И Чонин вообще-то мужественный, не считает себя девчонкой и ничем не хуже остальных. Просто у него стоит каменно, когда Чунмён говорит, что он — его малыш, его детка. Просто в руках этого мужчины он умирает по несколько раз за вечер, и душу за это готов продать.

Поэтому ближе к вечеру свободные домашние брюки сменяются тугими кружевными трусиками, которые обтягивают задницу и давят на член, и простой складчатой юбочкой типа тех, в которых ходят школьницы (только раза в два короче, но разве это важно?). Чонин подготовленный, довольный и предвкушающий — у Чунмёна хорошее настроение и то дневное обещание, и от мыслей об этом у Кима-младшего коленки подгибаются.

Чунмён целует своего малыша ещё в коридоре, куда Чонин выходит его встречать. Пробирается пальцами под свободную футболку, задевает резинку юбки и ловит губами несдержанные выдохи.

У Чонина — закрытый проект на «отлично», и Чонин — хороший мальчик. У Чунмёна премия и непрозрачный пакет, в котором клубничная смазка и крохотные вибрирующие шарики на тонкой перемычке, и младшего бросает в дрожь.

— Малыш заждался? — усмехается Чунмён, и Чонин только быстро-быстро кивает. Он хочет большего, и прямо сейчас — он же был хорошим мальчиком и заслужил, не так ли?

— Мой Нини… — хрипло произносит старший, и Чонин только ахает, затуманенным взором наблюдая за тем, как руки его папочки поднимают его тонкую юбку, а сам Чунмён любуется тем, как тяжелый член оттягивает тонкое кружево его любимых трусиков. Папочка гладит его ягодицу, мнёт в ладонях тонкое кружево — а потом стаскивает трусики до середины бедер, высвобождает влажный и твёрдый член, ведет по нему языком — и втягивает в рот головку. Он нечасто так балует своего малыша — и Чонин послушно раздвигает ноги, откидывает голову, ударяясь затылком о стену, протяжно стонет — делает всё, чтобы папочка не останавливался.

— На кровать, Нини, — командует Чунмён, шлепая младшего по бедру. Тот подчиняется, быстро проходя в спальню и устраиваясь на их кровати — с раздвинутыми ногами, насколько позволяет неснятое бельё — и невинно прикрывается короткой юбочкой. Чунмён смотрит на это с усмешкой, пока ставит пакет с игрушками рядом и снимает пиджак — медленно, будто мучает Чонина своим видом — и вешает на плечики. Закатывает рукава рубашки и тянется к пакету.

— Покажись папочке, малыш.

У Чонина почти колени сводит — но он послушно приподнимает юбку, показывая папочке твёрдый член и поджавшиеся тугие яички. Чунмён усмехается, достаёт из пакета лубрикант и шарики — и Чонин почти скулит, когда наблюдает, как пальцы старшего наносят на вибратор клубничный гель.

— Хочешь облизать папочкины пальцы, малыш? — вкрадчиво спрашивает Чунмён, одним толчком бедра приказывая своему мальчику согнуть ноги. Чонин снова быстро кивает, высовывая язык. Папочка ведёт подушечками по языку — и младший облизывает и сосёт чужие пальцы, слизывает смазку и тихо стонет, когда хорошо смазанная игрушка входит в разгорячённое тело.

Чунмён сразу включает слабую вибрацию — и Чонину неудобно, мало и дико хочется — но тот только тихо лежит, с замиранием сердца глядя, как папочка расстёгивает ширинку строгих брюк. Он делает это медленно — знает, что его детке нравится смотреть. А ещё долгие прелюдии, — но, кажется, не сейчас.

— Иди сюда, детка, — командует Чунмён, обходя кровать и садясь лицом к зеркальному шкафу. Знает, что его малыш сделает всё так, как он хочет — и спустя пару секунд уже стягивает со смуглого тела футболку, разворачивает спиной к себе и заставляет усесться к нему на колени.

— Раздвинь ножки и смотри, малыш, — хрипло шепчет Чунмён, поднимая чужую юбку. Чонин повинуется и видит все: покрасневший вход с фиксатором, гладко выбритую мошонку и каменно стоящий член — и краснеет от смущения, прямо как подобает хорошему малышу.

— Трахни меня, папочка, — хрипло просит он, и Чунмён не может ему отказать — аккуратно входит в горячее и податливое тело, не вынимая игрушки.

И Чонин почти плачет от наслаждения, извиваясь в чужих руках. Его папочка усаживает его на свой крепкий член; маленькие шарики продолжают вибрировать и заставляют сжиматься крепче, чтобы игрушка не выпала. Пальцы Чунмёна ласкают потемневшие от возбуждения соски, и это для него чересчур — он прикрывает глаза, тут же получая шлепок по бедру.

— Ты должен смотреть, Чонин-а. Ты же хороший мальчик?

И Чонин смотрит в зеркало — на самого себя, заласканного и грешного, и на своего обожаемого папочку. И когда через пару минут Чунмён шепчет хриплое «можно, маленький» кончает, не прикасаясь к себе, и пачкает спермой свою юбочку, живот и папочкины брюки.

— Хороший мальчик, — шепчет Чунмён, собирая пальцами жемчужные капли с живота своего малыша и поднося к его губам — чтобы Чонин с удовольствием прошёлся по этим пальцам языком, слизывая свою «оплошность».

Они оба не торопятся.

Они оба знают, что вечер только начинается.