С того момента, как за Тенгеном закрылась дверь, всё происходящее было очень похоже на дело рук этого самого Тенгена. Ренгоку был уверен в этом почти на все сто. Подмешал он ему чего или подлил в пиво — всё равно. То, что его кот оказался оборотнем, было попросту невозможно. Впрочем, несмотря на это, Ренгоку старался вести себя как обычно.

Со всем присущим ему гостеприимством.

Ренгоку выдал своему очеловечившемуся любимцу полный набор домашней одежды. Предложил ему ужин. Когда же Аказа отказался — не от одежды, а от ужина, — то полез в шкаф за дополнительным комплектом белья, которым собирался заправить диван в гостиной.

— Зачем мне диван? — выдал Аказа почти возмущённо, выхватывая из рук опешившего Ренгоку свёрток из простыни, пледа и подушки. — У меня есть своё место в этом доме! Полгода спали вместе, и ничего, а стоило свой другой облик показать, как всё, да? Я что, такой урод?

По инерции потянувшись следом за перекочевавшими в руки Аказы вещами, Ренгоку мелко заморгал, глядя в насупленное лицо, видневшееся над пузатой подушкой. Лицо, далёкое от определения «уродливый» настолько, насколько далека была от Земли Луна. Примерно той же величины было глубокое смущение, охватившее Ренгоку.

— Н-нет, — запинаясь, пробормотал он, а затем, мысленно одёрнув себя, добавил уже громче и увереннее. — Нет! Ты очень красивый!

То, как Аказа тянет губы в довольной улыбке, увидеть было нельзя из-за нагромождения постельного белья в его руках, но Ренгоку всё равно увидел: по характерному прищуру, по тому, как мужчина чуть склонил голову набок, и по тому, как его и без того привлекательное лицо засияло. В этой чрезмерной привлекательности, кажется, и крылась основная проблема. Судя по тому, как жарче и жарче полыхали щёки Ренгоку. Ладно, это же просто плод его воображения. Можно представить, что перед ним всё ещё его кот. Обычный, привычный, любимый Мимун, который снова будет самим собой завтра, когда Ренгоку проспится, его голова посвежеет, а разум — протрезвеет.

Аказа не стеснялся. И будто бы знал его ванну наизусть: что и где лежит, где достать запасную щётку и как открыть кран, ручки которого при установке были перепутаны. Ни единого вопроса, ни единого уточнения не донеслось из-за приоткрытой двери. Лёжа на кровати в беспокойном ожидании, с одеялом до подбородка, Ренгоку видел лишь мельтешение тени и иногда саму фигуру Аказы и слышал звуки воды.

Ещё Аказа, вопреки всем ожиданиям, не болтал. Когда матрас прогнулся под его весом, он просто устроился рядом. Лёг как был — в светлых домашних штанах и белой футболке. Лёг поверх одеяла, но устроился вплотную к Ренгоку, по-кошачьи свернувшись клубочком у него под боком и положив свою взъерошенную черноволосую голову ему на плечо. Чуть поёрзал, устраиваясь поудобнее, глубоко и удовлетворённо вздохнул и закрыл глаза.

А ещё Аказа не тарахтел. Не пурчал, как Мимун. Более того, Ренгоку почти не слышал, как он дышит, однако тепло, исходящее от его тела, и приятная тяжесть на плече действовали точно так же успокаивающе, убаюкивающе…

Или это его начало укачивать после весёлого вечера в компании Тенгена?..

Ренгоку резко открыл глаза и встрепенулся. Рука сама принялась обшаривать кровать в поисках тела рядом.

Пусто. Прохладно.

Фух. Приснилось. Или привиделось. Или что угодно там ещё. Ренгоку на всякий случай осмотрел кровать в поисках Мимуна, проверил под одеялом, но кота нигде не было. Взглянув на часы на тумбочке, Ренгоку рухнул обратно на подушку. Ну да, почти пять утра. Наверняка его кот отправился на свою утреннюю «охоту». Чаще всего он охотился на кухне, гонялся за пакетами. И действительно — из глубины квартиры слышалось знакомое шуршание.

Облегчённо выдохнув, Ренгоку перевернулся на другой бок и, слабо улыбнувшись самому себе, прикрыл веки. Напротив него, за квадратом окна, небо окрасилось в предрассветные сизые сумерки.

***

Когда Ренгоку открыл глаза в следующий раз, утро было в самом разгаре. Яркое солнце пробивалось сквозь матовые занавески мягким облаком рассеивающегося света. И этот свет ласково огибал лежащую перед Ренгоку фигуру, делая её обладателя похожим на волшебное существо.

Нет. Наверное, он ещё спит.

Плотно сомкнув веки, Ренгоку досчитал до десяти и вновь распахнул глаза. Аказа, подпирая голову рукой, всё ещё находился прямо перед ним и смотрел так тепло, что под толстым слоем одеяла Ренгоку быстро стало жарко и он поспешил покинуть налёжанное место.

— Доброе утро, Кёджуро, — радостно проурчал Аказа, словно всё было в порядке вещей. Словно он так и должен был занимать вторую половину кровати, растянувшись на ней во весь рост и сладко потягиваясь. Словно он не должен был быть обычным котом. — Я приготовил твой любимый омлет!

Последние слова Ренгоку услышал уже из-за двери ванной, куда юркнул так быстро, как только мог.

Зашипел кран. Холодный поток наполнил сложенные вместе ладони. Ренгоку плеснул водой в лицо, потёр его хорошенько и повторил эту процедуру ещё несколько раз, прежде чем закрыть кран и прислушаться. Реальность оставалась пугающе неизменной. Он слышал, как где-то за дверью скрипнула кровать, когда Аказа покинул её; слышал тихие шаги босых ног по полу; слышал, как щёлкнул и зашумел нагревающийся чайник на кухне.

В его доме находился мужчина. Посторонний мужчина, который уверял, что является его котом. Посторонний ли? Он знал такие вещи, которые очень сложно узнать извне. Некоторыми из них даже Тенген, вздумай он разыграть своего друга, не располагал. Значит, это был действительно Мимун?.. Он полгода жил с мужчиной, который притворялся его котом. Притворялся? Можно ли было так говорить, если кот — его вторая сущность? Или первая?

Об этом, а ещё много о чём другом думал Ренгоку, пока чистил зубы и приводил себя в порядок. Об этом и ещё о многом другом думал он, когда чуть позже сидел за столом и пытался сосредоточиться на завтраке. Сосредоточиться не получалось, потому что сидящий напротив Аказа, с аппетитом уплетавший свою порцию омлета, стал главным центром притяжения всех его мыслей этим утром. Эпицентром внимания и полнейшей растерянности.

Ренгоку не представлял, как себя вести с ним, что делать и о чём говорить. Да и нужно ли было говорить вовсе? Аказа как будто бы не чувствовал витающего по кухне дискофморта, который исходил от Ренгоку, и как будто бы совершенно не понимал, насколько всё происходящее странно.

— Значит, ты — кот-оборотень? — отломив вилкой кусочек остывшего омлета, спросил Ренгоку, решив, что хоть как-то, но начать непростой разговор нужно.

— Просто оборотень, — широко улыбнулся Аказа, с энтузиазмом ухватившись за завязавшуюся беседу. — Кот-оборотень звучит так, словно я в первую очередь кот, а потом уже человек, но это не так! Я и кот, и человек. А вместе — оборотень.

— Как так вообще получилось, что ты ну… такой?

— Таким вот родился, — Аказа пожал плечами, отодвигая опустевшую тарелку и выдёргивая салфетку из специального держателя в углу стола. — Я, правда, не помню своего детства. Долгое время был бродячим котом, пока меня не приютила одна старушка. Когда я понял, что она меня не собирается прогонять, что я обрёл дом под её крышей, я смог обернуться человеком.

— А до этого ты что, не знал, что умеешь так делать? — уточнил Ренгоку, не в силах оторвать взгляда от изящных пальцев собеседника.

Бумажная салфетка в руках Аказы постепенно приобретала новую форму. Сгиб за сгибом появлялись лепестки, складывающиеся в аккуратный бутон. Ренгоку поднял взгляд и увидел, что Аказа и сам был сфокусирован на цветке. Маленький клычок прихватил нижний край губы.

Неужели нервничал? Смущался?

— Да нет, знал. Это всегда было где-то на подкорке. Как инстинкт, — откликнулся Аказа на порядок тише, а затем, словно опомнившись, вновь вернул свой привычный бодрый тон. — Как что-то совершенно очевидное вроде того, что все собаки — псы плешивые и нужно держаться от них подальше.

Ренгоку не был уверен, шутка ли сейчас прозвучала или Аказа говорил серьёзно, однако позволил себе усмехнуться. И этот пустяковый жест тут же смыл с Аказы всё волнение, если оно вообще имело место. Он перестал вертеть в руках бумажный цветок и посмотрел на Ренгоку прямо.

— Просто я не могу принимать свою человеческую форму, пока не обрету дом. У той старушки я прожил почти четыре года, а потом она умерла и я снова оказался на улице. Они хотели меня в приют отдать, представляешь, — фыркнул он. — Уж лучше

улица, чем приют.

— А твоя хозяйка знала, что ты оборотень? — поинтересовался Ренгоку, а в голове, между тем, уже нарисовалась целая картина того, какой могла бы быть реакция старушки, увидь она на своей кровати обнажённого мужчину.

 — Нет, конечно! — Аказа замотал головой. — Ты что, а если бы у неё сердце прихватило от такой новости?

— За моё сердце ты не особенно переживал, — испустил ещё один смешок Ренгоку, на сей раз более открыто и расслабленно.

Расслабился окончательно и Аказа, пустившись в повествование о своих похождениях: как кошачьих, так и человечьих. Так, например, Ренгоку узнал, что, оказывается, дом для оборотня — это не просто крыша над головой. После старушки были и другие хозяева, но больше нигде ему не удавалось обернуться человеком.

— Если хозяин дома тебя не жалует, то ничего не получится. Поэтому жить с семьями — не самая лучшая затея. Обычно ты нужен только детям… — Аказа на секунду замолк, словно вспомнив что-то безрадостное, но не прошло и нескольких мгновений, как он вновь повеселел. — Зато если получилось обратиться в человека, значит, твой хозяин точно тебя любит! С тобой я превратился ещё в первую неделю!

Ренгоку не знал, что на это ответить, а потому занял рот остатками омлета, который, к слову, был очень вкусный даже холодным.

А Аказа был очень шумным. И прилипчивым. И тактильным. Должно быть, расценив спокойствие и вежливую заинтересованность Ренгоку по-своему и увидев в них добрый знак, он решил, что хозяин Мимуна принял новую личину своего питомца на «ура» и совсем не возражает.

Ни против несмолкаемой трескотни, которая в основном состояла из комплиментов, которые заставляли Ренгоку краснеть, не переставая.

Ни против объятий, когда Аказа, по своей кошачьей привычке, повисал на нём, устраивая подбородок на плече, и, тихо сопя под ухом, наблюдал за тем, как Ренгоку пытается готовиться к урокам.

Ни против того, чтобы Аказа затеял генеральную уборку в его шкафу, куда его лапы всё ещё не дотянулись лишь по одной причине:

— Ты ведь потом сам ничего бы не нашёл, — качая головой, говорил Аказа с умным видом. — Хотя я не представляю, как ты сейчас что-то можешь здесь отыскать.

— Нет, стой! — Ренгоку спешно кинулся к ящику с нижним бельём, чтобы помешать наглому мужчине открыть его.

Помимо обычного содержимого внутри хранилось несколько предметов более пикантного назначения. Грустные свидетельства прошлых отношений, которые Мимун, то есть Аказа, хоть и не застал, однако за прошедшие полгода Ренгоку некоторые из этих вещиц пару-тройку раз осмелился использовать. Благо, кота при этом он выставлял за дверь. Но сейчас, когда вскрылась истинная сущность Мимуна, эти воспоминания навалились на плечи многотонной и раскалённой плитой. Ренгоку уже сбился со счёта, сколько раз за сегодняшний день он так отчаянно краснел.

— Да чего я там не видел, — отмахнулся Аказа простодушно, но Ренгоку не мог не заметить, как краешек его губ хитро дёрнулся.

Тем не менее право содержать свой шкаф в том виде, в каком хочет, Ренгоку всё же отстоял. Вернее, просто-напросто отвлёк Аказу более заманчивым предложением — заказать что-нибудь вкусное из китайского ресторанчика по-соседству и посмотреть вместе фильм.

— Ты же хотел смотреть его с Тенгеном, — удивлённо заметил Аказа, а когда Ренгоку ответил, что Тенген как-нибудь переживёт, мгновенно просиял и унёсся на кухню ставить чайник.

Ничего, Тенген действительно переживёт. В крайнем случае, Ренгоку было не сложно посмотреть один фильм дважды. Однако сейчас он испытывал острую потребность в передышке. Ему требовалось немного времени в относительной тишине. Часок-другой, чтобы спокойно осмыслить события прошедших суток и понять, что делать со всем этим дальше.

Шумный, прилипчивый и тактильный. Это были не те качества, которые отвращали в людях. Совсем наоборот — обычно Ренгоку с радостью тянулся к таким людям. Не в последнюю очередь потому, что у него были некоторые проблемы с пониманием, когда он сам становится слишком докучливым. Поэтому такое поведение лишь служило доказательством, что всё в порядке и он никому не надоел. Но то было со знакомыми и друзьями. Здесь же он имел дело со своим… Он даже не знал, какие отношения его связывают с Аказой. Кем они были друг другу? А самое главное — нормально ли это?

— Не думаю, что это хорошая идея… — сказал Ренгоку, когда на экране телевизора появились финальные титры.

На низеньком столике перед диваном — горы красно-белых коробочек, опустошённых ещё за первую половину фильма. У них с Аказой был практически одинаковый аппетит. «И одинаково бездонные желудки», — почему-то пронеслось в голове голосом Тенгена.

— И не говори, — Аказа возмущённо завозился под клетчатым пледом, который укутывал их обоих. — Какая-то дурацкая концовка. Лучшим исходом боя была бы смерть этих двоих. Какой красивый был бы сюжетный ход! А этот говнюк полосатый просто взял и слинял. И ради чего вообще этот истребитель умер тогда? Пф!

Во рту пересохло. Наверное, слишком много острого риса съел.

— Я имел в виду, что мы… — Ренгоку закусил губу и отодвинулся подальше на диване, выпутываясь из-под пледа. Голова Аказы, покоящаяся до этого на его плече, ухнула на секунду вниз, но он быстро выпрямился и теперь обратил на собеседника настороженный взгляд голубых глаз.

Стало ещё больше не по себе. К пустыне во рту добавился и гулкий грохот сердца в груди. Что ж, дело было очевидно не в рисе, но отступать было поздно. Да и Ренгоку не хотел отступать. Этот шаг сделать было нужно.

Поднявшись на ноги, Ренгоку набрал в лёгкие побольше воздуха и на одном дыхании проговорил то, что зрело в нём почти что весь день:

— Я не думаю, что это хорошая идея, чтобы ты оставался жить со мной. Это странно. Это неправильно. Мне некомфортно.

Он ожидал, что Аказа возмутится и встанет на дыбы, как это произошло вчера вечером, когда он пытался отправить его спать на диван. Ожидал, что мужчина хитро улыбнётся, соскользнёт с дивана, в одночасье оказываясь рядом, и начнёт уговаривать, убеждать, умасливать. Но Аказа не предпринял ничего и отдалённо похожего. Лишь смотрел на него какое-то время с дивана, молча и едва моргая. А затем произнёс потерянно:

— Я могу обратно стать котом, если тебе не нравится.

Что-то неуютное и вязкое заворочалось за рёбрами, но Ренгоку собрал всю свою волю в кулак. Нужно проявить стойкость, нельзя поддаваться чувству жалости.

— Нет, Аказа, — твёрдо произнёс он. — Память стереть я себе не могу. Тебе лучше уйти и поискать новое место.

Очередная болезненно-тягучая пауза завершилась коротким кивком.

— Я понял, — Аказа отвёл взгляд и принялся разворачивать плед, чтобы подняться с дивана.

— Могу тебя подвезти, если хочешь. Куда скажешь, — попытался сгладить углы Ренгоку и хоть как-то избавиться от этого отвратительного ощущения предательства, которое уже начало потихонечку его подгрызать изнутри.

— Не надо, — тихо пробормотал Аказа уже на пути к коридору.

Старательно топя в себе любые зачатки сожалений и сомнений, Ренгоку проводил бывшего сожителя до двери. Когда же тот с негромким хлопком вновь стал серым котом и вылез из-под складок одежды, грудой рухнувшей на пол после превращения, мужчина спохватился:

— Погоди! На улице уже поздно и темно. Можешь остаться у меня ещё на одну ночь, а завтра с утра уйдёшь.

В ответ на это кот лишь вяло дёрнул хвостом и отвернулся мордочкой к двери, красноречиво намекая, что ночевать он будет где угодно, но уже не в этом доме. Что ж, так тому и быть.

Ренгоку щёлкнул замком и выпустил оборотня в коридор. Затем проводил его взглядом, пока серо-полосатая фигурка не скрылась за поворотом на лестничный пролёт, и только тогда вздохнул с облегчением. Оставленная на полу одежда сразу же отправилась в корзину для стирки, а Ренгоку потом ещё долго стоял у окна в ожидании, когда же во дворе промелькнёт знакомая тень. Зачем ему было знать, куда Аказа направится, он сам не понимал. Впрочем, он всё равно так ничего и не дождался и в какой-то момент просто отправился спать.

Сон к Ренгоку в ту ночь так и не пришёл.

***

Сначала это была стадия отрицания. Ренгоку раз по сто на день повторял себе одно и то же: это было единственно верное решение, он поступил честно, так было лучше для них обоих. Каждое утро и каждый вечер, стоя перед зеркалом в ванной, он гипнотизировал своё отражение взглядом и обещал себе одно и то же — что он перестанет постоянно думать об этом коте и его обратной сущности.

Не помогало, и спустя несколько дней Ренгоку сдался, впав в состояние уныния и невыносимого сожаления.

Аказа открылся ему, доверил свою тайну, не говоря о том, что в течение последних шести месяцев тайно помогал ему, поддерживал и заботился. Аказа смог вернуть себе человеческую форму, потому что обрёл в этих стенах свой дом. А Ренгоку его выгнал. Вместо того, чтобы попытаться найти компромисс или поговорить, обговорить правила поведения в этой квартире и обсудить допустимые границы общения, он просто его выгнал. Да ещё и в ночь. Какой кошмар!

Лишь работа помогала хоть сколько-нибудь отвлечься от растущего с каждым днём чувства вины, но с окончанием уроков всё возвращалось на круги своя. Совсем худо было дома, где стало совсем пусто и одиноко. И Ренгоку не мог понять, по кому тоскует больше: по вездесущему и ласковому Мимуну, который тёплой грелкой следовал за ним повсюду, или по разговорчивому и весёлому Аказе, чей голос ему порой снился так отчётливо, что, просыпаясь, Ренгоку не раз казалось, что обладатель этого голоса где-то совсем рядом.

Или по обоим?

Находиться дома было тяжко, поэтому по истечении второй недели Ренгоку появлялся там только на ночь. Всё свободное время он старался проводить либо на работе, часто засиживаясь допоздна, либо слоняясь по улицам, невольно (а может быть, напротив, очень даже умышленно) ища взглядом знакомую фигуру: на четырёх лапах или двух ногах, уже неважно.

В одну из таких прогулок Ренгоку наткнулся на стаю разлаявшихся собак за металлической сеткой забора, и в тот момент его меланхолия резко сменилась паникой. Взбудораженный, он метнулся домой с твёрдым намерением принять все возможные меры, чтобы найти Аказу.

Он обзвонил все городские приюты — как для брошенных, так и для бездомных животных. Разослал им фотографии Мимуна, но тщетно.

Он обошёл все местные форумы и локальные группы в соцсетях, разместив там объявления. Безрезультатно.

Он распечатал целую толстенную стопку бумажных объявлений, которыми за несколько дней облепил весь свой и соседний районы. Даже на работу несколько экземпляров взял и повесил их на информационном стенде и доске объявлений школы. Ни одного звонка, ни одного сообщения.

Поздними вечерами, лёжа без сна в постели, он без конца листал инстаграм, просматривая выложенные другими пользователями фотографии с геолокационной отметкой местных районов. Стоило же случайно наткнуться на изображение с похожим котом, как сердце его пропускало удар, а затем заходилось галопом. К тому моменту, правда, мозг уже успевал обработать увиденное и понять, что это не Мимун, но глупое сердце продолжало биться, как сумасшедшее…

— Это же просто кот, — сказал Тенген, протягивая другу очередную листовку. — Тем более уличный. Неудивительно, что сбежал. Он к свободе привык.

— Это не просто кот, — угрюмо пробубнил Ренгоку, намазывая обратную сторону белого листа клеем, прижимая её к фонарному столбу и аккуратно разглаживая. — Он — член семьи.

Сказать Тенгену, как на самом деле всё случилось и что Мимун совсем не сбежал, он не мог. Но иначе реагировать на попытки Узуя подбодрить его голосом разума и практичности он тоже не мог. Вообще это было совсем не в стиле Ренгоку — ворчать и огрызаться. Но к настоящему моменту, когда прошло уже три недели, полных вины, тревог и страхов, а ещё недосыпа и подавленного настроения, Ренгоку был настолько вымотан и настолько поглощён самобичеванием, что у него не осталось сил держать перед другом бодрую улыбку.

К счастью, друг на то и был другом, что как минимум старался его переживания понять.

— Не знаю, не знаю, дружище, — за шуточным тоном Тенгена прослеживалось серьёзное беспокойство. — Член семьи членом, но ты, похоже, думаешь, что он лично это прочитает.

Тенген ткнул пальцем в самую последнюю строчку объявления. Под цветной фотографией с Мимуном и под стандартным набором фраз для подобного рода объявлений крупным шрифтом красовалось:

ВЕРНИСЬ, ПОЖАЛУЙСТА, ДОМОЙ!

— Может, и прочитает, — тихо отозвался Ренгоку, но за проезжающим мимо и страшно громыхающим мусоровозом, Тенген его, кажется, не услышал.

Или услышал.

— Тебе бы отдохнуть что ли. Возьми перерыв хотя бы на день. Я могу завтра порасклеивать твои объявления.

***

Кажется, это называлось феноменом Баадера-Майнхофа. Когда ты начинал постоянно сталкиваться с информацией, которую недавно узнал. Впрочем, тот факт, что уличные животные подвергаются ежедневному риску и жизнь их буквально висит на волоске, сложно было назвать открытием. Однако именно после того, как он наткнулся на ту стаю собак за забором, повседневная жизнь Ренгоку прямо-таки наполнилась всеми возможными случаями, которые неизменно приводили к мысли: «А вдруг это же случилось с Аказой?»

Утренние новости о бешеном псе, сорвавшемся с поводка и напавшем на прохожего. Рекламный пост в соцсети о голодающих животных в приюте. Шокирующий заголовок в газете о том, что в таком-то районе поймали живодёров. Слезливое видео под грустную музыку о том, как рабочие достали угодившую в сырой бетон птицу.

То и дело Ренгоку натыкался на подобный контент и воображение сразу же рисовало страшные картины того, что могло стать причиной, почему Аказа не объявлялся.

А между тем, за всеми этими ужасами тихо, но довольно настойчиво скреблась ещё одна догадка.

Аказа не объявлялся, потому что Ренгоку его ранил.

И как бы больно ни было от осознания этого простого факта, пусть лучше, думал Ренгоку, правдой окажется именно этот вариант, чем все те кошмары, на которые он то и дело натыкался в интернете и по телевизору.

***

Это случилось, когда подходила к концу четвёртая неделя. Впереди были выходные, и Ренгоку, как обычно прошатавшийся по улицам до позднего вечера, медленно плёлся по лестнице на свой этаж.

Серый кот неподвижно сидел на коврике напротив двери, но тут же повернул свою усатую мордочку в сторону Ренгоку, стоило тому появиться в конце коридора и замереть, не веря своим глазам.

Никакой ошибки быть не могло. Он слишком хорошо знал, как выглядит Аказа в своём кошачьем облике, чтобы спутать его с кем угодно другим.

— Аказа! — воскликнул Ренгоку, бросаясь вперёд и наверняка своим топотом будя всех соседей по площадке.

Кот поднялся на все четыре лапы и что-то мяукнул, вильнув хвостом, однако навстречу не побежал. Не издал он ни звука и даже не принялся привычно тарахтеть, когда оказавшийся рядом мужчина протянул к нему руки и поднял в воздух перед собой.

Ренгоку, правда, тоже молчал. В голове — пустота, заполненная лишь дурманящим туманом облегчения, радости и усталости. Подхватив животное поудобнее и устраивая его в колыбели согнутой левой руки, Ренгоку прижал его к себе и чмокнул между острых ушей. Сразу же в считанных сантиметрах от его сердца раздалось набирающее громкость урчание, которое не стихало до тех пор, пока они не добрались до спальни.

Всё так же молча, Ренгоку высадил кота на кровать, заправленную тем самым пледом, под которым они вместе смотрели фильм в гостиной, и отвернулся к шкафу, чтобы достать ту самую одежду, которую одолжил Аказе в прошлый раз, и полотенце, если вдруг ему захочется принять душ.

— Жду тебя на кухне, — произнёс Ренгоку, оставляя чистые вещи рядом с присмиревшим котом. — Поужинаем.

Бережно проведя широкой ладонью от полосатой макушки до хвоста, Ренгоку тепло улыбнулся своему необычному сожителю и покинул спальню. Нужно было разогреть ужин и хоть как-то привести кухню в божеский вид, потому что единственное место, о котором он заботился всё это время, был стол.

Стол, в центре которого стоял бумажный цветок.