Ву Ифань был завидным женихом. Богатый, статный альфа, красивый, образованный — все омеги столицы шептались о том, каков должен быть его муж и ревностно слушали сплетни о том, что «у господина Ву есть омега на примете». Кто-то верил, кто-то нет, но никто не ожидал, что «омегой на примете» окажется тихий Исин. Не очень красивый, не остёр на язык, еще и с образованием — это омега разве? Нет, конечно.

Крис Ву считал иначе — поэтому взял его в свои законные мужья, нарек своей фамилией, привел в свой дом, даже дал личного слугу. Всё высшее общество ядом исходило, но молодая пара выглядела счастливой, а потом и вовсе пронесся слушок, что Исин Ву ждёт ребенка.

Этого уже высшее общество стерпеть не могло. Подкуп кухарки ли это был, своевременный визит в гости или ещё что — только вот Ву Исин захворал совсем, а потом и ребенка потерял. Поговаривали, что вообще умрёт, и от этих вестей высший свет спокойно выдохнул, омеги раскрыли свои вееры и продолжили стрелять глазками в завидных альф — в том числе и Ву.

Крис перенес болезнь мужа и смерть ребенка тяжело — похудел, осунулся, перестал спокойно спать и вскоре запил. Последнее было хуже всего — ведь сначала он срывался на слугах, а как Исин поправился — и на собственном муже. Обвинения в том, что омега сам подстроил выкидыш; обвинения в неверности; обвинения в колдовстве — чего только не посыпалось на голову бедного омеги. Исин выносил это стоически, с мягкой улыбкой, просил отставить бутылку и дать ему шанс — провести с ним ночь.

Когда после совместной ночи омега не забеременел, Крис Ву впал в ярость. Тогда, кажется, он и ударил Исина в первый раз.

Слуга омеги, Кенсу, которого Ву подарил мужу на свадьбу, был тих и услужлив, поэтому молча обрабатывал ссадины на лице Исина и смазывал синяки на запястьях и бедрах. Со временем их становилось больше — альфа становился всё злей и бесцеремонней, и принуждал омегу к близости каждый раз, как выпьет — а пил он каждый день.

Кенсу продолжал прислуживать Исину даже в те моменты, когда приходилось обрабатывать совсем уж неприглядные повреждения, и до последнего надеялся, что с альфой что-нибудь случится. Но когда улыбка омеги угасла окончательно, а в поместье стал слышен только пьяный смех господина и редкие звуки ударов, он решил рискнуть.

Спустя несколько дней Кенсу несмело обнимает рыдающего Исина, целует куда-то в висок и повторяет, что всё к лучшему, всё закончилось. Во дворе гробовщик стучит молотком, дворецкий отдает первые распоряжения о похоронах, а в подполе пищат крысы, которых так и не потравили — яд как будто подевался куда-то, прямо накануне таинственной смерти господина Ву.

— Вы в безопасности теперь, — позже шепчет Кенсу, целуя тонкие руки, с которых совсем скоро сойдут все синяки, — Поместье ваше, фамилия тоже — никто больше не посмеет поднять на вас руку или обидеть.

Исин долго молчит, но кивает. Кенсу встаёт с чужой постели, разглаживает свою униформу от невидимых складок и улыбается своему господину — и господину своего сердца.

— Когда вы прикажете отдать меня властям?

Исин непонимающе хлопает глазами и улыбается — кажется, в первый раз за действительно долгое время.

— Нет, Кенсу. Ты будешь моим слугой. Распорядись о похоронах… Хотя ими, наверное, уже занялись… и о своем переводе в соседние покои — я хочу, чтобы ты всегда был рядом.