winter girl

Она носит балетки. Собирает пушистые длинные платиновые волосы в забавные хвостики. Покупает в магазине дорогой одежды — туда редко кто в принципе заходит, зная, что заказать те же самые вещи в интернете будет гораздо дешевле — короткие юбки. Она держит в руках солнечные очки-сердечки, розовые, совсем как жвачка, хрупкие, как человеческие устои, способные пошатнуться от едва заметного движения чужой руки.

Минджон отмахивается от подружек выразительным жестом — Джимин самолично ломает все придуманные принципы за двадцать лет жизни, добровольно шагает навстречу бездонной пропасти светлых глаз, наполненных, словно резервуары с водой, хитростью. Минджон ничего не делает просто так. Она всегда прекрасно осознаёт своё влияние на людей, влюбляет в себя всех без разбору, не то чтобы специально, просто не сдерживает очарование в узких рамках.

Она из тех, к кому невозможно остаться равнодушным.

Джимин не может ничего не чувствовать. Она не первая и последняя. Очередная. Совсем непримечательная.

В круглосуточный магазин Минджон забредает, чтобы купить бутылку воды. Она расплачивается цветастой карточкой и заинтересованно поглядывает на кактус, стоящий на подоконнике. Любвеобильное растение давно прячет колючки. Кактус не умеет делать больно. Минджон могла бы его научить.

Джимин беззвучно барабанит пальцами по кассе. Минджон ничего не говорит. Не должна. Не собирается. Она уходит такой же безмолвной тенью, которой и зашла. Аромат её цветочных духов остаётся на полках, на кассовом аппарате, на одежде. Минджон оставляет после себя напоминание, яркий транспарант-визитку с именем и просьбой, практически требованием, не беспокоить. Все и так об этом прекрасно знают, впрочем, ей не сложно напомнить.

Джимин заканчивает смену, стягивает форменную рубашку, сбрасывая некрасивую нежно-голубую ткань, и надевает огромную толстовку. С маленькими вышитыми звёздами. Минджон очень на небесное светило похожа. Яркий свет её красоты освещает путь, но никак не может согреть замёрзших путников. Ночи в Корее всегда холодные. Джимин любит их именно поэтому.

Она закрывает магазин и убегает к мосту. Туда, где её уже ждёт брат. Он всегда там. Потому что Джимин хочет, чтобы он оставался на этом месте.

— Зима такая красивая.

— Сейчас середина мая, — хмурится Джимин. Воды реки призывно плещутся, зазывают на глубину, умоляют сдёрнуть оковы и обещают оказавшимся на дне показать свободу. Речной бог наверняка безответно влюблён в богиню ветров, мечтает привязать её к себе, заковать тонкие запястья в кандалы, стянуть грудь корсетом любви.

Речной бог приглашает в гости смельчаков.

Джисон согласился. Прыгнул. Его не волновало, что прыгнувшая за ним Джимин совсем не умеет плавать. Она всегда следовала за ним.

Они очень разные. Джимин переживает за всех. Джисон не переживал ни за кого. Даже собственная сестра не остановила его от мысли броситься с высоты моста вниз.

Джимин нехотя отрывается от водной глади и переводит взгляд на брата. Тот нарочно, зная, как сильно Джимин раздражает это, повторяет её позу из-за чего создаётся впечатление, что они смотрят не друг на друга, а в обычное зеркало. Потому что они одинаковые. Здесь нет ничего способного отразить их лица, поэтому они делают это сами. Они практически идентичные. За исключением длины волос. Никто из них не любит об этом вспоминать, но отрицать очевидное, когда оно вечно перед глазами, просто невозможно. Джимин хмурится. Брат-близнец обиженно поджимает губы.

— Джи?

Взошедшая полная луна светит прямо в лицо. Именно ярким светом дурацкого небесного светила она оправдывает слезящиеся глаза. Вовсе не тем, что Джисон назвал её «Джи». Это прозвище всегда заставляет сердце биться чаще. Он звал её так только в самом детстве, когда она целовала его в лоб, чтобы померить температуру. И в своём последнем сообщении.

— Зима такая красивая, Джи.

Его здесь нет. Он не походит на иллюзию, совсем как настоящий, словно нарочно делает в тысячу раз больнее своей улыбкой — как говорят все вокруг, очень похожей на Джиминовскую, но ей сложно судить, Джимин так давно не улыбалась. Он протягивает руку, но она проходит сквозь живую сестру. Джимин явно придумала его себе. Придумала эти глупые бессмысленные разговоры, боясь плакать в его комнате, перебирая страницы его любимых книг, сжимая дрожащими пальцами толстовки, которые он носил. Мама порывалась выкинуть все его вещи, сжечь на костре, будто Джисона никогда не существовало. Будто с самого начала Джимин родилась одна, индивидуальная, без абсолютно идентичной копии. Без своего ходячего отражения, способного отзеркалить её улыбку даже во время слёз. Джисон всегда улыбался. Джимин всю жизнь плакала по любому поводу, шмыгала носом во время грустных фильмов, крепко сжимала руку брата, прятала лицо в капюшоне его толстовки, стирала с лица слёзы, когда он рассказывал про желанное будущее. Джисон хотел стать космонавтом, открыть новую галактику и назвать её в честь сестры. Галактика «Джи». Она всегда была для него Джи.

— Зима такая красивая, Джи.

Таким было его последнее сообщение. Не прощание с родными, не завещание какой-то библиотеке всех столь любимых книг, не последняя воля.

— Почему? Почему она красивая?

— Потому что я люблю её, — так просто, что можно было и самой догадаться.

Минджон все называют Зимой. Винтер. Снежной девушкой. Королевой льда.

Джисон любил её. Он обещал хранить свои чувства до самой смерти. Минджон ему, конечно же, не поверила. Привычно отмахнулась, снисходительно улыбнулась и отправилась купаться в комплиментах подруг и любопытных взглядах встреченных парней.

В тот же вечер Джисон прыгнул с моста.

Вероятно, Джимин ожидает такая же участь. Что ж, если она прыгнет в эту реку, никто не бросится за ней следом.

— Зима не красивая, — решительно качает головой Джимин. Зима лишила её брата, не зная, как сильно Джисон её любил. Зима отказала быстро, не задумываясь, поправила хвостики и побежала дальше по магазинам покупать плиссированные юбки и воздушные платья. Она улыбается всем, потому что безмерно счастлива. Может себе позволить. Джимин смотрит на брата. Иллюзорного, не способного коснуться её, всё время повторяющего последние слова, зацикленного на своей любви. Даже несмотря на то, что именно эти глупые чувства его и погубили. — Зима ужасная.

Джисон улыбается.

Джимин вытирает слезящиеся глаза рукавом его толстовки, тихо шмыгает носом и поджимает губы. Вышитые звёзды смотрятся намного красивее настоящих. Их можно потрогать руками, дотянуться до небесных таинств, ласково погладить уснувшую в ночи галактику с собственным именем. Ту, которую Джисон не успел открыть.

Джимин оставляет брата у моста, идёт потрёпанными кроссовками по выжженному солнцем и луной асфальту, переступает порог родного дома и застывает в проходе. Мама стоит у плиты, бездумно режет овощи, стеклянными глазами смотрит на нож, повторяет механически, машинально. Человек-автоматон. Не живое существо. Оно не чувствует, дышит исключительно по необходимости, моргает редко, опасаясь вызвать непрошенные слёзы.

В любимых мирах Джисона прекрасные принцессы ждут храброго рыцаря, который убьёт грозного дракона. В реальности принцессам приходится отталкивать принцев в сторону и идти на битву самостоятельно. В обычной жизни принцессы часто сходят с ума ещё до прибытия принца.

Иногда принцессы так и не становятся королевами.

Джимин скидывает кроссовки, проходит мимо, зная, что останется незамеченной, мама давно ничего не замечает, пожалуй, даже упавший на их дом метеорит проигнорирует. Хотя, может, обрадуется. Может, кусок космического камня она посчитает знаком от любящего сына, как «не переживай, мама». Она, конечно же, не перестанет переживать в любом случае.

Джимин осторожно открывает дверь комнаты брата. Здесь совершенно ничего не изменилось. Пожелтевшие обои закрывают плакаты планет и созвездий, на кровати лежит недочитанная им книга, на полу осталась закладка, которой он пользовался весь последний год. Джимин ничего не трогает. Просто смотрит. Уверяет себя, что брат убежал на вечеринку, обязательно вернётся через пару часов.

Он никогда бы не оставил Джимин надолго.

Но он ушёл. Забыл закрыть книгу и привычно поставить её на полку. Всегда педантичный Джисон вдруг упустил из виду такое важное действие, как вернуть всё на свои места. Это кажется странным.

Джимин подходит ближе, наклоняется за закладкой, но тут же отдёргивает руку, словно безобидная бумажка тянется откусить ей пальцы. На полу лежит фото Минджон. Селфи с этими дурацкими хвостиками, которые ей безумно идут, и, быть может, именно поэтому не нравятся Джимин. Джисону не нужны были обычные закладки для книг, у него в шкафу лежали десятки таких, подаренных и купленных. Он просил любовь сторожить строчку, где остановился.

Падать неприятно. Она больно бьётся коленками о пол, тонкий ковёр не может спасти её от синяков. Джимин снова плачет.

Минджон прячется от вдруг начавшегося дождя за сиреневым зонтом и аккуратно перешагивает маленькие лужи. Она волнуется, что её красивые белые балетки могут испачкаться.

Джимин волнуется, что она сойдёт с ума ещё до наступления зимы. Из-за неё. Той, которую подруги называют лучшей, а парни ласково кличут куколкой. Винтер все любят. Джисон её любил.

И, самое жуткое, что его чувства не погибли вместе с ним, не отправились на дно, не растворились, не распались на атомы. Любовь, как самое живучее чудовище, перебежала к единственному, кто её не желал видеть, словно решила поиздеваться.

Зима такая красивая.

Потому что Джимин её любит.