Чонин улыбается тепло, почти смущённо, и смотрит в пол, пока Чан говорит, что хочет найти работу — и можно будет жить вдвоем, «ещё чуть-чуть подождать», и это растекается трепещущее тепло где-то у диафрагмы.

— Постараюсь заработать хоть что-то. После твоего дня рождения… Надеюсь, к этому моменту что-нибудь придумаю. Если ты захочешь.

Нос Чонина запачкан краской, он снова что-то рисует, и то, как Чан нежно относится к его увлечению, заставляет сердце сладко ёкать. А ещё… То, что Чан действительно хочет… Вместе. Вот так. Подумать только.

— Скорее бы, — мягко говорит Чонин, поглаживая чужую ладонь, которая удобно пригрелась на его боку, — Мне тоже нужно скорее заканчивать школу. Чтобы не сидеть у тебя на шее, когда мы съедемся.

Чан улыбается тепло и неловко, нежно целует его в висок. Каждое прикосновения его для Чонина — подарок, каждая редкая ласка — откровение. И Чонин с тоской думает, что до его совершеннолетия ещё несколько месяцев. Целомудренных и нежных месяцев, когда Чан твёрдо отказывается от всего, что серьезнее неглубоких поцелуев и поглаживаний по волосам.

Чан говорил, что Чонин — его соулмейт, его любимый человек, что он готов ждать, что он хочет сделать всё правильно… Чонин кивал. Кивал и старался быть самым лучшим, чтобы его хён им гордился.

Чан и гордился.

— Но тебе ведь тоже нужно учиться, хён. Какую работу ты найдешь?

— Не волнуйся, котёнок. Я обязательно что-нибудь придумаю.

Чонин верит ему, улыбается, кивает. Тычется макушкой в грудь Чана и блаженно прикрывает глаза. Чан улыбается, перебирая темные пряди младшего, и немного нервно облизывает губы.

Это всё нужно провернуть до того, как они съедутся.

Чонин не должен понять, что Чан не ночует дома.

И не должен понять, где он проводит это время.

Чан сделает Чонина счастливым. Чан сделает это солнышко своим. Чего бы ему это ни стоило.