Бумажная ночь

Эдгар пьёт перезаваренный чай. Он горький и невкусный, несмотря на количество сахара, который он туда положил, чтобы хоть как-то поднять уровень своего настроения, хотя бы на минус первый этаж. Увы, не помогает.

Голова тяжёлая, а глаза сохнут и болят, даже если чёлка зачёсанная набок, чтобы не мешала, не колется, но заснуть не получается, только тело дрожит. Неприятно. 

Луна, его давняя подруга, сейчас даже краем глаза не заглядывает к нему, прячется за пасмурным небом, ночью оно кажется ужасно тёмным.

Люди в темноте должны желать сна, так заложено природой. Но к Эдгару сегодня сон не шёл, как и последние… более шести лет его жизни, получается? 

Невкусный горький чай сну не способствовал, наоборот даже, но разве это не плюс, пока Эдгар пишет очередной черновик на будущее? Не вдохновение даже, привычка.

Пальцы кажутся внезапно потяжелевшими и будто бы чужими, непослушными, но он упрямо нажимает кнопки на клавиатуре, и буквы медленно превращаются в слова, слова в текст, текст в черновик. Красота.

Глаза болят ужасно, возможно это из-за слишком яркого света ноутбука… Надо бы отдохнуть, наверное, всё равно текст на экране выходил сухой и неживой.

Зеркало, неуместно оставленное на кухне, тоже самое говорило о взгляде писателя. Неживой. 

Эдгар разворачивает его отражающей частью к стене. 

Давиться быстрорастворимой лапшой, с соевым соусом и наспех нарезанной туда колбасой, чтобы это имело хоть какой-то вкус, кроме бумажного – уже привычка. 

Вопреки всем девичьим ожиданиям, Эдгар не умеет готовить. Он скорее раскрошит себе пальцы, обожжётся, пересолит или пережарит еду, но ничего путного не выйдет. Поэтому он по привычке покупает еду, которую легко разогреть и съесть, топливо, на вкус которого почти плевать. 

Когда на кухню входит заспанный Эдогава, Эдгару вдруг думается, что он вовсе может иметь при себе медаль с аккуратно выведенным титулом «кухонная катастрофа», которую лучше не подпускать к плите. Как-то раз у него загорелись спагетти, и честно говоря, Эдгар понятия не имел, как он умудрился получить такой результат на электрической плите.

У Эдгара давно не перехватывает дыхание и не колотится бешено в груди глупое сердце от появления Ранпо. Ранпо неотъемлемая часть жизни, единственный, способный вызывать у него хоть какие-то эмоции кроме усталости и раздражения, обычно это нечто сложное и непонятное, но Эдгар его компании всё равно рад. С ним спокойно и хорошо, а иногда могут появиться более сложные эмоции, вплоть до воодушевления. Эдгар считает, что это судьба, пусть и вслух не говорит – не хочет видеть чужой насмешливый взгляд. Иногда с ним утомительно, как и со всеми, но впрочем, с Ранпо достаточно хорошо, чтобы держаться за его присутствие в своей жизни. Иначе для чего была вся та патетика при первой встрече спустя шесть лет… 

— Ты снова забыл, — устало вздыхает Эдогава, и садится на стул рядом с Эдгаром. Тот молча кивает, накручивая лапшу на вилку. 

Ему нечего сказать. Даже напоминания первое-второе-пятое не помогают ему, каждый раз он откладывает на минуточку, отключая уведомление, ну, и каждый день всё повторяется. Он и сам, наверное, не рад этому, хотя, честно, ему почти плевать, он уже так привык к этому состоянию…

К этой вялости и сонливости без возможности уснуть. К этому серому образу мира в его глазах, к острым чертам собственного лица и мягким чужого. Ранпо – привычка, слегка тревожащая стоячую воду холодного озера его сознания, так часто застилаемого туманом.

Туман нужно разгонять ветром, таблетками. Он снова забыл их выпить. Ему кажется, что они не помогают, потому что он всегда чувствует себя чуть лучше, чем никак. 

— Они не помогут тебе, если будешь сбиваться с курса.

Эдогава говорит без лишних эмоций, устало, нет, правильнее сказать сонно. Он долго зевает, в уголках лисьих глаз скапливаются мелкие слёзы. Очаровательно. 

— А снотворные?

— А что снотворные, — вздыхает Эдгар, пережёвывая своё пищевое топливо, едой это назвать можно с натяжкой.

— Ты боишься засыпать? — Эдгар поднимает на него взгляд, и Ранпо за секунду всё понимает. У писателя на лице всё написано. — М. Снится что-то плохое?

Эдгар вдруг кривится от его внезапной заботы. Они не разговаривали некоторое время, и Ранпо выглядел очень отстранённо и холодно, а сейчас пришёл посреди ночи, и будто бы переживает.

— Я не помню, — в очередной раз вздыхает Эдгар, перемешивая оставшуюся лапшу в коробочке. Он наелся, а осталась ещё почти половина. Ну, хотя бы без бульона – не размокнет. — Просто проснулся в два часа и не смог заснуть снова. 

— Ты же лёг в полночь… Раньше ты хотя бы пять часов мог проспать. Это побочки?

— Наверное.

— Сходишь к врачу?

— Наверное, — раздражённо вздыхает Эдгар, пытаясь проглотить ещё одну вилку едва ли не бумажной лапши. — Разве тебе есть дело? 

Эдогава чуть приподнимает лицо, до этого уложенное на ладонь, удивляясь. Эдгар этого «не замечает», и встаёт из-за стола, выкидывая лапшу. Чёрт с ней, он больше не может есть эту гадость, лучше уж пицца или ещё что-то без большого смысла, но со вкусом. А лучше сон. Но он не может заснуть. Вообще-то, его не мучают кошмары. Он вовсе снов не видит. 

За спиной известно кто шуршит блистером, набирает воду в стакан. Потом передаёт таблетку и стакан в руки писателя.

— Я не хочу спать. 

— Врёшь, — недовольно щурится Ранпо, складывая руки на груди. Потом взгляд отводит… виновато? — И мне есть дело.

Эдгар убирает таблетку со стаканом на столешницу, и ставит чайник кипятиться. Хоть чай сделает, может, не так грустно будет глотать эту мерзость.

Голова тяжёлая… ватная. Озеро его сознания снова покрывается туманом. 

— Эй, — Эдогава тыкает Эдгара в щёку, чтобы тот развернулся в его сторону. 

Эдгар понимает не сразу. По заторможенному сознанию этот мелкий импульс проходит медленно, но громко, заполняя всё пространство собой. Как круги на воде. 

Когда Эдгар всё-таки разворачивается, ничего не происходит. Ранпо смотрит на него долго, задумчиво, будто на чужом лбу написано уравнение, которое он очень отчаянно пытается решить, до шума в ушах.

Это шумит закипающий чайник. Он пищит, оповещая, что закончил, и Эдгар уже тянется и разворачивается туловищем, чтобы перелить кипяток в чашку, но чужие руки его разворачивают, держат за щёки. Потом резковато стукаются их губы друг с другом.

В их поцелуе нет чувств, Ранпо целует так, будто это обязательное действие по инструкции, или возвращение долга. Эдгар всё равно сминает чужие губы осторожно, продолжает почти нежно, но бесконечно устало. Этот поцелуй такой же бумажный, как лапша, которую ел Эдгар. 

— Спокойной ночи, — отстранившись бросает Ранпо, и немного спешно покидает кухню. — Надеюсь, ты скоро сможешь заснуть.

— Спокойной ночи, — кивает Эдгар, отворачиваясь.

Его ждёт таблетка от бессонницы и очередная кружка будущего невкусного перезаваренного чая.