Шерлок не любил утренние пробуждения. По большей части оттого, что обычно им предшествовал сон – продолжительный, что редко, скоротечный – чаще всего. Но и тот и другой он искренне считал бесполезной тратой времени, потаканием низменной слабости собственного тела.

Но спутанную, мутную бессознательность уже потревожил солнечный свет, прокравшийся на мягких лапах через разноцветные стекляшки и теперь заглядывавший под сомкнутые веки.

Открывать глаза отчаянно не хотелось, тем более Шерлок уже знал, что находится не в привычной обстановке отцовского дома, где прислуге и в голову не придет заглянуть в его апартаменты без предварительного разрешения, где утренний свет разбивается сотнями радужных зайчиков на хрупких, как весенняя наледь, башнях из металлических подставок и звонких творений королевских стеклодувов, где молчание раскрытых фолиантов больше похоже на безмолвную беседу мудрецов, где все наполнено обожаемыми им запахами, звуками, ощущениями…

Он прямо теперь мог по памяти представить каждую мелочь, каждый предмет в своем кабинете, полистать любую книгу из громадной библиотеки, разгоняя разомлевший мозг до привычного зудящего возбуждения.

Но обоняния вдруг коснулся дразняще вкусный запах жареного и пряного, потянувшийся от приоткрытой двери… и по тому, как обиженно заворчал пустой желудок, Шерлок понял, что окончательно проснулся и голоден – в последний раз он ел еще на постоялом дворе того проклятого города.

Глаза распахнулись и морок, владевший им ночью, начал нехотя таять в голове.

Бывают сны и сны.

И Шерлок точно знал, что это был именно он, но не мог понять, что ему делать с таким знанием.

Он помнил, как ворочались на слишком большой кровати омеги, гнездясь потревоженными совами, как тихо скреблось в подполе и шуршало на крыше, помнил, как уснул. А вот дальше…

Это не могло быть правдой. Никак. Переполненное впечатлениями сознание могло сыграть шутку и позатейливее, но то, что осталось яркими пятнами, выжженными в глазах, и сейчас заставляло задерживать дыхание, а сердце выбивать странный ритм на ноющих ребрах.

…лунное молоко щедро льется на обнаженное тело, поднявшееся во весь рост, выросшее диковинным цветком посреди лесного разнотравья…

…белый призрак, зверь с разумными глазами в один длинный прыжок бесшумно исчез в густой непроглядной тьме, оставив после себя колыханье папоротника и аромат дурмана…

…странно, но Шерлока манит он - ускользающий невесомый негодник, не примявший травы, а не нагота, полыхающая медовой, зрелой обольстительностью… это не может быть Грег… Грегори… не с его лукавой усмешкой в темных, как старое вино, глазах, с целомудренной верностью и сердечной простотой, которая сводит с ума старшего братца, как валериановый корень мартовских котов…

… не-Грег вдруг оказывается пугающе близко, ладони властно ловят скулы в плен… руки-руки-руки…слишком много рук – на лице, на плечах, на пояснице… будто пробуют его на вкус…

…кто-то тихо смеется за спиной, Шерлок поворачивается, и когда поцелуй наконец падает на губы, он пахнет иначе… знакомо… незнакомо… чем? …кем?

…у него кружится голова, воздух исчезает из мира, его заменяет горьковатый, обжигающий легкие, абсентовый огонь…

…Шерлок, Шерлок, Шерлок… шепот? …ветер? …плач? …крик?

Больше он ничего не помнил, а теперь еще и голод поздравил его с новым беспокойным днем.

Черт.

То, что поначалу он принял за тишину, поспешно рассыпалось на два голоса, слов он разобрать не мог, но вот легкий смех – запросто. И стоило принять это новое открытие, живот снова заурчал, уже громко, возмущенно, явно намереваясь вступить в двусторонний разговор. Недовольно поджав губы и потянувшись всем телом, Шерлок принял вертикальное положение и спустил ноги на пол.

Они не стали растапливать печь то ли из заботы не разбудить своего альфу, то ли опасаясь, что дым из длинного дымохода выдаст их присутствие, но Грег осторожно, чтобы не потревожить золу, ворошил мерцающие уголья в очаге, сложенном из небольших камней, а Джон неторопливо поворачивал над ними выпотрошенную, натертую какими-то травками рыбину в две ладони длиной, надетую на оструганную палку. Еще пара таких же уже дымилась, исходя вкусным, маслянистым соком на плоской глиняной тарелке рядом с так и не съеденными полосками мяса и вчерашним хлебом.

А вот засахаренные сливы то и дело исчезали во рту то у одного, то у другого с завидным постоянством - видимо миф о том, что все омеги сладкоежки, не такой уж и миф.

Они заметили его одновременно. Грег замолчал и уронил сливу в костер, она зашипела, лопнула, примешивая к аппетитной ауре сладковатый карамельный аромат. Джон перевернул рыбину вверх пузырящимся, золотистым бочком и поднял глаза.

Сон… не-сон… вспыхнул в голове, как фосфорная спичка.

- Ты некх.

Видимо, это должен был быть вопрос, но прозвучал он как-то неловко и грубо.

Омеги удивленно переглянулись и непонимающе уставились одинаково-невинными глазами. Мило.

- Шерлок, ты о чем? – Грег с сожалением проследил, как плод в очаге расплывается медовой кашицей. – Плохо спал?

- Я знаю, что видел. Но пока не знаю, что именно. Пока. – Шерлок присел на расстеленное у огня одеяло и выставил прихваченную из седельной сумки пузатую бутыль… нет-нет, не с яблочным сидром, которую пытался всучить ему трактирщик, а с молоком. – Вы отлично спелись, но это не поможет. Откуда рыба?

Как ни странно, но настроение быстро поднималось. Новоявленная парочка сама того не понимая только что предоставила ему отличную загадку, разгадать которую хотелось не торопясь и не идя на поводу у разыгравшегося воображения. И неизвестно с чего высунувшего нос либидо.

…омеги не по его части. Точка.

- Джон поймал, тут ручей сразу за лугом… - Грег колебался и косился на своего нового приятеля, но казалось, того волнует – хорошо ли прожарилась рыба с другого бока.

- Чем? – Шерлок не понимал, что на него нашло и зачем ему этот нелепый допрос, ведь все, что хотелось узнать он практический уже «прочитал» по влажным сапогам, налипшим на них травинкам и подсохшей, в перламутровых пятнышках чешуи остроге, сделанной из крепкой палки с сучковатой развилкой. И неплохо сделанной.

- Зубами, - Джон взглянул на него из-под короткой, встопорщенной на лбу челки и рассмеялся, демонстрируя маленькие аккуратные резцы. – Голоден?

Отпираться было глупо, отказаться от протянутой тарелки казалось кощунством, а предательски скопившуюся слюну пришлось сглотнуть, чтобы ненароком не захлебнуться.

- Спасибо, – склонность есть руками не значилась в списке его достоинств, но сейчас был не тот случай, чтобы чтить этикет, - Джон.

У альфы был отличный аппетит и крепкие зубы, и глядя на него, омеги дружно принялись за свои порции, подгребая вытекающий сок хлебным мякишем и по очереди отхлебывая молоко из бутылки.

- Как ты это делаешь? – Шерлоку почему-то нравилось, что Джон не отводит взгляда, не смущается и вообще ведет себя совершенно не по-омежьи.

- Что - это? – лукавая синева полыхнула так, что можно было подумать, что его пытаются соблазнить.

- Как ты оборачиваешься? – Шерлок поставил тарелку и придвинулся настолько близко, что Джон перестал дышать и застыл с приоткрытым ртом. – Этой ночью я видел некха.

- Правда? - Джон и не подумал отодвинуться, только облизнул губы. – Повезло. Говорят, это к большой удаче.

- Он пах полынью, как и ты. Но здесь она не растет.

Джон пожал плечами и сокрушенно вздохнул.

- Ты веришь в детские сказки?

- Я верю собственным глазам и книгам. Есть легенды, в которых некх превращается в человека, чтобы соблазнить мужчину и родить от него ребенка. Что дети от такой связи всегда сильные и красивые, что любовь оборотня – самое сладкое удовольствие. Может, поэтому до сих пор убийство некха считается не просто дурным знаком, а преступлением? Грег, а что насчет тебя?

- Шерлок, ничего не было, - Грег вздохнул и дотронулся до его запястья кончиками пальцев. – Ты спал, это просто сон.

…они смотрят на него из-под ресниц, одинаково делая вид, что их не беспокоит его настойчивость, будто и впрямь все было странной, полной чувственности грезой…

…чувственности?

Отрезвляющая мысль, как пощечина, заставила вспыхнуть скулы. Чувства! Эта нелепость вдруг вернулась из небытия, плеснув щедрую горсть патоки в идеальный механизм, заставляя его выверенный ход вязнуть и сбиваться с ритма, обволакивая эйфорией мозг, лишая воли и холодной рассудочности… снова. Будто прошлого раза оказалось недостаточно.

…нет-нет-нет, не это, не сейчас, никогда…

Старательно натянув на лицо прохладное спокойствие, он аккуратно вытряхнул рыбьи косточки в костер и поворошил палкой потрескивающие угли.

- Давай так… я расскажу сам и если угадаю, ты ответишь на один мой вопрос.

Джон хмурится, кусает губу, цвет радужек меняется от темного индиго до южной закатной синевы.

- Ладно, - он понимает, что выбора у него все равно нет, и упрямая решимость проступает на загорелых скулах. - Но с чего ты решил, что я отвечу правду?

Как там – любопытство сгубило кошку? Или некха?

- Не сможешь удержаться.

Грег обреченно закатил глаза, когда Шерлок привычным жестом сложил ладони и, опершись локтями о колени, прижал тонкие пальцы к губам.

- Эти торги для тебя не первые, хотя метки бесплодного брака не видно. В твоем возрасте омега уже нянчит первенца, но ты смотришь на толпу так, будто ищешь не мужа, а лодку на переправе. И при этом дразнишь идиотов с толстыми кошельками и похотливыми мыслями. Господин Магнуссен привез четверых и, разумеется, самое сладкое приберег напоследок. Первый лот лишь раздразнил аппетит, а ты еще и подлил масла в огонь. Пока не знаю, в чем твоя особенность, но ты должен был идти последним, когда ставки взлетят до небес. А потому и выбрал для побега именно второй день. У твоего хозяина мало сопровождающих, чтобы устраивать погоню, сторожить вырученные деньги и оставшихся омег… Отбыть домой, не продав ценные экземпляры, когда обезумевшие самцы только начали сорить золотом, милорд Чарльз тоже не может. А потому у тебя фора в два дня, чтобы убраться подальше. Отличный план! Но наш маленький бунтовщик вместо того, чтобы пуститься в бега и поскорее исчезнуть с горизонта, лезет обратно черту в зубы, в Эплдор… дом, сладкий дом… И если все же предположить, что он не спятил окончательно, то напрашивается вывод - там осталось что-то, вернее кто-то дороже свободы и безопасности. Друг? Любовник? Вряд ли милорд позволяет своим питомцам такие вольности… Родителей вы не знаете, значит - брат. И единственная причина, по которой вас не разделили – близнецы. Редкость, один случай на тысячу, но все же… Как его зовут, Джон?

Если бы Шерлок всадил ему арбалетный болт между глаз, эффект не был бы таким впечатляющим.

Судорожно стиснув колени ладонями, прямой как палка, Джон уставился потрясенным взглядом на безобразно довольного собственным выступлением мужчину. Все, что заметалось в голове, выжгло радужки россыпью старого золота и так запросилось на язык, что пришлось прикусить и этот самый язык, и губу, чтобы справиться с обморочным подозрением в причастности к такой осведомленности своего бывшего владельца. Воздух стал твердым, как лед и душным, как пылающий лес, рука потянулась к инкрустированной слоновой костью рукояти кинжала, по-прежнему спрятанного в сапог.

Грег, оставшийся за границей внимания, разжал пальцы, только что сжимавшие тонкое горлышко бутыли так, словно надеялись ее придушить, и та, приложившись донышком о камень, звонко лопнула, плеснув во все стороны белым, как парламентер флагом. Угли зашипели, покрылись пепельной сединой и выдохнули сладкое облачко молочного пара. Джон моргнул, будто очнулся, стряхивая с ресниц лихорадочный морок, рука остановилась на полпути. Он посмотрел на Грега, и снова на Шерлока, будто примеривался, то ли ударить, то ли расплакаться, а потом плечи обессилено расслабились, едкая усмешка приподняла уголки губ. Вот только в глазах веселья не было и в помине.

- Гарри. – Он с вызовом вздернул твердый подбородок, – мы близнецы. Не понимаю, как, но ты угадал все точно… И я отвечу на любой твой вопрос, но не раньше, чем окажусь в Лакстон-диппенд.

Если бы Шерлок смотрел в другую сторону, он мог заметить, какое странное выражение застыло у Грега на лице.

…

Порох знал свое дело, и, даже когда дорога вовсе терялась среди травы, седоку не приходилось тянуть повод или поправлять коня плотно прижатым коленом. И все же Шерлок хмурил брови, кусал и без того припухшие губы. Выиграть спор было легко, но радости это почему-то не доставило, и мысль, что его обвели вокруг пальца, до сих пор неприятно царапала самолюбие.

На сборы ушло не более четверти часа, и пока Шерлок седлал лошадей, омеги аккуратно собрали и закопали в лесу мусор, залили костер и вернули хижине первоначальный вид, не забыв оставить в одной из чашек несколько серебряных монет для хозяина.

Сначала Джону предполагалось ехать с Грегом, но тонконогая Свирель вряд ли вынесла бы двух седоков, да еще по плохой дороге. А потому Джон снова обнимал сердитого альфу за талию, стараясь не слишком вжиматься в предоставленную взгляду гордую спину и копну темных волос.

Он не задавал вопросов, не спорил и, вообще, вел себя тихо, как покладистая, послушная омега, но от его ладоней у Шерлока по коже растекалась незнакомая теплая волна. Мягкой лапой она царапала подреберье, заставляя дыхание частить, обволакивала, сжимала сердце, как переспелый плод, и Шерлок чувствовал, оно гонит уже не кровь, а игристое вино в веселящих, хмельных пузырьках. И когда наконец она добиралась до затылка, его идеальный, исключительный мозг начинал постыдно сбоить, путаться, наполняясь глупыми мыслями и глупыми чувствами.

И Шерлок злился… на себя, на Джона с его животными флюидами… одергивал взбрыкнувшее возбуждение и пришпоривал ни в чем не повинного жеребца.

Солнце перекатило за полдень, когда превратившаяся в козью тропу дорога наконец-то вывела их к пологому склону. Грег, не привыкший жаловаться, устало горбился, а Джон уже не стесняясь висел, как походная котомка, перебросив руку через плечо. От его тяжелого сопения шея горела и покрывалась мурашками… и Шерлок никак не мог решить – хочет он поскорее избавиться от сомнительного груза или «черт, пусть это никогда не закончится».

- Сколько еще? – Грег все же остановил лошадку, и та тут же потянулась к сочной, молодой траве. – Шерлок, ты точно знаешь, куда мы едем?

- Половина моего детства прошла в этих местах. Я был не слишком примерным сыном, и когда у отца заканчивалось терпение, меня отправляли в загородный дом в Мидсаммере, а там скука смертная. До Треворов отсюда пара часов, но я не против сделать привал.

По правде, он бы отлично доехал бы и так, но появиться на пороге уважаемого дома с парой измученных омег было бы верхом глупости – недалеко и до ненужных расспросов.

- Спасибо, - прошелестело на ухо, и ему показалось… да, показалось… что мочки коснулись сухие, горячие губы.

…

Странное беспокойство, смутные ощущения, как эхо яростного взросления, забытой, как пубертатный сон, юности…

«Шерлок, Шерлок… можно? …ну, пожалуйста… ты такой красивый… хочу еще… возьми!»

…от гибкого, тоненького тела пахло так сладко, и так же сладко плыла голова когда они целовались в укромном углу позади библиотеки - как от глотка янтарного бурбона из графина в отцовском кабинете, куда ему строго настрого запрещали входить вплоть до совершеннолетия…

…он был омегой – хрупким, маленьким, с гладким смуглым лицом, белыми, как снег волосами и тонкими пальцами, и мальчишке восемнадцати лет казался совершенно юным, а жемчужно-серый узор на шее ничего не значил для альфы, еще не пригубившего любовной отравы…

…чьим был первый шаг, теперь уже трудно сказать… нет, нетрудно, он помнит все до мельчайших подробностей, до цвета радужек и то, как слабеет в руках охваченное безумием оргазма легкое тело… как закипает в паху утраченная девственность, и как первый в жизни крик наслаждения раздирает глотку… нет, все было настоящим, ошибиться он не мог – его желали, страстно, отчаянно… омеги не умеют притворяться в постели, им это просто не нужно… каждое соитие, как глоток вина – неизменно пьянит.

…вот только с причинами вышла ошибка - ошибка, стоившая уважения отца, растоптанного самолюбия и ненависти к любовным страстям… только тело, только его плотские потребности… и никакой любви!

Когда внутренний хронометр отмерил получасовой рубеж, Шерлок повертел головой, осматриваясь по сторонам. Грег все так же сидел в тени и меланхолично отмахивался веткой от надоедливой мошкары. Джона видно не было, но дорожка примятой травы выдавала его местоположение.

Шерлока не слишком волновали природные красоты, и желание полюбоваться закатом стояло бы последним пунктом в его жизненном расписании… если вообще могло прийти в его рациональную голову, но не отдать им должное, столкнувшись нос к носу, он не мог.

Весна наполнила предгорья пышным разнотравьем, и вся зелень, еще не высушенная июльской жарой, колыхалась, сколько хватала глаз, в россыпи луговых колокольчиков, белых метелках астильб и алых маковых пятнах, словно небеса целовали землю взасос.

Искать долго не пришлось – прореха в густом колыхании вела как маяк туда, где раскинув руки и бездумно покачивая согнутым коленом, лежал Джон. И Шерлоку потребовалась вся его многолетняя выдержка, чтобы пережить первый миг созерцания этого волшебства…

Рубашка Грега была ему великовата, а потому подвернутые рукава ничуть не скрывали крепких рук, а расстегнутые пуговицы гладкой золотой от загара груди, один сосок которой вызывающе темнел переспелой ягодой в окружении упругой ареолы. От вздернутого подбородка линия шеи плавно сбегала в маленькую ямочку, и Шерлок даже с расстояния чувствовал, как с каждым ударом пульса от нее волной растекается острое, пряное желание.

Было мучительно-сладко смотреть, как под кожей на поджаром животе ходят мышцы, когда дыхание приподнимает ребра и втягивает подвздошную дугу… как редкие волоски узкой дорожкой сбегают от пупка за пояс штанов бог знает, что обещано на конце этой дорожки… И еще мучительней было на это не смотреть… И пришлось опуститься на колени, чтобы нависшая тень не вспугнула бесценной трогательности этого момента.

Джон его не видел. В распахнутых глазах отражалась вся бездонная синева, на губах играла мягкая, безмятежная улыбка, но он был где-то далеко – в другом счастливом месте, в другом счастливом времени, с другим счастливым человеком… И склонившись к самому лицу Шерлок вдруг почувствовал, что заглянул в пропасть, от которой бежал все эти годы и теперь падает в ее ласковые объятия, теряя себя от незнакомого, восхитительного чувства. И понял, что прямо сейчас начнет целовать приоткрытый рот, так неосторожно прячущий ровные белые зубы.

То ли Джон все же почувствовал запах, то ли руки по обе стороны от головы потревожили его мягкую колыбель, но до «катастрофы» еще оставалась пара дюймов, когда понимание заставило омегу моргнуть, а Шерлока отпрянуть – настолько беспомощное и странное выражение проступило на его лице.

Смятение, окатившее Шерлока холодной волной от осознания своего ужасного, постыдного намерения, едва не заставило его бежать прочь, и только остатки гордости, траурным перезвоном осыпавшиеся со стен его Чертогов, удержали альфу на месте.

А Джон вдруг потянулся, прикрыв глаза, неслышно выдохнул, и, не говоря ни слова, коснулся мягких губ мужчины, застывшего над ним в неловкой позе.

Хотя, что он мог сказать, когда само небо вдруг взглянуло на него глазами странного, невозможного, удивительного человека?

- Я что-то пропустил?

Грег стоял в нескольких шагах поодаль, смущенно делая вид, что ищет что-то в траве носком сапога.

Шерлок, разрываясь между желанием прикрыть собой своего омегу и отрицать очевидное, разумеется, сделал третье – лениво потянулся, словно кот после полуденного сна, поднялся и отряхнул одежду с самым невозмутимым выражением лица, врожденным для всех альф семейства Холмсов… ну, Грегу ли не знать… и непонимающе вздернул бровь.

- Если перестанешь задавать глупые вопросы и воспользуешься головой по назначению, мы сэкономим массу полезного времени, Грегори. У Треворов мы должны были быть позавчера утром, а по твоей милости Майкрофт будет думать, что на это простое дело мне потребовалось несколько дней. Хотя готов поспорить - там и одного с избытком… Джон, - как ни в чем ни бывало, он повернулся к лежащему в траве омеге, - как только закончим с расследованием, я доставлю тебя в твой драгоценный Эплдор. Как обещал.

Джон сел, беспокойно поглядывая на мужчину, которого он только что поцеловал и который так беспощадно напомнил о конечном пункте их путешествия. И почему-то это оказалось больно.

…

Серая громадина Хамфри-корт, замка, служившего родовым гнездом Треворов уже пять сотен лет, вырастала из скальной породы и казалась ее частью, давным-давно высеченной руками первых каменщиков этой благословенной страны, полной горных хребтов, рек и водопадов, проносивших свои бешеные потоки порой прямо через мосты и акведуки, неутомимо вращавшая мельничные колеса и лопасти не так давно получивших распространение электрических машин… изобретения крайне неоднозначного, но имевшего большой потенциал…

К большим воротам, по ночам забранным тяжелой кованой решеткой, вел подъемный мост, под которым гремела камнями река, огибавшая поместье и срывавшаяся в глубокую расселину с северной стороны напротив толстой круглой башни.

До вечера было еще далеко, но горный хребет, возносившийся на несколько миль и покрытый лесом только наполовину, отбрасывал густую тень, оставляя солнечный свет лишь на самых высоких пиках, на флагштоках которых сине-желто-зеленые знамена были приспущены в знак траура. Такие же, но с черными лентами, были вывешены и на фасаде дома и на каменной арке моста, перед которой Шерлок остановил коня.

- Хозяин Хамфри-корта Эскот Тревор был убит на прошлой неделе и в убийстве обвиняют его омегу. Старший сын Франклин погиб два года назад, так и не вступив в брак и не оставив потомства. Младший, Джеймс, просил у отца разрешения на участие в Брачном Торге спустя год после смерти брата, но отец неожиданно купил омегу для себя. И недавно юного мужа застали возле истекающего кровью Эскота с ножом в руке и кровью на одежде. Дело щекотливое, так как по всеобщему мнению, омега не может намеренно нанести такие раны, а наследник имеет право принять омегу под свою защиту на правах нового супруга… Наши семьи близки долгие годы, и как не состоящему на королевской службе стороннему дознавателю, мне поручено провести негласное расследование всех сомнительных обстоятельств… У нас всего пять дней, чтобы определить убийцу и предать его суду, и три из них мы потратили на твои глупости, Джон. Кстати, о тебе. Я не могу представить тебя, как моего омегу, поскольку у тебя нет метки и вообще, твое присутствие в доме исключено. Грег прибыл со мной по просьбе его мужа, моего брата, Майкрофта, стоящего так близко к королевскому трону, что даже намека на скандал не должно попасть в чужие уши. В убийстве обвиняют омегу, а потому допрашивать его чужому альфе без участия сородича запрещено законом… И с этой минуты и до того, как мы покинем это место, ты – мой слуга, Хэмиш Уотсон. Вообще-то он действительно был, и был редким болваном, перебил мне половину химической посуды и выбросил важные образцы измененных заболеванием тканей, но… Думаю, с твоей сообразительностью это не составит труда – просто не встревай в разговоры, не дерзи и не лезь на глаза. Сомневаюсь, что кто-то из этого дома мог тебя видеть в Котсуолде, а потому сделай пару глотков из той фляжки и повтори, как тебя зовут…

Только сыпавшиеся, как горох на мостовую, слова не дали Шерлоку заметить, как судорожно вцепились ему в плечи маленькие пальцы.

- Джон?

Не получив ответа, он повернулся и понял, что тот смотрит не на дом и флаги, а на свод арки над мостом, где в серо-красном граните был вырезан герб семьи Треворов – волчья голова на поле с тремя звездами по верхнему краю.

Шерлок видел эту эмблему так часто, что знает все трещинки и каверны на изъеденном временем и зимними дождями камне, но почему-то сейчас ему вдруг показалось, что волчья голова на ней не такая уж волчья…