За каждым поворотом, каждым ограждением, каждой тонкой стеной скрывается пара заостренных ушей, что ждёт неосторожно брошенных слов. Ведьмы посматривают с недоверием, крутят пальцами у виска и предупреждают о том, чего никогда не произойдёт. Оракул неуверенно проводит ладонью по гладкой щеке, крепче сжимает мешок с продовольствием в руках и стремительно покидает торговую площадь, стараясь не оборачиваться. За спиной он слышит заинтригованные перешептывания, из-за чего чувствительный слух начинает резать, а мысли забиваются чужими фразами, брошенными в приступе любопытства.

В скромном городке ведьм недавно появились два путника, что своими исповедями отгоняют гнев разочарованного титана. Тот первый, что повыше и пострашнее, всегда начинает свою речь очень пафосно, вскидывая руки к небу и донося до обывателей самые искренние, самые правильные слова. Тот же, что стоит чуть в стороне, всегда внимает речам первого, вслушивается в каждую фразу, не в силах отвлечься на что-то другое, и вкладывает эти слова в свое преданное сердце, наизусть повторяя чужие проповеди. Второй путник, как ни странно, ведьмам нравится чуть больше. Они подзывают его ближе, предлагают работу и место для сна, обсуждают с ним городские проблемы и ненавязчиво пытаются подглядеть под золотую маску, останавливаясь сразу же, стоит парню уязвимо повернуть лицо в сторону. Дальше деликатных просьб это никогда не заходит, лишь чужая скромность украшает ведьму - так говорит первый путник, закрывая своего товарища белым плащом и уводя подальше от толпы. Отношения между этими двумя странные, мутные, словно озерная вода, заросшая тиной. Ведьмы провожают их обеспокоенными взглядами, уговаривают задержаться за стенами города подольше, чтобы избежать вьюги, но первый путник настойчиво отклоняет предложения, мягко настаивает на помощи титана и скрывается в бушующем снеге, оставляя компаньона чуть позади.

Уиллоу следует за ними не спеша, лишь молча поглядывает на сгорбленную фигуру Белоса, выжидая подходящего момента, занося руки в попытке ударить и сразу же отдергивая себя. Что толку от этого? Воспоминание не почувствует боли, не сможет раскаяться и повернуть время вспять. Белос в чужом подсознании загнан в угол, бегает из города в город, презренно прячет лицо за масками и старательно изменяет голос, чтобы не попасться. Уиллоу думает о том, что кем бы ни была Ива, но слово своё она сдержала - ни один город, большой или маленький, не позволяет Филиппу Виттебейну попасть внутрь. Ведьмы закрывают ворота городских стен, провожают человека гневными взглядами и вслед кличут мерзким братоубийцей. Парк не согласиться с ними не может, лишь наблюдает за тем, как личность Филиппа дрожит, размывается и колеблется, выискивает способы измениться, оставив все принципы при себе. Со стороны это кажется даже забавным, только вот обидно, что у фальшивой личности всё получается. За маской Белоса надёжно укрыт Филипп, и ведьмы ведутся, пускают путников в города и предлагают помощь, не догадываясь о смертельной опасности.

Воспоминания об этом у Оракула четкие, яркие и ясные, переливаются акварелью и чистой водой, снег блестит у Парк перед глазами и на вкус он, должно быть, сладкий, словно фруктовый сахар. Ведьма наблюдает за метаниями мрачного странника и попытками поладить с жителями заснеженных городов. Получается всё из рук вон плохо, стоит Белосу сделать неосторожный шаг. В спину сразу летят проклятья, снег становится острым и режет лицо, а ведьмы пытаются разлучить их.

- Знают, что ты без меня не справишься, вот и мучают, - повторяет вторит этому Белос и идет дальше, затягивая бинты на промерзших руках, отчаянно пытаясь отогреться. В худшие дни Оракул не произносит ни слова, лишь послушно шагает за своим поводырем, будто любая нечаянно брошенная фраза способна окончательно всё разрушить. Возможно так и есть. Возможно путь праведников всегда настолько утомителен и суров, раз сам Титан, чьи речи с таким благоговением доносит Белос, ни разу им не помог. Возможно Оракул делает что-то неправильно, когда пытается разговорить Белоса и спрашивает о собственной амнезии. Оправдания звучат фальшиво, натянуто, но за неимением ничего другого приходится соглашаться и следовать дальше, чувствуя ледяное дыхание на затылке.

Путь всегда тяжелый. Погода не щадит, рвёт и мечет, сдувает палатки, обрушивает деревянные дома и гонит прочь. С каждым разом Оракулу всё тяжелее доставать Белоса из снежных завалов. Про себя он думает, что если бы проповедник согласился оставить несчастный диск в снегах, то идти было бы легче, да только попробуй донести это до него. Лишнее слово - чужие руки загораются красным, а тело словно обжигает кислотой, разъедая и без того настрадавшуюся кожу. За каждым обморожением следует ожог, за ожогом - удар посохом, и лишь после наступления мучительной слабости, когда мышцы окончательно отказывают, Белос позволяет отдохнуть. Уиллоу честно не может назвать это отдыхом, но тишина, возникающая в такие моменты, менее удручающая. Оракул с ней согласен. Только вот города меняются один за одним, лица становятся всё более расплывчатыми, нечеткими, и клону всё тяжелее замечать фигуру Белоса в бушующих снегах.

В какой-то момент и Парк сбивается со счёта. Всё начинает мельтешить перед глазами, словно новогодняя мишура, но чувства радости от этого никакого. Время тянется патокой, горькой и отвратительной, на языке отпечатывается привкус дыма и гари. Что ни говори - огонь опасен, даже для показушных выступлений. Лицо медленно покрывается ожогами, ладони прячутся за перчатками, а маску запрещается снимать даже наедине с Белосом. Самопровозглашенный пророк, к слову, ни о чем таком не волнуется. Лишь подносит чужое лицо ближе, недовольно сводит брови и щедро поливает обгоревшую кожу дешевеньким зельем с рынка. Уиллоу смотрит с сочувствием, и Оракул искренне ей за это признателен.

По коридору идти всё так же страшно. Вечная ночь никогда не сменяется счастливым днём, она лишь тянется чуть дольше, окончательно сбивая с шага. Картинные рамы, похороненные под снегом, не всегда удаётся достать, но причина, Парк уверена, кроется в самом мрачном страннике. На этом снежном кладбище царит дымовой смог. Некоторые картины пристыженно скрыты за пепелищем, но даже так ведьма слышит чужие обреченные крики, доносящие оттуда. Сколько ни спасай, результат всегда один - Белос находит, Белос злится, Белос убивает сам. И пламя от его магии страшнее, чудовищнее. Словно выпущенная на волю свора собак - она мчится по белоснежным сугробам, выслеживает добычу и впивается в шею, жадно глотая кровь.

Несколько раз Оракул думает о том, чтобы с позором всё бросить и сбежать. Порой ему даже удается задержаться в городе дольше, чем он планировал. Да только изменений от этого никаких. Если Белос может выследить ведьму, то и найти сбежавшего компаньона ему не составляет труда. Когда Уиллоу впервые видит помутневшие глаза Оракула и голубое свечение иллюзии, то теряется, не в силах отвести взгляд. Только потом приходит осознание, почему в курс иллюзий с такой осторожностью включают специальность контроля памяти. Воспоминания оказываются более хрупкими, чем она предполагала, а их уничтожение, к сожалению, становится слишком простым. Ведьма правда не догадывается, почему Оракул так бережно прижимает к себе переломанные картины, но что-то ей подсказывает, что отнятые воспоминания на них могли бы сменить эту кошмарную ночь на несколько минут спокойного, раннего утра. Она осторожно берёт его за руку, когда идти становится совсем невмоготу, и тихо рассказывает о собственной жизни вне колючего снега. Цветы приятно пахнут и могут кусаться, на рыночных площадях почти не выступают безумцы, а деревья, из которых сделаны картинные рамы, Уиллоу никогда не видела. Оракул честно сознается, что тоже не видел подобных. Воздух немного теплеет.

Тогда-то и происходит оно - чудо. Передышка. Первый глоток жизни, которым Оракул дорожит так сильно, что коридор воспоминаний расширяется, а снег прекращает бить их по лицу. Парк осторожно перешагивает через еловую раму, ловко спускается вниз по винтажной лестнице и осматривается, щуря глаза от яркого света. В бальном зале она чувствует себя чужой. Лицо Оракула, она уверена, выражает ту же эмоцию. Словно двух золотых рыбок вытащили из аквариума и закинули в море, без еды и фильтра. Движения кажутся скованными, напитки сладкими, а еда пахнет намного лучше, чем та, что удавалось найти в лесу. Лица всё ещё скрыты за масками, но одежда отличается, выглядит более опрятно и празднично. Оракул робко подает Уиллоу руку в белых перчатках, зачесывает назад светлые волосы и старается не спотыкаться о собственные ноги. Воспоминание раннее, совсем невинное, так что ни о каких высокопарных танцах речи идти не может. Только вот ведьмы, как ни странно, относятся к ним намного теплее.

- На улице поразительно отталкивающая погода. Вы так не считаете? - маг в нежно-бежевом сюртуке делает шаг в их сторону, обводит Оракула одобрительным взглядом и кивает самому себе, подливая яблочной крови в бокал. В голову врезается мысль, что бокал брать исключительно запрещено, и Белос будет в ярости, если этим правилом пренебречь. Так что Оракул послушно распрямляет плечи, обворожительно смеётся и ненавязчиво ставит предложенный напиток обратно на стол, благодаря ведьму за оказанное внимание. Разговор течёт плавно, неторопливо, одна тема сменяется другой, тело чувствует себя свободнее, и Оракул позволяет себе привлечь чуть больше внимания, чем планировалось изначально. Несколько робких шуток вызывают подбадривающий смех толпы, ведьм вокруг него собирается всё больше и смотрят они на него тепло, даже желанно, будто Оракул действительно стоит того, чтобы на него так смотрели. По спине разливается тепло, алкоголь будоражит голову, вот только танцы, на которые его с таким трепетом пытаются пригласить, мрачному страннику не знакомы. Белос об этом не предупреждал. Оракулу стоит согласиться? Он переводит на мужчину растерянный взгляд, выжидая несколько минут, после чего окончательно замирает и путается, не зная, что следует ответить.

- Не думаю, что это хорошая идея, - надежда на чужую помощь медленно гаснет, но Оракул продолжает ненавязчиво отходить в сторону Белоса, отдаляясь от толпы. - Из меня ужасный танцор. Не хочется отдавить ноги несчастной ведьме.

- В таком случае я готова дать несколько бесплатных уроков.

Чьи-то руки легко ложатся на талию, проводят тонкую линию от пояса до груди, и слышится звонкий смех. Девушка за спиной Оракула мягко улыбается, поглядывает с беззлобной ухмылкой и ловко обводит хвостиком чужие стройные ноги. Жар вот-вот растопит золотую маску на лице парня, но бережная хватка удерживает его на месте и придает больше уверенности, чем есть на самом деле. Он бросает последний взгляд на Белоса, обсуждающего важность религиозных преобразований внутри города, и обреченно вздыхает, соглашаясь на танец. Ведьма кажется довольной. Даже излишне довольной, если вы спросите об этом у Оракула. Пухлые губы расцветают в улыбке, и странник еле сдерживается, чтобы не сбежать из бального зала.

- Стоит предупредить, что я не знаю даже основ, - он послушно кладет руки к партнерше на талию, сжимает сильнее необходимого и вздрагивает, когда ведьма снова заливается смехом. - Я... уже сделал что-то не так?

- Ну что вы, вовсе нет, - брюнетка терпеливо опускает руки на широкие плечи, нежно проводя по оголенной шее, и старается сбавить темп. - А теперь слушайте внимательно... из меня тоже паршивая партнёрша для танца, - Оракул встречается со слегка виноватым взглядом и проглатывает нервный ком. Шею отчего-то обжигает, а руки на чужой талии совсем не слушаются, сжимая ткань тугого корсета.

- Почему вы тогда... захотели станцевать?

- У вас аура хорошей ведьмы, - девушка опускает мягкую улыбку и задаёт темп, медленно вальсируя с золотым стражем по бальному залу. Ноги непривычно заплетаются, и Оракул несколько раз наступает ей на туфли, но сбивчивые извинения прерываются терпеливым шепотом. - Не волнуйтесь так, всё в порядке. Я часто вижу вас за работой. Не ошибусь, если скажу, что вы частенько помогаете на торговой площади?

- Ну что вы, вовсе нет, я не делаю многого, - смущённый румянец прокатывается по ушам и застревает, не желая уходить. - Лишь перетаскиваю повозки да развлекаю детей. Мне это не в тягость.

- По вам не скажешь.

- Отчего же? - они практически врезаются в соседнюю пару, когда Оракул рефлекторно делает шаг в сторону, избегая столкновения и прижимая ведьму ближе.

- Не подумайте плохо, но ваш голос... ужасно уставший.

Размеренная музыка ненавязчиво переливается в хорошо освещенном зале; где-то вдалеке парень может разобрать звучание скрипки. Ему, честно говоря, намного привычнее и ближе вой холодного ветра и тихий треск костра, но про это он умалчивает. Да и кого это, если так подумать, интересует? Сейчас единственное, что привлекает его внимание, - стройная фигура в обожженных руках. Она ощущается так странно и естественно, что в голове сразу появляются десятки вопросов.

Кто она? Почему подошла к нему? Разве для простого танца? Отчего её улыбка так болезненно трогает сердце? Или из-за чего дыхание перехватывает, стоит зелёным глазам ехидно слукавить, подмигивая?

Что-то внутри него изгибается и шипит от боли. Он побывал в стольких городах, что не может вспомнить и половины названий, но почему-то здесь, когда у путника впервые появляется возможность расслабиться, - это совсем не получается сделать. Словно в позолоченной клетке. Выход совсем близко, буквально в его руках, да вот только мысли кажутся неоправданно спонтанными, чужими. Милая ли ведьма? Оракул уверен, что не видел никого милее. Чёрные волнистые волосы, хитрые зеленые глаза, бледная кожа с веснушками на носу и очаровательный хвостик. Очаровательный, вы же верите? Прямо сейчас, к слову, он поясом обернул крепкую талию и заключил путника в объятья, отчего сердце пропустило удар. Рядом с ведьмой тепло. Оракул думает о том, что это первый жар в его жизни, который не оставляет после себя ожогов. Мысль об этом тоже теплая. Холод медленно отпускает его, движения становятся более естественными, и музыка словно играет громче. Он ненавязчиво подсматривает за магом в бежевом сюртуке, после чего пробно повторяет скопированный пируэт и меняет положение рук, осторожно уводя ладонь ведьмы в сторону.

Брюнетка удивленно вскидывает брови, замирает на секунду, после чего обворожительно улыбается, сжимая его ладонь в своей. На её правой щеке появляется едва заметная ямочка. Оракул чувствует себя так, словно только что увидел самый прекрасный рассвет в своей жизни.

- Можно узнать ваше имя? - голос немного подрагивает от волнения, но оно не вызывает страха. Лишь небольшую опаску, что вопрос может отчего-то показаться неуместным и глупым. Ведьма задумывается ненадолго, прикусывает пухлую губу и спокойно кивает.

Розалия.

Дражайший Титан, если это испытание веры, то Оракул готов на осуждение толпы объявить себя ничтожным богохульником.

Теряя контроль над мыслями, он подносит бледную ладонь к губам и неловко прижимает к холодной поверхности маски. Розалия легонько тыкает указательным пальцем в самый её край и немного оттягивает на себя, сразу же отдергивая руку.

- Ох, Титан, прости. Не стоило пытаться снять её. Вы ведь носите её не просто так, мистер?.. - она задумчиво растягивает последнее слово на языке и чуть склоняет голову набок. Оракула словно обливает ледяной водой. По спине пробегает болезненный табун мурашек, и паника на мгновение захлестывает его с головой, но поспешно сдается, стоит парню сделать несколько коротких вдохов.

- Исаак, - имя успевает соскользнуть с его губ, когда на плечо ложится чья-то тяжелая рука. Оракул испуганно вздрагивает и оборачивается, встречаясь взглядом с Белосом. Прочитать его эмоции он не в силах, но тело сводит мучительной судорогой, а кожу обжигает чудовищный жар. Становится до безумия страшно. Розалия недоуменно выглядывает из-за его плеча и натянуто улыбается, протягивая мужчине руку для приветствия.

- Вы спутник Исаака, верно? Белос, если не ошибаюсь. Я долгое время ждала встречи с вами. Слышала, что на проповеди откликается всё больше ведьм, - постепенно к беседе присоединяется больше участников, музыка из танцевальной становится светской, а приближение панический атаки настороженно отдаляется, всё ещё сомневаясь в стабильности обстановки. Про себя Исаак уверен, что стоит ему издать хотя бы один лишний звук - весь бальный зал станет чертовым пепелищем. Он медленно отсчитывает в голове минуту, оставляет на Розалии последний нерешительный взгляд и переходит на сторону Белоса, старательно игнорируя чужой хвост на талии.

Религиозные речи из его уст льются словно из рога изобилия, и Оракул чувствует тошноту. Желудок скручивает в тугой узел, и нервы застревают комом в горле. От общения Белоса и Розалии практически физически неприятно, странное чувство брошенности облепляет его со всех сторон. Гадкая мысль о том, что без Белоса было лучше, возникает неожиданно, но из головы не исчезает. От этого тошно. И от количества ведьм, которые их окружают, тошно тоже. Исаак с трудом дожидается окончания бала, слышит довольное "Прошло как надо" и готовится уйти, когда чувствует лёгкое покалывание на боку.

Воспоминание начинает медленно расплываться, рябь прокатывается по его границам и сужается, перекрывая доступ. Уиллоу растерянно кладёт руку на бок и чувствует сложенный лист бумаги.

- Увидимся завтра на площади, - гласит надпись.

- Надеюсь на это, - думает про себя Уиллоу и покидает картинную раму, снова встречаясь лицом с кромешной темнотой и холодом.