сковывала его тело от шеи ниже по позвоночнику, и когда сильные руки, пары четыре, схватили его за шкирку и потянули наверх, к солнцу, он потерял большую часть своей силы, и просто рухнул мешком к ногам усмехающихся магов земли.

- Каменные скорпионы всегда жалят, - запричитали они, довольные. - Ничего.... так быстрее выйдет из него эльфийская природа...

Даааа...

Они подхватили Чонгука, один из магов зафиксировал большими жесткими пальцами его голову перед собой лицом.

- Смотри-ка мне в глаза, мальчик, - улыбнулся он.

И когда Чонгук, сонно моргая, подчинился, другой рукой маг несильно шлепнул его по спине.

И вся боль разом прошла. Чонгук вяло обмяк на руках мага земли, тот забросил юношу себе за плечо и понес с горы вниз так легко, словно нес ребенка или подстреленного зайца.

Лед может жечь так же сильно, как и огонь — это Сокджин понял еще ребенком, когда однажды сбежал из бани от матери, что собиралась его стричь. День был зимний, морозный, а мальчишка выскочил из баньки и рванул по снегу босой, в одной рубахе, в дом к отцу под защиту.

Наваляли ему оба, конечно.

Падать на сугроб тоже оказалось не так весело, как в детстве, наверное, потому что в детстве он падал на него не с такой высоты.

Он материализовался в воздухе возле дома, повисел чутка и рухнул наземь, отбив печенки. Застонав, ведьмак сел, огляделся, потом осмотрел себя, увидел, что совершенно голый, увидел, во что превратились его ноги, что тело покрыто ожогами, ощутил, как их жжет ледяной, смешанный со льдинками снег — и заорал на весь лес от боли, ужаса, злости одновременно. Вскочив, как ошпаренный, как бы двусмысленно и черноюморно это ни звучало, он помчался в дом, отпер дверь, ворвался в главную комнату и стал рыскать по полкам в поисках нужного снадобья. Огонь в очаге горел исправно, однако, следов присутствия, в том числе, недавнего сына отец не заметил — впрочем, сейчас гораздо важнее было вылечить ожоги на теле и ногах. Лед на коже начал таять, и на деревянных половицах оставались кровавые следы и даже ошметки палёной плоти.

Ковыляя, шипя от боли, ведьмак взял котелок, набрал снега в него и поставил на огонь. Снег быстро растаял, поднялся пар, вода забурлила — все это время ведьмак сидел на тахте и скулил от боли.

Кот, лежащий на тахте Чонгука, потянулся и лениво шлепнулся на пол, подошел понюхать повреждения хозяина, фыркнул на них — жареное он не ел, - и вышел за дверь, видимо, пошел охотиться.

- Бессердечная скотина, - прошипел Сокджин ему вслед. - Однако, как вышло, что я спасся?

Вода, тем временем, забурлила, и ведьмак начал кидать туда коренья и листья, помешивая поварешкой, потом задумался, щелкнул пальцами — и на груди его появился его талисман, что лежал в королевском хранилище. Почувствовав себя увереннее с любимой вещицей, ведьмак терпеливо сварил снадобье, поковылял на улицу — кот сидел на террасе и щурился на пасмурные сумерки, - поставил котелок на снег.

- Остужайся, проклятое зелье, - шипел ведьмак. - Я даже одеться не могу, весь обожжен.... черт, как же больно! Что за манера — сжигать?! Надо будет наслать хворобу на министров, паразиты чертовы...

Он перетаптывался с носка на носок, изнывая от боли и холода, пока остывало зелье, потом спустился, взял его и прямо на террасе облился с ног до головы. Кот с визгом ринулся прочь, так как капли отвара, пахнущие довольно-таки резко из-за трав, попали и на его шкурку. Сокджин зарычал, чувствуя, как щиплет в каждой ранке, в каждом ожоге, словно тучей стрел пронзило его бедное тело, однако, стоило зелью попасть на раны, как они начали затягиваться. Ведьмак стоял, шипя и проклиная всех, кто приходил на ум, пока тело его исцелялось, пока наконец он смог спокойно наступать на ноги, пока прошло омертвение пальцев ног от обморожения.

Тогда он ворвался в дом, накинул рубаху, потом балахон, потом поставил маленький котелочек с другой порцией снега на огонь и стал варить другой отвар, на этот раз, чайный, для оздоровления и защиты от простуд. Попивая его мелкими глоточками, ведьмак прислушивался к звукам снаружи.

- Темнеет, а прохвоста моего все нет. Джехен сказал, его не арестовывали, и не такой же он идиот, чтобы тащиться в замок в нынешнем положении вещей? Мало я его порол, конечно... Никак не запомнит, что после заката в лесу даже ему может быть опасно.

Допив чай, ведьмак перекусил лепешками, что они всегда держали про запас, обул унты и вышел на террасу. Кот вошел мимо него в дом, явно хозяином недовольный.

Пошел снег, крупный, в воздухе потеплело. Из лесу доносился вой волков и скрип веток, стало быть, стая вышла охотиться. Прислушавшись, Сокджин уловил громкий храп Овражника — тот зимой почти все время спал в своей хижине. Болотная колдунья тоже предпочитала не казаться носа со своих владений.

Где же Чонгук...

Сокджин заглянул в комнату принца внутренним оком. Тэхен сидел, закутавшись в одеяло, на постели и ревел, читая какую-то записку при свете огарка свечи. Сокджин нахмурился...

Потом стремительно ворвался в дом, ринулся к тахте сына и обшарил ее, свой стол для опытов, обеденный столик, кухню...

Над очагом для готовки еды был прикреплен на стену кусок пергамента, сложенный вдвое. Сокджин сорвал его и развернул.

«Отец, это я, твой сын.

Воспитывая меня, ты всегда говорил: будь мужественным, будь хорошим другом, будь защитником тех, кого любишь. Порой приходится идти на крайние жертвы, чтобы сохранить важные нам жизни.

Так вышло, что ты растил меня один. Так вышло, что моим примером мужественности и силы был ты один. Так вышло, что ты всегда был моим самым лучшим другом. Моим защитником. И ты всегда был и будешь тем, кто любит меня больше всех. Я часто доводил тебя до ярости, но я всегда знал — это от любви ко мне ты ругаешь меня. Я часто доводил тебя до отчаяния — но ты всегда понимал, что это этапы моего взросления. Твое плечо всегда поддерживало, твоя рука — лечила, твой посох — защищал.

Ты лучший отец, какой мог быть у сына.

Настала пора мне быть лучшим сыном для тебя.

Позволить, спасая меня, тебе погибнуть на костре — это против моих понятий о чести, мужественности и любви. Я был в ужасе, узнав, что ты схвачен, поняв, почему ты не выдал деда, я знаю от Тэена и Джехена, что ты сделал все, чтобы защитить меня. Я в отчаянии, отец, что не могу спасти тебя, не могу вломиться в замок и выкрасть тебя, потому что это — неправильно. Но я хочу тебя спасти. И я принял решение — написал деду. Он прислал мне ответ молниеносно — согласился помочь в обмен на то, что я останусь в его общине и буду воспитываться магами. Зная, что ты будешь жив, зная, что я сам буду в кругу себе подобных, я внук и наследник старейшины общины — тебе не стоит переживать за меня. Я оставил дом в порядке, огонь в очаге, кота накормил. Дед дал слово, что ты вернешься и сможешь жить в лесу.

Если получится, я передам весточку так же, как тебе, Тэхену. Он любовь моей жизни, и имеет право знать.

Прошу, не ищи мести Тэену, он крикнул, что на горе некромант, думая о деде, что тебе грозит опасность, он не думал, что все так случится, он перепугался, пожалуйста, он очень раскаивается, отец, он хороший эльф!

Прости меня, если я был тебе не очень хорошим сыном.

Твой Чонгук».

Минуту Сокджин стоял спокойно, обдумывая прочитанное. Потом обошел хижину снова, проверил сундуки.

Основная часть вещей сына на месте, флакончик с кровью Тэхена тут, нет подаренного ему амулета, теплого балахона и унт. Отец сбежал по ступенькам и помчался в конюшню: только его конь стоит, переступая копытами.

Пошатываясь, ведьмак вышел из конюшни под снегопад, руки устало опустились, плетьми повисли вдоль тела.

Он как воочию видел перед собой все, что ждет Чонгука в общине: прохождение ритуала посвящения, в ходе которого его, в том числе, нагим бросят в священный огонь, затем, скорее всего, его женят, дед усиленно станет готовить его как наследника общины, будет драть как липку денно и нощно.

Будет усиленно выжигать из Чонгука его эльфийскую добрую проказливую природу, которую Сокджин с таким усердием взращивал. Выжигать огнем, железом, мертвым боем делать из его ребенка — живой каменный истукан. В свое время Сокджин много слышал от жены рассказов о том, как тяжко живется в общине, и женщинам, и мужчинам. Она уходила от отца еще и потому, что не хотела подобной участи своему ребенку. Сокджин давал ей слово воспитать Чонгука вольной птицей, а теперь...

- Ведь ты не знал, на что идешь, а я тот осел, что не сообщил тебе! - застонал ведьмак.

Прекрасно зная, что ради отца Чонгук, даже зная, на что идет — пошел бы. Застонав еще пуще от бессильной ярости, ведьмак ворвался в хижину, сшибая с полок, стола все, что плохо стояло, в неистовой ярости едва ни спалил свой дом, и затем, тяжело дыша, плача, опустился на развороченный топчан.

Срать. Шивон спас его, но не значит же, что Сокджин даст старому козлу забрать внука и уродовать его?! Весь дымясь от ярости, ведьмак вскочил на ноги — кот зашипел на него с верхней полки, - схватил посох и выскочил прочь. Обратившись филином, яростно ухая, он помчался над лесом.

Очнулся Чонгук, когда небо уже скрылось за пеленой тьмы, посреди степи, обдуваемый ветрами. Поднявшись с земли, дрожа от холода, увидел, что на нем лишь рубаха и портки. Испуганно тронул грудь — амулет на месте.

Сразу легче стало.

Огляделся и увидел вдалеке ту самую злосчастную речку, и гору с проклятыми скорпионами.

Замер. Магия воды, затем земли. Магия воздуха — следующая?

Он поднял взор к небу и увидел деда, что парил над ним в воздушных потоках, полностью ему послушных. Глаза деда были закрыты, камень на посохе светился. Чонгук позвал деда, но тот не сразу ответил, видно, завершая какую-то молитву.

Затем Шивон вдруг резко открыл глаза и расставил руки в стороны. Посох выбросил сноп черного света из камня на навершии, и Чонгука вдруг подняло ввысь. Он очутился перед Шивоном, барахтаясь в воздухе, борясь с холодом и ветром.

- Испытание воздухом для мага огня, - произнесли губы Шивона, голосом низким, рокочущим. - Водные демоны и твари пещеры — их ты одолел. Посмотрим, как справишься с ветряными фениксами...

Открыв очи, старик посмотрел снисходительно на внука.

- Эльф в тебе сильнее, чем я полагал, но и он покорится. Сопротивление стихиям лишь усиливает твои страдания.

- Так ты желаешь, чтобы я не сопротивлялся?! - вскричал Чонгук.

- Ты умен, - улыбнулся Шивон, вдруг протянул руку, сорвал с груди внука амулет и — исчез из виду.

Вот так — был и не стало.

Чонгук остался болтаться в воздухе, опасливо озираясь. Он что же, должен дать мучить и бить себя?! Покориться стихиям и позволить атаковать себя беспрекословно?! Чонгук воспитан воином, как такое может он допустить?!

Его мысли прервал крик, птичий крик ужасной громкости, что маг сжал уши руками, закричав от боли разрываемых перепонок. Он обернулся на вопли и увидел огромных страшных созданий, мчащих к нему по ветру, размахивающих черными огромными крыльями из перьев, глаза их были полны ярости, а клювы — нацелены драть Чонгука на части.

Маг огня призвал на помощь огненный хлыст, но вокруг не было источников огня, кроме сияющих глаз страшных птиц, и без амулета создать огонь Чонгук не мог. В отчаянии он сжал кулаки, готовясь принять бой насмерть. Он не мог принять точку опоры в небе, а спуститься не мог, не имея власти над воздушными массами, он пытался сражаться голыми руками, изо всех сил нанося удары, пытаясь хватать и вырывать их птичьих тел перья — а они клевали и били его крыльями.

Наконец, одна из них пронзила его тело своим тонким длинным клювом и швырнула вниз. Вскрикнув, Чонгук кувыркнулся в воздухе, готовясь упасть и разбиться о ледяную землю...

Как вдруг его поймали крепкие надежные горячие руки. Теряя сознание от боли, юноша попытался через пургу и ветер узнать лицо своего спасителя, но темнота стремительно наступала на него, и последнее, что он смог различить — тусклое свечение синего камня.

Дааа....

Пожалуй, очень трудно, даже если постараться, представить себе нечто более разозленное, чем родитель, видящий, как некто издевается над его ребенком.

С посохом за спиной, с Чонгуком на руках Сокджин медленно и тяжело шел по направлению к деревне, откуда много лет назад он чуть ли ни выкрал мать своего ребенка, спасая от произвола и жестокости ее отца и племени. Тогда ее, измученную наказаниями за любовь к нему, заперли в погребе дома, где она выросла, предварительно поколотив, и Сокджин так же, с нею на руках, мчал на всех парах прочь от этой горы, к тому месту, где оставил коня, и затем — навсегда прочь, прочь отсюда.

Сейчас он шел в селение, потому что понял, что его все достало! Просто хватит ему выносить поведение мерзкого старикашки, которого он уже приличное время не боится — потому что сам стал ведьмаком и некромантом не хуже него.

Он шел сказать все что думает, показать, с чем не согласен, и официально забрать своего ребенка домой.

Он вошел в деревню, неся сына, прошел улицей к общинному дому, мимо вытаращившихся на него магов, не обращая внимания на их возгласы:

- Это же Сокджин!

- Он совершенно не изменился!

- Это тот ведьмак, что украл дочь старейшины!

- Это отец парнишки!

- Он, что, явился к Шивону?!

Сокджин толкнул ногой дверь в общинный дом, вошел и стал у стула, на котором Шивон в окружении прочих стариков деревни негромко обсуждал последние вести. Лицо старика выглядело озадаченным, однако появление ведьмака озадачило его явно больше.

- Это какого черта происходит?! - прорычал Сокджин, глядя на тестя. - Ты... ты ведь не объяснял Чонгуку, что его ждет в твоей богами проклятой общине, живущей по старовековым законам, которые попросту варварские?! Ты же... ты чуть ни угробил моего сына! МОЕГО СЫНА! АХ ТЫ СТАРЫЙ МАРАЗМАТИК, ДА Я ШКУРУ С ТЕБЯ ЗАЖИВО СПУЩУ, УРОД ТЫ БОРОДАТЫЙ!

Члены общины, слыша его крики, стремительно наполняли главный зал дома, женщины настроили свои уши и глаза, чтобы не пропустить ничего интересного, старики зашумели на ведьмака, призывая не сквернословить на старейшину.

- Я ВАС ВСЕХ ТУТ ОГНЕМ ПАЛИТЬ БУДУ!

- Успокойся...

- Я сейчас так успокоюсь и... где амулет, что я подарил моему сыну?! Отдай немедленно, он принадлежит ему и только ему!

Шивон спокойно вытащил кулон, и Сокджин магией притянул его к себе, уселся на пол, уложив сына на колени себе, надел ему на шею талисман. Затем он распростер длиннопалую руку над телом сына, стал нараспев читать заклинание, врачуя, пока не убедился, что жизни Чонгука ничего не угрожает.

- Принести теплое одеяние ему, - рявкнул ведьмак. - Живее!!! Я зять вашего старейшины, или забыли?!

Шивон хотел было возразить, но кто-то кинулся выполнять приказание, и вскоре Сокджин смог облачить сына в его балахон и поднять, перекинув руку его себе на плечо и придерживая за талию.

- Ты можешь палить меня огнем, Сокджин, - мягко заметил Шивон. - Но проблема твоя в том, что нас все равно спалят...

- Что это значит?! Что опять ты удумал?! - прорычал ведьмак, разворачиваясь уходить. - Я веду сына домой, что у вас тут будет, мне все равно, и...

- Ты всегда был первый защитник магического народа, - сказал кто-то из стариков. - Люди идут войной на королевство Эльфов. Из-за нас.

Сокджин замер. Чонгук в его руках застонал, медленно приходя в себя.

- Из-за нас, сказал ты? - полуобернулся Сокджин.

- Да. Гонцы с границы разослали весть о том, что король Людей объявил войну королю Намджуну. Тот отказался выдавать нас ему, и...

Сокджин кивнул, оборачиваясь.

- Значит, нужно принять бой и прогнать людей прочь.

- Принять бой?! Эльфы пусть сражаются, это не наше дело, мы никому границ не переходили, - заметил кто-то из охотников.

- Эльфы за вас должны кровь проливать, а вы в деревне сидеть будете?! - оскалился Сокджин. - Король Намджун защищает вас ценой жизней своих эльфов, а вы — отсиживаться?! Он ничем вам не обязан, от вас ему беда за бедой! Это ВЫ должны выйти и бороться, вы живете на его земле, вы его должники! Разве он не был добрым королем?! Разве не дал крова магам? Мне стыдно за вас! Я приму бой, кто не трус — тот пойдет со мной.

Он оглядел присутствующих, и никто не двинулся с места. Шивон усмехнулся.

- Стало быть, зятек, не уходишь ты покамест?...

Первая армия королевства Эльфов подошла к границе с землей людей практически одновременно с войсками противника, и сразу вступила в бой. Стоял лютый мороз, небо было ослепительно-ярким, и снег и старая, жухлая трава хрустели под ногами воинов, и кровь казалась много ярче, когда падала на белый подножный ковер.

На взгорье были разбиты шатры, занятые полководцами армии, однако Джехен не покидал седла своего коня, то тут, то там участвуя в схватках, не собираясь, не считая правильным отсиживаться в шатре с военным министром и его советниками. Он постоянно посылал гонцов, и новости от него не дышали уверенностью, что все обойдется малой кровью.

Неизвестно откуда, но есть в людях это удивительное качество, эта магия: если мотивировать их как следует, они способны победить совершенно любого врага. Эльфам было абсолютно непонятно, как в таких уязвимых телах, в существах, чей век чаще заканчивается даже задолго до столетия, столько силы, выносливости, ярости и отваги. То, с каким упорством люди бросались на эльфов, зная, что те могуществом их превосходят, не могло не вызвать невольного восхищения их остроухих врагов.

Они казались совершенными варварами, в своих грубых доспехах, с перекошенными яростью лицами, израненные, всклокоченные — идущие в бой до последней капли крови, пронзенные копьями и стрелами, они продолжали размахивать мечами.

Видя это, Джехен думал: так ли страшно было сражаться ему с орками некогда? Пожалуй, нет.

По прошествии первой недели стало ясно, что силы людей были эльфами сильно преуменьшены, и пришлось призвать еще войска из столицы, для чего были отправлены гонцы. Попутно Джехен приказал очистить приграничные территории от поселений, он знал, здесь обитает много магов.

Однако, гонцы к общинам и деревням вернулись озадаченные.

- Что ты сказал!? - вытаращил глаза военный министр, резко поднявшись со стула, вперив очи в вошедшего, запыхавшегося Джехена.

- Селения опустошены. В домах нет ни души, даже животные вывезены, весь передвижной скарб, только голые стены. Мы проверили подвалы и погреба — пусто, ваша светлость. Словно они все единым порывом собрались и снялись с мест!

- Скоро приедет король, думаю, это известие его порадует, конечно... Однако, уверен, я не отдавал ранее приказа очистить территории от жителей, - медленно вернулся на стул военный министр, озадаченно почесывая подбородок.

- Его Величество скоро будет?! - удивился Джехен.

- Да, и Первый Министр тоже. Этот старый жулик...

Джехен улыбнулся, военный министр хмыкнул, махнул рукой.

- Он говорит, нужно было отдать магов людям на расправу, почему эльфы должны страдать?... что за эльф такой, скажи мне, мой мальчик...

- Первый Министр, верно, был огорчен, что король сгоряча ответил послу, не посоветовавшись.

- Король действовал согласно букве закона и своему решению ранее — оберегать весь свой народ, - покачал головой военный министр. - Первый Министр тоже в чем-то прав... Я не знаю. Мне трудно судить, но я следую приказу короля. Ладно. Поди и прикажи готовить шатер к приезду Его Величества, а затем — ты снова на передовую?

- Да, ваша светлость! - поклонился эльф и выскочил вон.

- Будет военным министром после меня, - покивал старик, улыбаясь ему вслед.

Намджун сошел с коня и огляделся. Раскинувшееся перед ним поле боя, заваленное телами и залитое кровью, навевало воспоминания прошлого, когда точно таких полей он видел перед собой тысячи, и рычание орков застывало в его ушах и не давало спать ночами.

Он ощущал, как мороз щиплет щеки, и с грустью понимал, что грядущая, точнее, уже наступившая война его не так уж пугает — он воевал уже сотню лет, а у людей... у них нет в запасе столько жизней, сколько у эльфов, и война будет завершена явно раньше. Унесет множество жизней, рассорит навсегда народы, чтобы потом заключить какой-нибудь мир, который устроит всех. У Намджуна хватит мудрости заключить такой мир.

Хватит же?

Сердце сжало отчаяние и тоска. Пальцы в теплых рукавицах сжались в кулаки, когда вспомнил король, кто стоял рядом с ним в тех битвах.

Еще когда он был наследным принцем. Уже когда он стал королем.

Остаток своей жизни, долгой и, хотелось бы надеяться, славной, Намджуну придется доживать своим умом. И с пустым сердцем. Так недолго было счастье вместе с тобой, Сокджин, подумал король, утирая рукавицей сбежавшую с глаза слезинку.

- На равнине к северу появились новые войска людей, - раздался за спиной короля голос Первого министра. - Их очень много. Заметно, что они долгое время готовились к этой войне. Подумайте, стоит ли овчинка выделки, милорд?

- Я предпочел бы сделать вид, что твои речи не прозвучали подле моих ушей.

- Милорд...

- Ужели ты предпочитаешь сдаться и выдать наш народ, чтобы все соседи понимали: припугни эльфов и они отдадут все без боя?! Совсем уж ничего не стоит честь?

Первый министр почтительно склонил голову, умолкая. Недовольно покосившись на него, Намджун вернулся в седло и поскакал на север, сопровождаемый своими верными стражниками.

Чем ближе подъезжал король к месту боя, тем большим отчаянием схватывалось его сердце.

Войско людей было невероятно многочисленно, целая армия, лавиной спускавшаяся с возвышенности на укрепленную крепость эльфов, стоявшую на их пути к первому рубежу для захвата — небольшому поселению магов. Правда, если верить донесениям гонцом, все селения магов были очищены от жителей, но это могло лишь значить, что невинные жители ушли глубже в страну эльфов, и королю нужно остановить армию людей здесь, на границе.

- Вот бы ведьмак был с нами! - послышались крики солдат, в ужасе взиравших на приближающихся врагов.

- Мы сами-то как их одолеем?!

- Привыкли на ведьмака рассчитывать, совершенно смелости и сил лишились?! Маги есть среди вас или нет!? - воззвал к ним Первый Министр со своего коня.

- Я маг огня, но сегодня слишком холодно, моя магия не окажет нужной поддержки, - раздалось из толпы.

- Я маг воды, вода мерзнет, ваша светлость!

- Мы маги земли, но и земля промерзла!

- Магам воздуха мало работы, нет ветра!

- Так соберитесь все вместе и создайте ветер! - зарычал король. - Используйте все, что только вам доступно, у людей нет магии, они отвагой сильны, так вы, нешто трусливы?!

Слыша речи монарха, видя его самого на коне среди них, с мечом наголо, эльфы собрали свою волю в кулак, и когда, приблизив врага достаточно, король отдал приказ наступать, они бросились в битву.

Страшно. Боги, как же чертовски страшно! Идешь ты на битву, когда казалось, что война завершилась, подставляешь грудь свою снова под клинок, когда чудом вышел из предыдущей войны, как не хочется гибнуть, потерять мир, потерять семью, свою жизнь саму, как страшно. И зарычали эльфы, не потому что рвется сердце в бой — а потому что тело бежит из боя, но нельзя, нельзя предать приказ... и крики и боевые кличи вырывают страх из сердец. Брат бежит рядом, и я бегу, погибну тут, точно погибну, но бегу...

Намджун, словно читая в душах своих эльфов их страхи, мужественно перехватил свой клинок и ринулся в гущу битвы — сам, топча конем вражеских солдат, размахивая мечом, сшибая головы, покрывая себя еще большей славой, чем прежде, и его пример был лучшим кличем для его воинов. Первый Министр, взирая на происходящее с пригорочка, сетовал:

- Сын меч держать не обучен, целыми днями в покоях ревет по магу огня, что пропал. Отец с мечом наголо в бой скачет, словно после него тысяча наследников остались, глупый, не понимает, что без ведьмака все равно нам не выстоять против людей, глупый король...

Так бухтел министр, потом увидел приближение новых войск эльфов, поскакал приветствовать военного министра. Джехен, поклонившись Первому министру, повел войска в бой на подмогу королю.

- Все равно ведь продуем, - посетовал Первый министр снова. - Хоть бы сам в бой не шел, ведь подставляется...

- Он не может, он вдохновляет войска, - заметил военный министр. - Ваша светлость бы тоже могли в бой идти, у меня Джехен идет, а вы...

- А я слишком умен, чтобы голову под меч подставлять ни за что, вы знаете, как я к решению его величества отношусь, - отрезал Первый министр.

- Армия людей весьма многочисленная, - заметил его собеседник.

Они окинули взглядами все пребывающие и пребывающие отряды людей, пеших и конных, вдали виднелись вышки катапульт.

- Они возьмут крепость, - сказал Первый министр. - Прикажите войскам оставить ее и отступать.

- Такой приказ ввиду присутствия короля может отдать только он.

- Вы же видите, что...

Он не договорил — окрестности поля битвы сотряслись от громоподобного грохота, такого, что все воины замерли на месте, удивленно озираясь. Следующий сотряс землю, и воины в ужасе переглядывались, ища причину необычного шума.

Однако, он не повторился; вместе этого долину покрыл оглушительный вопль, крики, смех и улюлюканье. Земля задрожала от топота тысяч ног и копыт, а в воздухе поднялись бешеные вихри.

Намджун обернулся и увидел, как от его крепости к полю битвы движутся люди, кто-то одет в балахоны и размахивает посохами, кто-то вилами, кто-то шестами, кто-то и мечами вооружен, а в небо над равниной и взгорьем из-за башен крепости взмыло целое летающее воинство, вооруженное луками, и - О, боги, драконы, гаргульи, грифоны. Кто-то бежал по земле своими ногами, кто-то — стремительно парил, кто-то скакал на лошадях.

- В атаку! - прогремел над головами людей и эльфов голос, от которого сердце Намджуна пропустило удар.

- Сокджин?! - сорвалось с его губ.

Он развернул коня и пустил его вскачь, в толпу приближающихся воинов — магов, как теперь он понял.

Тут были женщины, мужчины, старцы и совершено юные. Они без остановки мчались на поле битвы и сразу ринулись в атаку, бок-о-бок с эльфами, что вышли погибать за их жизнь и свободу. Эльфы же, видя такую поддержку, преисполнились, наконец, боевым духом, и с ревом кинулись в бой, с восхищением видя, как то здесь группа огненных магов, собрав всю энергию солнца в пучок, атакует врага, а там — ледяные стрелы разрезают тела людей, мча из рук магов воды, маги воздуха атаковали тысячей ветров врага с неба, а маги земли устраивали провалы в коре, и люди с воплями проваливались в бездны. Драконы плевались пламенем, размахивая огромными крыльями, гаргульи подхватывали вражеских воинов и разрывали на части в небе, грифоны пожирали людей, дробя их кости мощными клювами.

Казалось, помощь эльфов магам вовсе не нужна — их было так много, что эльфы могли попросту отступить, давая собратьям разобраться с извечными врагами. Маги и волшебники, ведьмы и колдуньи, магические звери гнали прочь ненавистное людское племя, веками гнавшее, притеснявшее их, посмевшее явиться в их новый дом и гнать их оттуда.

Король остановил коня лишь тогда, когда поле боя осталось далеко позади. Он увидел впереди мчащих к нему магов, обегая его, они салютовали своему королю, улыбались, громко благодаря за защиту, и мчались дальше, сражаться.

Король спешился, озираясь, тяжко дыша, будто не скакал, а мчался сам, своими ногами.

И замер. Не в силах вдохнуть и выдохнуть. Не в силах сравнять биение сердца.

Черные очи, сверкающие ярче звезд.

Губы, полные и сочные, как спелые вишни.

Кожа нежная, матовая, полыхают пионами щеки.

Волосы, чернее воронова крыла, обрамляют совершенное чертами лицо.

Черная мантия, подчеркивающая стать и рост, скрывающая волнительные рельефы совершенного тела.

Посох с синим камнем на вершине.

Очи. Что блестят слезами.

- Мой король, - выдохнули губы. - Милорд, - сорвался голос. - Намджун... Мой Намджун....

Отпустив поводья коня, король пошел навстречу, все быстрее, и сжал крепко в объятиях, словно поверить боялся, что видит перед собой любовь своей жизни во плоти. Не стыдясь никого, целовал он эти полные губы, эти щеки, глаза, залитые слезами, сжимал его руки, плечи, талию.

- Ты ли?... ты ли, Сокджин? Ты ли здесь, любимый? - прошептал король, глядя ему в глаза.

- Здесь, я, - улыбнулся он. - Хотя помирать на костре было больно, я, все же, не помер. Ты рад?

Намджун рассмеялся, обнимая его снова. Ведьмак отпрянул и почтительно поклонился.

- Милорд. Пойдемте же, одолеем ваших врагов. - Как всегда, - улыбнулся король.

Над их головами промчался последний, запоздавший к бою дракон. Движения его были, пожалуй, ленивы, словно многие годы просидел он в темной пещере. Воинственно рыча, он размахивал крылами и, словно бы невзначай, задел кончиком хвоста корону на голове Намджуна.

- Я засажу тебя в ядро земли, Кас! - понеслось ему вслед разъяренное проклятье.

В шатре, большом и просторном, было яблоку негде упасть, гудело, как улей, и пахнет стыдом и раскаянием.

И ехидством.

Сокджин стоял посредине шатра, вроде как на лобном месте, вроде как порицаем — да только спокойная улыбка блуждала на его губах. Он стоял, ровный и расслабленный, держа свой посох, и смотрел в лица окружающих его министров. Те выглядели пристыженными, и даже с укором смотрели в ответ, будто бы прося более нужного не принижать их ехидными взглядами.

Разумеется, Сокджин не собирался им в этом потворствовать. Ему нравилось глумиться над ними, посему он, бросив усмехающийся взгляд на короля, кои единственный был в прекрасном настроении, сказал:

- Ваши светлости, меня волнами охватывает ощущение дежавю, знаете ли! Кажется, совсем недавно я вот так же находился в вашем досточтимом обществе, беседовал с вами... правда, при этом я был скован цепями? Или нет, это было, когда я был привязан веревкой?

- Ты, все-таки спасся с костра, - заметил Первый министр.

- Прошу прощения, но это был не я. Мой сын и мой тесть спасли меня, я их о том не просил. Впрочем! Если мое спасение вам так неугодно, я могу покинуть ваши взоры, дабы не утомлять их созерцанием моей персоны, уединиться навсегда и безвылазно в моем бору, и никакой... даже малейшей... даже лекарствами от зубной боли... помощи вы от меня не увидите. Ни. Ког. Да. Так вас устроит?

- Нет! - вскричал поспешно военный министр. - Прошу вас остаться, ваша светлость.

Сокджин улыбнулся, покорно оставшись стоять на месте.

- Вы оказали нам неоценимую помощь уже в двух войнах, - заметил Джехен. - При этом, снова, ни разу не применили некромантию.

- Она могла бы помочь, откажись сообщество магов содействовать мне, вы не станете с этим спорить. Но, я рад, что наконец вы видите: все, что умею, всегда используется мной лишь во благо королю и стране.

Джехен улыбнулся.

- Лично я и не сомневался в этом.

- Знаю, мальчик мой.

- Мой брат сожалеет.

- Гореть на костре было больно! Передай ему, если он попадется мне на глаза, я подпалю его точно так же, - пригрозил Сокджин. - Хотя Чонгук и поручился за него, некоторое желание мстить во мне еще теплится.

Чонгук, стоявший у входа в шатер, фыркнул в кулак при этих словах.

- Итак? - когда все утихли, почтительно взирая на ведьмака, сказал он. - Вы дозволите мне вернуться в мой лес и жить так, как я жил раньше? Или вы опять попытаетесь уничтожить меня, зловещего некроманта, которому нельзя доверять, хотя он сотни раз помогал и спасал ваши жизни? Мой кот уже больше недели не кормлен, знаете ли, хотелось бы иметь гарантии...

Король фыркнул, тихонько смеясь, Чонгук тоже.

- Да, ты можешь вернуться, - сказал военный министр, улыбаясь.

- Да, можешь! - закричали министры.

- Нет, это будет против закона, - перекрывая их, завопил Первый министр. - Мы по-прежнему имеем Декрет...

- ...который я аннулирую с этого же момента, - произнес Намджун. - Точнее, нет. С того момента, как я узнал, что этот ведьмак — некромант. Я обновлю текст Декрета, указав смягчающие аспекты, в любом случае, ведьмак не может быть снова привлечен по нему к ответственности.

Первый министр умолк, не понимая, поддержал его король или нет.

- Однако, я в одном с тобой согласен, - кивнул король, обращаясь к нему с улыбкой на губах. - Ведьмак именем Сокджин не может вернуться в свой лес на житье.

- Но мой кот...! - возмутился тот было.

- ...потому что с этой минуты я назначаю его своим Первым Министром, а это не обсуждается и не подлежит отмене. Раз теперь ведьмак носит такой высокий титул, он обязан, в соответствии с ним, проживать в королевском замке и нести свою службу..., - король посмотрел в глаза Сокджина. - ...каждый... божий... день...

В шатре моментально поднялся жуткий гвалт, Первый Министр, заикаясь, начал требовать переменить решение, дать другой титул ведьмаку, военный министр подошел похлопать Сокджина по плечу, прося не помнить его былые прегрешения, прочие министры и советники тоже были, в целом, довольны решением короля, лишь Сокджин, смущённый, удивленно смотрел на Намджуна, да Чонгук — на задумчиво улыбающегося Джехена.

На исходе третьей недели войска армии людей покинули территорию королевства эльфов, будучи разгромленными и посрамленными. Эльфы и волшебники проводили «гостей» до самого «выхода», раздавая тумаки и награждая обидными прозвищами.

Сокджин наблюдал происходящее весь день, расхаживая в сопровождении сына и Джехена по ставке его величества, следя за тем, как сворачивается временный лагерь противника, как ведутся работы по восстановлению крепости, убеждаясь, что собратья по магии все успешно вернулись по своим домам. Он распорядился от имени короля поставить еще несколько хорошо укрепленных и оснащенных крепостей, дабы защищать лучше владения эльфов на границе с таким проблемным соседом.

И вот поздним вечером, когда небо осветил круглый диск луны, он вошел в свой шатер, что делил с сыном, и с блаженным вздохом смог, наконец, опустить уставшее тело в ванну, от которой вились расслабляющие ароматные пары. Чонгук уже дремал, найдя себе занятие в начищении амулета.

- Ты поедешь в столицу вперед армии, сынок, - сказал Сокджин.

- Да, отец.

Ведьмак помолчал, потом цокнул языком.

- Еще раз ты отчебучишь нечто подобное, я тебя высеку!

- Да, отец.

- Ту записку я буду хранить, и не вздумай выкрасть!

- Да, отец.

- На тебе сплошные шрамы, ты так сильно пострадал, этот проклятый твой дед, я ему бороду поощипаю, а ты не вздумай его слушать, он хорошему не научит!

- Да, отец.

- «Да, отец», «да, отец»! Что ты заладил, что такой послушный стал?! - вызверился Сокджин, приподнимаясь в ванне.

Чонгук усмехнулся устало.

- Соскучился, что ли?

- По тебе.

- Чонгук, я ведь и полотенцем огреть могу! Конечно, я знаю, что ты соскучился по мне, ты думал, я погиб, не мог до конца верить деду, но... Я не о себе ведь?

- Да... очень... как он там? - Чонгук шмыгнул носом.

- Как... ревет! Беспрестанно ревет! Так что скачи к нему вихрем, понятно?! Поройся в карманах моего балахона...

Маг огня послушно поднялся, подошел к висящему одеянию отца и покопался в карманах. Вздрогнул, быстро извлекая на свет хрустальный флакончик на красивой цепочке, что источал нежное, едва уловимое свечение. Сокджин с улыбкой смотрел, как сын нежно поглаживает грани флакона, улыбаясь, как слезами наполнились его глаза.

- Не реви. Хватит уж плакать. Да и... дома наревешься...

Ведьмак не договорил: полог шатра отодвинулся, в обиталище магов вошел Джехен. Поклонился. Сокджин выглянул из-за края бадьи.

- Купаетесь? - Джехен устало опустился на стул. - А я вот имел беседу с военным министром. Чонгук, берем тебя в гвардию, как ты с этим?

- Служу его величеству и королевству эльфов! - выпрямился по струнке парнишка перед генералом.

- Ну, полно, полно... Тэен, Юта, Егем — все рады тебе будут, - рассмеялся тот. - Ваша светлость, - обернулся он к ведьмаку. - Его Величество просил позвать вас к нему, какие-то бумаги пришли из замка, просит взглянуть.

- Прямо теперь?! - возмутился Сокджин, застонав. - Покоя мне нет от этого остроухого монарха, боги!

Джехен усмехнулся, кивая, ощущая себя тем самым пресловутым мальчишкой с крылышками и луком со стрелами...

В шатре его величества было тихо, лишь посредине скрипел дровами огонь в огненной чаше, освещавшей окружающее пространство приятным бежевым светом. Король сидел за столом, укрытым картами, на которых высились два кубка с вином и чаша с фруктами, что поставлялись в эту пору лишь к столу короля. На его ложе была сброшена его шуба, там же, в благородном черном меху, мерцала золотыми гранями Священная корона. Сокджин, войдя, сразу увидел ее и улыбнулся.

- Звали? - склонился, ставя у чаши с огнем свой посох.

- Присядь, выпей со мной, - попросил Намджун.

Он в рубахе, распахнутой на крепком теле, на пальцах играют бликами камни в перстнях, волосы после ванны влажны, уложены шапкой на голове. Сокджин, беглым взглядом окинув эльфа, успешно симулировал равнодушие, покорно подошел, принимая кубок, присел и сделал глоток.

- Давно вашего крепленого не пил. Много не буду, - помотал он головой. - Милорд, скажите, и чего вам с голове взбрело делать меня Первым министром?

- Мне давно взбрело это в голову, да вот случай не представлялся, пост же серьезный, предшественник твой, кажется, неплохо справлялся... Война его выдала с потрохами.

- Вы звали меня посмотреть какие-то бумаги?

- Да, мой сын прислал кое-что, я его просил для меня приготовить, посмотри, - Намджун поднялся и достал из-под мехов на ложе лист пергамента.

Сокджин подошел и принял его.

На пергаменте искусной рукой Тэхена был нарисован сам ведьмак — по плечи, и лицо его было так хорошо прорисовано, словно живое смотрело с рисунка. Восхищенно вздохнув, Сокджин улыбнулся, любуясь.

- Но зачем вам был мой портрет?

- Я думал, ты погиб, - крепкие руки скользнули по талии Сокджина, обвивая ее.

Жаркие губы коснулись его ушка, потом под ним.

- Простишь ли ты меня за малодушие? Ты страдал на костре, ты мог не быть спасен... Мысль о том, что я почти потерял тебя...

- Тщщщ... я здесь, - прошептал Сокджин, кладя лист пергамента на стол и разворачиваясь в объятиях короля, обнимая его плечи. - Скажите — скучали вы?

Король, вместо ответа, прильнул к его губам, так жадно, словно в тот, первый их раз, давным-давно в прошлом.

Наконец, отпрянул король, сверкающими очами следя за тем, как облизывает ведьмак опухшие губы.

- Скажи, любишь ли ты меня? - спросил Намджун шепотом.

Сокджин улыбнулся, и одеяния пали с него к его ногам, он сорвал рубаху с тела Намджуна и прильнул к его телу своим. Нежнее шелка была его кожа, пахнущая ароматными маслами ванны, и вести по ней руками, бережно касаясь - высшее наслаждение. Сжимая пальцы на боках, плечах, лопатках, ягодицах ведьмака, король думал: вот бы остановилось время, и мы с ним, в этом шатре, могли вечно вместе пребывать, нежась в руках друг друга.

Они снова слились в поцелуе, Намджун подхватил Сокджина под бедра, донес до ложа и лег с ним, рядом с короной, раздраженно спихнув ее прочь.

- Как вы... это же... ааааахххх. Артефакт.... это же.... ннннхх... сокровище! - прошептал Сокджин, глядя, как корона падает на пол, катится и замирает возле огненной чаши.

- Вот сокровище, в моих руках! - прошептал Намджун, покрывая его тело поцелуями.

Губы, скулы, уши, шею, плечи, глубокие ключицы, грудь, торс, проводя жадными руками по стройным белым ногам, от пяточек к коленям, по внутренней стороне бедра — к сокровенному, наблюдая, как выгибается широкоплечая спина, а длинные пальцы сжимают черные волосы. Закинуть его ноги на свои плечи, языком сокровенного касаясь, ловя страсть с его губ через стоны и мольбы.

- Ааааахххх, - сорвалось с губ Сокджина, когда губы Намджуна касались нежной кожи возле его члена, а палец наворачивал круг, надавливал на отверстие ануса.

Король улыбнулся, лег на него, проталкивая один палец за другим, целуя стонущие губы, и эти горячие пальцы, что водят по его спине свои безумные треки, каждый из которых прожигает самую душу!...

Он подхватил Сокджина под ягодицы и вторгся в него, ощущая давление узких стенок, и как ведьмак нетерпеливо насаживается сам в ответ, пыхтя, разводя ноги все шире, чтобы дать Намджуну войти глубже, еще глубже. Шатер наполнился ароматом их страсти, сдавленными стонами, приглушенными звуками поцелуев.

Опустив руку, король поглаживал член ведьмака, желая дать тому завершить первому, видя, как то едва терпит, то выгибаясь, то прижимаясь к любимому.

- Ну, давай, - прошептал Намджун в его самые губы.

И Сокджин послушно излился себе на живот, сдвинув брови, прикусив губы, и король, выпрямившись, сжав его талию, стал насаживать тело возлюбленного резко, сильно, и на девятом толчке излился сам, зажав рот рукой.

Он сидел на коленях, переживая свое наслаждение, мутным взором глядя на лежащего у его ног мужчину, покрытого красными следами любви, тяжело дышащего, бесконечно прекрасного.

- Мой, - прошептал Намджун, поднял руку и опустил на торс ведьмака, чуть нажав. - Мой. Только мой. Навсегда.

Сокджин приоткрыл глаза.

- Снова на костер меня возведешь...

- Молчи. Твое тело. Душа. Сердце — мои.

- Сердце мое ты с моим сыном делишь, так и знай.

- Хорошо. Но ни с кем больше.

- Хорошо. Мой король. Мой господин...

Сокджин плавно поднялся на ложе, обхватил шею короля и нагнул к себе, прижимаясь губами.

- Ночь длина, но не бесконечна, - прошептал он жарко в губы Намджуна, а пальцы его промчались по его торсу к члену, обхватили длину. - Обладайте мной снова, прошу вас...

Король улыбнулся, перевернул их обоих, усадил ведьмака на себя, плавно войдя в него. Тот прикусил губы, поцарапывая грудь Намджуна.

- Этот Джехен... чертов купидон..., - прошептал Сокджин, ощущая, как тугая головка снова касается заветной точки, дразня, лаская ее, как жадные губы короля ласкают его шею.

Уткнувшись вспотевшим лбом в шею Намджуна, лаская голову его дрожащими руками, выносил он сладкие муки от него, прося позже пощады, но так и не получив ее.

- Словно и не было того страшного расставания... Словно не было тех ночей, что провел я в ярости и слезах в башне, без тебя, на стылой постели, мечтая о твоих ласках, Джин...

- Я сказал вам, не оставлю, пока сами не прогоните... А ведь, скажите честно, из лесу меня отселяете, чтобы я с нимфами не заигрывал? Пыхтите, стало быть, прав я? ...уже рассвет в воздухе чувствуется, скоро... слуги... придут... это... мстите мне так...? Боги... ваше величество... боги... даа...

Сквозь засыпанный снегом город, загоняя коня. Сквозь толпу стражников, свалился с седла. Сквозь внутренние ворота в сад. По садовой дорожке. Сердце бьется, заяц скачет не так быстро, как оно.

Шаги. Поспешные шаги. Он. Он!!!!

Рванул с места, часто-часто дыша, сбиваясь с ног на скользких дорожках.

ОН!!!

В объятия схватил, над землей поднял, прижал к себе тесно, плевать, кто видит это или нет.

- Твой, твой амулет, вел меня во тьме, мой Тэхен! Мой Принц! Ты... отчего так заплаканы твои глаза?! Отчего потускнели твои волосы?!

- Некрасив теперь я?! Не нравлюсь тебе?!

- Дурачок ты мой! Любовь ты моя! Принц мой! Поди ко мне, не рвись, поди, дай целовать тебя, дай обнимать тебя, дай вернуть тебе краски, самый прекрасный принц на свете!

- Пошли ко мне! Матушка в храме! Пошли...

...простыни сбиты, постель мягка, поцелуи горячи, объятия крепки, чужие пальцы в волосах, голову назад тянут, мучительны ласки, накатывает снова и снова, круговорот тел по одеялам, летят на пол подушки, и только и дел, что ладонями крики и стоны давить...

...вот и краски вернулись...

...вот и снова ты со мной...

...как я ждал, мой воин...

...как я мчался к тебе, мой принц...

- Люблю...

- Люблю тебя больше...

- Спит... Спи, а я буду подле, все равно, что ночь, отец не ждет меня, я весь твой, ночь вся наша, и просто быть при тебе, мой принц — награда. За все награда, даже за то, за что недостоин. Твои кудри, твои глаза, что теперь закрыты, твои губы, искусанные мною, твое тело, каждую клеточку которого ласкал, любя. Прижать тебя теснее, наши дыхания путая, путая кудри наши, видеть так близко, как трепещут во сне твои ресницы.

Что снится тебе, мой Тэхен?

Может ли быть, что это ...я?

***

- Что это у тебя?

Сокджин оттянул ворот балахона и фыркнул. Оставил-таки засос августейший проказник, подумал он.

- Отлежал.

- Ври отцу!

- Ты мне не отец, Шивон!

- Я твой тесть и всегда им буду!

Пришлось заткнуться.

- Это хорошо, что ты счастье пытаешь, - подумав, добавил некромант. - Добрая женщина если - женись, не будь нечестным! И внук, у него в столице любимая — жени сына!

- Женю, - хмыкнул Сокджин.

Они помолчали.

Эти полуднем встретились два ведьмака и некроманта на распутье дорог. Та, что за спиной Сокджина, вела в столицу. Та, что за Шивоном — в Зачарованный лес. За спиной Сокджина на дороге — груженая телега с лошадкой. С Шивоном — только посох его.

- Пришла пора проститься, - сказал Сокджин.

- Да. Но ведь мы еще все равно увидимся.

- Только больше через дракона мне не передавай приглашения на чай, а то явится образина Кас в столицу, эльфий люд пугать...!

- Ладно, сову пошлю. Не чини препятствий внуку видеть меня.

- Не буду. Но и ты — не испытывай его более так, старик! Мой сын, растил его не для таких изуверств.

- Ладно. Но он все равно примет общину потом.

- Обсу́дите, когда это «потом» настанет... Вообще, лучше бы тебе не бесить меня! Смотри — не поднимай мертвяков больше!

- Зачем мне? Да и Декрет изменили... ценит тебя его величество.

Усмехнулся. Сокджин подозрительно покосился, но, кажется, просто — привычная Шивону усмешка на все и вся.

- В лесу после полуночи и до рассвета лучше особенно не гулять, ты помни это. Моего кота корми, скотина эта не хотел ехать в город... Овражник — неконфликтный, а вот по осени болотная ведьма может безобразничать.

- Найду управу.

- Ну-ну...

- Община благодарна, в лесу нам лучше, чем у горы. Скорпионов нет каменных... Птиц из ветра....

- Уверен, ты их перетащишь в лес.

По лицу Шивона было видно, что такой сценарий не исключен.

- Ладно. Счастливо в лесу, - махнул рукой Сокжин, поворачивая коня и уводя к городу.

- Счастливо в замке! - улыбнулся Шивон. - И... Зять!

- Что? - обернулся Сокджин.

- Засосы хорошо подорожниковой мазью натирать! А лучше их не ставить, так королю и передай, не дети уже! Ну, бывай...

И пошел прочь, неспешно переставляя ноги, перестукивая посохом, оставив зятя на распутье дорог краснеть от стыда.

Светило яркое солнце, на пятки зиме активно наступала весна, в королевстве орков ждал пробуждения моря от мерзлоты счастливый влюбленный Оракул, коему обещано было волнующее знакомство с девой моря.

В лесу Шивона ждала его община, а в замке Сокджина — непоседливый сынок, и король, который, вообще говоря, хотел уж ехать в лес, боясь, что строптивый ведьмак, пожалуй, по пути и передумает...