Чонгук никогда не открывал себя другим людям. «Открыть себя другим» отдаёт чем-то дешевым и затасканным. Открыть себя для чего? Чтобы пожалели? Чтобы поняли? Чтобы лучше узнали? Так себе причины для выворачивания себя наружу. Спору нет, если найдется действительно веская причина, то Чонгук расскажет всё, как есть. И про отца, и про срывы, и про угрызения совести. И про то, что ему нужна помощь.

Ынли и психотерапевт — единственные, кто знал Чонгука изнутри. Не по его желанию, а по стечению обстоятельств. Ынли прожила с Чоном множество срывов, видела, на что он способен в ярости, и пыталась использовать свои женские примочки, типа нежностей и заботы, чтобы чудесным образом излечить сумасшедшего друга. Но не преуспела, как и мама, которая долбила тем же самым с другой стороны. В итоге Чонгук, окруженный женским вниманием, продолжал идти по накатанной, никак не меняясь. Разве что прибавлял в весе и росте и теперь в ярости выглядел еще более устрашающим.

Неконтролируемый гнев не возникает из пустоты. Он выращивается, кормится и дрессируется. Схема проста: горячий темперамент плюс отцовский кулак. За невыученные уроки, за поздний приход домой, за несоответствие ожиданиям (любым), за любовь к своему полу. Тягу к парням Чон не скрывал. Тут уж скорее назло, чтобы еще раз быть впечатанным в стену отцовскими нравоучениями. А потом мальчик вырос, возмужал, зачастил в спортзал и дал отцу отпор в порыве того же гнева, который подкармливал Чон старший все прошедшие годы. За что боролся, как говорится.

У Чонгука не было нужды рассказывать о себе. И помощи просить тоже. Да и у кого? Психотерапевты не помогали. Слушали, кивали, выписывали таблетки, проводили терапию, курсы и прочее. Делали то, что написано в их учебниках и рассказано коллегами. А Чонгук, зараза, не поддавался и не исправлялся. Любые усилия насмарку.

А потом появился он — хрупкий мечтательный мальчик-зайчик со своими звездами. И выдрессированный гнев вдруг сложил голову на лапы, завилял хвостом и вообще забыл, на что его там натаскивали сраные дрессировщики. Зубы скалить теперь стало стыдно и даже боязно, потому что зайцы — существа пугливые, особенно те, что домашние. Но Чимин, хоть и был домашним, не испугался, а просто странным образом задобрил и приручил. Как там сказала Ынли недавно?

Я всё видела. На твоей доске ярости лампочки перегорают, когда звездочка рядом. Он же неспроста тебе понравился. Ты, как пёс, ринулся его охранять от бед и напастей. Гавкни, если согласен.

Короче, гав.

Да, рассказывать свою историю у Чонгука надобности не было. Без веской причины, конечно. И вот она появилась. И теперь «открыть себя» стало необходимостью, потому что с Чимином планировал куда больше, чем простое общение. Они сближались стремительно, симпатия и влечение стали очевидными. Чимин был индивидуальным лекарством, поэтому оголить перед ним душу стало для Чонгука чем-то само собой разумеющимся. Без откровенности они не смогут двигаться дальше. Но даже при таком раскладе начать разговор с Чимином оказалось сложно. Успокаивало одно — Чимин поймет правильно, даже если Чонгук скажет напрямую, не пытаясь сгладить углы. Смешно, но как только Пак вошел в квартиру, Чон поначалу сдрейфил, но дать заднюю не имел права. Пак в последнее время очень толсто намекал на разговор. Тянуть дальше не имело смысла.

Когда Чимин сел на кровать, Чон опустился на пол. Ему казалось, что так Пак не увидит в нём угрозы. Чимин вдруг дернулся, а в Чонгуке всё завопило от страха, что вот сейчас человек, перед которым он готов покаяться, уйдет. И бог знает, зачем Чонгук попытался преградить ему путь. Совершенно глупым способом — намертво вцепившись в покрывало рядом с его бедром. Но Чимин не собирался уходить. Конечно, не собирался. Не в его характере. Чимин упертый и далеко не трус. Скорее наоборот.

Холодные пальцы коснулись щеки Чонгука, и раздался голос. Мягкий, тихий, как и всегда, даже на фоне тишины. И напряжение растворилось, потому что вот он здесь и никуда не уходит. Да и зачем ему уходить, если ты даже рта еще не раскрыл.

И Чон начал говорить, не спеша, выискивая в мимике Чимина любые изменения, чтобы вовремя замолчать или сменить тон. Чонгук осторожничал, подбирал слова, что ему вообще не свойственно.

— Гуки, я не знаю, что за ситуация произошла у вас с тем человеком. Но… почему просто не забыть его, как страшный сон?

Чимин еле шевелил языком, но не из-за накатившего ужаса от услышанного. Нет, Чонгук знал, как выглядит ужас, как проявляет себя животный страх. Судя по тому, как Чимин усиленно думал и порывался дотронуться до руки Чона, он переживал. Но не за жертву, а за преступника.

— Забыть? — Чонгук вспомнил торопливую походку, вечно перекошенное насмешкой лицо и трусливый бегающий взгляд. — Я учусь вместе с ним.

Чимин посмотрел мимо, за спину Чонгука. Он размышлял, ловил невидимые штрихи и складывал их в единый образ. Затем словно очнулся и округлил глаза. Умный мальчик, сообразил.

— Идон?

— Я поступил в университет в нашем родном городе. А Ынли приехала сюда. Захотела жить в столице. Я и не сомневался, что этот бедолага помчится за ней. Всегда ходил за ней хвостом. В прошлом году на каникулах они приехали в наш город. Оба. К родителям и друзьям. Один парень, школьный друг Ынли, устраивал вечеринку. Бедолага переборщил с алкоголем.

— Идон что-то натворил? — Чимин подался вперед с озадаченным выражением лица.

— Да. Свихнулся от неразделенной любви.

***

— Чонгуки, мы здесь! — Ынли в коротком платье, усыпанном серебристыми пайетками, подпрыгивала на высоких каблуках возле входа в ночной клуб. — Все уже внутри.

— Почему без куртки? — Чонгук подхватил подругу под локоть, махнул знакомому парню на фейсконтроле и вошел с притихшей Ынли в темный зал, где грохотала электронная музыка.

— Вон они! — прокричала девушка в ухо Чонгуку и указала на дальний столик, отделенный от основного зала низкими перегородками, где сидела компания из знакомых девушек и парней.

Ынли потянула Чона за собой. И теперь они пробирались сквозь танцующую толпу, натыкаясь на чужие локти и напитки, пока, наконец, не достигли столика, где им тут же нашли место на вельветовых диванах.

— Чон, — Идон с прилизанной набок прической поднял бокал и выпил залпом, не дожидаясь остальных.

— Не пью, — буркнул Чонгук бывшему однокласснику Ынли, когда тот потянулся к его бокалу с бутылкой.

— Минни, — Ынли, сидевшая напротив, пыталась перекричать грохотавшую музыку, — налей Чонгуки сока. Ага, вот этого, спасибо. Ну что? Поднимем бокалы за встречу?

Идон был отвратительно пьян. Он смотрел на Ынли маслянистыми глазами и гладил стол рядом с её локтем. Стоило ей поднять руку в каком-нибудь жесте, а затем вернуть обратно на стол, он тут же оглаживал воздух там, где только что была её рука.

Долбаный маньяк.

Примерно через три часа ребята по очереди стали расходиться. Ынли попросила Чонгука подождать, пока она отлучится в уборную. Как только подруга ушла, Чону на плечо легла легкая ладонь. Очевидно женская. Он обернулся и сказал, что не танцует, а когда повернулся обратно к дивану напротив, то он оказался пуст. Идон ушел.

Вроде ничего такого. Бедолага мог уехать домой, не дожидаясь их. Но какое-то противное чувство поселилось в животе. Подозрительное и скользкое. Чонгук вскочил с дивана и двинулся к туалетам, расталкивая руками толпу. Влетел в женский туалет и услышал приглушенный надрывный вскрик. Кинулся к кабинкам и стал толкать двери по очереди, вышибая ногой закрытые. В одной кабинке оказалась перепуганная девушка, которая тут же выскочила из туалета. Чон вломился в предпоследнюю, и её дверь врезалась в плечо сидящего на корточках Идона, который сжимал ладонью рот плачущей Ынли.

Её платье собралось в гармошку в районе талии, колготки лохмотьями висели на бедрах. Там же были и тонкие белые трусики. Девушку трясло, тушь размазалась по щекам. Идон даже бровью не повел. Продолжил шарить рукой между ног Ынли, смотря Чону в глаза.

Чонгук ощутил такой прилив ярости, что потемнело в глазах. И больше не было клуба, грохочущей музыки и туалетных кабинок. Была лишь униженная Ынли с ужасом в глазах и мерзкая ухмылка на лице друга детства. Чон в один свирепый шаг оказался рядом ним, сжал его горло и ударил. Настолько сильно, что голова Идона, словно мяч, отскочила назад, и затылок звучно вписался в унитаз. Еще удар — и кровь брызнула из сломанного носа и попала на лицо вскрикнувшей Ынли. Девушка отползла в угол рядом с унитазом и закрыла лицо ладонями.

По рукам ползло напряжение, будто удары тока, который необходимо высвободить. Кулак гудел от ударов, от расползавшейся кожи. Горел от горячей красной жижи, которой на кафеле расплескалось настолько много, что ноги Идона разъезжались в жалких попытках встать, хотя глаза его уже закатывались, руки свисали по бокам, подметая алое месиво, а голова, запрокинутая на унитаз, вертелась из стороны в сторону.

И Чонгук ударил еще раз. И еще. И еще. Пока не услышал полный ужаса крик. Картинка размылась, возможно, кровь залила глаза. Чон опустился на пол напротив полумертвого Идона, из которого странными импульсами уходила жизнь.

Чон пришел в себя не сразу. Картинка не поменялась. Только голосов стало больше. Он слышал, что вызвали скорую. Посмотрел перед собой. Ынли всё еще сидела на полу туалетной кабинки с бледным лицом, перепачканным в туши, и отрешенно глядела на красный пол. Чонгук молча встал, поднял подругу за руку, натянул на неё нижнее белье, опустил платье и повел за собой на выход. Той ночью Ынли ночевала у него. Они не спали, а просто лежали в обнимку на его кровати, как часто делали в детстве, после того, как Чонгук, избитый собственным отцом, просил её прийти. Она приходила, смазывала его раны, обнимала, целовала в лоб и глаза. А затем они спали, как два птенца, спрятавшись под одеялом.

Так и в ту ночь. Только теперь настала очередь Чонгука лечить её раны. Он прижал Ынли спиной к себе, обнял и слушал, как она бесконечно долго плачет. Как только Ынли успокоилась и слезы высохли, за Чонгуком пришли.

***

— Ынли, — пересохшими губами прошептал Чимин. — Как он посмел такое с ней сотворить? Он ненормальный.

Чонгук замер с опущенной головой, вновь переживая события, о которых желал бы не вспоминать некогда. Они снова пробуждали в нём ненависть, настолько мощную, что он с трудом узнавал себя.

— Идон не успел. Не закончил то, что начал. Она не простила, но пережила стойко. Сильная девчонка, — Чона едва было слышно из-за кулака, который он прикусывал до того, как начал говорить и который, так и остался прижатым к его губам. — Мне жаль, что тогда я не сдержал себя и просто не сдал его полиции. Но иногда мне кажется, что отмотай время вспять — я сделаю то же самое. И буду делать снова и снова, пока не выйдет весь гнев.

— Тебя ведь могли посадить, — ошеломленно прошептал Чимин.

— Звездочка, а ты не такой неженка, каким я считал тебя изначально. Вместо того, чтобы жалеть бедолагу, ты волнуешься за мою шкуру. Очень мило. Да, могли посадить. Но мой отец имеет связи. Поэтому я отделался условным сроком. Если в течение трех лет я разукрашу морду бедолаги ещё раз, меня закроют.

Чимин вздрогнул и тяжело сглотнул.

— Я не хотел нравиться тебе, — спокойно сказал Чонгук. — Не хотел тебя сейчас.

— Ты боялся навредить мне? — Чимин соскользнул с кровати и тут же был пойман Чонгуком, который усадил Пака себе на бедра.

— Не только навредить, — голос Чонгука из-за их близости звучал ниже, чем обычно, — мне постоянно нужно держать себя в руках. Рядом с тобой это невозможно.

— Значит мы, — начал Чимин с замиранием сердца, — значит, мы не можем… не будем пока вместе?

Чонгук смотрел на его губы, но после сказанных слов мигом поднял взгляд, полный яростных вспышек.

— Я не смогу отпустить тебя, — твердо заявил он. — Больше не смогу.

Едва заметное облегчение отразилось на лице Чимина, и его до этого напряженные плечи опустились. Чонгук испытал порыв хорошенько тряхнуть головой, чтобы привести себя в чувства и перестать так жадно на него глазеть. Потому что на Чимина невозможно насмотреться. На его манящие губы с чуть вздернутой верхней. На маленький нос, который он морщил, когда был чем-то недоволен. На отросшие каштановые волосы, которые заправлял за уши, когда нервничал. И на так полюбившиеся Чонгуку глазища с дрожащими в них чувствами.

Вот черт! Ты превращаешься в романтика, Чон Чонгук.

Чимин улыбнулся, сначала неуверенно поглаживая Чона по щеке большим пальцем. Затем его улыбка стала шире и шире, пока в голове Чонгука не перемкнуло окончательно, и улыбка Пака не была прервана коротким поцелуем обкусанных губ. Чон задержал поцелуй на теплой щеке и прижался лбом к виску Чимина, давая себе время, чтобы не сорваться.

Он заслуживает ласки, Чонгук, учись быть ласковым.

Чон высунул кончик языка и, не отрывая губ от кожи, переместился на подбородок. Лизнул под нижней губой, тут же её прикусывая.

Чимин не ожидал. Вдох застрял в горле, и он схватился крепче за плечи Чонгука, чтобы удержать себя ближе. Ближе к горячим губам, ближе к прикосновениям его рук, ближе к теплому дыханию и влажным касаниям языка. Колечко в нижней губе почти не ощущалось на коже. Интересно, а при поцелуе как?

Глаза Чимина закрылись, губы разомкнулись в немом приглашении. Но Чон словно издевался. Водил губами по его щекам, время от времени скользя языком вдоль губ, не прижимаясь к ним, не целуя. Не давая того, что так было необходимо Чимину в тот момент. И от желания, которое уже ввинчивалось в низ живота, Пак закрутил головой, чтобы поймать губы Чонгука и получить своё. Потому что, пожалуйста, пожалуйста, ты нужен мне здесь, хочу твои губы!

— Тихо, тихо, — Чонгук взял его лицо в ладони, чуть сжав щёки. — Ты так здорово двигаешься на мне. Но мы же не хотим торопиться.

— О, мы хотим, — зашептал Чимин, приподнимаясь и вновь опускаясь на бедра Чона в нетерпении. — Мы очень хотим.

Рот Чонгука дрогнул, уголки губ поползли вверх, блеснули в тусклом освещении чуть выпирающие верхние зубы. Чон улыбнулся так ослепительно широко, что во внешних уголках глаз образовались морщинки.

— Кто из нас кого должен опасаться.

— Но это же всего лишь поцелуй! — надулся Чимин, но злиться не мог. Второй раз за время их знакомства Чонгук улыбался. Этот момент был очень ценен.

— У нас будет поцелуй, звездочка.

— Тебе просто нравится меня дразнить, — сказал Чимин и повторил улыбку Чонгука.

— Это то, что у меня хорошо получается.

— Ладно, — Пак провел пальцами по задней части шеи Чона и прильнул губами к его уху, — хочешь сделать мне приятно, Гуки?

— Хочу, — в тон ему ответил Чон, и его шея покрылась мурашками.

— Тогда сделай кое-что, — жарко прошептал Чимин, задевая ухо Чона губами. — Сделай это для меня, Гуки.

— Что? — еще тише спросил Чонгук, готовый поклясться, что Пак обладает способностью завораживать.

— Я купил шторы, — Чимин мигом отстранился и указал на пакет рядом с ними, — повесишь?

— Дразнишься, значит, — прохрипел Чон. — Быстро учишься.

— Из хороших мальчиков получаются хорошие ученики, — Чимин встал, взял пакет и, покачивая бедрами, вышел из комнаты.

Кухня действительно преобразилась. До прихода Чимина в его жизнь, Чонгуку было не важно, как выглядит жилище, в котором всё равно не пахло домом. Старая девятиэтажка, съемная квартира. Серость и мрак. «Убраться бы отсюда поскорее» — так он подумал, когда впервые вошёл внутрь. А теперь по уродливой квартире ходил в розовых носках (сколько их у него?) Пак Чимин и тыкал коротким окольцованным пальцем в то, что хотел изменить, украсить или вовсе убрать с глаз долой.

Чимин со знанием дела повесил оранжевое полотенце рядом с раковиной, оранжевые прихватки справа от плиты и наказал Чонгуку брать стул и лезть к карнизу. А сам стоял внизу, командуя, какое расстояние должно быть между кольцами, стучал пальцем по подбородку в задумчивости и откидывал волосы со лба, пытаясь сконцентрироваться. Из окна сквозь бледные оранжевые шторы пробивалось солнце, оседая красками на его лице и окрашивая карие глаза в марсианский песочный цвет. Чонгук засмотрелся и чуть не свалился со стула.

Кухня действительно преобразилась. Но не яркими вещами, на которые Чону было, в общем-то плевать. А искрящимися глазами Чимина, который всем своим видом излучал счастье от оранжевого мракобесия. Пак крутился на пятках, складывал руки в замок и в десятый раз поправлял прихватку, и так висящую ровно. У Чонгука странным образом приостанавливалось сердце с каждым новым поворотом Чимина вокруг своей оси.

— Тебе нравится, Гуки? — защебетал он.

— Да, очень.

Чонгук не соврал. Он смотрел на Чимина.

***

Если поначалу Чона устраивало, что Пак ночевал у Тэхена, потому что так он мог держать его подальше от себя, то теперь был категорически против такого расклада. Но давить не хотелось. Важно, чтобы по-обоюдному. Поэтому он просто предложил перебраться к нему, даже с условием, что сам перекочует в гостевую комнату.

Услышав это, Чимин часто-часто заморгал, выпучил глазищи и принялся суетливо выкладывать товар на полку магазина.

— В чём дело, звездочка? — Чонгук отодвинул коробку с товаром и присел на корточки рядом с Паком.

— Я лучше поживу у Тэхена, — пробурчал он, отодвигая банки с рыбными консервами в сторону, чтобы поставить банки с оливками.

— Я надеялся на откровенность между нами.

Чимин делал вид, что усердно трудится, но вот уже в который раз двигал одни и те же банки по кругу.

— Раньше тебя не смущало спать со мной, — сказал, наконец, Пак. — А теперь решил уйти на неудобный диван.

— Я просто предложил. Чтобы не смущать.

— Мы уже занимались непотребными вещами! — возмутился Чимин с пунцовыми щеками.

— Непотребными вещами? Звездочка, сколько открытий тебя ждёт впереди. Выдержишь ли.

— Прежде чем ты придумаешь новые шутки, хочу сказать, что ты прекрасно знаешь, что я имел в виду, — Чимин взял пустую коробку и быстрым шагом направился в подсобное помещение. Разговор пришлось отложить.

У супермаркета были постоянные покупатели. Чонгук сразу указывал на них Чимину, и Пак, которому поначалу сложно давалось общение, вдруг преображался и, вежливо улыбаясь, представлялся покупателям. Среди них была молодая женщина - госпожа Ли. Она носила высокие каблуки, офисную одежду и темные очки. В любое время суток. Скорее всего, работала где-то рядом. Госпожа Ли любила поболтать с Тэхеном. В тот день женщина снова зашла в супермаркет, взяла привычный набор продуктов и теперь стояла на кассе, тихо перекидываясь вежливыми фразами с Кимом, который пока не успел уйти домой. В какой-то момент её взгляд устремился за один из стеллажей, и она замерла с приоткрытым ртом, так и не договорив. Тэхен проследил за её взглядом и тронул госпожу Ли за рукав серого пальто. Она не отреагировала на прикосновение. Приподняла темные очки, и Чонгук впервые увидел верхнюю часть её лица. Он совершенно точно видел эту женщину раньше и теперь силился вспомнить, где именно. Чон определенно её знал. Мысли об узнавании прозвучали тревожно, но на деле он испытал чувство приятной ностальгии.

Как только госпожа Ли ушла, Чон подошел к Тэхену.

— Куда она смотрела?

— Ты о чем? — спросил Ким, протирая кассу влажной салфеткой.

— Госпожа Ли.

— А, ты об этом, — он перегнулся через прилавок и указал пальцем на стеллаж с чипсами. — Туда.

— На чипсы? — не скрыл удивления Чонгук.

Тэхен лишь пожал плечами.

***

После третьей ночной смены Чимин уже не валился с ног. Вымученно улыбался, поправлял прическу, смотрясь в темные витрины закрытых магазинов, иногда утыкался головой Чонгуку в плечо. Его игривая натура проявлялась с каждым днём всё больше, хотя в стенах университета он пока что вёл себя зажато. Но самое главное, что в сторону Пака никто больше рта не раскрывал. Хоть Чон и не прикладывал особых усилий, чтобы его боялись, но Инджэ явно пожаловался своим таким же гнилым друзьям, и они только косились. Жалкие отбросы. Бедолага Идон и вовсе затерялся в университетских коридорах, сделав одолжение им обоим.

— Ты часто гуляешь один, — сказал Чон, когда до дома оставались считанные метры.

Он не любил болтать, но от нужды узнать Чимина лучше чесался язык.

— Да, я так отдыхаю, — на фоне уличной тишины и рассветного неба голос Чимина звучал особенно нежно. — У меня нет друзей, ты ведь знаешь. Я сам в этом виноват. Так что, если собрался меня жалеть, то не стоит. Сейчас всё по-другому. Правда, всё иначе. Теперь у меня есть кое-кто.

Он загадочно улыбнулся и закусил нижнюю губу.

— И кто же он? — Чонгук принял правила игры, наблюдая за тем, как Чимин смотрит то вверх, то вниз, всё с той же улыбкой.

— Один очень хмурый парень, который рядом со мной превращается в душку.

— Ну уж нет, — отрезал Чон.

— Нет? — вскинул брови Пак.

— Он и есть душка, — без тени улыбки сказал Чонгук.

Чимин запрокинул голову и рассмеялся, игриво ударяя Чона кулаком в плечо, и тому пришлось придержать Пака под спину, чтобы не дать упасть.

— А если серьезно, — Чимин на мгновение прижался к боку Чонгука и тут же отстранился. — Спасибо, что открылся мне. Я уверен, что ты никому постороннему этого не рассказывал. Я понимаю, насколько это сложно. Спасибо тебе. Просто хочу, чтобы ты знал - я буду рядом. Я буду слушать тебя, потому что мне важно… важен ты.

Они стояли напротив подъезда, и мимо уже проходили люди. И только это удержало Чона, чтобы не поймать Пака и не поцеловать. Сколько усилий Чон приложил, чтобы не воплотить в реальность мокрые фантазии Чимина. Но нет. Не здесь, не при всех. Это личное.

— Я хочу знать о тебе, — сказал Чонгук, увлекая Чимина в подъезд. — О тебе и твоей бабушке.

— Тэхен сказал, что ты знаешь, — пролепетал Чимин, ступая в лифт.

— Я видел вас в супермаркете. До того как ты пришёл ко мне за раменом, — Чон нажал на кнопку нужного этажа. — И потом видел еще пару раз. Я смотрел на тебя, а видел себя. Каким я был еще несколько лет назад. Я знаю, что такое насилие. И моральное, и физическое. Надеюсь, насчёт физического я ошибаюсь.

— Нет, — Чимин опустил голову и остался стоять в лифте, когда тот достиг их этажа.

Чонгук вышел на площадку, взял Чимина за руку и притянул к себе. Обнял так крепко, словно вот-вот Пака у него отберут.

Раздражение поднималось из груди к рукам, готовое трансформироваться в гнев, в тот, что он уже испытывал год назад. Он с трудом унял ненавистную силу, которая пылала в конечностях, убеждая себя, что того, кто может причинить Чимину вред, не было в пределах досягаемости.

Чимин зарылся носом в его куртку и принялся водить ладонями по спине. И гнев постепенно таял.

— Кто? — злость исчезала, но в голосе всё еще клубились её отголоски.

— Отец, — приглушенно ответил Чимин, и его руки оказались под курткой Чонгука.

— Хотел бы я с ним встретиться.

— Не надо, — спокойно ответил Пак.

— Собираешься его оправдывать?

— Ни за что. Как бы ни сложились обстоятельства, он не имел права так со мной поступать. Если он не захотел становиться отцом, то просто мог бы и дальше меня не видеть. И я хочу сам со всем разобраться. И с ним, в том числе. Я хочу сделать всё сам. И я обязательно тоже тебе всё расскажу. Только не здесь.

Чонгук понимал и не настаивал. Вот почему Тэхен так часто говорил: «У вас двоих много общего». Действительно много. И это огорчало. Если бы Чону дали выбор, то насилие, которое испытали оба, он взял бы на себя. Цена не важна. Чонгук родился с взбалмошным характером, умел сопротивляться и давать отпор даже в минуты полного бессилия. Но Чимин — он другой. Мягкий, чувствительный, внушаемый. С Чимином нельзя грубо. Такие, как он, хрупки не только внешне и слишком легко ломаются. Те, кто устроил Чимину ад, заслуживают худшего, в особенности отец. Чонгук теперь горел желанием увидеться с ним. Пак, конечно, запретил. Но это пока.

***

Чимин на цыпочках вошел в комнату спящего Тэхена, взял сменную одежду и побежал в душ. Чонгук порывался затащить его к себе, но просить чужое нижнее белье Чимин не хотел. Хотя, зная Чона, он бы и трусы свои подарил, лишь бы Чимин лег в его кровать. Даже мысль о таком смущала.

После душа сил не осталось вовсе. Пак поставил будильник, который должен был разбудить его через два часа, и лег под теплое одеяло. Вспомнил про невыполненное домашнее задание, но расстроиться не успел. Сон оказался сильнее переживаний.

Неизвестно, сколько прошло времени, но вдруг прохладный воздух ворвался под одеяло, окатил спину и ноги. Чимин с трудом разлепил глаза, но понять ничего не успел. Его тело словно повисло в воздухе, а потолок квартиры Кима сменился обшарпанным потолком подъезда. Чимин быстро заморгал, когда свет тусклой лампы попал в глаза, и попытался пошевелиться, но кто-то очень сильный прижимал его к себе, удерживая под лопатками и коленями. Глаза до конца так и не открылись, в нос ударил знакомый запах, и он потянулся носом туда, где аромат ощущался сильнее всего. И уткнулся в горячую кожу.

— Гуки? — сонно проговорил Пак, наконец открыв глаза и увидев перед собой шею и ключицы Чона. — Куда ты меня несешь?

Его положили на мягкое, и Чимин тут же свернулся калачиком, накрытый непрогретым одеялом. Вновь прохладный воздух по спине и бедрам, а затем прохлада сменилась горячим телом, прижавшимся сзади. Его голову бережно приподняли, под подушку скользнула рука. Вторая рука опустилась поверх одеяла, чтобы Чонгук мог прижать его к себе. И стало так хорошо, словно здесь его место. Глубже зарывшись в уютный кокон, Чимин уснул.

Пробуждение выдалось громким и суетливым. Будильник Чимина не сработал, поэтому они проспали полторы пары, из-за чего Пак причитал и бегал из ванной и обратно.

— Звездочка, что ты ищешь? — спросил Чонгук, лежа под одеялом, подложив одну руку под голову.

— Ой, — Чимин остановился перед кроватью, натягивая короткую футболку ниже паха. — Я забыл, что мои вещи у Тэхена.

— Могу сходить, — Чон откинул одеяло, поднялся с постели, возвышаясь над Паком, и выдернул многострадальную футболку из его рук. — Что ты там прячешь?

— Ничего, просто мне нужно в ванную, — Чимин не знал, куда девать руки, поэтому завел их за спину, утыкаясь взглядом в голую грудь Чонгука. — И мне очень нужны мои вещи. Сходи, пожалуйста.

Чон прикусил щеку изнутри, пожирая взглядом паникующего Чимина, и просунул большие пальцы под резинку трусов, делая вид, что поправляет неудобно надетую вещь. Чимин вспыхнул.

— Т-ты идешь?

— Конечно, звездочка.

— Гуки! — стоило Чонгуку выйти в коридор, как Чимин тут же выбежал за ним. — Куда в одних трусах? Ты можешь… можешь хоть иногда вспоминать про одежду?

Чонгук без тени раздражения вернулся в комнату, достал из шкафа серые спортивные штаны, не торопясь оделся и с голым торсом вышел из квартиры.

— Ну, хотя бы так, — вздохнул Чимин.

Завтракать было решено раменом. Вернее, Чимин решил за них двоих, потому что спрашивать Чонгука бесполезно, ему всё равно. Чон привидением сидел в углу кухни. Единственным признаком жизни служили зрачки, которые внимательно отслеживали любое перемещение Чимина. Выглядело жутко, но Пак начинал привыкать к поведению Чонгука.

Откровенно говоря, если бы не пропущенные пары, то Чимин точно не желал бы торопиться с утра. Хотелось проснуться не спеша, чтобы понаблюдать за спящим Чонгуком. Прижаться к нему, перевернуться так, чтобы рука Чона соскользнула ниже спины. Хотелось спровоцировать его на нечто большее, чем простые объятия. И, конечно, хотелось получить свой первый поцелуй в двадцать-то лет. Понятно, что Чонгук осторожничал, потому что с уважением относился к первому любовному опыту Пака, но Чимин ведь не девушка. Ему не нужны ухаживания, не нужна постепенность. Он хотел здесь и сейчас.

Спустя двадцать минут, Чонгук цеплял палочками лапшу, клал в рот и медленно жевал, пока Чимин строил в голове план по соблазнению. Стремление поскорее оказаться в университете отошло на второй план окончательно, за что было стыдно, потому что Пак вёл себя как подросток в пубертате. Но кто знал, что с таким горячим парнем, как Чон Чонгук, с мистером «на меня заглядываются оба пола», придется брать всё в свои руки.

— Был такой мультик «Леди и Бродяга», — сказал Чимин, а Чонгук сразу прекратил жевать. — А потом сцена из него стала очень популярной. Знаешь, что такое «спагетти-поцелуй»?

— Нет, — отрезал Чонгук, но его глаза блеснули азартом.

— Два человека постепенно съедают спагетти с двух сторон и в итоге целуются.

Чимин показательно положил в рот лапшу, оставив её конец свисать, касаясь подбородка. Он улыбался глазами, вытягивая губы трубочкой.

Чонгук вытер рот салфеткой, небрежно скомкал её и кинул на стол. Поднялся с таким выражением лица, словно ничего в этом мире его не интересовало, и вытянулся в полный рост с высоко задранным подбородком, как если бы еще раздумывал над тем, стоит ли вестись на провокацию.

Чимин едва не вскрикнул, когда Чон схватил его за локоть и поднял со стула, затем подхватил подмышки и усадил на стол.

— Ты не фанат романтики, верно, Пак? — сквозь зубы проговорил Чонгук.

— Я знаю, что ты хочешь, — слабым голосом ответил Чимин.

Чонгук задержал взгляд на призывно выставленных губах и, поймав зубами другой конец лапши, откусил рядом с ними, не касаясь. Прожевал, наблюдая за ухмылкой Чимина, но как только тот потянулся к тарелке снова, удержал его за подбородок и в одно мгновение прижался напряженными губами к его рту и сделал то, от чего по конечностям Чимина разлилась слабость: нагло раздвинул губами его губы, высунул свой язык и с нажимом провел им по нёбу и верхним зубам. Остановился на миг, схватил Чимина за бедра и пододвинул его к краю стола.

Чимин уловил звук, с каким стол ударяется о стену. Наверняка останутся отметины на краске. Но тут же забыл собственные мысли, когда Чонгук втиснулся между его ног и прижался так, что колени Пака невольно раздвинулись шире. Слишком много ощущений в один короткий миг. Его тело, его тепло, его рука, сначала под футболкой, затем на шее, сзади, сжимает, словно запрещает дышать. К черту, Чимин и так почти не дышит. И его губы прямо здесь, на губах Чимина, покусанные, но до сумасшествия горячие, а язык снова внутри изгибается дугой, проходясь кончиком по нёбу так грубо и резко, что в голове сплошная пустота.

Чимин застонал, чувствуя, как слюна стекает по подбородку, и запрокинул голову от бессилия. Он откинулся назад на руку Чонгука, вцепившись в его плечи. Подбородок ныл от того, как сильно его сжимали, но было всё равно, пока здесь тот, в кого Чимин влюблен. Пока можно дотрагиваться до него, чтобы запах его тела оседал на ладонях. И тогда, только тогда начало зарождаться понимание, что Чонгук хотя бы на считанные минуты, но принадлежит Чимину.

Совсем немного, и Пак полностью обездвижен, почти что подчинён. Ему нравилось. И он не стыдился своих громких стонов, выгнутой поясницы и болезненного возбуждения. И как же хорошо, что Чонгук знал, как обращаться с разрушенным человеком в его руках. Он сжал ладонями чужие бедра и теперь потирался пахом о ширинку Чимина. Язык исчез, на его смену пришли губы. На ключицах, на шее, там, где бешено пульсировала вена.

Чимин совершенно потерялся. Смотрел, но не видел ничего вокруг. Пропал потолок, оранжевые занавески и выбеленные стены. Всё слилось в единый водоворот красок, которые Чимин даже определить не мог. Всё, что он распознал — это сильная рука на его бедре, пока другая массировала кожу головы, чуть оттягивая пряди. Горячие губы и опаляющее дыхание на коже сразу везде — на лице, на шее, на ключицах. Поцелуи, перемешанные с укусами.

Чимин трогал рельефные плечи, грудь и мощную шею Чонгука. Хотел касаться еще и еще, чтобы в который раз ощутить, что Чон здесь, настоящий, из плоти и крови. Распаленный, безумный в своём желании. Кажется, мускулы во всём теле Чонгука были напряжены, как в те моменты, когда гнев поглощал его существо. Но сейчас всё иначе. Сейчас он сдерживал себя, чтобы не сделать больно, потому что, очевидно, нежным быть не привык.

Чимин вскрикнул от особенно сильного укуса в шею, и Чонгук ослабил хватку в волосах, поглаживая кожу головы. Оставил маленький поцелуй на месте, где ощущался отпечаток зубов, и потерся носом, извиняясь за несдержанность. Если бы Чимин снова обрел голос, то попросил бы сделать так снова. Если бы Чимин обрел контроль над своим телом, то повторил бы движения губ Чонгука, чтобы ответить на поцелуй. Но он ничего не смог сделать. Его кожа пылала от прикосновений, от дурманящей близости, от прерывистого дыхания Чонгука. От того, как чужие бедра покачивались в такт поцелуев.

И только когда их губы встретились в легком поцелуе без языка, к Чимину вернулись силы, чтобы ответить. Он обнял Чона за шею и прижался всем телом, улыбаясь в поцелуй. Чонгук, напротив, был серьезен.

— У меня плохая выдержка, звездочка, — прохрипел Чон и сделал шаг назад, выпуская Пака из объятий. Его темные глаза с трудом фокусировались на лице Чимина. — Я не привык быть нежным. Дай мне время. С тобой будет по-другому. Я обещаю.

— Самый лучший первый поцелуй, — Чимин с трудом удерживал себя в вертикальном положении, опираясь трясущимися руками на стол.

— Ты придешь сегодня? — впервые в голосе Чонгука проскользнула неуверенность. — Или ты к Тэхёну?

— Если только ты будешь спать со мной, — Чимин втянул в рот нижнюю губу и, прикусив зубами до красноты, отпустил, наслаждаясь тем, как внимательно Чонгук следит за представлением и как раздуваются его ноздри в попытке контролировать себя.

— Кто ты? Ты точно Пак Чимин? — сузил глаза Чон, вальяжно подходя к Паку. — Меня опасно провоцировать. Не боишься, что я запру тебя в этой квартире дня на три?

— Прежде чем это случится, дай мне купить продуктов. Хочу приготовить пибимпап, — развеселился Чимин, спрыгивая со стола. И, не дожидаясь реакции Чона, выскочил из кухни.