— Эти кофты, они вообще на сколько размеров больше?

Тэхён сидел на полу спальни и двумя пальцами собирал с расстеленной на паркете черной кофты волосинки и катышки, пока Чимин заталкивал в пакет свои вещи, в который раз обходя комнату по периметру и постоянно перешагивая через вытянутые ноги Кима.

— Странно, — Пак остановился, изучая кофту, которую Тэхён успел аккуратно сложить, а затем вытряхнул из пакета одежду обратно на пол, — у меня было две кофты Гука, и обе я уже положил. Откуда третья?

— Ты еще не весь шкаф Чонгука вынес? — спросил Тэхён, помогая другу затолкать вещи обратно в пакет вместе с найденной кофтой. — Вообще, ты всегда был ярким человеком в яркой одежде. Знаешь, мне кажется, Чон уничтожает твой вкус.

— Навязанный вкус нужно уничтожить, Тэ, — вздохнул Чимин, еще раз оглядывая комнату, по которой будет скучать.

— С бабушкой не виделся?

— Нет, но я думаю, что готов с ней поговорить, — твердо сказал Пак, — мне нужно кое-что узнать.

— А если отец, — Ким осёкся, подбирая слова, — если отец снова сделает тебе больно?

— Значит, я дам отпор. Не волнуйся, Тэ, я буду в порядке, — Чимин ободряюще улыбнулся и щелкнул Тэхёна по носу. — Спасибо тебе. Нет, серьезно спасибо, что когда-то ты первый со мной заговорил.

— Ты выглядел очень красивым и очень одиноким. Я просто хотел тебя рассмешить, поэтому сказал первое, что пришло в голову.

— Ты звал меня к себе домой ещё до того, как узнал моё имя, — напомнил Чимин.

— Ну, у меня не было друзей, а ты казался хорошим, поэтому… — Тэхён замялся, рассматривая свои голые ступни. — Ты же знаешь, да?

Чимин кивнул и похлопал друга по плечу. Конечно же, он знал. Тэхён много работал, а в свободные дни навещал родителей в родной деревне. Он часто рассказывал Чимину о семье, их традициях и своём детстве. Тэхён скучал настолько сильно, что при упоминании родителей его глаза становились влажными, и он быстро тёр их пальцами. На то, чтобы завязать с кем-то дружбу не оставалось времени, поэтому Чимину повезло, что однажды Ким с ним заговорил, что когда-то протянул руку помощи.

— Кстати, сегодня утром Чонгук каким-то образом зашел к тебе в квартиру, — сказал Чимин, а Тэхён поджал губы, чтобы сдержать смешок. — Что? Почему ты смеешься?

— Мне пришлось делать для него дополнительный ключ. У меня всего два было. Но Чонгук очень настойчив, знаешь ли.

— Подожди, — Чимин даже головой помотал от того, насколько его удивила эта новость, — он попросил у тебя ключ, чтобы что?

— Чтобы в любой момент иметь к тебе доступ, — спокойно ответил Тэхён.

— Ах, этот Чон Чонгук. Так ужасно себя ведет, — возмутился Чимин, но по смеющимся глазам Тэхёна понял, что не сумел скрыть удовлетворения в голосе.

— Иди уже, дурацкий влюбленный по уши Пак Чимин, — Ким развернул друга спиной к себе, всучил ему в руку пакет с вещами и вытолкал в коридор.

— Почему ты такой счастливый? — Чимин присел, чтобы обуться, но глаз от Тэхена не отвёл.

— Ты идешь небольшими шажка-а-ами, — пропел Ким, качая головой вперёд-назад и маршируя на месте. — К сердцу па-а-арня мечты.

— О чем ты говори-и-шь, — подхватил Чимин. Он поднялся и теперь пружинил с ноги на ногу напротив Тэхёна, — я тебя не понима-а-аю.

Ким сделал вид, что собирается сказать нечто серьезное, нагнулся к уху Пака и, не разжимая зубов, заговорщически проговорил:

— Я читал недавно, что некоторые люди держат на расстоянии других людей, чтобы заинтересовать. Ты проделал отличную работу, влюбленный Пак.

Тэхён вытянулся по струнке ровно и отдал честь, на что Чимин прыснул со смеху.

— Открою тайну, но это Чонгук всё это время держал меня на расстоянии.

Ким коротко замычал, тыча пальцем во входную дверь.

— Да, да, — подтвердил Чимин.

— То есть, этот ходячий набор тестостерона игнорировал тебя? — удивлению Тэхёна не было предела, его грудь возмущенно вздымалась, и он не сводил глаз с двери, будто Чонгук прямо сейчас стоял там и стыдился своих поступков. — Немыслимо!

— Это я настоял на поцелуе.

— Ах, — Тэхён схватился за сердце.

— И даже тогда он сопротивлялся и отказывался, — добил Чимин, и Ким ударился спиной о стену, двумя руками сжимая грудь.

— Я должен идти, командир, — Чимин едва сдерживал смех. — Мне нужно продолжать ломать оборону.

— Идите, влюбленный Пак, вперёд! — командным тоном сказал Тэхен, помогая Чимину надеть рюкзак. — Дайте я вас обниму.

Они прильнули друг другу, обменялись похлопываниями по поясницам и, не выдержав, рассмеялись, прощаясь на лестничной площадке. Но как только ключ повернулся в замке и в нос Чимина ударил родной запах квартиры Чонгука, он понял, что будет скучать по жизни с Тэхёном.

Жить с Чоном — поистине его мечта и сердце трепетало от осознания того, что вот он я здесь, буду делить с ним завтрак, постель и воздух теперь уже уютной квартиры. Но по Тэхёну Чимин всё равно будет скучать. По его молчаливому присутствию в другом конце комнаты по вечерам. По тихим ругательствам под покровом ночи, когда умирал его персонаж в игре. По холодным каплям душевой воды на коже, когда Ким вылетал из душа, по-собачьи крутил головой над соседом по комнате и тут же вприпрыжку бежал к своей кровати, чтобы спрятаться под одеялом, а Чимин в это время кидал в него подушкой и тапочками. А иногда перед сном они говорили о родителях Тэхёна, о бабушке и отце Чимина, об одногруппниках и Чонгуке. Они говорили по душам, и Чимину было так просто с ним, потому что Тэхён умел слушать, умел сопереживать и понимать. В такие вечера его лицо выделялось в полутьме комнаты, черты заострялись. Пропадало ребячество, пропадали задорные искры в глазах, и он становился другим, лет на десять старше. А после всех разговоров, находясь на грани сна, Тэхен как-нибудь шутил или изображал кого-то из покупателей, чтобы Чимин рассмеялся. Чтобы Чимин уснул в хорошем настроении.

Пак не жалел, что переехал к Чонгуку (о чем тут говорить, он этого хотел больше всего на свете!). Он просто будет скучать по вечернему Тэхёну. Но ведь всегда можно устроить ночевку и прихватить с собой Ынли, верно?

Единственное, о чем Чимин действительно жалел, раскладывая свои вещи в шкаф Чонгука, — что Ынли нет рядом прямо сейчас. В последнее время они редко виделись, но много переписывались в сети. Ынли объясняла, что занята ремонтом, который родители затеяли в купленном недавно доме. Она хотела учувствовать в создании дизайна и подборе материалов. А учитывая, что Ынли училась на дизайнера интерьеров, такой опыт, безусловно, пойдет ей на пользу. Подруга записывала много аудиосообщений, присылала фотографии и видео, где ходила по магазинам, подбирая всё необходимое для ремонта, и кивала на спину молодого дизайнера, тут же делая большие глаза в камеру. Молодой дизайнер ей нравился.

Дружба — потрясающее явление. Оказывается, не только любовь дарит ощущение защищенности.

Когда Чимин пришёл с вещами, Чонгука дома не оказалось. Он прислал сообщение, что ушел на курсы, после которых собирался в фитнес центр. Чимин хотел увязаться за ним, чтобы посмотреть на Чона, тягающего гантели, избивающего боксерскую грушу, приседающего. На Чона, который громко выдыхает, чуть выдвигая нижнюю челюсть. На Чона, смотрящего в зеркало исподлобья, в то время как его руки раздуваются от проступающих мускулов, а ягодицы плотно сжаты, выделяясь под обтягивающими штанами. Пот крупными каплями собирается на его висках, срывается и тонкой дорожкой стекает за ворот тонкой майки. Снова натужный выдох, татуированные руки с зажатыми в них гантелями сгибаются в локтях, майка намокает от пота. Снова выдох… снова…

— Приготовить пибимпап, приготовить пибимпап, — скороговоркой повторял Чимин, нарезая круги по кухне, в попытке прогнать непрошенные образы тренирующегося Чонгука.

Когда холодильник был наполнен продуктами, а пибимпап уже дожидался своей участи, Чимин принялся летать по квартире со счастливой улыбкой. Пританцовывая под музыку в наушниках, он мыл полы, вытирал пыль со всех поверхностей, где она даже теоретически могла скопиться, закидывал грязные вещи в стиральную машину и понимал, что ни разу в жизни не испытывал такого удовольствия от уборки. Кажется, он был готов целыми днями наводить порядок и готовить в квартире, в которой жил Чонгук. Потому что там, где Чонгук — там уютно, тепло и вкусно пахнет. Не духами, дезодорантом или чем-то подобным. Нет, там пахнет Чонгуком.

Прошел всего месяц с тех пор, как они познакомились, но складывалось ощущение, что они знакомы намного дольше. Очень быстро сблизились, быстро притерлись и быстро влюбились. Потому что встретились два человека, ставшие спасением друг для друга. Спасением от той жизни, которую когда-то уготовили для двух детей, окружавшие их взрослые.

Находясь рядом, они оба раскрывались с совершенно иной стороны. Знакомились с теми, кем они должны были стать, если бы не чужое влияние, переходящее все дозволенные границы. Невероятно, но их встреча не сделала их другими как по мановению волшебной палочки. Всё не так. Их встреча дала им иной взгляд на самих себя, дала им надежду и толчок к изменениям, потому что теперь у них была поддержка в лице друг друга. Как много, оказывается, может дать нам человек, искренне желающий нас понять. Как много может дать человек, в котором мы находим своё убежище.

Скоро мы узнаем себя. Скоро мы станем настоящими нами.

Ближе к семи вечера, когда Чимин уставший, но довольный валялся на кровати с книгой, хлопнула входная дверь. Из прихожей донеслось шуршание куртки, затем тяжелые шаги и вот, наконец, в дверном проёме спальни показался Чонгук, одетый в футболку и спортивные штаны. Его волосы взмокли возле лба, он тяжело дышал, казалось, его дыхание способно разорвать грудную клетку. В глазах полыхало то, что Чимину было так знакомо.

— Гуки, — Чимин отложил книгу и сел на кровати, не сводя с Чона обеспокоенных глаз, — что случилось?

— Я убью его, Чимин, — прохрипел Чон. Его брови изломались, а по лицу прокатилась волна нездорового удивления своим же словам. — Я уничтожу его.

— Кого, милый? — Чимин говорил спокойно, но боже, сколько усилий ему стоило не сорваться и не схватить Чона в охапку, чтобы удержать на месте.

— Что он сделал? — Чон стремительно обхватил ладонями лицо Чимина, почти утыкаясь носом в его нос, и слегка встряхнул. — Что он с тобой сделал?

— Ничего, — сухими губами пробормотал Чимин, в то время как земля уходила у него из-под ног. Не составило труда догадаться, что Чонгук говорил об Идоне.

— Этот ублюдок. Он трогал тебя.

Последнюю фразу Чон произнес сквозь зубы и с такой брезгливостью, что Чимин отшатнулся, вырываясь из его рук. Будто перед ним стоял не любимый человек, а кто-то совершенно незнакомый, говоривший другим голосом. И этот чужой бил наотмашь своей ненавистью и каждым сказанным словом. Чужой Чонгук всё еще держал руки перед собой, на его лице сменилось бесчисленное количество эмоций, и все они болезненно-тяжелые. От напряжения в глазах полопались сосуды, отчего белок изрисовался красным.

— Считаешь… считаешь меня грязным? — с тревогой спросил Чимин. От собственного вопроса вспотели ладони, он до темных пятен в глазах боялся услышать ответ.

Действительно ли перед ним незнакомая сторона Чонгука или Чимин поддавался страху? Тому, который зародился неделями ранее, когда Идон создал проклятый чат. Или еще раньше, когда самолюбие Пака смешалось с грязной водой на кафельном полу туалета.

Чонгук безмолвно хлопал глазами. Его черты разгладились, он, будто приходил в себя и усиленно о чем-то думал, пока, наконец, его губы не зашевелились. Но только спустя некоторое время до ушей Чимина донеслись его слова.

— Звездочка, нет, о чем ты вообще? — голос Чонгука смягчился, но в нём звенела еле уловимая паника. Чон потянулся к Паку, но тот отскочил назад. — Нет, нет, нет, иди ко мне. Ты не понял меня.

На его лбу проступили бисерины пота, он тяжело дышал. Чимин видел испуг на его лице и усомнился, что поступает правильно, отвергая его сейчас. Стало вдруг отвратительно жарко, кофта прилипла к спине.

— Я бы никогда, — яростно заговорил Чон. — никогда бы так не подумал. Только не о тебе.

Кто угодно мог подумать о Чимине плохо. Подумать, что он сам навлёк на себя нелюбовь окружающих. Что позволил унижать себя на мокром полу студенческого туалета, потому что желал получить внимание.

Ты сам виноват, мышь. Специально прячешь член, чтобы мы поискали, ха?

Ты сам нарываешься, мышь.

Да, они всё были способны думать о нём плохо. В особенности те, кто не знал его совсем. Бабушка, отец, одногруппники, преподаватели. Кто угодно, но не Чонгук. В Чимине говорил страх. Страх быть непонятым, быть отвергнутым. И этот страх — всего лишь отголосок уничтожающих слов, звучащих отовсюду.

Но Чонгук — не они. Чонгук тот, кто заботился о Чимине, кто защищал его, успокаивал и даже придумал милое прозвище. И позволил преобразить квартиру, в которой жил, несмотря на то, что всей душой не любил яркие цвета. Поэтому к чёрту страх. Нет, Чонгук никогда бы не подумал о Чимине плохо.

«Я бы никогда. Никогда бы так не подумал. Только не о тебе» — всё еще звучало в голове голосом Чона.

— Да, — Чимин шагнул вперед и прижался щекой к его твердой груди, попадая в кольцо рук, которые умели жалеть, умели заботиться, умели успокаивать. — Да, да, я знаю, прости. Прости меня, Гуки.

— Ты не должен извиняться, — Чон прикрыл глаза от облегчения и теперь медленно водил губами по лбу Чимина. — Эта мразь будет стоять на коленях перед тобой. Только вряд ли ты его узнаешь. Я обещаю.

— Гуки, не надо, — Чимин прижался сильнее, сминая кофту на чужой спине. Его голос звучал приглушенно, — тебе нельзя. Даже думать забудь.

— Я не смогу иначе. Ты должен меня понять. На хрен закон, — отчеканил Чонгук.

Чимин запрокинул голову, поднялся на носочках и оставил легкий поцелуй на губах Чонгука, хотел снова встать на всю стопу, но Чон сжал его талию, удерживая на месте, и потянулся за ускользающими губами. В тишине застывшего времени, их бесконечный поцелуй виделся неким заземлением, чтобы сохранить внутренний баланс. Сохранить привычное спокойствие, которое они всегда ощущали наедине друг с другом. Жаль, что нельзя стоять так вечно, прижавшись своими губами к сухим шершавым губам самого лучшего человека на свете.

— Гуки, посмотри на меня, — Чимин снова стал ниже. Дождавшись, когда Чонгук откроет глаза, он вновь заговорил: — Правда в том, что Идон уже получил по заслугам. Всё, что он делает — это полжизни тащится за той, которая никогда не ответит ему взаимностью. У него, как и у всех нас есть трудности с пониманием себя, но, в отличие от нас с тобой, рядом с ним нет никого, кроме его глупых друзей. Он один, он в отчаянии и он полный придурок, — Пак поймал смягчившийся взгляд Чона и продолжил: — Я знаю наказание, которое, куда хуже, чем твой кулак на его лице. Ты пойми, что физическая боль просто помогает ему ощущать себя живым. И лучшее наказание для него — если ты не будешь делать ему одолжение, давая то, что ему нужно. О, это будет более чем жестоко с твоей стороны, — Чимин провел пальцем по груди Чона, приподнялся на носочки и, высунув язык, лизнул губы очарованного Чонгука. — А если тебе некуда девать энергию, то можешь посадить меня к себе на бёдра. Покажи мне, какой ты сильный.

Подбородок Чона выступил вперед, как бывало в моменты напряжения. Его рот исказился то ли от усмешки, то ли от слабых вспышек угасающего самоконтроля, и Чимин успел моргнуть лишь раз, как из горла Чона вырвался низкий, почти что звериный рык, от которого у Пака волосы дыбом встали на загривке. Чонгук легко подхватил его под ягодицы, и Пак тут же обхватил его талию ногами. Они прижались лбами, и Чимин нетерпеливо потерся пахом о живот Чона. Оба знали, чего хотели, но словно держались из последних сил.

Покрывало собралось под спиной Чимина, когда Чонгук положил его на кровать и толкнулся бедрами так, что Чимин проехался вверх к изголовью. Пак не успел ахнуть, как Чон сцепил в замок их пальцы, прижал его руки к кровати над головой и ворвался языком в рот. Они целовались с таким безумием, что Чимина кидало в жар, по спине бежали мурашки. Он не успевал вдыхать, не успевал двигать губами, только раскрыл рот широко, отдавая Чонгуку власть над своим телом. Хотел, чтобы Чонгук дал ему больше прикосновений, вложил больше сил в каждое движение. Было нечто возбуждающее в том, что огромный парень с играющими мышцами и доминирующей сущностью нависал сейчас над кем-то более утонченным, более слабым физически. Кто не в состоянии дать достойный отпор. Но при этом не существовало ни единой вероятности, что этот огромный парень способен навредить, а скорее наоборот — подчиниться. Как же заводила Чимина одна только мысль о том, что грубый, альфаподобный Чонгук будет его слушаться, будет обращаться с ним так нежно. Будет вестись на каждую маленькую провокацию.

Но в действительности, Чимин не хрустальный. Он знал, что Чонгук любил доминировать. Чон источал столько силы, что сам был не в состоянии с ней справиться, но невероятным образом сдерживался. Чимин спал и видел, как позволяет Чону высвободить желание, как развязывает невидимые путы на его руках, как кладет себя на алтарь вседозволенности. И не потому что видел себя жертвенным ягненком, а потому что удовольствие Чонгука равно удовольствию самого Чимина. И сколько бы ран не оставил на его теле Чонгук, они пройдут. Потому что Чон — это не только разрушающая сила. Чонгук умеет лечить раны, умеет восстанавливать разрушенное, только нужно ему об этом напоминать.

— Ты опять витаешь в облаках, звездочка, — прохрипел Чонгук, прикусывая мочку его уха.

— Я думаю о тебе, — Чимин пропустил сквозь пальцы волосы на затылке Чона и потерся носом о его щёку. — и хочу, чтобы ты думал только обо мне.

— Я думаю о тебе постоянно, — Чонгук вмиг стал серьезным. — И тебе это известно.

— Я делю тебя с Идоном. Мне это не нравится, Гуки, — нахмурился Пак, обхватывая ногами его талию и прижимая к себе так резко, что тот порывисто выдохнул. — Что мне сделать, чтобы он исчез из твоей головы?

— Мне плевать на него. Он просто…

— Нет, не плевать, — перебил Чимин, — он всё еще с тобой. Но я хочу кое-что попробовать. Что, если я сделаю так?

Пак опустил ладонь на грудь Чона, который всё еще нависал над ним и смотрел уязвлено, словно в его теле оголился каждый нерв. Чимин удовлетворенно улыбнулся одним уголком губ, провел ладонью до проступающего через футболку пресса, развернулся пальцами вниз и спустился до пояса штанов.

Рот Чонгука приоткрылся, горячее дыхание опалило губы Пака. Как же возбуждающе это выглядит, когда несгибаемый грубый мужчина использует мускулы, только чтобы не причинить боль хрупкому человеку под собой и чтобы удержать себя в узде.

— И вот так, — прошептал Чимин, пробираясь рукой в чужие штаны, минуя резинку трусов. Он провел пальцами по гладкой влажной головке, в итоге накрывая член рукой и чуть сдавливая.

— Чимин, — рыкнул Чонгук, и мышцы на его лице дернулись от напряжения. Краем глаза Пак заметил, как вздулись вены на его руках там, где кожу не закрывал чернильный рисунок.

— Горячий, ах, — Пак выгнулся, запрокидывая голову, надавливая пахом на собственную ладонь в штанах Чона, — давай же, Гуки.

Чонгук приподнялся на руках, согнул одну ногу в колене и задвигал бедрами в диком темпе, издавая глухие стоны, когда Чимин сжимал его член сильнее.

— Давай, представь, что ты во мне, — шептал Чимин ему в лицо, заглядывая поплывшими глазами в его глаза. — Такой сильный, такой большой, вот так.

Чонгук двигался хаотично. Он замедлялся, чтобы поцеловать Чимина, и тогда его движения становились плавными, волнообразными, но затем Чон сминал покрывало по обеим сторонам от головы Чимина и увеличивал темп, тараня стальными бедрами предоставленную ладонь, пока кровать под ними ходила ходуном.

Пак прижался к Чону, насколько это было возможно, чтобы от трения о свою руку в чужих штанах закатить глаза и протяжно застонать. Он был в шаге от оргазма, когда Чонгук издал низкий, пробирающий до мурашек стон, и прильнул к его плечу, ощутимо прикусывая кожу через ткань кофты. Чон кончал бурно, содрогаясь всем телом, пока зубы оставляли отметины на чужом плече.

Удовольствие пробирало Чимина до костей. Он вытащил влажную ладонь, напоследок проводя ею по всё еще твердому члену Чона, и расслабленно растянулся на кровати. Но не успела боль распространиться внизу живота, как Чонгук сел рядом, торопливо расстегнул его джинсы и снял их вместе с трусами, оставляя Чимина в одной кофте.

— Милый, что ты…

Язык Чимина заплетался, и он так и не сумел закончить фразу, когда Чон раздвинул его ноги, облизываясь со знакомым голодом в черных глазах, разместился между ними и в один миг насадился ртом на его член, глотая сразу глубоко. Чимина подкинуло на кровати, он вскрикнул и кончил, протяжно застонав и чуть не сломав себе шею от того, насколько сильно запрокинулась его голова.

Губы горели от поцелуев, ныло плечо от укуса, но Чимин испытывал чистейшее удовольствие, тесно вплетавшееся в слабость от пережитого оргазма. Осталось собрать себя по частям, снова стать человеком, а не бездумной массой, растекающейся по кровати в заботливых руках Чон Чонгука, с его ртом, вылизывающим член, чтобы Чимин ощутил себя чистым.

Пак перевернулся на живот и зарылся в подушку, не стесняясь обнаженного тела ниже пояса. Было прохладно, пока сверху к нему не прижался теплый, полностью одетый Чонгук. Под ним, в окружении его запаха, Пак снова находился в своём убежище, где можно закрыть глаза и погрузиться в сон. Засыпая, он позволил закутать себя в одеяло и снова заключить в объятия, чтобы заснуть не о чем больше не думая.

***

В девять вечера бабушка обычно смотрела телевизор. Главные герои дорамы громко спорили, пока на фоне рыдал младенец. Чимин не появлялся у бабушки несколько недель, но такое ощущение, что не уходил никогда. С порога накатила тошнота, и он сдержал порыв выскочить обратно на лестничную площадку.

Она сидела на старом диване, накрашенная и причесанная, и без сопереживания наблюдала за страданиями молодой парочки на экране.

— Бабушка, — позвал Чимин.

Дорамный герой хлопнул дверью, а героиня, оставшись одна, упала на пол и зарыдала. Бабушка потянулась к пульту и нажала на красную кнопку, продолжая смотреть в черный экран на свое отражение. В свете настольной лампы её пустое лицо с темными глазницами выглядело зловеще.

— Бабушка, — снова позвал Чимин, и она, наконец, повернула голову к дверному проёму.

— Львенок, — её брови поползли вверх под короткую челку, — мой мальчик.

Голос незнакомый, старческий, грубоватый. А может Чимин раньше не обращал внимания и голос всегда так звучал? В задумчивости, он пропустил момент, когда бабушка сорвалась с места и через несколько секунд уже прижимала внука к себе, что-то еле слышно причитая.

— Мы можем поговорить? — Чимин снял её руки со своих плеч и кивком указал на диван. Странно, он всегда был крайне эмоциональным, но отныне при виде бабушки не видел причин растрачивать эмоции, как если бы их существовало ограниченное количество.

— Да, конечно, давай поговорим, — она послушно опустилась на диван рядом с внуком и сложила морщинистые руки на подоле платья. — Где ты живешь? Как питаешься? Может, мне стоит высылать тебе больше денег? Ох, львенок, ты похудел?

— Я жил у друга, — заговорил Чимин, — а теперь живу у своего парня.

Бабушка несколько раз открыла и закрыла рот, но возмущению не поддалась.

— Я не знала, что тебе нравятся мужчины, — она кусала губы и перебирала свои пальцы с таким рвением, что рисковала их сломать.

— Ты многого обо мне не знала, бабушка. Как и я. Теперь у меня есть парень, есть друзья, и я понемногу начинаю жить. Оказывается, я не такой безнадежный, как ты всегда полагала. И кроме внешности во мне море достоинств. И люди их видят, представляешь? Мне правда интересно, — он осекся, собираясь с мыслями, — правда интересно, почему ты никогда не видела во мне чего-то большего, помимо внешности. Почему я всегда ощущал себя куклой без собственного мнения? Почему ты не давала мне свободу, не учила жить, общаться с другими. Я не понимаю, бабушка!

Она сжала губы в тонкую ниточку, отчего её лицо вытянулось, и возраст показал себя во всей красе. Глаза ввалились, проступили острые скулы, натянулась морщинистая кожа. Эта женщина больше не выглядела устрашающей. Больше не вызывала ужасающего трепета, только жалость.

— Ты похож на Минхёка, — заговорила она ослабевшим голосом. — Он тоже был тихим, незаметным, малообщительным мальчиком. Я водила его на учебу, на кружки, но так и не нашла в нём хоть какого-то таланта или стремления. И смотри, во что это вылилось! — глаза бабушки сверкнули отчаянием. — А ты был в точности как он. Такой же стеснительный и скромный. Тебя мало что интересовало, разве можно добиться хоть чего-то в жизни, ничем не интересуясь? Поэтому я сразу нашла в тебе то, на что мы могли бы сделать упор. Внешность. Разве можно не обращать внимания на такой важный ресурс? Да, да, такая вот я малодушная.

— Ты сама решила, что у меня нет талантов, — Чимин отказывался её понимать. Всё, что она говорила, звучало глупо и смешно. — Я был ещё совсем ребенком.

— А что ты хотел от меня? Сначала я осталась одна с сыном, а потом одна с внуком. У меня у самой не было родителей. Я совершенно не знала, что мне делать!

— Где моя мама? — задал Чимин самый важный для него вопрос. Тот, на который бабушка никогда не отвечала. Но прежде чем уйти окончательно, он обязан узнать правду.

— Я не хочу говорить об этой соплячке, — она взмахнула рукой видимо в надежде, что вопрос растворится в воздухе.

— Я имею право знать. Ты лишила меня детства, лишила выбора, могу я хотя бы о маме своей узнать? — Чимин вскочил на ноги, а бабушка дернулась от подобного поведения. Она воспитывала его не таким.

— Тебе нужно идти. Минхёк скоро вернется. Ты ушёл, и он теперь каждый вечер у меня околачивается, — заворчала она, поднимаясь следом.

— Я не хочу больше его бояться, — покачал головой Чимин.

— Он сильнее тебя. Тех, кто сильнее нужно бояться, — она вновь пыталась внушить ему жизненные утверждения, которые являлись в корне не верными. С недавнего времени, Чимин словно очнулся от забытья, осознал, насколько внушаемым был раньше. Хватит, он больше он не допустит чужих установок в своей голове.

— Мой отец, если его вообще правильно так называть, — это алкоголик с неустойчивой психикой, а не сильный человек, бабушка. Да, я боялся и не сопротивлялся и вас это устраивало. Но я устал, бабушка. Я так сильно устал, ведь я обычный человек. И я злюсь, как обычный человек. Кто вы такие, чтобы лишать меня этого права?

— Кто вселил в тебя эти мысли? — ахнула старушка.

Чимин по-доброму усмехнулся и тоном, каким обычно разговаривают с детьми, сказал:

— Друзья, бабушка. Но они не вселяли в меня никаких мыслей. Они позволили мне думать и решать самому. Я имею право злиться. Злость — это нормально.

В прихожей хлопнула входная дверь, и Чимин тут же вышел в коридор, оставляя шокированную старушку переваривать услышанное. В коридоре он столкнулся с пьяными отцом, который с трудом сохранял равновесие, чтобы стянуть с себя обувь и смотрел на сына налитыми кровью глазами.

— О, оно тут как тут. Чего пришел? Денег просить? — его язык заплетался, но Чимин помнил, что неустойчивое состояние никогда не мешало отцу наносить удары.

— Не твоё дело, — огрызнулся Чимин и собирался проскочить мимо мужчины, но тот перехватил его у самой двери, схватил за ворот кофты и прижал к стене. Ворот больно врезался Чимину в шею.

— Я тебя в порошок сотру, — от мужчины разило спиртным и нечищеными зубами.

— Ты злишься на меня из-за мамы? — неожиданно даже для себя спросил Чимин. — Не знаю, что произошло, но я не виноват.

Отчаяние сквозило в его голосе, но за это не было стыдно. Чимин находился в растерянности, ему нужна была правда.

— Тебя вообще быть не должно, — процедил сквозь зубы отец, — она обманула меня. Эта стерва оставила тебя, а потом притащила сюда. Мелкая дрянь. Я знал, что с малолетками нельзя связываться, но сучка сама раздвинула ноги. Мерзкая…

Он не успел договорить, как его челюсть громко клацнула, а затылок стукнулся о стену позади. Чимин поморщился и потер ноющий кулак.

— Какой бы она не была, не смей так говорить, — сказал Чимин, не испытывая даже малейшей злости. Отец не вызывал никаких эмоций, ровно как и бабушка.

— Ах, ты ублюдок, — мужчина подвигал челюстью и дотронулся пальцем до разбитой губы.

Чимин рванул к двери, схватился за ручку, но отец успел ухватить его за шкирку и потянуть на себя. Для пьяного человека он оказался на удивление прытким. Мужчина попытался затянуть его обратно в квартиру, но Чимин вывернулся и выскочил на площадку. Отец удержал дверь и с разъяренным лицом вывалился из квартиры, врезаясь в твердую грудь, обтянутую черной футболкой.

— Здравствуй, папаша, — сдержанно проговорил Чонгук, отодвигая Пака себе за спину, но тот убрал его руку и встал рядом.

— Ты еще кто такой? — выплюнул мужчина, шагая назад в квартиру.

— Не люблю скучные разговоры, — Чонгук смотрел прямо, словно сквозь человека, который не представлял для него интереса. — Давай так. Я — огромный парень с мышцами. И в гневе я ужасен.

— Вы, это… — глаза мужчины бегали от Чимина к Чонгуку и обратно, он топтался на месте, но соображал, по всей видимости, прекрасно, потому что захлопнул дверь, прежде чем успел закончить фразу.

Чонгук развернулся к Чимину и долгую минуту стоял со скрещенными руками, не проронив ни слова. Его мимика не выражала ровным счетом ничего, но Чимин нутром чуял его недовольство.

— Ты мог бы предупредить, Пак, — он сделал упор на фамилии, как в самом начале их общения. Значит, недовольство достигло высшей степени. — А не сбегать из постели под покровом ночи.

— Ты спал, я подумал, что быстро схожу и вернусь, — смутился Чимин под пристальным взглядом. — Мне нужно было кое-что узнать.

— Узнал?

— Нет, но ничего страшного. Я предполагал, что так будет, но я не сдамся, — Чимин сжал руку в кулак и потряс, показывая, что всё еще впереди.

— Что с рукой? — Чонгук ухватил его за кисть и поднес кулак к своему лицу.

— Я же говорил, что смогу за себя постоять, — Чимин склонил голову на бок и поиграл бровями.

Чонгук молча распахнул перед ним дверь их квартиры и, стоило Чимину войти вперед него, неожиданно хлопнул того по заднице, обтянутой джинсовой тканью. Широкая ладонь на короткий миг обхватила одну из половинок и тут же исчезла. Чимин остановился в проходе, взглянул через плечо и облизал губы, которые заблестели в свете тусклой подъездной лампы. Как только дверь захлопнулась, а они очутились в темной прихожей, Пака подхватили на руки, чтобы отнести туда, где он и должен быть прямо сейчас. Чимин впился губами в шею Чонгука и растянул губы в хитрой улыбке.

***

Идти в университет с задумчивым Чонгуком по левую руку от себя было волнительно. Они не обсуждали видео, которое прислал Идон и не продумывали план действий. Единственный разговор, который у них состоялся, когда Чон пришел в гневе после тренажерного зала, был обрывистым и нервозным, хоть и закончился приятно для обоих. Больше они темы видео не касались. В момент утреннего пробуждения, во время завтрака и по дороге на учёбу Чимин выискивал в Чонгуке намёки на злость или раздражение. Но Чон лишь утопал в раздумьях и ничего больше.

Идон стоял на ступеньках здания университета в расстегнутой болоньевой куртке, засунув руки в карманы штанов. Заметив Чонгука и Чимина, он усмехнулся, но усмешка сошла с губ, когда что-то привлекло его внимание со стороны парка. Чимин проследил за взглядом Идона и увидел Ынли. Она закуталась в белое пальто, спрятав в нем нижнюю половину лица, и спешила к ним, словно предчувствуя надвигающуюся катастрофу.

— Чон, — воскликнул Идон, едва не подпрыгнув от радости, — а вот и ты. Ну как? Понравился фильм?

Чонгук замедлился и отстал от Чимина. Подлетевшая Ынли взяла друга за воротник куртки, притянула к себе так, что Чону пришлось склониться в бок, и быстро зашевелила губами, Чонгук зашептал в ответ что-то, чего Чимин расслышать не мог.

Идон не выдержал заминки и короткими перебежками кинулся к ним, чтобы предстать во всей своей красе с широкой улыбкой.

— А вот и вся компания. Пришли посмотреть на представление?

— Что ты натворил? — недовольно проговорила Ынли, всё еще удерживая Чонгука за воротник.

— Поделился любимым фильмом, — Идон пожал плечами, а Чонгук рванул вперед так, что Ынли чуть не свалилась с ног. — Оу, Чон, какая прыть.

Студенты проходили мимо, заинтересованно притормаживая рядом, вслушиваясь в разговор. Некоторые огибали их компанию, чтобы направиться к лестнице, а некоторые оставались стоять неподалеку, наблюдая за перепалкой. Один студент в ярко-розовой куртке достал телефон, чтобы заснять назревающее представление.

— Скучал, Чон? — подмигнул Идон.

— Да нет, — пожал плечами Чонгук, — Переживал за бедолагу. Как тяжело, наверное, рыдать в одиночестве.

Чонгук убрал руки Ынли со своей куртки и подошел к Идону вплотную. Они столкнулись в безмолвной борьбе, где победитель был очевиден. Лишь один из них, попав в водоворот собственных внутренних переживаний, отклонений и травм, всё еще не поставил на себе крест.

— Что, что ты несешь? — сощурился Идон и отступил.

— Ненастоящая любовь, ненастоящие друзья, — Чонгук говорил монотонно, безразлично. — Всего приходится добиваться силой. А какой-то Чон Чонгук, отвратительный выскочка, смог влюбить в себя сразу всех. Обидно и досадно. Одним словом, бедолага.

Чимин мог поклясться, что в голосе Чонгука звучала наигранная жалость. Он не говорил высокомерно, не ставил себя выше Идона. Нет, скорее ему стало вдруг всё равно. Неужели Чимину удалось его переубедить? Либо слова возымели эффект, либо Чимин подарил ему настолько головокружительный оргазм, что Чонгук лишился жизненной энергии, и ему стало лень разбираться с надоевшим бывшим другом детства.

— Вот как? — процедил Идон, — значит, мышь в тебя влюблен. Он, значит, тоже гомик.

Чонгук взглянул на небо и размял шею. О, Чимин знал этот жест и что за ним последует! И вдруг накатила злость. Не на Чонгука с его треснувшей выдержкой, а на жалкого Идона, которому не живется без того, чтобы хоть кто-нибудь не врезал ему по лицу.

Чимин сорвался с места и в несколько быстрых шагов преодолел разделяющее их расстояние. Идон не успел среагировать, Чимин ударил так, что сам взвыл от боли. Потряс рукой, которая и без того была травмирована после перепалки с отцом, и подумал, что второй раз за два дня бьет кого-то по лицу, хотя до этого всю прошедшую жизнь ни разу не дрался по-настоящему.

Идон отшатнулся, расставляя руки, и с озверевшей физиономией кинулся к Чимину, но Чон немедленно перегородил ему путь, играя желваками. Из-за его спины Чимин наблюдал лишь безумные растерянные глаза человека, которого боялся несколько последних лет. Он попробовал отыскать в себе страх, вспомнив холодный кафель, грязную воду и настойчивые руки. Но страх исчез, а на его смену пришло отвращение и чувство усталости. Вот бы никогда больше не видеть этого человека. Чимин взглянул на Ынли, которая боролась с волосами, падающими на лицо от порывов осеннего ветра, и довольно щурилась.

Вот каким ты можешь быть, Пак Чимин. Вчера ты трескал шоколадки в женском туалете, а сегодня уже бьешь обидчика по морде при всём честном народе. Я горжусь тобой, котёночек.

Идон потер наливающуюся красным скулу, больше не двигаясь с места. Чонгук не станет его бить, он это понимал. А играть в тяни-толкай не желал.

— Не спущу с рук, — промычал он.

— Это тебе за Ынли. Ты просто жалок, Идон, — сказал Чимин, всё еще потирая руку, затем развернулся, втиснулся между Чоном и Ынли, хватая их под локти и таща за собой к университету.

— Тебе не сойдет это с рук, Пак! — крикнул в след Идон.

— Засуди меня, ты это умеешь, — прокричал в ответ Чимин, не оборачиваясь и ловя восхищенный взгляд Чонгука.

— Что? — смутился Пак. — Не смотри так на меня, я сам от себя не ожидал.

Чонгук промолчал, прикусывая колечко в губе, а Ынли, быстро перебиравшая ногами на высоких каблуках, стараясь поспеть за друзьями, бесконечное количество раз произнесла «вот это да!»

***

Чонгук достал коробку с десертами из холодильника в подсобном помещении и направился в зал. Восхитительно тонкий Чимин в черной кофте на несколько размеров больше чем положено проверял ценники недалеко от входа. Уже третий день Пак не наносил краску на лицо, и даже флакончик с лаком для ногтей отныне валялся без дела в нижнем выдвижном ящике комода. И только звезды на скулах до сих пор светили ярко, как и прежде.

Чон остановился всего на минуту, чтобы уловить и понять, что происходит внутри его, казалось, обледенелого сердца. Бьется ли оно быстрее при взгляде на того, кого изначально отрицал? Кого изначально принял за не более чем картинку для любования и ностальгии. Но картинка обросла жизнью, трансформировалась в реального человека, который прорвался к Чонгуку с ментальной кувалдой и обрушил её тяжесть на его непробиваемые ребра, запустив застывшее сердце. И горячая кровь хлынула по венам, наполняя существо желанием, которого не было уже давно. И речь не о физическом желании, а о желании получить себе всего человека. С его достоинствами, недостатками, изменениями и неожиданными поступками. Проявилась неведомая доселе собственническая натура.

Он мой, мой, только мой.

Паршиво присваивать себе человека, который принадлежит исключительно самому себе и никому больше. Но невозможно не думать о принадлежности, когда Чимин улыбается другому или когда молодой покупатель дарит ему шоколад, дотрагиваясь до его плеча. И пусть в благодарность за помощь и без флирта, но не пойми откуда взявшаяся ревность не видит в этом оправданий.

Чон дал ногам команду идти дальше, к холодильникам, чтобы выставить товар. Прекрати на него пялиться, ты выглядишь, как Идон. Прекращай анализировать каждую мелочь, дурака кусок.

Напротив холодильника с тортами стояла знакомая женская фигура в темных очках. Женщина, чуть согнувшись, водила пальцем по стеклу.

— Госпожа Ли? — окликнул Чонгук, становясь рядом плечом к плечу.

— Чонгук-щи, — она выпрямилась, скупо улыбнулась и вернула внимание тортам.

— Какой-то праздник?

— Ах, да, — госпожа Ли просияла и сложила ладони вместе, — у сына день рождения. Не знаю, какой выбрать.

— Какой вкус ему нравится? — без интереса спросил Чон.

— Наверное, — она замешкалась, но вдруг встрепенулась, открыла холодильник и достала торт с белым кремом и дольками апельсинов сверху. — Возьму этот.

— Мы с вами раньше не встречались? — Чон развернулся к ней, борясь с желанием стянуть с неё очки.

— О чем вы, Чонгук-щи? — женщина прижала к груди торт и попятилась назад. — Мы часто видимся. Разве нет?

— Я имею в виду вне магазина. До моей работы здесь.

— Нет, определенно нет, — госпожа Ли замотала головой и, развернувшись, поспешила в сторону пустой кассы.

Единственное, что Чонгук успел заметить прежде, чем она подошла и поставила торт на прилавок, как долго её лицо было обращено к двум соседним стеллажам.