— Где. Ты. Был.

Это походило на допрос. Четыре пары глаз прожигали Вакатоши насквозь, а он сидел в кресле и держал на коленях опустошенный в поезде бенто. Размеренно тикали старинные часы. То ли в этой комнате, то ли в соседней билась в окно муха.

Надо было отвечать.

Вакатоши посмотрел сначала на мать. Затем на бабушку. Обе выглядели неважно, словно целую ночь не спали, а мать и вовсе проплакала до утра. Затем Вакатоши перевел взгляд на чужаков. Эти двое были из полиции. Их машина стояла снаружи, и соседи нет-нет да таращились на дом уважаемого семейства, будто впервые его видели.

— Я ездил в школу, — наконец ответил Вакатоши.

Обман дался ему настолько легко, что он сам удивился.

— В школу? — переспросил полицейский и что-то черкнул в блокноте. — На каникулах?

Вакатоши кивнул.

— И что ты там делал?

— Готовился к сборам.

— Его взяли в молодежную команду, — непривычно тихо, без намека на твердость вступилась мать.

— Вот оно что.

— Значит, проблема решена? — оживился второй полицейский. — Никаких претензий?

Мать покачала головой. Тяжело поднявшись с дивана, она предложила проводить обоих до двери.

В гостиной остались только Вакатоши и бабушка. Она, подперев подбородок рукой, смотрела в сторону, как если бы ей не было никакого дела до того, что пропавший накануне внук благополучно вернулся домой. Вакатоши в свою очередь не знал, что ей сказать. По правде говоря, он не совсем понимал, стоит ли ему вообще открывать рот — бабушка, похоже, беседовать не хотела. Однако уйти к себе ему не позволяло воспитание. Вот и приходилось сидеть, рассеянно поглаживая пальцем крышку бенто, спрятанную под платком с простеньким рисунком из рисовых колосков.

«Спасибо за работу. Простите за беспокойство», — попрощалась с полицейскими мать.

Только после этого бабушка повернула голову и взглядом впилась в лицо Вакатоши. На этот раз она смотрела куда резче, нежели при полицейских, точно наверняка знала, что он соврал, и хотела заглянуть ему прямо в мозг, чтобы вытащить из него всю правду. Вакатоши крепче сжал челюсти, как будто это могло защитить его от бабушкиной телепатии. Если она, конечно, обладала столь выдающимися способностями (Тендо считал, что, да, еще как обладала, он был уверен в этом на сто процентов, хотя виделся с ней лишь однажды — после того раза его не приглашали, да он и сам не рвался).

— Я же говорила, ни к чему поднимать такую шумиху.

— Но откуда нам было знать, где он и что с ним? — возразила вернувшаяся в комнату мать.

Вакатоши оглянулся. Она остановилась позади него и положила ладонь на спинку кресла.

— Как видишь, ничего с ним не случилось. Зато уже сегодня весь город будет судачить о том, что у нас была полиция. Ты хоть представляешь, какими домыслами и слухами это может обернуться? Как это ударит по нашей репутации?

— Но, мама…

Бабушка раздраженно отмахнулась.

— А вам, молодой человек, — она поджала губы, — следует подумать о своем поведении. И заодно привести дом в порядок — по вашей вине он до сих пор выглядит не так, как ему подобает выглядеть в праздники.

Теперь точно можно было идти. Бабушка вынесла вердикт, и оставаться на месте значило раздражать ее еще сильнее. Это Вакатоши знал.

— Прошу прощения, — он встал и поклонился сначала ей, а потом матери.

Бабушка не отреагировала. Мать подняла голову выше и крепче сжала спинку кресла, в котором он до этого сидел.

— В следующий раз предупреждай нас. Хотя бы оставь записку, если не можешь позвонить, — попросила она.

— Обязательно, — обещал Вакатоши.

Ему вдруг стало ее жалко. Совсем как в тот вечер, когда она плакала на полу его комнаты, склонившись над детским корявым рисунком их некогда счастливой семьи.

— Что я должна была делать? — Выйдя за порог гостиной, услышал Вакатоши. — Сидеть сложа руки? Он никогда, никогда так не пропадал!

Завернув за угол, Вакатоши остановился. Он прислонился спиной к стене и уставился в потолок.

— Ты слишком бурно реагируешь. Перестань кричать.

— Мама! Его не было целую ночь! Могло произойти что угодно!

— Но не произошло.

— Еще пару часов назад ты не была такой спокойной!

— Не смей повышать на меня голос. Лучше займись воспитанием своего сына, чтобы впредь не приходилось искать его с полицией непонятно где. Пусть уже займется учебой.

Вакатоши опустил взгляд. Распутал завязанный наспех узел и снял с бенто платок. Он был бледно-голубым, а нарисованные на нем колоски — нежно-желтыми. Пахло от платка рисом, соевым соусом и жареными овощами, а еще чем-то непонятным, неуловимым, но приятным, для чего Вакатоши никак не мог подобрать название.

Вернувшись в комнату, он поставил бенто на стол. Коробочку следовало вымыть. Платок ждала другая участь — его Вакатоши аккуратно свернул вчетверо и спрятал в боковой карман спортивной сумки. Ему не хотелось, чтобы он лежал вместе с другими вещами. В том числе потому, что их запахи тогда непременно смешались бы.

Бенто ему вручила Цубаса. Она сунула его Вакатоши в руки незадолго до отправления поезда. «Поешь, как проголодаешься», — велела она, как будто еще горячий обед предназначался только для него, и Тендо не получил свою порцию буквально мгновение назад. «Спасибо», — ответил тогда Вакатоши. Он не подал виду, но внутренне поморщился — ему показалось, что одного короткого слова слишком мало. «Большое спасибо», — добавил он, и Цубаса улыбнулась во весь рот. Точно он подарил ей нечто невероятное, о чем она мечтала годами.

Интересно, подумал Вакатоши, глядя на задний двор сквозь открытое пространство, образованное раздвинутыми накануне сёдзи, о чем на самом деле мечтала Цубаса? Чем она хотела заниматься после школы и университета? Может быть, собиралась работать в поле. Планировала однажды стать хозяйкой семейной фермы. Там, далеко за городом, казалось, она была на своем месте, свободная и счастливая. Действительно ли она хотела уехать в Токио, как говорил ее отец?

Вакатоши повернулся к заднему двору спиной. Пора было приниматься за работу — вечером дому, несмотря на почтенный возраст, полагалось блестеть, как новенькому.

Сегодня ждали гостей.

Уборка заняла у Вакатоши не один час. Все-таки в одиночку приводить в порядок большой старый дом дело не из легких. Куда проще было отмыть школьный спортзал вместе с раздевалками, душевыми и подсобкой, нежели внушительное количество комнат, частью из которых давным-давно никто не пользовался. Это раньше, до рождения Вакатоши, здесь жила большая семья, теперь же от нее почти ничего не осталось.

Тендо говорил, что в доме водились духи. Призраки тех, кто обитал в нем раньше, и в нем же умер. Вакатоши в эти россказни не верил — за все свои теперь уже восемнадцать лет он не видел и не слышал ни одного духа, который слонялся бы по коридорам, скрипел половицами, а в полночь гремел посудой. Здесь всегда было тихо. И пусто. Кроме тех дней, когда у бабушки появлялся повод собрать под одной крышей всех «важных и уважаемых» персон округи.

День рождения Вакатоши считался одним из таких поводов.

«Необходимо уметь выстраивать связи с обществом», — наставляла его бабушка, когда он был младше, и Вакатоши приходилось подчиняться. «Это всего на несколько часов, — утешал отец. — А потом я тебе почитаю». Они оба не любили подобные сборища, чувствовали себя не на своем месте, однако послушно играли по установленным для них правилам. Отец держался вежливо и отстраненно — иногда его будто вовсе не было в комнате, — а Вакатоши вел себя как воспитанный мальчик и старался помалкивать до тех пор, пока старшие его не спросят. Бабушка не терпела, когда он говорил первое, что придет в голову.

Время от времени в подобные вечера, отвлекшись от долгих скучных бесед, к Вакатоши подходила мать. Она обычно спрашивала, не голоден ли он. Не хочет ли пить. Получив от него отрицательный ответ, она поправляла на нем одежду и пару раз гладила по волосам. Вакатоши эти моменты нравились. Совсем как те, когда отец опускался рядом с ним на корточки и что-нибудь тихо рассказывал ему на ухо, заметив, что Вакатоши вконец начинал скучать.

А потом отец уехал.

И чем старше становился Вакатоши, тем реже к нему подходила мать, когда их дом по очередному значимому поводу наводняли «важные гости».

Этот день рождения ничем не отличался от других. Вакатоши в своей обычной манере улыбался гостям, они выдавливали улыбки в ответ, хотя, судя по тому, как из стороны в сторону бегали их глаза, каждому приглашенному отчаянно хотелось как можно скорее оказаться вне пределов его досягаемости. Вакатоши задавал дежурные вопросы, а затем долго и мучительно подбирал слова, чтобы ответить на такие же дежурные вопросы, которые задавали ему. Тетушки ахали, подмечая, как он вырос. Дядюшки интересовались матчами — тут Вакатоши оживал, — спрашивали про школу, будущий университет. Все без исключения поздравляли его с восемнадцатилетием, желали успехов и торопились прочь.

Настоящей звездой вечера, с которой желал поговорить каждый, была Ушиджима-сан.

Вакатоши не имел ничего против. Он не умел поддерживать светские беседы, тогда как бабушке можно было смело присваивать звание мастерицы в этом деле. Одетая в праздничное кимоно, она являлась центром всеобщего притяжения, хотя общалась по-обыкновенному сухо и сдержано.

Под конец мероприятия Вакатоши скрылся в своей комнате. Никто не заметил, как он исчез, хотя обычно не заметить его было трудно — но в доме остались только ближайшие бабушкины и мамины друзья, так что атмосфера стала более неформальной, и о нем больше никто не беспокоился.

Ослабив галстук, Вакатоши отсоединил зарядку от розетки. Он включил телефон, и тот приветствовал его списком пропущенных звонков: несколько десятков от матери, пара штук от отца. Смахивая оповещения о маминых звонках, Вакатоши ощутил недвусмысленный укол совести. Она наверняка волновалась, раз названивала ему без перерыва. Вакатоши представить себе не мог, что она чувствовала, раз за разом среди ночи попадая на голосовое сообщение о том, что его телефон выключен или находится вне зоны действия сети.

Что бы испытывал он, если бы тщетно пытался дозвониться до нее? До отца? До Тендо или Цубасы? Пожалуй, ничего хорошего. Впрочем, слушая, как устанавливается связь с отцовским телефоном, Вакатоши напомнил себе, что номер у Цубасы он до сих пор так и не попросил. Да и смысл? Связи у нее дома все равно не было, а она вряд ли стала бы по вечерам ездить в соседний город, только чтобы обменяться с ним парой слов.

— Вакатоши! — едва взяв трубку, воскликнул отец. — Ты как там, все в порядке?

— Да. У меня разрядился телефон.

Вакатоши опустился на кровать. Свободной рукой он до конца распутал узел галстука, и выпростал его из-под ворота рубашки.

— Ну и наделал же ты шуму. Мама чуть с ума не сошла!

— Она… Она звонила тебе?

— Разумеется! А ты думал? Исчезнешь до утра, и никто глазом не моргнет? Так дела не делаются. Я почти купил билеты на самолет, как узнал, что ты объявился.

— Ты хотел приехать?

— «Хотел», — передразнил его отец. — Я должен был. Иначе как ты себе это представляешь?

Вакатоши никак себе это не представлял. Он и предположить не мог, что все зайдет настолько далеко.

— Так где ты был?

— Окаа-сан тебе не сказала?

— Сказала, но я хотел бы узнать это от тебя.

Он понял, сообразил Вакатоши. Понял, что версия со срочным отъездом в школу ради подготовки к грядущим сборам не имела ничего общего с реальностью. И как только догадался? Мать, кажется, поверила безоговорочно. Бабушка… Она либо что-то подозревала, либо просто была недовольна — Вакатоши никак не мог решить, что конкретно означал ее пристальный взгляд. Но отец, будучи за тысячи километров от него, вот так сразу взял и раскусил его обман?

— Как ты узнал? — спросил Вакатоши.

Отец фыркнул.

— Сколько себя помню, когда начало Обона выпадало на понедельник, Вашиджо-сэнсэй отменял тренировки с утра субботы и до конца праздников.

Опустив голову, Вакатоши усмехнулся. Ну да, точно. Они с отцом занимались у одного и того же тренера, привычки которого десятилетиями оставались неизменными. Конечно, отец обо всем догадался. Достаточно было заглянуть в календарь.

— Ну так что, сын, расскажешь наконец своему старику, что с тобой произошло?

— Ты не старик, — возразил Вакатоши. — Тебе нет и пятидесяти.

Отец рассмеялся.

Вакатоши рассказал ему обо всем по порядку, начиная с неожиданного визита Тендо, который перелез к ним во двор через забор, вместо того, чтобы воспользоваться калиткой, и, заканчивая тем, что поездка в глушь Мияги оказалась сюрпризом к его, Вакатоши, дню рождения. Он рассказал о рисовых полях и падающих звездах, о сочном арбузе и поисках зарядки. О семье Цубасы и о ней самой. О том, как весной она попыталась принять его подачу, но разбила нос и заработала сотрясение, как позже чуть не выпала в окно, отпуская на волю птицу, как готовила Вакатоши к экзамену по японскому, а он однажды помог ей с английским.

О разговоре, который произошел между ним и Тендо в ванной, Вакатоши предпочел умолчать. Ровно как и о его последствиях. Вместо этого он вспомнил, что весной Цубаса поймала первого светляка в префектуре, а в июне ее стошнило прямо на школьном стадионе.

— Видать, она тебе нравится, — когда Вакатоши замолчал, подытожил отец.

— Цубаса-сан? Да. Она мой друг.

— Ага, и я о том же.

Голос отца звучал так, будто он не на шутку развеселился. Вакатоши решил, что это к лучшему. Из-за него в последние сутки и без того слишком много волновались, поэтому подобная перемена в отцовском настроении его более чем устраивала, хоть он и не понимал, откуда она взялась.

Они поговорили еще немного, после чего распрощались. Разница во времени между Калифорнией и Мияги составляла больше десяти часов, и если у отца утро лишь занималось, то Вакатоши было самое время ложиться спать. Последствия сбитого режима он во всей красе испытал в первые месяцы лета и сталкиваться с ними по второму разу желанием не горел.

Засыпая, Вакатоши услышал, как дверь в его комнату отворилась. Кто-то шагнул внутрь. Прошел от двери до постели и опустился на ее край. Вакатоши приоткрыл глаза. Во тьме он увидел склонившийся над ним силуэт, который, судя по очертаниям и запаху духов, принадлежал матери. Не заметив, что на нее смотрят в ответ, она протянула руку и смахнула со лба Вакатоши пару коротких прядок. Ладонью невесомо погладила его по волосам.

— Больше никогда меня так не пугай, — еле слышно попросила мать.

От ее шепота вдоль позвоночника пробежали мурашки. Короткое «хорошо» намертво встало поперек горла. Вакатоши не выдавил ни звука. Он дождался, пока мать встанет и выйдет, затворив за собой дверь, и лишь потом перевернулся на спину и озадаченно уставился в потолок.

Он слишком много чувствовал, но едва ли что-то понимал.

В ту ночь Вакатоши спал на редкость беспокойно — ему снились путаные, тревожные сны, отчего он проснулся раньше обычного, усталым и разбитым, точно сутки без продыху отпахал в зале. О том, чтобы заснуть вновь, не могло идти и речи. Пришлось вставать.

До отъезда на молодежные сборы оставалось шесть дней.

Не успел Вакатоши глазом моргнуть, как опять очутился вдали от дома — в тренировочном лагере, куда добрался он, прямо говоря, не без проблем. Полученные от тренера инструкции помогли ему не уехать куда-нибудь на самый юг страны, однако спасти его от запутанных переходов между станциями оказались не в силах.

Вакатоши лишь чудом не опоздал. На базу молодежной сборной Японии по волейболу он явился в числе последних, однако записать его в список ненадежных или отстающих ни у кого не поднялась бы рука. Вакатоши добросовестно выполнял все предписания тренерского штаба. Он упорно работал над тем, в чем был недостаточно хорош, пускай для этого и требовалось без конца повторять одно и то же. Подобный расклад его не смущал — выкладываться на все сто ради игры он хотел, умел и любил.

Вечерами Вакатоши засыпал как убитый. Снов он не видел. Или не помнил. Ему сейчас было не до них — все его мысли от и до занимали бесконечные тренировки, суровость которых в несколько раз превосходила суровость тренировок Вашиджо-сэнсэя, хотя тот стабильно гонял воспитанников как в последний раз.

Из-за ранних отбоев сообщение, которое пришло на его телефон в двадцать минут одиннадцатого, Вакатоши заметил лишь утром. Незнакомый номер заставил его усомнится в том, что оно предназначалось ему, однако любопытство одержало верх, и Вакатоши все-таки нажал на уведомление. Как ни странно, послание в самом деле было для него.

«Тендо-кун сказал, что ты уехал на очень важные сборы, так что я попросила у него твой номер. Просто хотела пожелать, чтобы ты изо всех сил постарался ٩(＾◡＾)۶

Спокойной ночи!

— Мацумото Цубаса».

Вакатоши не верил своим глазам.

Цубаса написала ему. Она в самом деле поехала в ближайший город, чтобы написать ему. А он все проспал. В голове не укладывалось. Вакатоши потрясенно огляделся по сторонам — его сокомандники, собранные с разных концов страны, готовились к новому дню. Они и не подозревали, что случилось. А если бы и знали, то ни за что не поняли бы — им было невдомек, как долго Цубаса добиралась до места, где есть связь, чтобы отправить всего несколько строк. Они понятия не имели, как от ее слов Вакатоши моментально преисполнился энергии.

Он был уверен, что сегодня сможет все. И единственное, о чем он жалел, так это о том, что Цубаса этого не увидит. Ей бы понравилось. Вакатоши помнил ее восторги после их матча с Аобаджосай — она понимала и ценила хорошую игру, а здесь, в тренировочном лагере для лучших из лучших в возрасте до двадцати лет, примеров хорошей и красивой игры было предостаточно. Вакатоши сам не отказался бы понаблюдать со стороны.

«Уже темно. Будь аккуратна», — написал он ей перед сном.

Цубаса откликнулась через мгновение:

«Ты ответил╰(▔∀▔)╯».

Вакатоши подавил беззвучный смешок. Он не мог понять, что было сильнее: удивление или радость. Или они слились в нечто одно, названия чему у него никак не получалось подобрать?

Теперь Цубаса писала ему каждый вечер, а Вакатоши каждый вечер ей отвечал — более того, он пристрастился желать ей доброго утра, хоть и знал, что до темноты она его сообщение не прочтет. Это превратилось в привычку. Вакатоши все чаще стал замечать, что даже во время тренировок думает о Цубасе, о том, что она написала ему накануне, о том, что напишет сегодня. Порой такая зацикленность мешала. Но Вакатоши умел брать себя в руки, когда нужно, отчего витание в облаках сказывалось на его повседневной жизни незначительно. Окружающие замечали в нем перемены, но упрекнуть его им было не в чем. Он по-прежнему работал на отлично.

К концу второй недели обмена сообщениями стало мало — Вакатоши хотелось большего: он нуждался в том, чтобы услышать голос Цубасы, чтобы снова оказаться с ней лицом к лицу. Он мечтал взять ее за руку, представлял ее близко-близко, так, что можно было ощутить исходящее от нее тепло, уловить запах мыла, которым она пользовалась. Он бы многое отдал, чтобы вернуться назад во времени. Опять оказаться на террасе ее дома и вместе с ней смотреть, как падают звезды.

Тем же вечером Вакатоши вопреки обыкновению покинул жилой блок тренировочной базы и вышел на улицу. Он не стал уходить далеко. Решив, что здесь достаточно тихо и никто ему не помешает, он отыскал номер Цубасы в списке контактов.

Пять длинных гудков показались вечностью.

Но вот Цубаса ответила.

Вакатоши не знал точно, сколько они проговорили. Она рассказывала ему о своей жизни дома, а он — о своих тренировках и успехах, о планах на грядущие турниры. Раньше Вакатоши не думал, что может быть таким разговорчивым, однако общаться с Цубасой было легко, ей хотелось рассказывать, ее хотелось слушать. О чем бы она ни заводила речь.

— Сегодня в поле я видела крысиного короля, — поделилась Цубаса, — это когда у крыс хвосты перепутываются друг с другом, и им приходится все делать вместе. В одной куче. Я попыталась их распутать, но не смогла, и папа зарубил их всех лопатой — иначе они долго умирали бы от голода.

О крысиных королях Вакатоши прежде не слышал. Но описание крыс, сбившихся в кучу, не понимающих, что делать, смутно напомнило ему о чем-то. Правда, о чем конкретно, он сообразить не успел.

— Ушиджима! — неожиданный окрик застал его врасплох.

Не отнимая телефон от уха, Вакатоши обернулся. На пороге жилого блока, сложив руки на груди, хмурился помощник главного тренера.

— Отбой.

Он жестом велел Вакатоши ступать внутрь. Пришлось повиноваться.

— Мне нужно идти, — сообщил он Цубасе. — Возвращайся домой осторожно.

— Хорошо! Как и всегда! Помнишь? У меня на руле фонарик!

Вакатоши усмехнулся. Он помнил. Смазанная фотография велосипедного руля, к которому крепился фонарь, хранилась в полупустой галерее его телефона.

Вскоре лето закончилось. А через пару дней закончились сборы, и утром второго сентября Вакатоши выдвинулся в обратный путь до Сендая — в этом году учеба начиналась с третьего числа.

Встретиться с Цубасой в воскресенье у Вакатоши не получилось. Когда он приехал, в оборот его взяли сокомандники — им по традиции не удалось вместе отметить его день рождения, так что приходилось наверстывать упущенное. С тортом, хлопушками, восемнадцатью свечами и колпаками из картона. Было весело. И шумно. Памятуя о прошлогодней «вечеринке», празднование из общежития перенесли в ближайшее караоке. Там ребята, скинувшись, арендовали одну из комнат.

— Как видишь, Вакатоши-кун, — не удержался Тендо, — Семи-Семи подбирал местечко специально под себя.

— И ничего подобного! — возмутился тот.

Однако оторвать его от микрофона и пульта, управляющего системой караоке, было попросту невозможно.

Вакатоши увидел Цубасу утром следующего дня. Переступив через порог класса, он заметил ее в окружении других девчонок. Ивасаки тоже была рядом. Она держалась Цубасы и вопреки обыкновению помалкивала, но не уходила, а будто бы внимательно слушала, о чем те болтают. Цубаса в разговоре участвовала. Правда, не слишком активно. Периодически она вставляла одну-две фразы, но девчонки, как заметил Вакатоши, ее вступления в общий разговор расценивали вполне радушно.

Учительница в классе отсутствовала. Наверное, она собиралась прийти позже, за несколько минут до того, как они всем составом выдвинутся на школьный двор, чтобы поучаствовать в линейке.

Проходя мимо Цубасы, Вакатоши вскользь коснулся ее плеча. Она оглянулась.

— Послушай, Мацумото, это правда, что Ивасаки летом была у тебя в гостях? — в то же время спросила одна девчонка.

— А? Да, была. Два раза. А что?

Вакатоши краем глаза приметил, как Ивасаки дернула Цубасу за юбку. Та непонимающе на нее уставилась.

— Что?

А девчонка продолжала.

— Вы, должно быть, очень хорошие подруги!

Цубаса согласилась. В противовес ей Ивасаки, насупившись, вполголоса отчеканила:

— Закрой рот.

Щеки у нее покраснели. Совсем как тогда, в поезде. Или в любой из тех моментов, когда Ивасаки злилась.

Вакатоши не понимал, что происходит. Диалог между девчонками складывался странный, и, судя по тому, что в классе становилось все тише, остальные целиком и полностью разделяли это мнение. Даже Тендо казался напряженным. Он сел на крышку ближайшей парты и вперил немигающий взгляд в собравшийся вокруг Цубасы и Ивасаки кружок.

— Мы все, конечно, рады, что вы подружились. — Девчонка ухмыльнулась. — Но ты в классе новенькая, и многого не знаешь. В этом есть и наша вина — мы должны были обо всем рассказать тебе раньше.

Лицо у Ивасаки пылало, что маков цвет.

— Приехали, — прокомментировал Тендо. — Сейчас начнется.

Вакатоши стало не по себе. Не задумываясь о том, что делает, он снял с плеча школьную сумку и поставил ее на пол.

— Видишь ли, Ивасаки у нас особенная. Ты, наверное, думаешь, что проблема в ее характере, но это не совсем так. То есть характер у нее хуже некуда, согласна, однако есть кое-что еще, кое-что куда более важное. Один маленький-премаленький секрет.

Девчонка улыбалась. Ивасаки стояла, понурившись. От ее взрывной натуры не осталось ни следа — она не спорила, не нарывалась на драку. Просто молчала. Двумя пальцами держалась за подол юбки Цубасы, как маленькие дети, бывает, держатся за юбку матери.

— Мацумото, твоя так называемая «подруга» попросту не умеет дружить, — сообщила девчонка. И под конец припечатала. — С девушками.

Кто-то из одноклассников фыркнул. Пара человек многозначительно протянула: «О-о-о», — тем самым вызвав отдельные смешки. Вакатоши поглядел на Тендо. Тот состроил особое выражение лица, которое обозначало: «Мне это не нравится, но поспорить я не могу. Все так и есть».

— О чем ты? — спросила Цубаса.

Голос у нее звенел от напряжения.

— О том, что никакая она тебе не подруга. Просто втюрилась!

На Ивасаки было жалко смотреть. Однако весь класс, точно по команде, уставился на нее в ожидании развязки. Вакатоши не исключение. Он глядел то на нее, то на Цубасу. Внутри у него в это время что-то тяжело и болезненно переворачивалось, как если бы все происходящее решало его судьбу, а вовсе не судьбу Ивасаки. Значило ли это, что он ей сочувствовал? Или сковывающее его напряжение было порождено совсем другими, куда более эгоистичными побуждениями, не связанными с ней напрямую?

Цубаса повернулась к Ивасаки. Та съежилась. Вжала голову в плечи. Цубаса аккуратно, но уверенно заставила ее выпустить край своей юбки. Ивасаки не сопротивлялась. Ее рука, которой больше не за что было ухватиться, безвольно повисла вдоль тела.

Тишина воцарилась такая, что с улицы при закрытых окнах и работающем кондиционере можно было услышать шелест листьев на ветру.

Цубаса не издала ни звука. К удивлению Вакатоши, она, кажется, впервые в жизни не смогла подобрать ни одного подходящего слова. Ни сложного, ни простого.

Она не сказала ничего.

— Что ж, это грустно. — Вздохнул Тендо.

Он разочарованно соскользнул с крышки парты, на которой восседал, и тут же весь класс взвыл ничуть не хуже фанатской трибуны в разгар матча.

Все произошло слишком быстро. Цубаса сбила докучавшую ей девчонку с ног и, оказавшись сверху, схватила ту за грудки́. Ивасаки шарахнулась в сторону. Остальные, наоборот, хлынули к центру событий, чтобы лучше видеть, что происходит.

Кто-то попросил Цубасу перестать. Кто-то предложил позвать учительницу, но из класса ни один не вышел. Зачарованные зрелищем все оставались на своих местах. Несколько человек скандировали: «Драка! Драка!»

— Ты что, совсем дура?! — крикнула девчонка, но Цубаса не ответила.

Она за блузку рванула ту на себя. Так резко, что девчонка едва не ударилась лбом о ее подбородок.

— Пусти меня, идиотка!

Цубаса не отпустила.

Знала ли она, что делать дальше? Был ли у нее план? Или прямо сейчас она лихорадочно соображала, что предпринять, как выйти из ситуации, в которой она вряд ли когда-либо хотела оказаться? Вакатоши не имел ни малейшего понятия.

Он и сам не знал, что ему делать. Не вмешиваться? Уговаривать Цубасу прекратить? Тем более, что за приоткрытой дверью, которая вела в длинный школьный коридор, раздавался ритмичный стук каблуков. С каждым мгновением паузы между шагами становились короче. Учительница торопилась — наверняка подозревала неладное.

Времени на размышления не оставалось. В подобных случаях, находясь на площадке, Вакатоши доверял своим инстинктам, и, хотя на этот раз дело никак не касалось волейбола, он решил не изменять въевшимся под кожу привычкам.

Протолкаться в первый ряд оказалось проще простого. Ближе всех подобраться к Цубасе, вцепившейся в сыплющую оскорблениями девчонку, тоже не составило особого труда. Дальше было сложнее.

Первым делом Вакатоши взял Цубасу за плечи, но та хорошенько ими тряхнула, заставив его скорее на автомате, нежели осмысленно убрать руки. Однако иных способов остановить все как можно скорее, прежде чем в классе появится учительница, Вакатоши не видел. Поэтому он предпринял вторую попытку. Схватив Цубасу гораздо крепче — теперь за талию, — Вакатоши изо всех сил потянул ее на себя. Он надеялся, что от неожиданности Цубаса ослабит хватку. Так и произошло.

Ровно в тот миг, когда на пороге показалась учительница.

— Сэнсэй! — пустила слезу девчонка.

Растрепанная, в мятой блузке и со скривившимся лицом она выглядела как самая настоящая пострадавшая. Хоть полицию вызывай.

— Все трое — прошипела учительница, — живо к директору. Остальные — на линейку. Ушиджима! — его она окликнула отдельно ото всех. — Поставь ты ее, ради бога. Чего вцепился?

Вакатоши опустил Цубасу на землю.

Он увидел, как Тендо, уносимый к выходу толпой одноклассников, в знак поддержки потрясал сцепленными в замок руками.

Ивасаки нигде не было.