Motionless in White —

Another Life (feat. Kerli)

Арсению тридцать, когда весь его мир переворачивается и обретает смысл.

Это происходит жарким днем в начале июля — палящее солнце не щадит никого, выходящего из танцевальной студии, сразу ударяет лучами по глазам.

Арсений всегда любил прохладную питерскую погоду, но в последнее время отчего-то влюбился в солнце, потому что его тепло приносит ощущение уюта и безопасности. И всё-таки жара остается малоприятным явлением, так что Арсений жмурится и тянется за солнечными очками.

— До свидания, Арсений Сергеевич! — нестройным хором прощаются девчонки, проходящие мимо.

Арсений отвлекается на них, машинально улыбаясь и кивая на прощание. Его новенькие, пришедшие на места Оксаны и Саши. Те исчезли как-то незаметно, просто в один момент перестали приходить, и до сих пор немного обидно, что даже не стали прощаться и что-то объяснять.

Но это произошло больше полугода назад. За это время всё как-то улеглось. Даже те странные, туманные, полузабытые полтора месяца перестали так напрягать. И, что особенно приятно, ушли смутные тревожные сны, от которых Арсений то и дело просыпался в холодном поту.

Он так и не понял, что это был за прикол от мозга, но длился он несколько месяцев, иногда переходя в навязчивое чувство, что кто-то наблюдает из темноты и преследует. Но, спасибо психотерапевту, которому, конечно, пришлось отвалить немало денег (снова попрощавшись с мечтой о покупке машины), теперь всё пришло в норму. Стало как-то спокойно и хорошо. Разве что слишком… обычно, наверное, но разве это проблема?

Даже совсем старые болячки вроде скорби по давно погибшему соулмейту прошли и не беспокоят.

Арсений спускается по ступенькам, но замирает, так и не донеся до лица темные очки. Прямо перед ним стоит незнакомый мужчина невзрачной внешности — точнее, эта внешность была бы абсолютно невзрачной и не запоминающейся, если бы не ярко-красные линзы на глазах.

— Ого, — тут же реагирует Арсений, улыбаясь. — Вы на маскарад?

Он тут же мысленно спрашивает себя, при чем здесь маскарад, когда нужно было сказать про косплей-вечеринку или, на худой конец, фотосессию. Мужчина, видимо, думает о чем-то похожем, потому что насмешливо хмыкает и качает головой.

— Нет. Я к вам.

— Ко мне? — удивляется Арсений. — Если по поводу записи, то подходите к администратору и…

— Нет-нет, я, скажем так, по личному вопросу. — Мужчина протягивает ему ладонь. — Я Антон, кстати.

Арсений хмурится, но всё-таки осторожно пожимает его руку, тут же выпуская.

— Если точнее, меня послали за вами. — Антон кивком головы указывает куда-то в сторону. — Там ждут несколько человек, которые очень хотят вас увидеть.

Арсений складывает руки на груди, понемногу отходя назад.

— Что ж они сами не пришли? — спрашивает он небрежно.

— Если я скажу, что из-за солнца, вы будете уточнять?

Нет, внезапно понимает Арсений. Почему-то аргумент кажется непробиваемым. Поэтому он решает спросить, где именно его дожидаются, и, узнав, что нужно пройти всего лишь до кафе неподалеку, соглашается.

Не лучшая идея — вот так просто соглашаться пойти куда-то со странным незнакомым человеком, но Арсению отчего-то кажется, что будет правильным согласиться. Может, ему именно этого не хватало? Капельки риска и страха.

На двери заведения, куда его приводят, висит табличка «Закрыто», причем написанная на двух языках. И тем не менее, Антон спокойно открывает дверь и приглашающе распахивает ее перед Арсением.

— М-м… — Тот неуверенно ведет бровью. — Нас точно не посадят за незаконное проникновение?

Антон закатывает глаза.

— Хозяин тоже тебя ждет. Заваливайся.

— Погоди. Еще один вопрос. — Арсений сам не знает, зачем тянет время, но отчего-то его охватывает мандраж, как перед особенно значимым, едва ли не жизненно важным событием. — Те, кто меня ждет… Они не будут против, если я возьму и передумаю с ними общаться и просто развернусь и уйду?

Он не моргает и внимательно вглядывается в лицо Антона в ожидании ответа, следит за каждым изменением на случай, если ему захотят соврать. Но тот в ответ только загадочно ухмыляется, а потом говорит совершенно серьезно:

— Не будут против, но, я думаю, очень расстроятся.

Ладно.

Он кивает пару раз и, зачем-то задержав дыхание, входит внутрь.

Представляя, кем были загадочные «они», которые его ждали, Арсений думал, что это максимум человек-пять шесть, причем, возможно, весьма внушительного и недружелюбного вида. Либо какая-нибудь группка неформалов, которые попросят его поставить танец. Словом, это могли быть абсолютно любые люди.

Но он совершенно не ожидал, что их будет так много.

И уж точно — что они встретят его радостно-восторженным гулом, а кто-то и вовсе кинется обнимать, только потом неловко отходя в сторону. Всё это похоже на встречу с лучшими друзьями, которые наконец собрались вместе. Странно только, что он ошарашенно вглядывается в лица (многие тоже с красными линзами), но… никого не узнает.

— Ребят, а вы точно ничего не перепутали? — спрашивает он, но, невольно зарядившись общим настроем, осторожно улыбается.

— Не перепутали, Арсюх, — раздается в кои-то веки знакомый голос, и Арсений вылавливает в толпе лицо Паши Добровольского.

Стоп, кого?!

— Пашка? — ошалело уточняет он, хотя ноги уже несут его к единственному, кого он здесь знает и по кому, пожалуй, сильно скучал. — Ты откуда здесь? И, простите за бестактность, но кто все эти люди?

Паша смеется, коротко, но крепко обнимая его, а потом отстраняется и смотрит очень серьезно.

— Это долгая история, мы обязательно ее расскажем. Но, слушай, тут один человек очень сильно хочет с тобой пообщаться.

Арсений хмурит лоб. Ему уже искренне интересно, кто же это может быть, но из всех возможных знакомых даже Пашку было сложно представить здесь, рядом, обнимающим и, к тому же, таким счастливым и умиротворенным, что ли.

Когда они общались в последний раз, несколько лет назад, кажется, Паша казался тем самым заебанным жизнью взрослым, который уже ни во что хорошее не верит. А теперь… Теперь у него, кажется, всё хорошо.

Но Паша — его лучший друг, а больше близких людей у Арсения не было. Так кто же…

Паша, помедлив, отходит в сторону, и Арсений с любопытством заглядывает ему за спину. Еще несколько человек расступаются, и из-за них выходит…

Арсению кажется, что с него по щелчку слетают все эмоции и мысли. Он даже перестает слышать что-то вокруг себя — а может быть, все присутствующие разом замолкают, но до них ему, так или иначе, нет дела.

Он смотрит на того, кого никогда в жизни не надеялся снова увидеть.

Но почему-то кажется, что они виделись совсем недавно.

И Антон Добровольский смотрит на него глазами разного цвета, красным и мутно-белым, и кажется, что по крайней мере на одной радужке никакой линзы нет — так отчетливо по ним считываются эмоции.

Арсений как будто видит отражение собственного взгляда. Как будто это Антон, а не он сам смотрит и не верит, как будто это Антону странно и непонятно, как будто это Антон больше всего на свете хочет кинуться вперед и обнять его.

— Привет. — Неясно, кто из них говорит это шепотом.

Арсений не понимает… не понимает, почему в голове так четко, быстро и правильно уложилась информация о том, что его соулмейт жив. Несмотря на то, что Арсений еще помнит его похороны, о которых несколько месяцев подряд рассказывал психотерапевту, несмотря на то, сколько сил было потрачено, чтобы наконец отпустить.

Сейчас он смотрит Антону в глаза и осознаёт до странности верное: он всегда это знал. Чувствовал с самого начала, потому и не мог обрести другую связь, просто был подсознательно уверен — и не зря, — что это не понадобится.

— Арс, — проговаривает Антон негромко и очень медленно, хоть в имени и всего один слог, — надо поговорить. Но… будет нечестно по отношению к тебе не сказать, что… Мы уже встречались. Полгода, а точнее, восемь месяцев назад. Тогда произошло много всего, а я был тем еще дураком и не понимал… В общем, ты тогда решил стереть себе память. А сейчас… если только ты не против… ее можно вернуть, хотя бы ненадолго, и мы поговорим еще раз. И я скажу то, что должен был сказать давным-давно.

Арсений слушает его — и толком не слышит. Осознаёт слова с большим трудом, или не осознает пока вообще. Он просто слушает, понемногу подходя ближе, и хочет только, чтобы Антон продолжал говорить. Чтобы был рядом так, как вообще умеет.

Поняв, что Антон ждет его ответа, Арсений облизывает губы и, тоже медленно, произносит:

— А можно я скажу то, что надо прямо сейчас сказать?

Антон кивает, не мигая, как завороженный.

Арсений тянется к нему, не успевая себя остановить, но, поняв, что Антон даже не думает дернуться от неожиданности, прикасается ладонью к его груди. Пару секунд держит ладонь напротив сердца (почему-то не получается нащупать пульс, но это кажется совсем неважным).

А потом шепчет:

— Я твой соулмейт.

Он не ждет вообще никакой реакции — просто не думает о том, что будет через секунду, а держит в руках эту.

Антон почему-то улыбается так, как будто сейчас заплачет. А потом зеркалит его жест и тоже тянет вперед ладонь, на секунду прикрывает глаза, когда касается груди, через футболку сразу безошибочно нащупывая пульс.

— А я твой.

Несколько очень долгих секунд они смотрят друг на друга, после чего Антон резко серьезнеет и смущенно отходит на шаг назад.

— Но ты должен вспомнить, прежде чем мы поговорим. Так будет правильно. Понимаешь?

Арсений моргает, пытаясь прогнать ощущение потери, которое осталось, когда Антон от него отстранился.

Постепенно слова всё-таки доходят до мозга — и он хмурится.

— Подожди, в каком смысле «стереть память»? Гипноз какой-то или…

— Да, вроде того, — подхватывает Антон слишком быстро. — Если вдруг ты решишь меня отпиздить за то, что заставил вспомнить, так и скажи… И снова всё уберем.

По тону и взгляду очевидно, что это последнее, чего Антон хочет.

Арсений понять не может: что должно было произойти, чтобы он сам, добровольно пошел на такое? Он всю жизнь считал, что воспоминания, какими бы ни были, делают тебя тем, кто ты есть…

Именно по этой причине не может быть иного ответа, кроме:

— Давай так, мы вернем мне память и оставим бедный мозг в покое. Что бы там ни произошло… Короче, это какая-то чудовищная ошибка, если мы не смогли нормально договориться.

Антон выдыхает, улыбается ему, а потом переводит взгляд куда-то в сторону и кивает. Уже через секунду прямо перед лицом Арсения снова оказывается другой Антон, тот самый, который привел его…

Ермаков. Арсений инстинктивно отшатывается, натыкается на кого-то, оборачивается, узнаёт Серегу Матвиенко.

Потом оглядывает людей в зале и понимает, что лишь малая часть из них ему действительно незнакома. Остальных же узнаёт сразу: Ляйсан, Стас, Дима Позов, Эд и Егор… На них он останавливается — и не сдерживает счастливой улыбки.

Они вместе, они крепко держатся за руки, а у Эда всё ещё светло-голубые глаза.

Арсений приветственно кивает сразу всем присутствующим и снова переводит взгляд на Антона, который робко следит за ним.

И тоже медленно выдыхает. Ведь, раз Антон пришел, раз решил сказать что-то наверняка важное, значит…

— Что ж, — Арсений прочищает горло и старается не улыбаться, внимательно глядя на него в ответ. — Отойдем? Ты хотел что-то сказать.

— А я сейчас скажу, прям при всех.

Антон медлит, на секунду прикусывая губу, а потом улыбается снова — и смотрит открыто и чисто, без следа прежних навязчивых волнений, безо всякой тревоги и затаенной тоски.

— Я тебя очень сильно люблю, — проговаривает Антон, тщательно оглаживая нежностью каждое слово. — И я не хочу тебя отпускать.

Арсений замирает, на секунду забывая даже дышать.

— Я слишком боялся, что тебя не станет, — продолжает Антон, — но если ты готов пойти на этот риск, то и я тоже готов. Теперь — да.

— Но, — вмешивается Паша, сразу сбивая растущее между ними напряжение, — за лекарство точно можете не переживать, работает исправно.

Он улыбается хитро, а его глаза сверкают таким чистым, неподдельным счастьем, что Арсений резко всё понимает. Он оборачивается так быстро, что в позвоночнике что-то щелкает, и снова ищет взглядом Ляйсан.

Находит. И понимает, что ее глаза стали то ли серыми, то ли зелеными — в мягком освещении кафе видно плохо. А еще у нее чуть округлилось лицо, заменяя прежние болезненно острые скулы, и загорела кожа, приобретя совсем живой вид.

— Блин, Паш… Поздравляю, — искренне выдыхает Арсений, снова обнимая его, теперь уже дольше.

— Рад, что ты снова с нами, — вдруг отвечает тот.

— Куда ж я денусь…

Хочется о многом спросить каждого в этом зале, узнать, как прошли эти полгода — ведь, кажется, не только у Паши и Ляси всё изменилось в приятную сторону.

Но сначала…

Арсений смотрит на Антона, медлит всего секунду, а потом пару раз кивает и одними губами произносит: «Я тоже тебя люблю».

…Он уверен, что понадобится несколько дней, чтобы поговорить, настроиться или хотя бы осознать мысль о том, что теперь всё будет по-настоящему хорошо. Но Антон предлагает не тянуть время и сделать это в тот же вечер.

— Я и так потратил слишком много времени, которое мог провести с тобой, — решительно говорит он.

Потом, правда, его уверенность утихает, и он берет Арсения за руки, долго целует его ладони, робко заглядывает ему в глаза, как побитый щенок.

— Ты чего? — не сдерживается Арсений на очередном таком взгляде.

— Просто боюсь, что ты снова уйдешь.

Арсений поджимает губы. Отрицательно мотает головой.

— Нет. Теперь точно нет, даже если передумаешь. Во второй раз я точно не вывезу приходить в себя.

— В смысле? — напряженно переспрашивает Антон, вмиг становясь серьезным. — Ты же ничего не помнил.

— Не помнил, но чувства ведь так просто не сотрешь.

Арсений пожимает плечами, быстро соображая, как увести разговор в другое русло, потому что не хочет тревожить Антона рассказами про старые кошмары и психотерапевта (и кошмары про психотерапевта, хоть они и были всего раз или два).

— Теперь это всё уже неважно, — заключает он и подается вперед, упираясь лбом в лоб Антона. — Обещаю, теперь я буду рядом.

— А ты всегда держишь слово, — улыбается Антон. — Но нет, я не передумаю. Я готов.

— Но если…

— Никаких «но», — перебивает решительно и твердо, чмокает Арсения в нос и с преувеличенной бодростью идет в спальню. — С тебя крови буквально на глоток. Я буду тут.

Это странно — столько времени отчаянно просить Антона попробовать, осознавать, что из-за его отказа они расстались, как тогда казалось, навсегда, но теперь всё-таки резать ладонь, чтобы исцелить его. Арсений иррационально хочет оттянуть этот момент подальше, осознает только теперь, что что-то может пойти не по плану.

Он не хочет умирать. Вот только… Этого не произойдет. Так зачем даже думать о таком варианте?

Не будет никаких «но», Антон прав.

Потому Арсений сцеживает небольшое количество крови в стакан и, захватив бинт, идет в спальню. Там Антон, уже сидящий на краю кровати, тут же перехватывает бинт и пораненную руку, быстрыми, но бережными движениями перевязывает ладонь и напоследок прикасается губами к пальцам.

А потом решительно кивает и протягивает Арсению маленькую прозрачную склянку с бесцветной жидкостью.

И, что ж, пожалуй это тот самый момент, когда не стоит тратить время и нервы на бессмысленные уточнения или, тем более, прощания. Они всё решили.

Арсений вливает лекарство в стакан с небольшим количеством крови, протягивает Антону, и тот, ободряюще улыбнувшись, залпом всё выпивает.

Стакан он тут же отставляет на тумбочку и сразу перехватывает обе ладони Арсения своими. Только сейчас становится ясно, как они дрожат.

— Всё в порядке, — быстро проговаривает Арсений, ловя панический взгляд Антона. — Всё хорошо, не бойся, я рядом. Я люблю тебя, а ты — меня, всё будет хорошо.

Арсению и самому становится страшно, когда он видит — впервые в этой жизни Антона, — как тот медленно моргает и заваливается набок, будто засыпая.

Антон отчаянно борется с этим сном, туманным взглядом смотрит на Арсения, как будто старается успеть увидеть, что происходит с ним.

Но с ним… ничего. Никаких странных ощущений, никакого дискомфорта или боли. И если бы Антон не засыпал, Арсений бы подумал, что лекарство не подействовало вообще.

Он наклоняется, быстрым шепотом проговаривает прямо в ухо Антону:

— Я рядом, родной, я буду жив, — и целует его в висок, крепче сжимая его руки.

И он действительно остается рядом, даже не думая отойти ни на пять минут. Ложится рядом, не расцепляя их рук, пристраивает голову на плече Антона и ждет, моля всех богов, чтобы не забрали его собственную жизнь — чтобы первым, что увидит Антон в своей новой жизни, был не его остывающий труп.

Но время идет, а Арсений так ничего и не чувствует.

Вернее, чувствует, но не внутри.

Он чувствует, как кожа Антона постепенно становится теплее. Чувствует, как, до этого не дышащий, Антон понемногу начинает тихо-тихо вдыхать воздух и еще тише выдыхать.

В какой-то момент Арсений сползает чуть ниже и пристраивает голову на груди Антона, сам почти перестает дышать и прикрывает глаза, чтобы услышать.

И, когда солнце уже подползает к горизонту, и в доме начинает темнеть, наконец-то слышит.

Тук-тук.

Глаза увлажняются сами собой. Два коротких, несмелых удара, за ними — тишина, как будто сердце замерло в испуге.

Арсений переворачивается на локоть и совершенно глупо пялится туда, где под кожей и ребрами притаился еще пока слабый механизм.

— Эй, — шепотом зовет Арсений, освобождает одну руку и прикасается дрожащими пальцами к рубашке Антона. — Бейся, хорошее, тебя здесь любят.

И, будто отвечая, под ладонью раздается еще один стук. И еще один. И еще, быстрее и увереннее.

Арсений проводит ладонью по груди Антона, потом, не сдерживаясь, наклоняется и прикасается губами к кусочку голой кожи. А, отстраняясь, замирает снова.

С губ срываются то ли всхлипы, то ли смех. Он отводит край рубашки в сторону и жадно рассматривает вновь появившийся на коже рисунок.

Незабудки.

И в тот же момент Антон резко втягивает воздух. Арсений тут же смотрит на его лицо сквозь влагу на ресницах, видит сморщенный лоб. Машинально переводит руку выше и разглаживает морщинки, а второй сжимает ладонь Антона.

— Доброе утро, Прутик, — шепчет Арсений, отчаянно борясь с глупыми слезами, но удается плохо.

Антон, кажется, наконец-то понимает, что произошло. Понимает и то, что он проснулся не один. Сжимает ладонь Арсения крепко-крепко, может быть, изо всех сил, — и теперь это не причиняет боли. Теперь можно, теперь точно не сломает случайно.

Арсений, вновь затаив дыхание, наблюдает, как Антон открывает глаза.

Ярко-зеленые, как летний лес.

А потом Антон резко поднимается, обхватывает лицо Арсения обеими ладонями и целует так долго, что ему самому перестает хватать воздуха. Он отстраняется совсем недалеко, только чтобы вдохнуть раз-другой, и тоже начинает смеяться от ощущения желанного воздуха в легких.

И желанных губ так близко к своим.

Арсений скашивает глаза в сторону и видит, что сквозь занавески пробивается золотой солнечный луч, падает на кожу и ресницы Антона — и не опаляет своим светом.

Это последний год, когда Антону двадцать два.