«…Ну, а если уеду — Напишешь?

Только мне без тебя трудно!

Я хочу быть с тобою — Слышишь?

Ни минуту, ни месяц, а долго

Очень долго, всю жизнь — Понимаешь?

Значит, вместе всегда — Хочешь?

Я ответа боюсь — Знаешь?

Ты ответь мне, но только глазами.

Ты ответь мне глазами — Любишь?

Если да, то тебе обещаю,

Что ты самым счастливым будешь.

Если нет, то тебя умоляю

Не кори своим взглядом, не надо,

Не тяни за собою в омут,

Но меня ты чуть-чуть помни…

Я любить тебя буду — Можно?

Даже если нельзя… Буду!

И всегда я приду на помощь,

Если будет тебе трудно!»

(с)Эдуард Асадов.

Чимин нарисовал сердечко на запотевшем стекле душевой кабины, пока теплая вода барабанила по плечам и спине. Он прижался лбом к стеклу и увидел сквозь рисунок размытые очертания человека. Из-за шума воды другие звуки в кабину не проникали, и что происходило за её пределами, видно не было. Но Чимину прыгать от радости хотелось. Потому что на самом деле неважно, чем занимается человек за стеклом. Главное, что этим человеком являлся Чон Чонгук. И прямо сейчас он стоял совсем рядом, поглощенный утренней рутиной.

Один короткий поворот крана — и вода замерла где-то в трубах, роняя последние капли из душевой лейки на плечи Чимина. Четыре мокрых шага по холодному полу в повязанном на бедра полотенце, и можно прижаться к теплой, всё еще влажной после душа спине Чонгука, который стоял напротив раковины в нижнем белье и зачесывал длинные мокрые волосы назад, смотрясь в протертое ладонью зеркало.

— Ты мне трусы намочил, — Чонгук завел свободную руку назад и погладил поясницу Пака.

— Можешь их снять, — проворковал Чимин, просовывая ладонь под резинку его черных трусов спереди. — Ммм… тебе нравится.

— Не играйся со мной, Пак, — предупредил Чонгук и накрыл его ладонь своей поверх нижнего белья, удерживая на месте, — если не хочешь пропустить пары.

— Тогда отойди, — Чимин вернул себе руку, шлепнул Чона по ягодицам и встал рядом, слегка толкнув плечом. — Мне нужен крем и звёзды.

Чонгук пропустил своего парня к зеркалу и обнял со спины. Поначалу, в те первые совместные ночевки, Чонгук держался на расстоянии, наблюдая за приготовлениями Чимина. Но складывалось впечатление, что Чон на самом деле повсюду, что нет между ними свободного пространства, но даже так Чимин испытывал потребность в нём.

Я нуждаюсь в нём. Нуждаюсь в его близости. Да, я испытываю потребность в человеке. Это одержимость?

Отныне сложилось так, как мечталось Чимину. Чонгук находился здесь, с ним, что раньше случалось только в фантазиях Пака, который вечно надумывал на первый взгляд неосуществимое. Но вот еще одно открытие: не всё, о чем он фантазирует, так и останется вымыслом. Не всё должно быть вымыслом.

Я всегда говорю «фантазировать», как будто считаю, что не достоин осуществления хоть какой-нибудь мечты. Вернее, я думал, что не достоин, но подобные уничижительные мысли мне не принадлежат. Я избавляюсь от них. Я избавляюсь от них, потому что фантазии способны становиться реальностью у любого человека. Мои слова наивны для вас? Но постойте, никогда не поздно открывать для себя простые истины.

Чонгук коснулся пальцем кончика носа Чимина. Пак вздрогнул и поймал в зеркале вопросительный взгляд Чона.

— Я задумался, да? — хихикнул Чимин и достал из выдвижного ящика крем и набор наклеек.

— Иногда ты исчезаешь, звездочка. О чём ты думаешь?

— В этот раз о тебе, — Чимин подмигнул отражению.

Чонгук провел татуированными костяшками пальцев по его щеке и заговорил, растягивая слова:

— Как и в прошлый раз. Ты слишком часто думаешь обо мне.

Я испытываю потребность в нём. Что, если я действительно одержим? Нормален ли я в таком случае?

— Тебя это беспокоит, Гуки?

— Что, если я скажу, что я кайфую от того, что ты думаешь обо мне?

— Кайфуешь? — Чимин посмотрел через плечо, удивленно вскинув брови. — Ты никогда не говорил таких слов. Кайф, круто, классно. Где ты это услышал?

— Во-первых, я сказал только «кайфую». Не приписывай мне все слова чудака по соседству.

— Ты с Тэхеном разговаривал, что ли? — Чимин рассмеялся, ударяясь головой о плечо Чонгука.

— Он просил у меня ключи от моей квартиры.

— Зачем? — Чимин выдавил на пальцы немного крема и принялся наносить на лицо, слегка похлопывая.

— Потому что он дал мне от своей. Требовал справедливости.

— Ты согласился? — Пак приоткрыл рот, наклонившись к зеркалу и приклеивая по одной звездочке на внешние уголки глаз.

— Нет. Мы сошлись на том, что ты будешь оставаться у него с ночевкой.

— Я не думал, что ты меня будешь частенько отпуска…

— Раз в полгода, — перебил Чонгук.

Чимин поджал губы, чтобы сдержаться, но скрыть от Чонгука приступ смеха не удалось. Чон хлопнул Пака по бедру, громко цокая, на что Чимин отозвался громким смехом, прикрывая рот рукой. Чонгук пробурчал что-то невнятное с наигранной строгостью, прижался сильнее и положил подбородок на плечо Чимина. Они стояли так долгую минуту, прикрыв глаза, и слегка покачивались из стороны в сторону.

Каждый новый день они встречали и провожали, находясь бок о бок, сплетаясь телами, словно дай им время, и тогда сотрется та грань, где заканчивается один человек и начинается другой. Они станут единым организмом, где в равных пропорциях существуют противоположности. Где вода гасит разгорающийся огонь, где свет разбавляет гнетущую тьму. Поэтому в их симбиозе ни один не потеряет себя.

***

В спальне Чимин надел черную оверсайз толстовку, леггинсы в тон и любимые розовые носки. Отныне никакого макияжа. Он сам не заметил, в какой именно момент посчитал, что косметика лишь тратит его время. А помаду и вовсе наносить стало бесполезно. Чонгук норовил поцеловать его в любой удобный момент, когда не было вокруг лишних глаз, и Чимин уже подумывал, что настояв когда-то первым на поцелуе, он распечатал ящик Пандоры.

Отныне его губы горели огнем от того напора, с которым целовался Чон, перемешивая жадные поцелуи с укусами. Чимин не будет врать. Он хотел больше. Всегда хотел больше, даже когда в легких не хватало воздуха. Иногда Чонгук виновато оглаживал его подбородок и щёки, когда от зубов оставались ранки на нежной коже губ, и в следующий раз целовал совсем невесомо, зализывая языком последствия собственной страсти. От жесткости Чонгука, перемешанной с трепетной нежностью, у Чимина снова и снова подкашивались ноги. Чимину было мало. Если бы у них было всё время на свете, они бы прилипли друг к другу на нескончаемые часы.

Единственное, к чему Чимин все еще не привык — к отрицанию Чонгуком одежды. До самого выхода из квартиры Чон расхаживал по квартире в штанах и с обнаженным торсом, а порой и совсем в одних трусах. С момента их первого дикого поцелуя на кухонном столе Пак не переставал неприкрыто рассматривать полуголого Чона и каждый раз ощущал томление внизу живота. Так что да, не один Чимин открыл ящик Пандоры.

И вот, когда Чимин оделся и уже готовил яичные роллы на кухне, туда пришел голодный Чон. Конечно же, в одних трусах. Он сидел за столом в ожидании завтрака, широко расставив ноги, и пил горячий кофе, приготовленный, как он любит: без сливок, но с двумя ложками сахара. Странно, что Чон не являлся поклонником сладостей, но сахара в напитках должно было быть в изобилии.

Как только Чимин выключил плиту, взял в руки тарелку и оглянулся, Чонгук, словно того и ожидая, тут же похлопал по своим коленям.

— Садись ко мне.

Чимин от смущения едва не выронил тарелку, на которую затем принялся выкладывать яичные овощные роллы со сковороды. Он взял себя в руки, поставил полную тарелку на середину стола и кивнул на стул рядом:

— У нас всё еще есть второй стул.

Чимин попытался улыбнуться, но внутри него всё трепетало от предвкушения, отчего улыбка вышла кривоватой.

— Хочу тебя здесь, — Чон вновь похлопал по коленям и потянул Пака за руку. — Сядь, Пак. Я знаю, что ты хочешь.

Чимин сел, как было сказано, и приобнял одной рукой Чонгука за шею, а второй взял с тарелки один рулетик и постучал им по губам Чона. Тот послушно открыл рот, чтобы Пак мог положить туда угощение целиком.

— Что тебе на завтрак готовила мама? — осторожно спросил Чимин, откусывая свой рулетик.

Они подробно не обсуждали отношения Чонгука с его родителями. Единственное, что Чимину было известно, это то, что Чон звонил маме раз в неделю и очень по ней скучал. Она всегда поддерживала сына и даже ругалась с отцом, не соглашаясь с его методами воспитания. Но по сути своей она слишком добра и покорна, чтобы по настоящему сопротивляться мужу, а уж тем более уходить от него. Когда отец слетал с катушек, мать часто закрывала сына собой, и тогда её муж отступал, и злость в нём гасла.

— Всякое готовила, — ответил Чон, после того, как прожевал еду, и глотнул уже остывший кофе. — Она хозяйственная. И заботливая.

— Твой отец, он…

— Никогда её не трогал. Только меня, потому что с детства видел во мне себя. Ты же знаешь, я часто с ним пререкался, и он решил меня сломать, — Чон замолчал, прожевывая еще один рулетик, положил в открытый рот Чимина такой же, и затем продолжил, — на управление бизнесом я поступил, потому что он так хотел. У него свои магазины электронной техники и у нас есть договоренность — я учусь, работаю у него, а затем принимаю бизнес на себя, когда он решит уйти. А он взамен не лезет в мою личную жизнь.

— Почему вы с Идоном поссорились? — спросил Чимин, хотя планировал обсудить только родителей, но поток вопросов не желал утихать. — Я имею в виду изначально. Вы ведь дружили с детства.

— Не самый приятный завтрак, да? — Чонгук снял с губ Чимина кусочек еды и отправил себе в рот.

— Прости.

— Это нормально, что ты хочешь узнать обо мне больше. Не извиняйся, звездочка. Просто я бы предпочел обсуждать это не за завтраком, — сказал Чонгук и прислонил к губам Чимина палец, прежде чем Пак успел хоть что-то сказать. — Тихо-тихо, я отвечу. Я не ссорился с бедолагой. Он просто обиделся. Я был в центре внимания девушки, которую он любил.

— Ынли?

— Да, она меня жалела, я тебе рассказывал. Приходила каждый раз после наших драк с отцом. И однажды Идон высказал мне всё, что думал.

— Что ты просто привлекаешь к себе внимание?

— Да-а, сам напрашиваюсь на отцовский кулак.

— Да, мне это знакомо. Он и друзей своих убедил, что я внимания хочу.

Чонгук завел за ухо Чимина отросшую прядь волос и притянул его голову к себе, обхватив затылок. Остановился в миллиметре от губ и поддел его нос своим.

— Это было горячо. То, как ты ему врезал. Бедолага в штаны наделал.

— Ты восхитился мной. Мне приятно, — Чимин млел от легких касаний губ на своём лице. Ещё месяц назад он ни за что бы не подумал, что Чонгук вообще на такое способен.

— Я всегда восхищаюсь тобой, звездочка. Восхищаюсь с тех пор, как увидел в первый раз. Ничего не изменилось.

Чонгук говорил так интимно тихо, с присущей его голосу хрипотцой, что каждое слово отпечатывалось потоком воздуха на коже Чимина, нагревая её так, что скоро Чимину показалось, будто пылает всё его тело.

Так получалось, что, возбуждаясь, Чимин непроизвольно накрывал рукой пах, всё еще стесняясь своей бурной реакции на простое присутствие Чонгука рядом. Чону вовсе не обязательно было хоть что-нибудь делать. Достаточно смотреть на Чимина так пристально, словно силясь запомнить каждый сантиметр кожи, каждый взмах ресниц, и Пак уже улетал от головокружения. И каждый такой взгляд Чонгука придавал Чимину важности, придавал значения его существованию, дарил чувство, что прекрасней него нет на свете.

Чимин мотнул головой, делая вид, что убирает волосы с лица, но на самом деле прогоняя захватывающий поток мыслей. В конце концов, решил немедленно сменить тему:

— Сегодня вечером смена. Хочу купить чего-нибудь сладкого. Отметим мою первую работу. Тем более завтра выходной - целый день в нашем распоряжении.

— Если только мы не вылезем из кровати, — сказал Чонгук в местечко под ухом Чимина, на что тот поёжился от щекотки.

— Ты такой лежебока, — Чимин взял в ладони лицо Чона и заставил посмотреть на себя. Поджал губы, наслаждаясь красивыми чертами, и потрогал пирсинг в его брови. — Принимать пищу нужно на кухне, Гуки. Есть в кровати — плохая привычка.

— Смотря, что есть, — Чон сжал ладонью его задницу, поймав губами нижнюю губу Чимина и тут же отпуская, — я голоден прямо сейчас.

— Нет, Чон Чонгук, — Чимин вывернулся из его рук и буквально скатился с колен, — мы идем на пары.

Чонгук, как привязанный, поднялся следом, пока Чимин пятился спиной в коридор. Каждый шаг Чонгука выражал расслабленность и напускное безразличие, как будто его совсем не волновало бегство другого человека. Но в том-то и дело, что на-пуск-ное. Если бы Чимин сломя голову сорвался с места, Чон сорвался бы следом. Сколько же удовлетворения испытывал Пак об одной мысли об этом.

Возле двери спальни Чимин остановился, вытягивая одну руку вперед и упираясь ею в грудь Чона, который тут же замер с лукавыми искорками в темнеющих глазах. Под ладонью Пака заиграли мышцы.

Чимин перенес вес на одну ногу, а вторую чуть согнул в колене и посмотрел из-под ресниц, царапая ногтями сосок Чонгука. Провел кончиком языка по своей верхней губе, игриво склонил голову и промурлыкал:

— Если ты будешь послушным плохим мальчиком, я разрешу попробовать меня сегодня.

Чонгук перестал напирать грудью на удерживающую его руку, толкнулся языком в щеку и обхватил запястье Чимина, чтобы оставить на внутренней стороне поцелуй.

— Как обычно, буду паинькой, — пообещал Чон, обогнул Чимина, чтобы пройти в спальню, но до последнего не отпускал его руку, пока расстояние между ними не заставило его это сделать.

В университете они не демонстрировали своих отношений, но Чонгук не стеснялся переплетать их пальцы, когда они шли по шумному коридору, пробираясь сквозь толпу студентов. Не стеснялся прижиматься со спины, приобнимая за талию, когда они стояли в очереди в столовой. Возможно, их отношения в итоге стали очевидны, но пока не существовало открытого признания, придраться было не к чему.

Чимин не считал себя ревнивым человеком. Чонгук всегда притягивал к себе внимание обоих полов, но женское в особенности. Девушки стреляли в него глазами, поглаживали по руке, здороваясь, улыбались, заигрывали и делали всё, чтобы выглядеть привлекательно в его глазах. Чонгук в привычной манере оставался холодным и безразличным, зачастую выдергивал руку из цепких женских пальцев. В таких ситуациях Чимин ощущал приливы гордости. Знали бы они, что ничего не добьются. Знали бы они, что Чонгук вытворял с Чимином сегодня утром в душевой кабине, прижимая руками его бедра к стеклу, чтобы Чимин не таранил чужое горло слишком сильно по неопытности. И как Чимин впервые ощущал на языке тяжесть гладкой твердой плоти, имеющей любимый запах и вкус.

После воспоминаний об их близости, ревность Чимина сходила на нет. Он верил Чонгуку безоговорочно и не винил девушек в их стремлении привлечь его внимание. Главное, что каждый раз после того, как щебетание очередной девушки оставалось позади, Чонгук внимательно всматривался в лицо Чимина, словно искал там признаки неудовлетворенности или расстройства.

Перед последней парой, когда они шли к нужной аудитории, Чонгук неожиданно потянул Чимина за руку в закуток рядом с выходом на лестницу, прижался спиной к стене, широко расставив ноги, и впечатал Пака в себя, удерживая за ягодицы.

— Я смотрю только на тебя. Ты ведь знаешь, звездочка? — Чон нажал пальцем на его подбородок, чтобы тут же ворваться языком в открывшийся рот. Он целовал с таким напором и так глубоко, словно в поцелуй вкладывал доказательства своих слов, которые способен расшифровать лишь один человек.

Чимину с трудом удалось оторваться от настойчивых губ, и если бы не широкие ладони Чона под его ягодицами, рухнул бы навзничь. Вновь появлялось головокружение, особенно когда Чонгук не использовал пальцы, чтобы открыть его рот, а вместо этого напрягал губы и раздвигал ими губы Чимина. Сколько властности было в этом наглом жесте, что Пак переставал быть хозяином собственного тела.

— Ты смотришь только на меня, — прошептал Чимин с поплывшим взглядом и пунцовыми щеками.

— Самый красивый. Самый ласковый, — похвалил Чонгук, оглаживая большим пальцем контуры его губ. — Такой яркий, без всей этой косметики. Идеальный и только мой. Ты ведь знаешь, в какую чертову ловушку ты попал?

— Ловушку? — Чимин захлопал ресницами и ощутил себя самым наивным и податливым человеком на планете.

Если не задумываться, то можно сделать неверный вывод, что парень мечты имеет способность подчинять чужую волю, и поэтому Чимин вдруг теряет способность к самоконтролю. Но это не так. На самом деле Чонгук, вопреки своему образу и характеру, умеет быть до невозможности нежным, таким, каким его не видел никто, кроме Чимина. Поэтому так и вышло: Чонгук впервые отдает нежность, а Чимин впервые её получает. И обоих вело с непривычки.

— Я уже говорил, звездочка. Не смогу тебя отпустить. Если появится тот, кто понравится тебе больше, то я…

— Погоди, — Чимин уперся двумя руками Чону в грудь, отстраняясь, чтобы посмотреть со всей строгостью, на какую только был способен. — Что я слышу сейчас? Чон Чонгук не уверен в себе? Думаешь, если ты что-то там во мне открыл, и я теперь не тот скромняшка, каким был, то теперь я пойду искать себе парня получше?

Чонгук подозрительно долго молчал. На его лице играли желваки, а мышцы на руках забугрились, когда он попытался прижать Чимина к себе, чтобы вернуть его на место.

— Милый, послушай, — смягчился Пак, прильнув грудью к его груди и обхватив его лицо ладонями. — Ты даже не представляешь, как много ты для меня значишь. Мы обязательно должны поговорить об этом. — Чимин замолчал и после небольшой паузы, во время которой они с любовью смотрели в глаза друг друга, заговорил уже тише. — Всё, что есть в тебе, мне необходимо как воздух. Я хочу всего тебя без остатка. Знаешь, как я назвал тебя, когда мы только познакомились?

— Как? — прошептал Чонгук.

— Парень мечты. И знаешь, что изменилось с того момента? — Чимин надавил пальцами на щеки Чона, чтобы его губы выпятились, и прильнул к ним своими, выцеловывая каждую по очереди, затем встал на носочки и прижался лбом ко лбу Чона. — Ничего не изменилось. Ты по-прежнему парень мечты. Пусть ты и открыл меня всему миру, но весь мир не знает меня так, как знаешь ты, — Чимин сделал паузу, собираясь спросить то, что гложило его последние дни, — Гуки, как думаешь, я одержим тобой?

— Не больше, чем я тобой, — спокойно ответил Чонгук. — У тебя любовная эйфория. Это пройдет, звездочка. Я много раз тебе говорил, что ты испытываешь здоровые эмоции.

— Да, наверное, ты прав. Я в эйфории, — улыбнулся Чимин. Пора отпускать глупые мысли.

— Подумай, почему я тебе нравлюсь. Подумай, почему ты можешь влюбляться в меня сильнее, почему влюбился изначально. Всё проще, чем ты думаешь.

— Я думаю, это больше, чем влюбленность, — прошептал Чимин.

— Похоже на признание в любви, — сказал Чонгук, но в его голосе сквозила неуверенность.

— Мы поговорим об этом позже, — Чимин улыбнулся и, дождавшись кивка Чона, потянул его за собой к аудитории.

***

Чимин прошел мимо холодильника, где на полках томились и ждали своих покупателей торты на любой вкус. Если закрыть глаза, хорошенько сосредоточиться и порыться в закромах памяти, то нос вмиг уловит аромат спелой порезанной клубники, сочных цитрусов, пропитавших своим нектаром кремовую прослойку, и горького шоколада, стружка которого украшала гладкие бока торта.

Чимин покрутился неподалеку, проверяя сроки годности товаров и стараясь отвлечь себя от фантомных запахов, но не сдержался и вновь вернулся к холодильнику, оглядываясь по сторонам, словно какой-нибудь воришка. Он прильнул к холодной прозрачной дверце и невольно облизнулся, рассматривая каждый торт в отдельности. Глаза разбегались, а во рту скапливалась слюна от одного вида пышных шоколадных розочек на гладкой кремовой подушке, от кусочков клубники на розовой мастике, от яркого фруктового ассорти, где каждая долька фрукта немного утопала в пористом взбитом креме.

Чимин гулко сглотнул и удержал себя на ногах, хватаясь за черную шершавую ручку холодильника. Его зрачки настолько быстро бегали от сладости к сладости, что заболели глаза. А там, внизу, на кафельном полу, его белые кроссовки вдруг растаяли, подобно мороженому в жаркий день, растеклись по полу и исчезли в стыках плитки. На их месте появились маленькие лакированные туфли, прикрытые черными вельветовыми штанами с клёшем. И сам Чимин неожиданно стал ниже, а торты по ту сторону стекла — еще притягательнее. Но теперь, вместо шоколадных розочек — желтые, а вместо розовой мастики с клубникой — слой белого крема с красными розочками сверху. Два злосчастных торта, выбранных бабушкой в тот день, когда десятилетний ребенок должен был впервые встретиться со своим отцом, чтобы ощутить себя нелюбимым и отвергнутым на долгие годы вперед.

— Красные или желтые розочки, львенок? — произнесли пурпурные бабушкины губы над его ухом.

«А можно тот с шоколадными дольками?» — хотел спросить Чимин, но не осмелился, иначе бабушка бы использовала свой как-ты-можешь-пререкаться взгляд.

— Красные, — послушно ответил маленький Чимин.

— Желтые, — сказал вслух настоящий он, а бабушка коснулась его волос по обыкновению невесомо, как если бы могла испачкаться. И торты из прошлого разом пропали, а бабушка растворилась в воздухе. И он вновь остался один, только знакомая и порядком надоевшая джазовая музыка из колонок под потолком напоминала ему, что теперь он в настоящей реальности.

«Я знаю лучше, что тебе нужно!» — донесся бабушкин голос из неоткуда.

Я знаю лучше, чем ты. Как тебе в голову только пришло, что в этой жизни ты можешь хоть что-то решать, Львёнок!

Я разве таким тебя воспитала?

Чимин вздрогнул и пошатнулся, когда крупная тяжелая ладонь легла на его плечо, а вторая, властная, плавно и заботливо опустилась на талию. Еще немного, и вот Чимин очутился в приятном коконе, который неимоверно просто высвободил любые тревожные мысли из его головы. И голос, на этот раз не принадлежавшей той старушке из видения, а хриплый, низкий, разбавленный участием и нежностью, сказал:

— Выбери тот, какой тебе захочется. Даже самый дорогой.

— Но тот, который дорогой, он очень большой, — Чимин едва шевелил губами. — Мы не съедим его.

— Мы очень постараемся, звездочка. Но если не съедим, угостим чудака соседа, — Чонгук огладил его плечо и оставил на макушке горячее дыхание.

Чимин развернулся к Чону, чтобы убедиться, что тот не шутит, и столкнулся с непроницаемым лицом и застывшими глазами без вкрапления хоть малейшей игривости или веселья. Они, казалось, целую вечность смотрели друг на друга, пока внимание Чонгука не привлекло что-то еще в другом конце магазина.

— Звездочка, я на минутку.

Чимин кивнул и вновь вернулся к созерцанию тортов, пробормотав задумчиво-радостное: «Кого же из вас, ребята, мне выбрать?».

Чон убедился, что Чимин увлечен сладостями, и, даже не разобравшись, почему настолько важно, чтобы Пак не видел, куда он идет, быстрым шагом направился к госпоже Ли, которая топталась на входе и выискивала что-то, вытянув шею. В её руках блестела коробка, завернутая в синюю глянцевую подарочную бумагу.

— Ищите кого-то? — спросил Чонгук, подходя к ней.

— Да, Чонгук-щи, я искала тебя. Мне нужно с тобой поговорить, — с волнением проговорила госпожа Ли, перемещая ладони по коробке, словно не знала, как удобнее её перехватить.

— Идите за мной.

Он развернулся и пошёл к подсобному помещению. Вполне очевидно, что она решилась объяснить свое странное поведение в супермаркете и то, почему Чонгуку кажется, что они уже встречались. Он ждал откровенного разговора, к которому она вовсе не была готова, судя по её неприкаянным рукам и растерянному взгляду. Чон на собственном опыте знал, что давить на человека, который не готов к откровениям, не стоит. Поэтому он старался быть душкой, чтобы не вогнать женщину в еще больший стресс. Чонгук умеет быть душкой. Спасибо Чимину.

Чон подождал, пока госпожа Ли догонит его на своих неимоверно высоких каблуках, открыл дверь подсобного помещения и пропустил женщину, которая едва доставала ему до плеча, вперед себя. Он убедился, что Чимин всё еще стоит возле холодильников, доставая оттуда тот самый большой торт, и закрыл за собой дверь.

Госпожа Ли огляделась, буквально заглядывая в каждый угол небольшого захламленного помещения, поставила праздничную коробку на ближайший ящик, перевернутый кверху днищем, сняла очки и повесила их на воротник белого свитера. Её кремовое пальто было расстегнуто, а пояс болтался почти до пола. Она спохватилась и засунула его края в широкие карманы. Всё это время Чонгук беззастенчиво её рассматривал.

Один край пояса не желал оставаться в кармане, то и дело вываливаясь, как только женщина вытаскивала руку. Она сморщила нос и что-то неразборчиво проговорила. Затем, наконец, справившись с поясом, госпожа Ли взглянула на Чонгука снизу вверх блестящими в свете лампы глазами. Их карий цвет стал бледнее под ярким светом, а стоило ей слегка повернуть голову, чтобы вновь рассмотреть помещение, цвет глаз стал насыщеннее, глубже.

Чонгук впервые настолько дотошно разглядывал постоянную покупательницу, силясь вспомнить, где видел её раньше. Знакомые черты, знакомая мимика в малейших её проявлениях. Она и до этого казалась ему довольно молодой, но теперь он точно мог дать ей чуть больше тридцати.

— Чонгук-щи, — заговорила женщина, лишь слегка размыкая объёмные губы. — Мне нужно кое о чём вас попросить.

— О чем же?

Чон даже не вдумался в её слова, продолжая оглядывать её лицо так, словно мог влезть в её мысли.

— Вы не слушаете меня, — она вновь недовольно сморщила нос, и благодаря этому стала еще лет на пять моложе. — Я принесла торт, который купила. Могли бы вы кое-кому его передать?

Чонгук понял. Все эти ужимки, крошечные проявления недовольства, живые глаза. Всё это он уже видел, вернее, видит почти каждый день. Она решила ворваться в их жизнь, выбрав день, опираясь на собственные мотивы. Не месяц назад, не неделю, а именно сегодня. И начать решила с Чонгука. Да, людям действительно нужно учиться разговаривать друг с другом напрямую, а не через кого-то. Ынли права в этом безоговорочно. Но госпожа Ли захотела пойти окольными путями. Ну что ж, Чонгук примет её выбор. Возможно, он скептически настроен и ему обидно за дорогого ему человека, но что бы там ни было Чонгук включит дикаря, коим быть давно привык.

— Ваш сын не любит апельсины, — безжизненным голосом сказал он.

— Простите? — она прижала руки к груди, словно готова была сорваться с места.

— Вы купили торт с дольками апельсина. Ваш сын не любит апельсины, как и все цитрусовые. У него чувствительная кожа. Вот тут, — Чонгук обвел пальцем вокруг своих губ.

— Откуда вы… — с напором зашептала госпожа Ли, но тут же осеклась и в который раз огляделась по сторонам.

Чонгук сдержался, чтобы не усмехнуться. Она, по всей видимости, опасалась, что слушать её откровения сбежался весь магазин, и теперь за каждым ящиком притаился сотрудник или покупатель. Нестерпимо хотелось её разочаровать и объяснить, что в её душевных признаниях заинтересовано лишь два человека на этом свете, а всем другим плевать. И пора бы ей вылезти из той скорлупы, где висят лозунги, втирающие ей, что она преступница и кое-кто особенный отныне её ненавидит, а вместе с ним и все остальные.

— Я долго вспоминал, где же я вас видел. Или кого вы мне напоминаете, — задумчиво сказал Чонгук и скрестил руки на груди. — Как давно вы за ним следите?

— Я не следила, — сникла женщина. Она достала один конец пояса из кармана и принялась перебирать его в руках. — Я всегда знала, где он живёт. Думала, что Чимин живет только с бабушкой, пока не увидела пьяного Минхека возле дома. Он еле на ногах держался. А однажды столкнулась с Чимином и матерью Минхёка здесь, в магазине, и была поражена. Он был таким подавленным, таким, таким…

— Покорным, послушным, — помог Чонгук. — Угнетенным.

— Да, последнее больше всего подходит, — госпожа Ли опустила глаза в пол и быстро провела по ним согнутыми пальцами. Пыталась скрыть слезы, которые Чонгук и так слышал в её голосе. — Тэхен тогда заметил, куда я смотрю, и сказал, что знает Чимина. И мы разговорились. А потом я пришла вечером после его смены и рассказала ему, кто я. Тэхен хороший мальчик, понимающий. И я попросила его помочь Чимину. Попросила склонить Чимина к тому, чтобы он съехал от бабушки.

— У вас получилось. Он съехал.

— Я знаю, что он живет с вами, Чонгук-щи. Как он теперь? — она посмотрела на него, как тот самый кот из всем известного мультика, и Чон на самом деле ощутил себя грозным великаном.

— У вас самый лучший сын на планете. Явно не в своего отца, — смягчился он, прилагая усилия, чтобы убрать из голоса сталь.

— Спасибо, — её глаза мерцали от слез. — Я куплю другой торт. Ты передашь ему?

— Вы сегодня оба носитесь с тортами. Это какая-то семейная ментальная связь?

— Он… он не сказал тебе? — ахнула госпожа Ли.

— Что он должен мне сказать?

— У Чимини сегодня день рождения.

***

Двадцать один год — вовсе не дата, которую стоило бы отмечать. Но сказать о своем дне рождения Чонгуку не повернулся язык. Чимин привык, что они с бабушкой никогда не уделяли особого внимания празднованию дней рождения, лишь в круглые даты устраивая праздничные ужины. Но, с другой стороны, если они теперь встречаются, то должны знать о днях рождения друг друга. Друзья и вторые половинки всегда в курсе важных дат и событий. Но Чимин настолько привык, что праздник рождения не считался в его семье датой, достойной внимания, что говорить о ней Чонгуку казалось чем-то постыдным. Как будто он намеренно будет пытаться придать дню рождения ценности. И вот, пока Чимин соображал, в какой момент сообщить о празднике Чонгуку, день рождения уже наступил. Пожалуй, он скажет об этом вечером.

После смены Чонгук вел себя отстраненно. Такое уже случалось, когда Чон замыкался в себе, словно в глубине его души существовала специальная комната, где он временами прятался ото всех, даже от Чимина. Но одно было известно точно — если Чонгук посчитает нужным, он обязательно поделится тем, что так его гнетет. И Чимин будет первым человеком, кто его услышит.

Когда они зашли в спальню, Чон задернул шторы, погружая комнату в приятный полумрак, принес из гостевой комнаты ноутбук, который Чимин видел всего раз - когда в университете задавали напечатать исследование, сел на кровать и принялся что-то искать. Чимин стоял в изножье кровати в зеленой брендированной кофте магазина и буравил взглядом фигуру Чона.

— Гуки, что ты ищешь? — поинтересовался Чимин, стараясь говорить ровно, без ненужного сейчас беспокойства.

— Фильм, — ответил Чон, не отрываясь от экрана. — Романтическую комедию. Ты говорил мне.

— Мой любимый фильм? — уточнил Пак, стягивая кофту, которую забыл снять, проникшись состоянием Чонгука. «Предложение»? Но ты не обязан его смотреть, Гуки. Я уверен, что ты его высмеешь.

Чонгук оторвался от ноутбука и прикусил колечко в губе. Ему не понравились слова Чимина, судя по тому, как ожило его лицо. Чон взял ноутбук, поставил его ближе к Чимину, вновь откинулся на деревянную спинку кровати, широко расставляя ноги. Пак всё это время стоял и комкал в руках рабочую униформу.

— Сядь, Пак.

Чонгук похлопал по покрывалу между своих ног, приглашая сесть.

— Хорошо, я понял, — Чимин бросил кофту на кровать, поправил футболку, подтягивая её за ворот, и разместился спиной к Чону, откидывая голову ему на плечо.

Чон вытянул ногу и пяткой стукнул по длинной клавише ноутбука. Из динамиков заиграла музыка, а на экране запестрили первые кадры фильма.

— Я сказал что-то не то? — предположил Чимин, пялясь в экран. На секунду он даже забыл, какой фильм они собирались посмотреть.

Его крепко обняли, пробегаясь губами по шее, и Чимин довольно вздохнул, склоняя голову на бок.

— Звездочка, — сказал Чонгук ему в шею, — я бы никогда не стал высмеивать то, что тебе нравится.

— Я знаю, Гуки. Прости, я сказал, не подумав.

Чимин завел руку назад, чтобы надавить на затылок Чонгука, и, чуть приподнявшись, поцеловал в щёку. Но не успел отстраниться, как Чон повернулся так, что их губы встретились. Достаточно одного касания, чтобы вновь начать уплывать сознанием, поэтому Чимин мигом уставился в экран ноутбука, улыбаясь тому, как недовольно простонал Чонгук.

Почти половину фильма они сидели в обнимку. Чимин иногда комментировал происходящее, поглаживая Чонгука по руке, очерчивая контуры разномастных татуировок, и умилялся тому, как в ответ Чонгук то и дело проводил большим пальцем по внешней стороне его ладони. И эти незамысловатые действия как будто подтверждали их единение. Подтверждали взаимную тягу, которая рождала желание дотрагиваться постоянно.

Назовите мою потребность в человеке одержимостью или влюбленностью. А хотите, зовите любовью. Значения не имеет, потому что потребность в нём абсолютно здоровая и объяснимая. Я могу объяснить, могу разложить вам по полочкам каждую свою эмоцию, каждую вспышку чувств. И, если вы станете меня слушать, то обязательно поймете.

— Ты мне кое-что обещал, — Чонгук прикусил кожу на шее Чимина, и тот снова наклонил голову, чтобы дать лучший доступ. — Ммм вкусно. Ты вкусный, Пак.

Последнее слово он произнес с нажимом, сквозь зубы. Чимин поясницей ощутил его возбуждение.

— Ты уже? — ахнул Пак.

— Сколько раз ты застонал, пока я целовал тебя? Конечно, я уже, — прохрипел Чон.

Он расстегнул пуговицу на джинсах Чимина и просунул туда руку. Провел сначала двумя пальцами от основания до головки, затем еще раз и еще, пока, в конце концов, не обхватил полностью, задавая издевательски медленный темп. У Пака дыхание сбивалось от одного вида татуированной руки, двигающейся за поясом джинсов. Руки, которая была в два раза больше его собственной, грубоватой, сильной, но при этом доставляющей такое удовольствие, что перед самым пиком Чимину захотелось вдруг вытащить её из своих джинсов, чтобы побыть в состоянии тяжелого желания подольше, чтобы изнывать в объятиях Чонгука, пока он не вернет руку на место, позволяя, наконец, Чимину кончить.

— Помнишь, что я тебе говорил? — пробормотал Чимин, делая, как и задумал.

Чонгук с неверием смотрел на то, как Чимин буквально стекает с кровати и, стоя на полу, стягивает с себя джинсы и футболку, оставляя их кучей валяться на полу.

— Что же? — спросил, наконец Чонгук, всё еще удерживая себя на месте.

Чимин провел пальцами по очертаниям своего члена, скрытого под тканью белых тонких трусов. Он наслаждался тем, как Чонгук не спеша сел на кровати, не зная, куда смотреть в первую очередь: на лицо, где в полоске света из-за неплотно сомкнутых штор, блестели влажные губы Пака, на глаза, подернутые дымкой желания, или на низ живота, где от поглаживаний становилось влажно.

— Что разрешу тебе попробовать меня, — Чимин просунул руку в трусы и помог себе распалиться сильнее.

Чон прикусил щеку изнутри и поднялся с кровати. Чимин и заметить не успел, как его собственное тело поднялось вверх, поддерживаемое мощными руками. Он обнял Чона за шею и закрыл глаза, когда Чонгук прижался губами к его губам, но поцелуя, которого Пак буквально требовал, пробиваясь языком внутрь, не дал. Вместо этого поставил Чимина на пол и взялся за резинку его нижнего белья.

— Подожди, — сказал Чимин на выдохе, — мне в душ надо.

Чонгук сглотнул, оглядывая его с ног до головы, останавливаясь на приспущенном белье.

— У тебя есть десять минут, Пак. Дверь в ванную не закрывай. Время пошло.