На улице похолодало, но Цукишиме всё равно. Сегодня он нагло курит в открытое окно, немного мёрзнет и ждёт с работы одного человека.

Человек будто чувствует, поднимает голову, смотрит в распахнутое окно и идёт к подъезду быстрее. Ведь если Кей сам ждёт его дома, значит сегодня будет хороший вечер. На долгие несколько секунд тонкий палец зависает над кнопкой вызова лифта. И давно он стал так торопиться на встречи к этому парню? Нехорошо. Совсем нехорошо.

— Я дома, — Акааши говорит совсем тихо, но точно знает, что Цукишима слышит.

Он медленно снимает пальто и обувь. Идёт мыть руки. Специально всё делает неспеша, ненавидя собственные ощущения. Нетерпение. Любопытство. Предвкушение.

Бесстыдство.

— Ну привет, — Кей встречает его в спальне.

Ухмыляется нагло, как всегда. А Кейджи пытается остановить тьму, разрастающуюся в собственной груди и желание, наполняющее низ живота приятной тяжестью.

— Я вчера был в церкви, — хмурится Акааши, не в силах оторвать глаз от развязно сидящего на стуле Кея.

— Я знаю, — кивает блондин, закидывая ногу на ногу, чтобы помимо белой рубашки и кожаных ремней на бедрах Кейджи заметил край чёрного кружевного белья.

— Я не могу… — пытается начать Акааши, но пальцы сами тянутся к пуговице пиджака, чтобы расстегнуть.

Цукишима в неоновом свете кажется нереальным. Наваждением. Игрой разума. Воплощением самых тайных фантазий.

— Но хочешь? — Кея ситуация явно забавляет.

Конечно, раскрывать тёмные стороны такого правильного, приличного и набожного парня оказалось безумно весело. Хороший мальчик, послушный, гордость строгих родителей. Знают ли они, какие грехи замаливает их сын, приходя с ними каждое воскресенье на службу? Наверняка даже не предполагают.

Кейджи сжимает губы в тонкую полоску. Отвлекается на открытое окно, чтобы не смотреть на Кея, и идёт закрыть. Смотрит при этом в пол, но об этом успевает пожалеть. На тонкой лодыжке Цукишимы чёрной широкой полоской плотно лежит фиксатор. Прикрепи к цепи на кровати и делай что хочешь. Взгляд сам падает на прикроватную тумбочку и лежащие на ней плети. Мозг подкидывает старые воспоминания с распростертым на кровати Кеем и его исполосованной яркими следами изящной спиной.

— Мне завтра на работу, — пытается уйти от темы Акааши, проходя мимо парня обратно. — Рано вставать.

Притворный расстроенный вздох у Кея получается вполне реалистичным. Настолько, что Акааши приходится отвернуться и поправить мешающую возбуждению ширинку.

— А я думал, сегодня поиграем, — медленно тянет Кей, заводит руки за спину и прогибается в спине. — Со мной ведь можно сделать всё, что угодно. Всё, что так хочется.

Он откидывает голову назад и в бок, смотря прямо в глаза Акааши, ухмыляясь нагло. Брюнет глубоко вдыхает раз. Потом второй и третий. Не помогает. Никогда не помогает. От Цукишимы Кея нет лекарства. От него не избавишься и не сбежишь. Личный демон. Персональный грех.

— Я никогда это не отмолю и не отмоюсь тоже, — шепчет Кейджи, стягивает с плеч пиджак и дрожащими руками расстегивает манжеты рубашки.

Он слаб. Слишком слаб перед Цукишимой и своими желаниями.

— Наконец, — Кей смеётся, подаваясь под крепкую хватку на своём горле. — Я так скучал.

От одного резкого движения очки слетают и остаются висеть на тонкой золотой цепочке. Акааши разговаривать больше не разрешает. Запечатывает горячие губы глубоким поцелуем и тянет все также за шею на себя, затем к кровати.

Цукишима слишком красивый, почти идеальный. Со следами от плети на горящей спине и от ремней на бедрах — полностью.

— Такой послушный для меня, — шепчет завороженно Кейджи, касаясь кончиками пальцев ярких полос. — Только для меня.

В ответ слышит лишь тихий скулёж, да наблюдает за тем, как требовательно Кей приподнимает бедра. Просит сорвано, жалобно.

Акааши безжалостен. Играет с ним долго. Мучает, издевается. Только через целую бесконечность ударов тихим позволением даёт провалиться в жизненно уже необходимый оргазм.

Кей дрожит мелко, пока ему аккуратно обрабатывают спину мазью и вытирают всю грязь влажными полотенцами. Лежит безжизненным телом ещё пару минут после, но находит в себе силы подняться. Прикуривает, открывая окно, впуская прохладу ночи. Разминает шею и довольно хмыкает, поворачивая голову к Акааши.

— Не хочу об этом говорить, — одни и те же слова каждый раз, они оба потеряли им счёт.

— Да как скажешь, — Цукишима выдыхает едкий дым, поправляет очки, которые уже успел надеть.

— Я отправлюсь за это в ад, — бормочет Акааши, убирая с кровати все вещи и сдергивая грязную простыню.

— Там и встретимся, — кажется, Кею совсем плевать на собственную душу.

Он тушит сигарету, закрывает окно и идёт к чистой уже постели. Падает на неё животом, тянет подушку под голову и проваливается в неглубокий сон до того, как Акааши возвращается из ванной.

— Ненавижу тебя, — шепчет Кейджи, укладываясь рядом. — Ты грязный, грешный, потерял стыд и одурманен демоном.

Самым прекрасным из них. Самым желанным. Самым развратным.

— А я тебя люблю, — выдыхает Кей, поворачиваясь на бок.

Когда-нибудь он вытащит из Акааши не только его спрятанные поглубже желания, но и сломает все клетки внутри, освободит от чертовых родительских цепей. Научит этого парня любить и принимать себя, в конце концов.

— Увидимся в понедельник, — прощается утром Цукишима, выходя за порог чужой квартиры.

— В воскресенье я… — Акааши пора бы запомнить, что останавливать его тщетно.

— Я знаю, — Кей улыбается, поправляет воротник рубашки под пальто, оставляет за собой запах табака и чего-то палёного, а ещё несколько новых девайсов в тумбочке у кровати.

— Дьявол, — шепчет Кейджи вслед, ни к кому уже не обращаясь.

— Я знаю, — эхом доносится с конца длинного коридора.