Та Сторона — Пообещай

— Спасибо.

Просто — «спасибо». Не вопрос, не обвинение, даже не молчание, а одно ебаное слово. Арс ведь просто слишком устал и явно ничего не соображает, иначе как минимум спросил бы, а какого собственно черта происходит, но… Ему хватило сил на одно слово.

И это было слово «спасибо».

Антон понять не может, что с ним происходит. Это же просто… человек. Жертва. Игрушка. Не тот, с чьим мнением стоит считаться, не тот, кто может быть важным. Слово «человек» для него — почти как ругательство, причем даже не грубое. Пустое место, способ утолить временно жажду и (или) расслабиться и провести вечер чуть менее скучно. Как бокал вина. Не еда — просто закуска.

Впрочем, если бы Арсений был вином, то непременно дорогим и качественным. И с таким вкусом… на любителя. Кисловатый, отдающий на языке почти горечью, но со сладким послевкусием. Антон ни разу не эстет и правильных слов не знает, но профессионал, должно быть, назвал бы такой вкус «богатым».

Тьфу, что за бредни?

Антон встряхивается и косится на заднее сиденье. Вырубился. Неудивительно. В его состоянии вообще двигаться не положено, а он дополз аж до машины. Правда, на плече Ермакова.

Ублюдок.

Вмазать бы этой сволочи по роже, чтоб клыки нахрен вылетели — может, поймет тогда, что так играть нельзя. Антона передергивает при взгляде на окровавленную футболку, на выпирающие под ней ребра, на бледное, осунувшееся лицо… Шесть дней. Они его кормили вообще? Вряд ли стали напрягаться…

Кулаки сжимаются сами собой. И Антон снова задается вопросом — что же с ним творится? Это просто человек — да, его человек, его добыча. Но почему, когда он узнал о похищении, внутри было такое странное чувство, как будто…

как будто сердце едва слышно стукнуло

«Спасибо». Вроде бы, и есть за что. Но все равно незаслуженно — ведь, по сути, Антон просто выбрал за Арса меньшее из зол.

Арс. Арсений. Арсений, мать его, Попов.

Антон, признаться, давно забыл о нем. Вычеркнул из памяти заодно со всеми людьми из человеческого прошлого, скомкал все воспоминания и кинул в мусорную корзину, как ненужный хлам. Да они и есть ненужный хлам — к чему помнить людей, к которым никогда не вернешься? Родных, которых никогда не увидишь? Друзей, с которыми никогда не поговоришь?

Всё от Антона Добровольского осталось в далеком прошлом, к которому нет возврата, потому что сама смерть провела черту. И хотелось бы обернуться, шагнуть назад хоть однажды — только там земля горит, не пройдешь. Мысли об ушедшем не нужны — они убивают изнутри. Антон — ушел. Нет его больше.

А Арсений сам вдруг появился из ниоткуда. Из черного дыма за спиной, из-за пылающей черты — просто подошел, схватил за плечо и держится. Сам — горит, но не отпускает.

Антон Шастун забыл его. Не помнил даже. Просто не знал.

но если в нем остался еще Антон Добровольский, то он как раз никогда не забывал

Антон моргает и фокусируется на дороге. Звезд не видно, фонарей в этой части города почти нет. Мрак непроглядный — не для вампира, правда, но Эд все равно включил фары, чтобы не привлекать внимание и не тратить время, если вдруг их заметят ночные дпсники.

— О чем задумался, Шаст? — негромко интересуется Эд.

— Сам знаешь. — Антон решает не увиливать. — Что с ним делать и как не дать ему подохнуть.

— Ну, со вторым-то все ясно — крови дадим, и наутро будет как огурчик. А делать… У тебя какие-то конкретные планы, или?..

— Ой, завали уже Эд. Не до того сейчас.

— Я ничего и не говорил, ты сам что-то додумываешь.

— Не беси меня, — огрызается Антон по-прежнему вполголоса. Почему-то не хочется будить Арса — впрочем, вряд ли он так легко проснется в таком состоянии. — Ты знаешь, о чем я.

— Брось, Шаст, кто нас гонит? Поиграем чуток — а что, Ермакову с его девочками можно, а нам не…

Договорить он не успевает, потому что Антон мгновенно подается вперед и предплечьем вдавливает его за шею в подголовник сиденья. Машина виляет вбок, тормоза визжат, и Антон свободной рукой помогает выровнять руль. Эд молодец — быстро находится и возобновляет движение автомобиля, будто и не замечает, что ему грозятся переломить шею.

Не то чтобы это ему повредит.

Но говорить мешает. Голос, и в обычном состоянии до жути хриплый, звучит еле-еле, скрипит почти, но он, сука упертая, все равно выдавливает:

— Блять, Шаст! Ты псих!

— Слушай внимательно, потому что повторять не буду. Арс — мой. Тронешь его — и я оторву тебе яйца, а в задницу вставлю осиновый кол. Уяснил?

— Что ж ты такой злой сегодня…

— Уяснил?

— Да понял, понял. Лады.

Антон нехотя опускает руку. Знает он этого придурка; на его слово полагаться — себе дороже, но за неимением лучших вариантов приходится рисковать. И почему в этом чертовом мире невозможно найти хоть парочку адекватных вампиров? Почему они вечно на чем-то сдвинуты — на крови, на себе или на выдуманных хрен знает кем принципах?

Эд — из тех, кого сложно сходу отнести к одной из этих категорий. Но что двинутый — это без сомнений.

Дальше ехали молча. И если бы про них кто-то писал книгу, это был идеальный момент, чтобы сказать: «Мимо проносилась ночь, и Антон следил за пробегающими силуэтами незнакомых домов, а в голове его так же быстро проносились опасения, сомнения и страхи»…

Но этот момент — момент мрачных мыслей посреди темной ночи — останется моментом Антона. Моментом, который он сам-то едва ли вспомнит через пару лет. Момент, про который никто не напишет книги, не снимет кино и не расскажет вечером за бутылкой спиртного и сигаретой.

Антону бы услышать от кого-то, что каждый момент нужно ценить. Даже вот такой, напряженный и серо-черный. Да только кто скажет?

Кто возьмет с него обещание верить в добро?

Антон старается ни о чем не думать.

*

Наверное, все люди хоть раз видели во сне, как умирают. Наверное, большинство из них помнит это чувство страха и беспомощности в миг «за секунду до».

Наверное, мало кто видел свою смерть так же много раз, как видел ее Арсений.

Он не уверен, является ли это побочным эффектом гибели соулмейта или просто подсознательным страхом последовать за ним. Однако в свя́зи этих снов с Антоном Арс не сомневался ни дня — ведь каждый раз, просыпаясь от слишком быстрого пульса, он еще долго не мог избавиться от яркой картинки: высокая худая фигура, которую сбивает летящий мотоцикл, и как она разлетается на части, подобно фарфоровой кукле.

Почти во всех своих снах про смерть Арс либо был на месте Антона, либо сбивал его сам, и последнее почему-то походило на столкновение с бетонным столбом.

Самая страшная вариация из всех — когда они лежат на дороге вдвоем, окровавленные и переломанные, вокруг ночь и обломки металла, и Арс точно знает, что виноват, хотя даже не видел самой аварии. И вот они лежат, Арс не может двинуться, но через силу поднимает голову — и сталкивается глазами с таким же бессильным Антоном. И в родных зеленых глазах только слезы и одно слово: «Помоги». И Арс тянется к нему, тянется из последних сил — но ведь умирает сам. И проклинает себя за беспомощность, и умоляет всех богов: «Не меня — его… Спасите его…»

Они тянут друг к другу окровавленные ладони, и из горла Арса вырывается хриплый вопль, когда тонкие пальцы его соулмейта в последний раз слабо вздрагивают и затихают.

Даже с учетом последней пережитой недели, Арс по-прежнему считает тот кошмар самым ужасным.

И все-таки эта неделя стоит где-то рядом. Потому что она не приснилась, и он действительно почти умер. Да что там — уже был бы мертв, если бы не целительная вампирская кровь.

Арс даже не уверен, что страшнее: тот факт, что его жизнь могла бы уже закончиться, или осознание, что пытки длились бы… сколько, месяц? Год? Гребанные десятилетия? С учетом бессмертия вампиров — запросто.

Если бы не Антон.

Хотя Арс до сих пор не поверил ему окончательно. В том состоянии, в котором Добровольский — Шастун, теперь Шастун — забрал его вчера (кажется) из заброшенного отеля, за чистую монету хотелось признать любой булыжник, что чуть ярче других. Теперь же, в уютном кресле, в тепле и с большой кружкой крепкого кофе, в трезвом уме и бодрости хотя бы тела, мысли приобретают отнюдь не радужный оттенок.

Уже потому, что Арс опять проснулся в одиночестве и без малейшего понятия, где находится.

Правда, на этот раз с комфортом и в прекрасном самочувствии. Гадай теперь, то ли все предыдущие дни все-таки были ночным кошмаром, то ли смерть наконец пришла за ним и отвела — почему-то — в рай.

Внезапно тишина прерывается. Лопается, как натянутая струна, заодно с решимостью Арса никому больше не показывать свой страх.

— Доброе утро, — насмешливо тянет хриплый голос. От неожиданности Арс дергает рукой и едва не проливает кофе.

Голос незнакомый — точнее, уже знакомый, но все еще чужой. Тот парень, который был с Антоном. Его зовут, кажется…

— Эд, правильно? — спрашивает Арс и поднимается на ноги.

Вроде-бы-Эд, уже стоит в дверях, лениво привалившись к косяку, сложив руки в карманы, и ухмыляется. Вошел, не издав ни звука, но к этой вампирской фишке Арс уже почти привык.

— Для тебя — как угодно, — выдает тот и, хмыкнув, неспешно подходит ближе. Расслабленно, почти развязно, но язык не повернется сказать «вразвалочку» — как ни пытайся выглядеть гопником, от сущности не убежишь, а тигриной пластики вампирам досталась львиная доля. Забавно. — Вообще я больше известен под псевдонимом Скруджи. Незнакомцам обычно представляюсь Эдуардом.

Тихий смешок падает с губ быстрее, чем Арс успевает хотя бы подумать, и глаза винного цвета мгновенно оказываются в опасной близости.

— Я сказал что-то смешное? — Он не выглядит рассерженным, но и ленивая игривость исчезает напрочь.

Хочется ответить едкой шуткой, и Арс только в последний момент сдерживается. Черт возьми, он когда-нибудь привыкнет к тому, что у вампиров нет чувства юмора?!

По крайней мере, ему не отбило инстинкт самосохранения, и Эда он решает не злить. Хотя бы постараться.

— Ничего, Эд. — Контролировать сарказм оказывается непосильно тяжело. — Я же могу тебя так называть, да?

Буря в красных глазах немного успокаивается, и Эд, склонив голову набок, внимательно смотрит Арсу в лицо. Почему-то облизывает пухлые губы. Понять бы еще, надо ли его в самом деле бояться, или это просто имидж такой.

— Я уже сказал — называй, как хочешь. А ты… — Снова усмешка, на этот раз какая-то слишком двусмысленная. С вампирами, как Арс уже понял, никогда не угадаешь, в чем заключается тот самый «второй смысл» — в намеках на секс или в обещании скорых пыток. Или, что часто наиболее вероятно, в сочетании этих вещей. — А ты ведь обычный человек. Да?

Вопрос еще более неожиданный, чем появление Эда. Арс даже теряется, не сразу обрабатывает услышанное. Обычный ли он человек? Что человек — это точно, а вот обычный ли — это смотря как посмотреть… Впрочем, вопрос задан вампиром, что автоматически вводит разговор в контекст мистики.

— Ну… — В другой ситуации Арс нашел бы сотню способов пошутить про свою «обычность» — с Эдом же, напоминает он себе, язык лучше держать за зубами. — Наверное.

Сканирующий взгляд становится все более задумчивым.

— Шаст говорил, что не смог твою кровь пить. А эти сучки — смотри-ка, и не подавились. — Снова облизывается, обводя взглядом всего Арса, и медленно сглатывает. — Значит, прикол не в тебе. Логично? Логично.

Арс откуда-то знает, что у человека три варианта реакции на опасность: бежать, нападать или прикинуться мертвым. Он почему-то чувствует острое желание сделать все это одновременно, и плевать ему с высоты своего роста, как такое возможно и возможно ли вообще.

Впрочем, у него есть свой личный, парсональный способ действовать в любой непонятной ситуации: начинать говорить чушь. Ну или хотя бы просто говорить.

— А может, у меня кровь становится ядовитой в полнолуние?

Мозг лихорадочно подбирает варианты фраз, пока тело борется с желанием все-таки выдать одну из базовых реакций, и Арс даже ощущает легкую уверенность, когда уже через пару секунд у него заготовлена пара десятков ответов и вопросов широкого диапазона серьезности.

Кто бы еще собирался их слушать.

— Брехня. — Эд, как вспышка молнии, оказывается прямо перед ним — стоит вплотную, почти касаясь носом лица Арса, а красные глаза почти буквально вцепляются в его взгляд без намерения отпускать. — Знаешь, почему так получилось? Говори правду, родной.

Внушение.

Арс это понимает на первых звуках вопроса. Все инстинкты обострились до предела, в том числе и пресловутое шестое чувство — должно быть, оно и сработало.

Из-за стресса мыслительный процесс развил какую-то невъебенную скорость, и за те полторы секунды, в которые Эд задает вопрос до конца и бросает фразу про правду, Арс успевает проанализировать ситуацию, перебрать разные варианты и найти нужный.

— Нет.

Чистая правда. Он не знает, в чем дело. Только догадывается.

Здесь никакая магия не нужна, как и особенный интеллект. Чистая психология: нужно просто внимательно слушать каждое слово. А Эд, что легко понять по его поведению, над своими словами не думает совсем.

— Окей… Я особо и не надеялся. — Тут он снова ухмыляется и, не отстраняясь, широким жестом проводит по руке Арса, от пальцев до самых ключиц. Тот чуть дергается, и Эд только ухмыляется сильнее, демонстрируя верхний ряд зубов. — Ну раз ниче в тебе такого нет, значит ты не особо-то нужен, так? Так. Вернее… Нужен, конечно, но не целым.

Что там про мозговую деятельность?..

— Антона не хочешь подождать?

Проебался. Понимает быстрее, чем договаривает. Один просчет, который может сейчас стоить ему жизни. Хотя это было бы странно — Эд ведь ему помог, даже если не по своей инициативе, не станет же убивать?

Арс старается не думать, что смерть сейчас — не главная угроза.

А Эд смеется. Громко и искренне, насколько это может быть применимо к вампиру.

— Маленький мальчик надеется, что папочка его защитит? Наивно, Арс, я думал, ты умнее. А теперь замри на месте и не шевелись. — На этом моменте он снова посмотрел Арсу прямо в глаза, и это ощущается почти как боевой захват. Арс на пробу шевелит пальцем — и не шевелит. Сердце боязливо спотыкается. — Ну вот, видишь, все работает!

Следующий миг — и Эд уже совсем близко, вплотную, почти прижимается грудью. Арс не может даже сглотнуть, когда его шеи — справа, рядом с сонной артерией — мокро касается чужой язык.

— Боишься? — шепчет Эд, не поднимая головы, а потом надавливает языком на быстро бьющуюся жилку. Собственная кожа вдруг кажется Арсу непозволительно тонкой. Чуть проведи острым — и порвется.

— За свою жизнь? Уже как-то похуй.

Эд сдавленно смеется ему в шею, а потом все-таки поднимает голову. Уже в третий раз он топит Арса в своих глазах, которые теперь вызывают ассоциацию с ванной из крови.

— А если правду?

Нет смысла выкручиваться. Да и не разбежишься с таким прямым вопросом.

— Боюсь.

— Сильно?

— Даже не представляешь.

— Это хорошо. Но не волнуйся, боль быстро пройдет. А теперь ни звука.

В шею впивается боль…

…и тут же проходит.

Все, происходящее дальше, похоже на какой-то сюрреализм. Арс не гордится тем, что набрался некоторого опыта в отношении вампирских укусов, но все-таки он может сравнить и…

Сука.

Мысли как-то быстро становятся вязкими. Только что ясные и быстрые, они растекаются и улетают куда-то в стратосферу; глаза закрываются сами собой, перед ними скачут разноцветные пятна. А внутри так… так…

Подходящее определение в принципе сложно найти, а уж когда соображалка и словарный запас дружно помахали ручкой…

Блять. Как же, сука, хорошо.

Ничего более умное и точное на ум не идет. На ум в принципе ничего не идет, потому что самого ума нет дома — вышел покурить. Страх? Вопросы? Неприязнь? Нет ничего. Голова пустая, и все тело просто упивается происходящим.

Кайф. По-другому не скажешь. Не эйфория, не восторг, не банальное наслаждение. Чистый кайф.

Арс пробовал наркотики всего раз в жизни — и то очень слабые и очень мало, но суть уловил. Может себе представить, как оно ощущается при должной дозе.

Укус вампира — вот такой укус — ощущается примерно так же. Только еще лучше за счет самого процесса.

А Эд тем временем прокусывает кожу в паре сантиметрах от прежнего места, потом еще раз. Острая боль впивается иголками — причем куда слабее, чем в первый раз, — и тут же сменяется новой порцией кайфа.

Сквозь пелену в сознании Арсений смутно ощущает теплые капли, текущие к ключицам. Где-то на периферии мыслей мелькает усталое: «Опять стирать футболку». Но Эд, словно что-то почувствовав, перемещает пухлые губы ниже и ловит ими ручейки крови, явно размазывая по всей коже.

А потом легонько проводит клыками поперек шеи, задевая кадык и оставляя неглубокие царапины, и кусает еще раз, уже слева.

Все это время Арс не шевелится — и дело не только во внушении. Даже будь на то его воля, он не смог бы сделать глубокий вдох или банально моргнуть. А Эд водит руками по его бокам и торсу — и только позже Арс удивится, что он не касался ничего ниже поясницы и даже не лез под футболку. Неужто сам так увлекся распитием живых напитков?

Арс не знает, через сколько минут наконец смог сфокусировать зрение. Кажется, перед ним сейчас пронеслась целая жизнь, причем даже не его, а всей чертовой планеты Земля.

Требуется долгая минута, чтобы Арс наконец осознал, что только что произошло.

«Блять!»

Если бы Эд его сейчас трахнул, это было бы не так мерзко, особенно учитывая…

— Ну что, понравилось?

…что ему понравилось.

Эд продолжает смотреть прямо в глаза, вынуждая говорить правду, а сам широко улыбается, и его зубы, язык, пухлые губы и подбородок испачканы кровью Арса.

— Да, — выдает Арс, ненавидя одновременно себя и этого Скруджи. Морщится, искренне презирая свое тело, неспособное побороть такую силу.

В ответ раздается смех. Теперь, кажется, действительно издевательский.

— Как-нибудь повторим.

Казалось, что сделать хуже невозможно, но Эд делает. Он снова оказывается припечатанным к Арсу и впивается на этот раз в его губы. Не кусает — целует. Или нет, не целует — засасывает. Или все-таки?.. Как же сложно с этой терминологией, когда речь о вампирах!

Арс думает о том, как это лучше назвать, потому что надеется мыслями отвлечься от реальности — не хочет этого ощущать. Скруджи буквально вылизывает его рот, оставляя на зубах и языке горьковато-соленый вязкий вкус крови. Почему-то кажется, что он этого и добивался, а не просто вдруг захотел поцеловаться.

Когда он наконец отстраняется, Арс даже испытывает некое моральное удовлетворение: никаких искр перед глазами, никакого учащенного пульса, вообще никаких признаков того, что его тянет к Эду хоть на каком-то трижды подсознательном уровне. Все ощущения во время укуса — физиология, биология и, возможно, химия, но никак не влечение.

Сам Эд с любопытством следит за лицом Арса. Вряд ли там сейчас отражается хоть что-то дельное.

— Ну как? — Он облизывается, как будто только что сожрал торт, испачкался кремом и теперь хочет хоть немножко продлить удовольствие, слизывая с себя же остатки сладости. — Вот, что действительно означает «попробуй себя на вкус». А теперь… — Он вдруг захлопывает челюсть и чуть морщится. Прикусил себе язык?.. — Попробуй меня.

Арс не успевает опомниться, как Эд снова приникает к его рту, а уже через секунду стоит чуть поодаль. Шея начинает саднить, свеженанесенные ранки едва ощутимо жжет. Эд удовлетворенно кивает, мельком посмотрев на них.

— Как-нибудь повторим. Так ты точно не знаешь, почему Шаст, так сказать, не смог?

Арс мысленно радуется, что Эд — мистический долбоеб.

— Точно не знаю.

— Ладно, сладкий. Отомри. Ах, да! Тохе ни слова об этом. Впрочем… — Очередной задумчивый взгляд, теперь, правда, более рассеянный. — Не, ты еще не готов играть тайно. Спалишься, мне потом огребать. А главное, хрен знает, когда мы потом так повеселимся… Так что, Арс, прости. Забудь пока, что я вообще сюда приходил.

…Арс моргает. Когда он успел встать с кресла? И почему сердце колотится, как сумасшедшее?

Ответом на второй вопрос могло бы быть приближение Антона, но его все нет и нет. Сердцебиение постепенно успокаивается, а Арс по-прежнему один в комнате.

Странно. Очень странно.

Не более странно, чем горьковатый, совсем не кофейный привкус на языке.