Стекло душевой кабины запотело и Чимин пальцем нарисовал сердечко.

Поток воды разбивался о его голову, плечи, размывал рисунок, и сердечко утекло в водосточную трубу, вслед за беспокойной ночью. Как всегда, снились кошмары об одном и том же: как Чимин бредет один по лабиринту, у которого никогда не будет конца.

Воздух в ванной был прохладным, но мягкое ворсистое полотенце согревало. Кожа покраснела после горячего душа. Чимин вылил на ладони миндальное молочко и массажем прошелся от шеи до стоп. Полезнее было бы увлажнять на мокрое тело, но Пак Чимин всей душой любил огромные банные полотенца.

Он надел новую футболку, нежно-голубую с фигурами из разноцветных страз на груди, узкие черные джинсы и черный бомбер с вышитым белым львом на спине. Сел за косметический столик, расчесал каштановые волосы и нанес на лицо питательный крем. Линзы сегодня, пожалуй, оставит дома. Ничего, если хотя бы раз в неделю выйдет в люди с натуральным карим.

На трёх пальцах каждой руки заблестели кольца. В ушах — сережки-гвоздики. Тональный крем обязан скрыть любые недостатки. На верхние веки — темные тени. Губы заблестели оттенком розового. Почти готов. Осталось уложить волосы и приклеить на скулы россыпь серебристых блесток-звездочек.

Чимин оценил отражение со вздернутым подбородком. Он готов выходить из дома.

— Львёнок, ты собрался? — крикнула бабушка из кухни. — Яичница!

— Добавка? — крикнул Чимин в ответ.

— Горстка счастья с улыбочным соусом!

— Пойдет!

Бабушка заплела косы и два раза подкрасила губы алым, пока Чимин завтракал. Он медленно жевал и покачивался в такт музыке в наушниках, изредка открывая глаза.

— Ты так красив, мой львенок, — прочитал Чимин по бабушкиным красным губам.

Он вытащил наушники и откинулся на спинку стула. Необходимо продолжить её слушать.

— Ты всё прекрасно делаешь, львенок.

— Спасибо, — Чимин вспомнил про осанку и выпрямился.

— Спасибо, кто? — её брови поднялись так высоко, что спрятались под короткой чёлкой.

— Спасибо, бабушка, — отчеканил он.

— Ты хороший мальчик.

Она потрепала внука по голове, вернее сделал вид, лишь поверхностно задев его волосы, чтобы не испортить укладку.

И ушла.

— Все полюбят тебя, Чимини, — прошептал Чимин так тихо, словно кто-то мог подслушать, сложил посуду в посудомойку и тихими шажками отправился обуваться.

***

Университет жужжал и пестрил. Толпа затекла внутрь, плыла в аудитории и столовую. Потоки людей пересекались, сталкивались и перемешивались. Чимин, как выросшее посреди потока дерево, рассекал людей на два течения: тех, кто приветствовал его, и тех, кто пускал замечания и смешки, пышущие ядом.

— О, цыпа пришла, — парень с журфака.

— У тебя точно член есть? — это амбал с физкультурного.

— Девушка, девушка…а, это ты, Пак, — ржал его друг.

Они всегда выкрикивали одно и тоже. Потом появлялись новенькие и примыкали к ним, свежими фразами вносили свой вклад в издевательства над человеком, который не вписывался в рамки их мироздания. Насмешливые крики летали от человека к человеку, с языка на язык, желая принизить, извести. Бабушка говорила, что такое случается с людьми, похожими на него, — яркими и самобытными. В обществе не принято выделяться. В обществе принято быть его частью, а не лишней деталью.

В туалете возле одной из раковин столпились девушки и наперебой обсуждали помаду.

— Тебе бы более яркую.

— Нет, у нее глаза яркие. Вызывающе будет, нет?

— Так, вы можете уже во мнении сойтись, — остановила всех та, которая крутилась перед зеркалом с ярко-алым ртом. — Вы мне не помогаете вообще. О! Чимин, Чимин, иди сюда.

— Привет, Ынли, — Пак погладил девушку по плечу и с пристрастием взглянул на её отражение, а потом и на неё саму. Прищурился, отошел подальше, снова приблизился и поцокал языком.

— Что? — затаила дыхание Ынли. Остальные девушки перестали шептаться.

— Нужен более сдержанный цвет.

— Так и знала! — она достала из сумочки влажные салфетки и принялась усиленно тереть губы. — Спасибо, Чимин-а.

— Ну, вот я так и думала, — зашептала её подруга. — Я знала, что Чимин так скажет. Говорила же, что яркую не надо.

— Да-а, — вторила другая, — надо было сразу его искать.

— Я всё еще здесь, — засмеялся объект их перешептываний. — С вас шоколадка.

— Белая с орехами, — подмигнула Ынли. — Люблю тебя. Чимин?

— Да, — Пак уже собрался зайти в кабинку.

— Никого не слушай, понял?

— Я знаю, — закивал Чимин.

Как только щелкнула задвижка, Чимин опустился на унитаз, накрыл лицо ладонями и зажмурился. Перелив голосов, один накладывался на другой, сплошной гомон из грубости и пренебрежения.

«Пак! Эй, Пак!»

«Ты девочка или мальчик?»

«Сними штаны, Пак»

И гогот. Громовой, будто удары молота в пустом помещении. Удар! Еще удар! Гогот стихает. Почти не слышно, только далекое эхо. Осталась лишь крайняя туалетная кабинка и согнувшийся в три погибели Чимин. Голова закружилась, и он уперся одной рукой в стенку.

Никто из преподавателей или работников деканата не знал, что парень-студент ходит в женский туалет. Если влетать туда, когда в коридоре пусто, то, возможно, и не узнают. Как объяснить людям, которые живут обычную жизнь, что в мужском туалете для парня есть опасность остаться покалеченным, неполноценным. Те, кто выкрикивал уничижительные слова, ждали его там, хватали и сдергивали одежду, толкали к раковинам, тянули полуголым к унитазам. Ставили на колени.

Чимину хватило сил вырваться. Убежать с сердцем не только напуганным, но и обиженным. Почему? Что он сделал? Хотел быть красивым? Именно тогда он впервые понял, что бабушка не права. Красота не поможет получить любовь всех на свете. Только ненависть. Но Чимин не перестанет быть красивым, и когда-нибудь обязательно появится человек, тот самый, который это оценит.

Танцы, изобразительное искусство, музыка, лепка, литературный кружок. Пак пробовал разное, старался, учился, но всё тщетно.

— Какие у тебя достоинства? — спрашивала бабушка. — Ты умный? Харизматичный? Талантливый? Ничего! Грандиозного добиваются лишь яркие люди.

— Но мне не хочется ничего грандиозного, бабушка, — Чимин разводил руками и теребил в руках носовой платок.

— Если и не грандиозного, то хоть чего-то в жизни. Элементарно, чтобы получить хорошую должность, ты должен зацепить! Еще раз повторю, ты не умный, не общительный, не целеустремленный. Чем собрался цеплять? Ну, вот посмотри на себя. Иди сюда. Вот так. Смотри в зеркало. Понял?

— Нет, бабушка, — мяукал Чимин.

— Ты красивый. Хотя бы внешность свою используй. А не сиди без дела. Ничего путного из тебя всё равно не выйдет.

— Да, бабушка.

И он использовал. Эпатажные образы и преображения стали его повседневностью. В чём особенность Чимина? Наверное, в том, что он умеет подчеркнуть то, что дано ему природой. За что платится каждый божий день в стенах университета. Они хотели сравнять его с землей, топтать самолюбие, размазывать самооценку. Очернить всё, что Чимин так любил. И самое отвратительное, что у них совсем немного, но получалось.

Ресницы слиплись от влаги, тональный крем под глазами стёрся, оголяя темно-фиолетовые пятна. Будто красоту можно стереть. Издевками, штыками, пинками. Выбить красоту из человека, словно ничего она, эта красота, не значит. Словно её вовсе не должно существовать. Почему кто-то имеет на это право? Кто его этим правом наделил?

«Я не такой, как все» — крутилось в голове каждый день. В ванной, в автобусе, в университете, дома. Снова в ванной. И в постели перед сном. Одни и те же слова по кругу. Бабушка говорила, что важно напоминать себе о том, кто ты есть. В человеке должно быть нечто такое, за что его будут любить. Он обязан выделять свою особенность. «Ты красив. Выделяй это, и люди увидят. Люди тебя полюбят». И Чимин выделял.

Шаги от бедра, подбородок высоко, руки плавно режут воздух. Толпа — лишь размытое пятно, иначе придется вдаваться в смысл их слов. Ох уж эти слова, почему они грязные? Зачем выбирать фразы, от которых чернеет людское естество? Разрушительная сила слов работает в обе стороны.

Чимин проживал учебный день со стиснутыми зубами. Повторял про себя, что не нужно обращать внимание, ведь он сам выбрал быть тем, кем представал перед студентами. Но всё равно каждый раз мотал головой так, что мир кружился. Кричал, запрокидывая голову к небу, чтобы десяток декоративных звезд холодно мерцали на его щеках. Рвал волосы, царапал руки. Мысленно, внутри собственной фантазии. Озлобленные студенты видели лишь летящего сквозь толпу юношу, чьи волосы не тронул даже осенний ветер.

Он выходил из университета с бутылкой воды и маленьким печеньем со смайликом из карамели. Милое завершение тяжелого учебного дня. Сзади мог подойти парень с журфака и «случайно» задеть плечом, чтобы карамельная улыбка растворилась в мутной луже. С другой стороны зеленой лужайки махала Ынли, а в её гладких темных волосах мерцало полуденное солнце. Чимин махал в ответ, и день больше не выглядел таким уж отвратительным. Он шёл гулять по соседним улицам и парку, мимо серо-бежевых домов, стеклянного торгового центра и любопытных взглядов прохожих. Приходил домой под вечер, уставший и готовый отвесить реверанс облегчения уходящим суткам.

Дома бабушка готовила ужин. Ели в тишине. Она никогда не спрашивала о том, как прошел его день, только давала наставления. Смотрела оценивающе или с упреком, если внук игнорировал нож и терзал кусок мяса вилкой. Этикет превыше всего. Чимин задевал её руку пальцами, когда тянулся за хлебом, и внутри вспыхивала необходимость прикоснуться. Но вместо прикосновения, он бежал к себе в комнату, чтобы закутаться в плед и, наконец, согреться.

Бабушка старалась проявлять нежность. Чего стоят её фразочки по утрам. Она кричала:

— На завтрак бутерброды!

Чимин воодушевлялся, коротко улыбался и кричал в ответ:

— Добавка?

И она, как добродушная кухарка, изобретала новые вкусы:

— С радостным сыром и продуктивным листом салата!

Бабушка могла быть заботливой и веселой. Чимин знал, что она хочет быть такой для него, но получалось не всегда. Потому что она не имеет ничего общего с заботой и весельем. С детства Пак видел перед собой властолюбивую и горделивую женщину, заменившую ему родителей, которая знала что такое любовь к ребенку только в теории, но пыталась отыграть на практике. Чимин сразу понял, что актриса из бабушки никудышная.

Они не жили богато. В обычной девятиэтажке, в ничем не примечательной квартире с двумя комнатами и крошечной кухонькой. Летом ситцевые кухонные занавески трепыхались вдоль окна, будто одинокие волны выцветшего моря, а зимой почти примерзали к стеклу. Чимин наблюдал за ними и отсчитывал времена года последние четырнадцать лет из двадцати. С тех пор как пошел в первый класс, и бабушка нарядила его в блузу с жабо и широкие брюки. Уже тогда он понял, что значит выделяться. Он не хотел, но, смотря в бабушкины блестящие глаза, не смог воспротивиться. До позднего вечера перед тем важным днём, она выглаживала блузу и брюки, чтобы нарядить в них свою гордость.

И вот очередной ужин, осенний вечер, прохлада по голым ногам после душа и теплая постель с запахом лимонного кондиционера. Чимин закрыл глаза, натянул одеяло до подбородка и погрузился в фантазию о лучшем мире. Но перед тем, как окончательно забыться, он дотронулся до собственной руки и тихо произнес:

— Спокойной ночи, Чимини.

***

Утром Чимин как обычно принял душ, нанёс макияж и подобрал дневной образ — синие свободные джинсы, белую простую футболку и ярко-розовую вязаную кофту с огромными синими пуговицами. Серебристые звезды вновь рассыпались по щекам. Ах, как же хорошо они смотрелись с голубыми линзами!

Он зашел в лифт и хотел уже нажать кнопку первого этажа, как в лифт вбежал высокий молодой человек с копной золотистых волос и безумными глазами.

— Чимин, Чимин, Чимин, — быстро протараторил он и ударил кулаком по кнопке.

— Давно не виделись, Тэхён, — сдержанно улыбнулся Пак.

Ким Тэхен жил напротив и был крайне бойким. Много разговаривал, громко смеялся и постоянно сюсюкался с котятами возле подъезда, старушками и Чимином. Они не были друзьями, но Тэхён стал кем-то родным для Пака с тех пор, как переехал с родителями в их дом три года назад.

— Милый рюкзачок, — заиграл бровями Тэхен, — розовенький, как твои щёки.

— Я слишком заметно смущаюсь, — хихикнул Чимин, стараясь смотреть на носки своих черных туфель.

— Я обиделся на тебя, а ты и не заметил, — надулся Ким и вышел из лифта.

— Обиделся? Почему? — Чимин семенил следом, пытаясь заглянуть соседу в лицо.

Тэхен затормозил на крыльце, подождал, пока Чимин врежется ему в спину, развернулся и обхватил плечи встревоженного Пака.

— Ты никогда не приходишь ко мне в гости!

— Но, но, но… — залепетал Чимин, но в тот же миг замолчал, когда Ким хорошенько его встряхнул.

— Не смей говорить, что я тебя не звал!

Затем развернулся и ушел вдоль по улице.

— Но…но ведь и правда не звал, — сказал Чимин пустому крыльцу.

Странная встреча с Тэхеном случалась не впервые. И каждый раз, он вёл себя примерно также — говорил странные вещи и уходил. Наверное, поэтому они так и не стали друзьями. У Чимина не хватало уверенности, что Ким говорил всерьез, возможно, его, Пака, всего на всего разыгрывают. В любом случае Тэхен из тех, с кем люди смеются — это его достоинство и особенность.

Университет шумел. Чимин смотрел вперед, видел знакомые лица, слышал приевшиеся фразы, но головы не опускал. Скоро день закончится, он вернется домой, зароется в уютную кровать и будет вдыхать полной грудью спокойный одинокий вечер. День не бесконечен, сезон не бесконечен, год не бесконечен.

Пак вошел в аудиторию, занял место в самом конце у окна, достал зеркальце и проверил, не отлепились ли серебристые звездочки. В отражении мелькнуло чужое лицо в обрамлении черных волос.

— Ой, — подпрыгнул Чимин и обернулся.

— Привет.

Пак никогда его раньше не видел. Высокий и фигуристый. Волосы спадали до плеч и волнились от середины до кончиков. Проколотая бровь, колечко в нижней губе. Кожаная куртка, мощные ботинки на шнуровке. Он стоял с нечитаемым лицом и выглядел устрашающе для хрупкого Чимина.

— Управление бизнесом? — низко пробормотал юноша, и Пак не сразу понял, что речь идет о специальности.

— Д-да, — проблеял Чимин и мысленно влепил себе пощёчину.

Юноша отодвинул стул рядом с ним, сел и шлепнул черный рюкзак на стол. Достал толстую тетрадь, ручку и телефон, который разблокировал и уткнулся в мелкий текст. Чимин не знал, стоит ли ему представиться или спросить, откуда этот парень приехал. Явно новенький. Чимин не любил новеньких. Почему он сел рядом?

В аудиторию ворвалась толпа одногруппников. Они громко разговаривали, двигали стулья, стучали письменными принадлежностями и смеялись. Преподаватель вошел следом и с ходу начал лекцию. Несколько девочек помахали Паку из середины второго ряда. Чимин расцвел и помахал в ответ, затем наткнулся на мрачный взгляд парня слева от них, увильнул и встретился с угольно-черными глазами нового соседа.

— Ч-что? — Чимин ощущал, как загорелись щёки.

— Как тебя зовут?

— Мальчик-давалка, — хихикнул студент, сидящий впереди, который развернулся к ним почти полностью, — ты новенький?

Пак наблюдал, как брови соседа изламываются, как деревенеет его челюсть. Чернота волос почти слилась со зрачками, а от губ отлила кровь. Он словно трансформировался из человека в нечто потустороннее, разрушающее. Студент, который нарушил их диалог, закашлялся и отвернулся. Затем снова мельком взглянул за спину, наткнулся на тьму и снова отвернулся.

Тьма — единственное слово, которое крутилось у Чимина в голове.

— Как тебя зовут? — снова повторил новенький ровным голосом.

— Пак Чимин, — на этот раз без запинки повторил Пак, и его голос слышался почти невесомым дуновением ветра, тогда как голос черноволосого гремел громче грома, — а тебя?

— Чон Чонгук! — крикнул преподаватель. Его рот скривился от возмущения, — Я вам не мешаю?

— Нет, продолжайте, — сказал новенький и зачесал пятерней волнистые волосы.

— Чем вы там занимаетесь, Чон? — не унимался преподаватель.

— Смотрю на звезды.

Губы Чонгука растянулись в ослепительной улыбке. Он взглянул на Чимина, на его щеки, и Пак заметил, как отражаются серебристые маленькие наклейки в зрачках Чона.