К концу дня Уилл может по-настоящему ощутить, что они с Мэттью и Уинстоном движутся по карте в верном направлении. Пейзаж по обе стороны хайвея не меняется, но меняются другие вещи. Так дорожные знаки говорят с ними все более мелодичными названиями; но и на лобовом стекле обшарпанных колымаг с местными номерами все чаще попадаются распятия, а также броские косые кресты Конфедерации.

Мэттью не удерживается от комментария, когда они проезжают пробитое множественными пулями приветственное табло: «Добро пожаловать в прекрасную Алабаму».

— Новых друзей мы здесь не заведем.

— Нам просто нужно пересечь эти места, — ворчит Уилл. — Мы не останемся здесь дольше, чем на ночь.

На что Мэттью интересуется у него, будто участвующий в сафари турист:

— Думаете, нам откажут в размещении, если у них больше не останется номеров с раздельными кроватями?

Уилл удерживается от того, чтобы бросить на него короткий взгляд — и отразить собственное подозрение в чужом возможном домысле. Он вздыхает и дает Мэттью лучший ответ, который может дать:

— Думаю, оно будет зависеть от мотеля.

Это не тот Юг, который они определили своим местом назначения, но глядя на тянущийся вдоль дороги гостеприимный зеленый вид, Уилл чувствует не тревогу, а полузабытое подспудное упоение путешествием. Будучи консультантом ФБР, ему регулярно приходилось навещать другие штаты, но то были посещения мест преступлений. Скорбный туризм, во время которого он погружался отнюдь не в местный колорит.

В последний раз, не считая командировочных перемещений, он выбрался из Вирджинии весной, чтобы порыбачить на озере Анны, снимая домик с причалом. Уилл думает об этом, когда на последней из их остановок стоит и смотрит на дорогу.

В воспоминании, вторгающемся сном на яву, он стоит на покачивающемся носу лодки, один на один с колышущимся водяным массивом и затерявшейся в нем, его самодельной приманкой для окуней. Пока он стоит в оцепенении, из него начинают прорастать черные, все сильнее раздающиеся вширь—

Рога.

…Обратно в напитанную остатками мягкого, рассеянного заката реальность Уилла возвращает низкое вопросительное поскуливание.

Растерянный, Уилл встречается взглядом с серьезными ореховыми глазами, смотрящими на него с высоты его коленей. Уинстон не подходит, а остается стоять напротив, бессловесно спрашивая его, что с ним.

Если бы Уилл знал.

Уилл глядит на обеспокоенного питомца — и вбирает необычайно полно: его внимательный наклон головы, пушистый хвост, распушенный доносимым с трассы ветром. Его уязвимость и беззаветное доверие в месте далеко-далеко от дома и принявшей стаи. То, как он полагается на него — его, очевидно, любимый и теперь единственный пес. Которого Уилл взял с собой, потому что тот не переставал искать его, веря, что он вернется; зная его.

Уилл чувствует ответственность и заедает ей парализующую тревогу. Он присаживается на колени и подзывает Уинстона к себе, чтобы почесать и погладить.

***

Лес, тянущий к трассе ветки, все сокращается, по мере того, как они подъезжают к Монтгомери, в котором решили остановиться на ночь. Расчищенные от природы гектары на окраине занимают промышленные здания и торговые моллы с простирающимися вокруг них площадками парковочных мест. И, откровенно говоря, Уилл не рад этому возвращению к цивилизации.

Билборды с номерами адвокатов, установленные через каждые полкилометра, тоже действуют ему на нервы, пока их «Форд» катится в потоке грузовиков. Их слишком поздно спасать легальными методами, но Уилл предпочитает не думать об этом, закидываясь сразу несколькими аспиринками, предоставленными ему Мэттью.

Он относит мигрень на счет низко висящих, сплошных туч, начавших собираться на закате и обещающих долгую ночь дождя — в унисон с прогнозом погоды по радио.

Дорога ведет дальше в город, но они поворачивают к укромно расположившейся за рощей зоне мотелей и фаст фуд-ресторанов. За пару минут они проезжают мимо семи вывесок, когда Уилл замечает одну знакомую:

— Я уже бывал в мотеле из этой сети, можем расположиться в нем.

— Хорошо, — соглашается Мэттью, но не тормозит. — Но нам нужно сделать еще одну остановку, прежде чем въехать. Неподалеку должна быть заправка.

Датчик показывает, что у них есть еще полбака бензина с последней остановки.

— Мы можем заправиться завтра. Но тебя ведь и не бензин интересует, не так ли?

Уилл не знает, к чему готовиться, но не чувствует беспокойство.

— Я думал о том, как мы можем сбросить ФБР с нашего следа, потому что если мы остановимся так, как оно есть сейчас, без легенды, это вызовет подозрения, — объясняет Мэттью, разворачивая машину обратно к городу, увидев, что дорога уводит их не туда; Уилл тоже думал об этом напрашивающемся вопросе во второй половине дня. — Двое непохожих мужчин с разницей в возрасте, очевидно не состоящие в сексуальных или романтических отношениях, — Уилл недоверчиво хмурит брови, но ничего не говорит, — путешествуют зимой среди недели — и они не коллеги, потому что вместо багажа у них собака. Странно. Так что, я придумал простое объяснение.

Мэттью умолкает, хитро глядя на него в зеркало заднего вида. Уилл видит в этом испытующем прищуре вызов, проверку — мол, сможет ли он додуматься, сможет ли он прочитать или просчитать мысли Мэттью? Уилл обдумывает условия загадки. И вероятно к ее решению его подталкивает и песня Дип Перпл, игравшая по радио совсем недавно.

— Один из них… слепой? С ним, с ним случилось что-то непредвиденное, чрезвычайное. Возможно, его собака заболела. А его друг сопровождает его.

Уилл не удивлен, когда Мэттью смотрит на него с не особенно скрываемым игривым и приязненным ликованием. Он просто начинает привыкать; и это далеко не неприятно.

— И поэтому нам нужно купить вам солнцезащитные очки, мистер Грэм.

— И это, по-твоему, не странно?.. — поражается Уилл. — Такой спектакль только привлечет к нам лишнее внимание.

— Разумеется, мы могли бы прошмыгнуть в отель по очереди, но…

Мэттью не договаривает — Уилл сам подхватывает линию мысли, уже сориентировавшись в ситуации:

— Но по запросу ФБР персонал сверит списки и сразу же возникнут подозрения.

Скорее всего, так и будет.

— Такая история необычна, но не невероятна. И если она менее невероятна, чем ситуация без какого-либо объяснения, то я выбираю тот вариант, который лучше защитит наши интересы.

Больше убеждений от Мэттью не следует. Уилл проворачивает сценарий в голове, ощупывая потенциальные острые углы, но внутренне уже приняв ее. Такое алиби действительно не придумаешь.

— Если так, нам нужно что-то непримечательное, без камер на каждом шагу. И мы заодно можем между делом сообщить о том, что движемся в противоположном направлении, чтобы ФБР искало нас в другом регионе, если алиби подкачает… Нет, погоди. На этой машине мэрилендские номера.

— В багажнике есть номера из Миссури и инструменты для смены, — лаконично отзывается Мэттью.

Пауза.

— Ну, конечно. Ты ведь серьезный человек. — Уилл неловко взмахивает рукой и, растерев ей колено, добавляет, чтобы не задумываться об услышанном и том, куда тянутся ниточки от него: — Я тоже могу поспособствовать нашей невидимости. Я все еще могу говорить с южным акцентом.

Мэттью оживляется.

— Я с радостью снова посмотрю на вашу актерскую игру. То, что я видел в госпитале, было прекрасным, мистер Грэм, — Уилл не смотрит на своего поклонника, отстраненно думая о том, что отныне будет слышать свое имя только промурлыканным с уважением и затаенной ласковостью, и не зная, что он чувствует по этому поводу.

Сколько раз Мэттью обращался к нему про себя, будучи его тайной аудиторией, восхищавшейся им издалека? Готовившейся убить для его спасения. Уилла пробирает возвращающийся дискомфорт и потому отвечает он довольно холодно:

— Это не актерская игра. Я вырос в южных штатах. Это скорее раскрытие заново.

— Любая актерская игра — раскрытие заново, — вставляет Мэттью.

Уилл не видит смысла продолжать это обсуждение и вместо него дальше обдумывает то, что они и впрямь могли бы изобразить… Он обнаруживает, что в активном планировании есть особая прелесть после нескольких месяцев бездействия и попыток забрасывать наживки.

— Так значит, я слепой, у которого нет трости?

Мэттью его тон не коробит:

— Она бы вам и не понадобилась, будь у вас поводырь. — Уилл достаточно уверен, что именно для таких ситуаций хозяева поводырей держат в доме еще и трости, но не успевает возразить. — И хоть у вас теперь его не будет, у вас буду я. — Мэттью замолкает, заманчиво приподняв брови. — Главное изображайте беспомощность. Кстати говоря, я внесу еще немного замешательства: ФБР ведь ищет парня с ошень шильной шепелявоштью. А у меня ее нет.

Мэттью ровно транслирует в пространство гордость собой, заворачивая на призывно горящую звездами и полосами заправку «Либерти». Уилл уже и забыл, что он изображал дефект речи в госпитале и услышать его сейчас было для него совершенно противоестественно, вплоть до абсурдности. Проведя с ним вместе суммарно чуть больше дня, Уилл уже не может больше представить, насколько нужно быть готовым обманываться, чтобы покупаться на нечто подобное с Мэттью. Хотя он и сам не рискнет заявить, что имеет авторитет в вопросе о том, кто его поклонник такой.

Но обстоятельства складываются так, что Уилл заинтересован.

И поэтому, пока Мэттью выбирает ему очки, Уилл обдумывает его отвлекающий маневр. Он уверен, что шепелявость — дань уважения чему-то или кому-то. Все лучшие идеи берутся из окружения. Многие беллетристы пишут злободневные истории, перенимая их из реальной жизни, — то же самое делают и успешные мошенники.

— Кто вдохновил тебя на твою шепелявость, Мэттью? — спрашивает Уилл, как только Мэттью возвращается в машину с большими темными очками. Мэттью замирает, протягивая их ему на примерку. Уилл принимает очки — черные и гораздо более крупные, чем его собственные, — поясняя происхождение своей догадки не без легкого передразнивания: — Любая актерская игра — раскрытие заново.

— Подхватил у одного знакомого, — коротко отзывается Мэттью после нескольких секунд раздумий. Уилл знает, что это честный ответ, но так же и что он настолько сокращен, что можно было бы его считать уходом от ответа. И Мэттью удерживает подробности неспроста, а значит, вряд ли поддастся на дальнейшие расспросы. Пока нет.

Очки погружают Уилла в ночь гораздо более глубокую, чем темень за окном, не становящуюся особенно светлее, когда Мэттью включает верхний свет в салоне.

— Глаз за ними не видно.

— Хорошо, подойдут.

Но сняв очки и дальше прикидывая вероятные ориентировки на них с Мэттью, Уилл кое-что осознает, и эту легко опознаваемую деталь внешности сменить уже не получится.

— Но и у Мэттью Брауна и у Эндрю Рида есть шрам на подбородке.

— Да, его сложно спрятать, — кивает Мэттью, чуть скривив губы. — Но он выцветший, а большинство людей в разговоре обычно смотрит мне в глаза. — Уилл легко может себе это представить. — Если вообще замечают меня.

Пока Мэттью отворачивается и пристегивается, а автомобиль трогается с места, Уилл гадает — стоит или не стоит ему озвучить разгоняющую пульс мысль. В итоге он все-таки решается и, возможно, это говорит об уже установленном между ними доверии больше, чем что-либо еще за проведенный в дороге день.

— Тебе нравится прятаться на виду. Ганнибалу Лектеру тоже это нравилось, — в его речь сами собой вкрадываются обманчиво облегченные интонации бывшего копа, те самые, что как бы предлагают веревку, на которой по невнимательности можно повесить себя самого. — Разыгрывать черную комедию для одного.

Мэттью фыркает, и это не та реакция, которую Уилл ожидал.

— Только он был плох в этом, потому что был психопатом.

Нет, на самом деле, Уилл не считает, что справедливо сравнивать своего поклонника и Ганнибала. Но ему может не хватать ясности — в конце концов, в глубине души Уилл знает, что склонен защищать, и особенно тех, кто были к нему добры. Увы, но всегда был склонен.

Мэттью легко обесценивает сравнение, избегая его, как чего-то не заслуживающего серьезного рассмотрения, чем ободряет Уилла больше, чем он ожидал:

— Что я могу сказать: это испытывает тебя. Требует быть проницательным психологом. Показывает, как различные проблемы могут быть решены по-разному. И дурачить других людей чертовски весело.

Уилл определяет, что Мэттью шутит (но говорит правду), хоть тот и не меняется в лице. Сам же Уилл склонен относиться к этому гораздо более вдумчиво, и честно делится своими соображениями:

— По моему опыту, это может быть будоражащим, но всегда оставляет тебя с потрясающим чувством изоляции. Горьким, пессимистическим ощущением, что никто не знает, кто ты такой.

Это еще более щедрый знак доверия с его стороны и в этом и заключается проверка: разница между эмпатированием кому-то и притворством с подстройкой под чужие нужды была для Уилла почти болезненной. Он будто бы становился совсем другой личностью, с той же личной историей, отстраняясь от своего опыта, инструментализируя его ради цели. И теряя веру в других.

Мэттью не отзывается и, облизнув губы, Уилл добавляет:

— Так и я тебя не распознал. Притом, дважды.

Уилл ждет, расценит ли Мэттью это как личное достижение, которым оно тоже является, но смысл этого разговора не в этом. Или же как что-то другое.

— Сперва вы не знали, куда нужно было смотреть, а затем вашу подругу убили за несколько часов до встречи. Довольное хорошее оправдание, — рассудительно отвечает Мэттью, но Уилл достаточно тонко сонастроен с ним, чтобы чувствовать его внутреннее напряжение. Его наличие приносит Уиллу облегчение, так что он даже не удерживается от шумного выдоха.

Когда они снова выворачивают к роще, Уилл спрашивает, не тая интереса:

— Когда ты решил, что мы похожи, Мэттью?

— Когда вы дали им то, что они так хотели.

Уилл хмурит брови, но через несколько секунд понимает. Вспоминает: Алана и Ганнибал были принимающими ключи от форта, который осаждали очень долгое время, или рассчитывали на это, клюнув на столь желанную обоими наживку оскорбительно быстро.

— Я так смеялся, прослушивая ту запись, что пришлось притвориться, что у меня кашель. — Черты Мэттью словно заостряются от хищного веселья. — Ваше выступление могло бы быть убедительным… если бы я вообще ничего о вас не знал. Люди — моя специальность, мистер Грэм. Особенно те, которых я хочу понять.

Уилл невесело хмыкает тому, как ловко он избегает определения с запятнанным «интересом» в нем. У Уилла есть, что сказать на этот счет, но он воздерживается, побоявшись слишком заострить дискуссию.

— Теперь у тебя есть вопрос.

— Думаю, я воспользуюсь им позже.

— А, хорошо. Я напомню тебе.

— Как любезно с вашей стороны, — Уилл слышит, как Мэттью ухмыляется ему голосом.

— Не люблю быть в должниках, — пожимает плечами Уилл.

И это правда, но вопрос, конечно, в том, не любит ли он быть расспрашиваемым еще больше. И судя по тому, как Мэттью в зеркале заднего вида поджимает губы, чтобы сдержать напирающее довольство, их с Уиллом ответы на этот вопрос сходятся.

Они объезжают выбранный мотель, чтобы немного потренироваться в роще перед их небольшой пантомимой и поменять номера машины. И там, когда Мэттью, как примерный медбрат, раздает ему указания — на самом деле держать глаза все время закрытыми, отклониться немного назад, и так далее — пока Уилл беззлобно спорит и пытается привыкнуть к ощущениям от хождения вслепую, какая-то часть его оценивает их сработанность и понимает, что они с Мэттью и впрямь становятся — как он сам с иронией говорил? «партнеры по преступлению»? — напарниками.

Уилл припоминает своих бывших напарниц и напарников, а их было несколько за время его службы в Новом Орлеане. Но то сотрудничество никогда не выходило далеко за рамки профессионального. Он сам был слишком закрытым, а его компания, так всегда получалось, была либо мудацкой, либо просто не его породой людей. А еще было исключение — офицер Диана Ричард, но влюбляться в нее было настолько плохой идеей, что мысли об этом горчат даже почти два десятилетия спустя.

Когда они выходят из машины на парковке мотельного комплекса «Комфорт Инн & Сьютс» и Уилл по наущению берет Мэттью за предплечье, как проводника, и следует за ним ко входу, бессознательно задержав дыхание от волнения, тот негромко говорит ему:

— Все будет хорошо, мистер Грэм. Вы справитесь.

И Уилл не думает о том, доверяет ли своему поклоннику в рамках разумного, а о том, что верит ему и не хочет подвести их обоих.

И как ни странно... все получается.