За словами прощания следует закрытие двери и Уилл, наконец сняв темные очки, припадает к дверному глазку их новообретенного номера, глядя вслед работнице мотеля.

Темнокожая женщина удаляется по коридору, но сердце Уилла дальше стучит в ушах, пока сам он чувствует себя так, будто просматривает запись с камеры видеонаблюдения, уже зная, что произойдет дальше: сейчас она обернется и достанет телефон, их взгляды встретятся без ее на то ведома, и их поездка закончится...

Но этого не происходит. Она заворачивает за угол, обратно к стойке рецепции. Звонок можно сделать и оттуда.

— У тебя были глаза. Думаешь, она что-нибудь заподозрила?

— Нет. Расслабьтесь, мистер Грэм.

— Почему ты уверен? — спрашивает Уилл, на самом деле, говоря «поделись со мной своей уверенностью».

— Легко определить, когда люди тебя боятся.

Уилл наблюдает за тем, как Мэттью с щелчком открывает переноску Уинстона и отступает в сторону, давая псу выйти наружу, и ободряюще ухмыляется, когда тот задирает голову, сделав первый шаг из клетки.

Сказанное им не укладывается в то, что Уилл видит перед собой.

Уилл скрещивает руки на груди, бессознательно приобнимая себя.

— Когда это было в последний раз? Когда кто-то боялся тебя.

— Хм-м. Вы задаете вопросы без очереди, мистер Грэм. Я все еще не задал вам свой. А вы сами вызывались напомнить мне о нем.

Мэттью внимательно смотрит на него, с проступающей в чертах насмешкой. Но Уилл чувствует, что это уклоняющийся маневр, попытка сбить его с толку, и поддевает в ответ, пользуясь самым провокационно-невинным тоном.

— Хочешь сказать, что тебе не нравится, когда я проявляю повышенное внимание к тебе, Мэттью? Или?

Он сформулировал это, как знающее выдвижение условий на переговорах, но глядя на реакцию Мэттью — задирает брови и чуть склоняет голову на бок, улыбается, не глядя на него напрямую, и разводит руками, — Уилл знает, что его поклонник воспринял его слова, как флирт. И не уверен, насколько сам на это рассчитывал.

— Понимаю, — говорит Мэттью, чуть-чуть ухмыляясь голосом. — Ваша привычка вести допрос не мудачество; вы просто делаете то, что положено делать профайлеру.

Уилл хмыкает несносности его прямоты: что, это тоже заигрывание? Мысль дается ему неожиданно непринужденно, вызывая в нем скорее насмешку, чем неудобство. 

— И это влияет на твое желание ответить на мой вопрос?

— Может быть, если потом вы ответите на мои.

— Держи их в уме.

Уилл пересекает комнату, чтобы сесть в кресло в углу — намеренно избегая садиться на одну из двух кроватей и по привычке занимая такое место в пространстве, чтобы можно было обозревать сразу все помещение.

Их номер достаточно большой, но Уилл все равно чувствует себя клаустрофобично. Находиться в одной комнате один на один ощущается совсем иначе, чем разменивать километры шоссе, сидя в одной машине. Сразу стало... некуда бежать.

Заняв новое место, Уилл выжидательно, с вызовом смотрит на Мэттью, положив руки себе на колени.

— Ну так что?

Мэттью соглашается его уважить:

— Скорее всего, последней, кто боялась меня, была одна моя должница. Правда, технически боялась она и не меня, а из-за меня. Я попросил ее об услуге.

Он замолкает, но Уилл чувствует, что это просто пауза, и не торопит с объяснением, осторожно оценивая чужое состояние, передающееся ему в ставшем более скрипучим, как бы натянутым, голосе, и в том, как чужая поза выражает устойчивость и уверенность в оправданности той меры.

— Я велел ей сделать звонок, представившись медсестрой, пытающейся связаться с родственником жертвы несчастного случая, чтобы хозяин покинул дом.

Уилл сжимает руки на своих коленях: последующий когнитивный прыжок происходит мгновенно.

— И этот дом был домом того пристава. Эндрю Сайкса.

— Да.

Какое-то время тишину нарушают только трескучие громовые снаружи, как отзвуки далеких боевых действий.

Мэттью ощущается вышагнувшим из разговора, когда отступает к не задернутому полосатой шторой окну. Уилл внимательно наблюдает за ним с дистанции в пару шагов, пользуясь его погруженностью в себя. И обращает внимание на то, как Мэттью перебирает пальцами одной руки, пропуская между ними невидимую вещь по какой-то неизжитой привычке. То должно было быть что-то маленькое. Ныне утерянное?.. Уилл охотно дает жесту отвлечь себя от передающейся ему чужой тягостной эмоции.

Заговорив снова, Мэттью звучит ровно, но в его голосе нет обычной заносчивости. Только задумчивость.

— У него не было времени почувствовать страх. Или боль. — Он чуть качает головой и весомо добавляет: — Можно сказать, это подарок. — И затем: — Не все могут рассчитывать на такое.

— Это то, что в итоге выдало тебя. Не Потрошителя. Милосердие.

Аппендикс сентиментальности.

— Вы знаете.

Мэттью полуоборачивается к нему, с горячим, личным чувством во взгляде, не дающим Уиллу разорвать зрительный контакт; будто сокращающим расстояние между ними вдвое.

— Я видел вас. — Мэттью приободряет себя маленькими безотчетными кивками: — Вы были там.

Уилл слышит, что он имеет в виду, что его поклонник видел его не на месте преступления, сливавшимся с тенями на обоях с аляповатым принтом, а через запись нелегально записывавшего тишину микрофона в комнате для посещений. Видел его, занимающим место рядом, смотрящим со стороны, из первого ряда. Но он не прав.

— Вы были со мной, мистер Грэм.

— Нет. — Уиллу требуется приложить усилие, чтобы суметь перенести свое внимание на лежащего у входной двери, не вовлеченного в происходящее Уинстона, не любящего грозы. — Я, я не был с тобой, Мэттью. — Осуждая себя за ведующую по краю дотошность (но под поверхностью, сразу под ней, ему интересно озвучить это, это всего лишь правда), Уилл облизывает губы и проговаривает: — Я был тобой.

Все так же не глядя на Мэттью, Уилл встает с кресла и идет к псу. Он продолжает линию мысли совершенно другим, следовательским тоном, чтобы увести разговор от собственного признания, ощущающегося усугубляющим то, что... что бы между ними не укрепилось на данный момент.

— Ты и не стал рисковать в бассейне по этой же причине. Побоялся, что сентиментальность подведет тебя, как подвела с приставом. 

Про себя Уилл подмечает, что с удачей годами избегавшего правосудия Ганнибала Лектера, — то наверняка было верным решением.

— У меня есть склонность к тому, чтобы усложнять вещи, — признает Мэттью с неохотой. — Но если бы вы только видели.

Его страстное придыхание пробирает Уилла, присевшего на корточки у пса, до гусиной кожи. Обнюхивающий его пальцы влажный нос и тепло лижущий язык Уинстона, увы, не отвлекают его достаточно.

Боковым зрением Уилл видит, как Мэттью, воодушевленный тем, что развертывается перед его внутренним взором, ищущий контакта, делает шаг к нему.

— Это было бы величественно: я хотел воссоздать для вас древнюю казнь. По-моему, я говорил вам, что черпал вдохновение из библейских мотивов.

— Да, ты говорил вчера.

— Я не стал бы размениваться на пошлое «концептуальное искусство».

Уилл хочет ухмыльнуться циничной дерзости чужого сравнения, но он и сам описывал инсталляции Потрошителя (он в самом деле положил сердце и мозги судьи на весы) как эпатирующий театр. И трудно сказать, почему, но эта мелочь вцепляется в него будто когтями, заставляя пульсировать мысль: кто-то твоего же вида, птица одного полета. 

Уилл поджимает губы.

— Я хотел дать вам честный суд, вместо того, который пытались учинить над вами. Сырую справедливость, — объясняет Мэттью, рассудительно и спокойно. — Как вы и заслуживали.

И страшное в том, что Уилл знает: ему бы понравилось. Как нравилась, сколько ни внушал ужас так и не увиденный им кусок плоти, — мысль о пустоте в чужом рту, навсегда пересушенном источнике лжи.

Уилл не хочет идти этой дорогой, ведь она обязательно приведет его к лохматому-рогатому зверю из видений, и капитулирует:

— Твой вопрос.

Сидеть на корточках неудобно — у него начинают ныть колени, отвыкшие от нагрузки за полгода в камере, — потому Уилл садится на пол, упираясь спиной в дверь номера.

Мэттью не требуется много времени, чтобы собраться с мыслями, и в совокупности с тем, как до того он спрашивал его о несущественном, Уилл видит в этом прямое доказательство продуманности ходов его поклонника в этой игре. Его прощупывали полгода и продолжают прощупывать до сих пор. И он возвращает услугу, и честность этих условий успокаивает.

— Вы не боялись меня в комнате для терапии, когда я вам открылся. Даже совсем чуть-чуть. Меня это очень порадовало, мистер Грэм. — Пауза. — Но я продолжаю спрашивать себя: почему?

Уилл насмешливо фыркает.

— Разве между нами не было маленьких моментов несанкционированной человечности? — он коротко бросает взгляд на Мэттью, сжав губы в тонкую, искренне благодарную улыбку. Ведь на самом деле, — у Уилла было время вспомнить, — они говорили не раз до того, как действительно заговорили. 

То были совершенно невесомые замечания, ничего, что могло бы вызвать подозрения у остального персонала больницы. «Это рутинная проверка, должны скоро закончить» и прочие комментарии в воздух, ненадолго развеивавшие отуплявшее чувство, что он находился в непроницаемом пузыре изоляции. Подсознательно размягчившие его так, что он не удивился предложению книги в тот вечер, прежде чем Мэттью вышел к нему на свет.

Уилл мимоходом подмечает, что в ретроспективе есть смысл в том, что их отношения начались с нарушения больничного протокола. Можно даже сказать, что все дальнейшее — результат того, что кто-то из них или они оба не рассчитали, и в итоге их занесло, как машину в шторм на трассе.

В Алабаму, с деньгами, пистолетом и собакой.

— Идея того, что все это время рядом со мной был еще один человек с потайной личностью, — Уилл опускает другой объект сравнения за очевидностью, — вот только мой друг, была чем-то, во что мне хотелось верить.

И это правда, как правда то, что он сейчас находится здесь, практически в восьмиста пятидесяти милях от госпиталя Чилтона с этим самым человеком. Другом. Раз уж он решился на это слово.

— Ничто так не соблазняет, как возможность доверия, — говорит Мэттью, пронзительно глядя на него через всю комнату.

Уилл вздыхает и, жуя губы, осматривает обстановку их номера, продолжая трепать Уинстона. Он приятно удивлен тем, насколько помещение хорошо убрано, — в своих командировах от ФБР, если остановиться в каком-нибудь городке было негде, ему пару раз приходилось ночевать в таких местах, где его первой мыслью было, не подцепит ли он за время, проведенное там, что-нибудь неизлечимое.

И интерьер не лишен уюта: мебель в комнате большая, как и светильники, и орнамент на постельном белье, и две черно-белые фотографии местного озера практически во всю стену. А глядя на две довольно широкие кровати (хотя любая показалась бы такой по сравнению с его тюремным матрасом), Уилл разрешает себе подумать, что провести ночь не заламывая шею на сидении было хорошей мыслью.

Но он собирается закончить мысль.

— Я даже, — фыркает, — ощутил щипок досады, когда решил, что дело было в Потрошителе. Но оно не было.

Тогда он поверил, что от него потребуется просто встроиться в игру и продолжить чужой мотив балтиморской альфа-особи серийного убийцы. Уилл и близко не мог представить, насколько серьезно все окажется.

— Не было, — отзывается Мэттью с особой, будто закладывающей что-то в основание их отношений серьезностью.

Уилл позволяет себе почувствовать себя обнадеженным и снова коротко поджимает губы в улыбке. И, черт, до него доходит, что он не улыбался так давно, и вернуться к этому немного похоже на выход на свежий воздух; будто он по-настоящему вышел из больницы только сейчас.

— Другой вопрос? — предлагает он аккуратно.

Заметно, что Мэттью держит вопрос на готове, но смотрит на него так, будто сомневается, как подать то, что он хочет сказать. Уилл же не приемлет в окружающих эту эмоцию на свой счет.

— Возможно, мне стоит отложить его.

— Сказать мне об этом вслух — самый легкий способ подцепить мое любопытство.

Мэттью не ухмыляется его замечанию, задумчиво поводя челюстью. Он предупреждает:

— Есть высокая вероятность, что вам не захочется отвечать мне, по крайней мере, сейчас, мистер Грэм.

Когда он не продолжает, Уилл пожимает плечами, давая понять, что не собирается жалеть себя, особенно, не зная, из-за чего именно. Дверь, подпирающая его спину, дает ему дополнительное чувство опоры.

— Хорошо. — Уилл внутренне напрягается от того, как Мэттью произносит это. — Я нахожусь под впечатлением, что вы ищите что-то во мне, потому что боитесь чего-то в себе. Как думаете, я ошибаюсь?

Уинстон у ног Уилла вдруг резко поворачивает голову и, уже рефлекторно спросив его, в чем дело, со все еще не отзвучавшим чужим вопросом (...я ошибаюсь?) в голове, Уилл тоже слышит какой-то странный звук.

Бжжжжж...

Бжжжжж...

Он повторяется с регулярным интервалом и становится легко опознаваем. И доносится из приставленного к шкафу рюкзака.

Уилл морщится, с неверием глядя на Мэттью.

— Это же...?

Вибрирующий телефон.

Определенно, не галлюцинация.

Мэттью замирает с выписанным на лице подтверждением догадки Уилла.

— Упс.