artificiality

У Джимин на столе неровно, словно Пизанская башня, стопкой лежат научные труды именитых учёных, пожелтевшие от времени и равнодушия страницы про звёзды и их великие таинства странно контрастируют на фоне тёмных твёрдых обложек. Джимин беспечно ставит кружку чая на самую верхнюю книгу, проверяет шаткую конструкцию на устойчивость и скептически осматривает бесполезную макулатуру. Ей не нравится астрофизика. Джимин совершенно не интересуется небесными телами — её раздражает всё, что далеко. Всё, до чего невозможно дотянуться, рассмотреть вблизи, коснуться дрожащей от предстоящей встречи с неизвестностью ладонью. Может, именно поэтому Джимин в самый нижний ящик комода убирает подаренный на конкурсе — поощрительный приз, какая радость — дурацкий календарик с птичками и роскошными цветами. Бесполезный. От новой кружки радости было бы намного больше, на своей любимой Джимин две недели назад заметила скол и с тех пор тщательно прятала её от мамы, чтобы не слышать, как негативно влияют ничего не значащие события на человеческую жизнь. Джимин не верит в приметы. Джимин совсем немного верит в науку. В какую угодно, но точно не ту, что связана с небесами.

Толстые книги — сложно поверить, что кто-то абсолютно серьёзно тратит время на прочтение целых томов литературы, самую малость напоминающей обычное фэнтези, не фантастику, это важно — отправляются в полку под эгиду ласковой темноты. В открытое настежь окно светит яркое, по-летнему особенное, солнце, заманчиво зазывает гулять, но поддаваться ему нет никакого смысла. Было бы здорово прогуляться, но это желание ценно лишь в четырёх стенах. Джимин знает, на улице она убежит от жары в тень ближайшего дерева, привычно нахмурится от осознания, что привлекает слишком много внимания своими необычными фиолетовыми волосами, спрячется от звуков окружающего, чересчур шумного, мира в проводных наушниках. Музыка не умеет осуждать, это её главный плюс.

Реальность пахнет жжёным пластиком и чем-то смолистым. Во дворе громко кричат играющие с мячиком соседские дети. Бродячие коты нехотя обжигают лапы о горячий асфальт. Стоящее у окна дерево шелестит зелёными листьями, подчиняясь воле проказливого ветра играет какую-то весёлую песню на радость притаившимся в тени птицам. В середине июня Джимин вдруг скучает по январю, по жестоким морозам, по хрупким сосулькам на козырьках подъездов, по тонкому слою снега, который остаётся на подошве любимых массивных кроссовок. Джимин скучает по снежному покрову на голых ветках дерева, по смазанным следам, оставленным редкими прохожими, по безоблачному ночному небу.

Зима очень красивая. Когда-нибудь Джимин купит фотообои, обязательно с зимними пейзажами, заявит миру — крохотной квартире на окраине Сеула — о самостоятельности, будет весь день любоваться счастьем: лежать на кровати, пить чёрный чай, пахнущий новогодними мандаринами, и сжимать в пальцах пушистый мягкий плед. Зимой люди становятся добрее. Они вяжут забавные цветастые шапки, крепко обнимают за плечи, мерят температуру поцелуями в лоб, застёгивают замки на чужих куртках и шмыгают носом. Летом для любви слишком жарко. Летом люди прячутся в холодных стенах, скрывают блестящие от радости глаза за солнцезащитными очками и не болеют.

Джимин не хочет признаваться, что её рефлексии по одному определённому времени года есть вещественное доказательство, мирно стоящее в углу комнаты безмолвной статуей, больше походящее на предмет интерьера, чем на что-то поразительное. Оно стоит без движения несколько часов — практически вечность. В рутине нет удивительного. В невидимой пыли, оседающей на том, что нечасто используется, тоже. Такого не должно происходить, очевидно. Все нужны, индивидуальны, незаменимы. Предметы, дни, люди и чувства. Каждый заслуживает быть не альтернативой, а единственным возможным выбором.

— Винтер, — зовёт Джимин. «Моя зимняя девочка» остаётся неозвученным, где-то на губах, в шумном вздохе, недалеко от надежды, очень близко к отчаянию. «Моя любимая» так хочется добавить.

Джимин ловит лживо-понимающий взгляд красивых искусственных глаз. Внимательный, изучающий, заинтересованный. Робот растягивает губы в лёгкой улыбке. Ей не нужны громкие слова, достаточно пары многозначительных вздохов. Ей хватит Джимин, больше ничего не надо. Одна из лучших в этом мире, нет, самая лучшая. Неживая. Не умеющая чувствовать. Не испытывающая ни одну из существующих эмоций. Она только создаёт великолепные иллюзии человечности, заставляет забыть о своей неотъемлемой искусственности. Джимин знает, потому что она создала её именно такой.

— Я здесь.

Её механизированный голос распадается на ноты нежно звучащей в вечерней тишине серенадой, остаётся в памяти самыми драгоценными моментами жизни Джимин, которая в свои годы уже создала робота, умеющего разговаривать, а, главное, способного понимать. Винтер всё понимает. Даже если ничего не говорит, тепло улыбается и кивает вместо тысячи необходимых слов, от чего её короткие светлые волосы плавно покачиваются, снежной лавиной касаются металлических плеч, скрытых от мира хлопковым платьем в цветочек. Джимин носит рваные джинсы и кроссовки, Винтер нравятся платья и балетки. А ещё тусклые звёзды и красивая успокаивающая музыка. Винтер особенная. Её улыбка острым ножом режет притихшее в клетке рёбер сердце. Тихий, будто потрескавшийся от многочисленных изломов искусственных костей, голос меняет привычный ритм дыхания. В её глазах светится синева компьютерных кодов, бесчисленного множества единиц и нулей, чего-то совсем близкого, но будто бы космического. Бесконечно далёкого. Достойного любви всей планеты. Важного для всей Вселенной.

Джимин подходит ближе, отчаянно заполняет лёгкие характерным запахом железа и химических соединений, зная, что холодная Винтер, на самом деле, пахнет теплом, и заправляет прядь чужих пушистых волос за ухо. Сконструированное сердце бьётся совсем как настоящее. Джимин слышит его. Джимин всегда будет чувствовать свою персональную Галатею на всех уровнях ощущений. Достаточно посмотреть в глаза — Винтер всё расскажет без слов, одними осторожными касаниями, ласковыми улыбками, почти неощутимыми разрядами тока.

Андроид осторожно берёт Джимин за руку. От касания по коже бегут мурашки. Её не хочется никуда отпускать, необходимым кажется никому не отдавать, Джимин думает навечно привязать её к себе невидимыми нитями, включить в программу пункт любви, как нечто обыденное, вроде синхронизации или утреннего оглашения прогноза погоды. Джимин ненавидит расставаться. Любимых нельзя отпускать так просто. Это попросту неправильно.

Вот только с этим ничего нельзя сделать. Джимин должна.

— Пора прощаться, Винтер.

Она искусственная. Ненастоящая. Пластмассовая кукла без чувств и эмоций. Обычная машина. Даже не почувствует свою собственную смерть. Не познает весь ужас экзистенциального кризиса. Не ощутит подступающий к горлу ком, не заплачет от страха неизвестного, не задрожит всем телом. Просто не поймёт, что умирает. По-настоящему, совсем как люди. Джимин поджимает губы — ей не нравится так думать. Она должна.

Конкурс юных — от этого просто смешно, Джимин уже двадцать — робототехников не оправдал ожиданий. Человечество не горит желанием удивляться тому, что Джимин собственными руками, несмотря на маникюр и все стереотипы о хрупких девушках, сделала настоящего робота. Человечного. Прекрасного. Понимающего. В Винтер невозможно не влюбиться. Её искусственность прекрасна в своей синтетичности. Быть может, только Джимин так думает.

Она надеялась занять первое место среди талантливых изобретателей, оказаться на пьедестале вместе с той, кто дорог ей особенно сильно, получить финансовую поддержку своей задумки в качестве доказательства не столько своего таланта, сколько значимости Винтер для этого мира. Мечта вдруг рассыпалась далёкими звёздами, уродливыми в своей безразличности, отвратительными и бесконечно холодными. И за что только Винтер их так любит? Джимин звёзды считает непривлекательными.

Теперь будущее андроида не имеет никакого значения. Все старания прошли мимо жюри. Они лишь мельком взглянули на насос, конструкцией похожий на человеческое сердце, и сухо кивнули, мол, молодец, а теперь уходи, не мешай настоящим творениям сиять. Твой звёздный час настанет когда-нибудь позднее. Когда тебе уже будет не нужно чьё-либо одобрение.

Джимин должна избавиться от «помехи, мешающей учёбе». Она обещала матери не создавать проблем, старшему брату клялась стать частью серой бесхребетной массы, обществу обязана сосредоточиться на университете и, может, стать хорошим юристом. Пора отказаться от мечты. Андроидам не место в этом мире. Людская вселенная их не заслуживает. Она не располагает к чувствам, заставляет подчиняться чему-то иному. Не столь важному, но куда более сильному. Джимин послушание вбивает в голову девизом по жизни и смотрит на стоящего перед ней робота, который совсем не против выяснить, существует ли Рай для андроидов. Ради Джимин. Ради своего человека. Винтер всё понимает и не обижается. Она ласково улыбается. Джимин хочет улыбнуться в ответ, понимая, что вот оно — их прощание, но не выходит. Из неё вышла бы плохая актриса. Она до сих пор не умеет врать.

— Я всё понимаю.

Этого нет в её изначальной программе. Джимин не создавала её понимающей, всего-то красивой и искусственной. Чтобы любить, а не плакать.

— Можно…

— Да, — перебивает Джимин. Всё, что угодно. Не потому что последнее желание считается чем-то невероятно значимым, а из-за неё. Весь мир падёт к ногам Винтер, если она только попросит увидеть его в последний раз, если захочет стянуть с тёмного неба красавицу-луну и украсить звёздами щёки, как самыми прекрасными веснушками. Джимин не отпускает её ладонь ни на секунду. Она хочет подарить Винтер всю вселенную, в ладонях принести Млечный путь и назвать созвездие в честь улыбки андроида.

— Вы не дослушали, — хмурится Винтер. — Если услышите, можете пожалеть о своём согласии.

Джимин никогда не жалела ни об одном из обещаний, данных Винтер. Джимин помнит их все наизусть, составляет невидимый список человечной искусственности, каждый день напоминает себе, почему так важно просыпаться по утрам. Она обещала Винтер.

— Передавайте привет звёздам от меня, — её шёпот будет преследовать Джимин до конца жизни, приходить в кошмарах и становится причиной самых горьких слёз. Джимин никогда не перестанет любить свою зимнюю девочку. В Винтер невозможно не влюбиться. Джимин обещала себе не чувствовать ничего, самой стать бездушным роботом, но чувствует слишком много, чтобы не обращать на это внимание, чтобы пытаться заглушить эти чувства или забыть о них хотя бы на минуту. Такое не стирается из памяти. Такое навечно остаётся в сердце, сколько бы лет ни прошло.

— Обещаю.

Звёзды любят смеяться, заливаться счастливым смехом, радовать случайных наблюдателей своей чудесной жизни хорошим настроением. Джимин расскажет им о Винтер — звёзды больше никогда не будут смеяться. Звёзды начнут плакать вместе с Джимин. Она расскажет им о металлическом корпусе, прячущем сердце от повреждений, но не сумевшим уберечь его от любви. Она расскажет о том, что по ночам ей снятся кошмары, в которых роботы плачут, а Винтер больше не поёт ей негромко, помогая уснуть.

«До самоуничтожения осталась одна минута. Пожалуйста, скажите вашему андроиду что-нибудь хорошее напоследок.»

Джимин не помнит, зачем включила в программу такую функцию, на что рассчитывала и почему сама себя сейчас пытается отговорить. Может, ещё не поздно пойти против системы, убить человечность и слиться с искусственным интеллектом? Мама не поймёт. Но она никогда не убивала свою первую любовь. Брат осудит. Но он никогда не влюблялся до искорок во взгляде. Общество сурово прикажет понести наказание за непослушание. Но оно никогда не видело Винтер, не смотрело андроиду в глаза, не видело в них то, чего нет в зрачках у простых людей. Джимин была рождена, чтобы стать хорошим человеком. От неё ждали успехов в учёбе, радости от юридической рутины и замужества. Никто не хотел, чтобы Джимин влюблялась в робота.

У Винтер во взгляде создаются и разрушаются галактики. Она умирает и распадается космическими осколками. Джимин собирает звёздную пыль в ладони.

На коже остаются блёстки космической любви.

Джимин вдруг думает о том, что всем нужно хотя бы иногда слышать что-то хорошее. Даже искусственным машинам. Даже перед смертью.

— Я люблю тебя.

Винтер отключается с мыслью, что лучше умереть после этих слов, чем прожить всю долгую жизнь без них. Джимин слышит, как запускаются необратимые процессы, как шумно работает насос, совсем немного похожий на сердце, знает, при необходимости, Винтер отдала бы его без раздумий.

Она всегда делала всё, чтобы Джимин была счастлива.

Сейчас Джимин очень несчастна.