В начале каждого учебного года в общежитии Академии Самедзука — старшей мужской школы, подарившей Японии немало олимпийских пловцов — заселение происходит в следующем порядке: первый день — третьегодки и второгодки, второй — новоиспеченные первогодки.

В первый день весь процесс проходит достаточно спокойно и скромно, хотя и не без некоторой торжественности. Кое-кого привозят родители, они помогают сыновьям занести вещи, отпускают несколько наставлений с просьбами звонить почаще, снабжают прощальными поцелуями и без лишних сентиментов предоставляют своих чад самим себе. Им уже не впервой. И вообще, они приехали только, чтобы помочь с багажом. Подавляющее же большинство учеников прибывают своими силами. Обычно их пожитки сводятся к рюкзаку и одной, хорошо — двум дорожным сумкам.

Кругом слышатся приветствия, хлопки от сталкивающихся в сердечном рукопожатии ладоней, оживленные разговоры, колкости, смех. Все звучат так, будто они не были только что вырваны из родного гнезда, а вернулись из продолжительного отпуска домой, к семье и теперь с нежностью тянут: «Дом, милый дом».

Как правило, вся возня с документами, выдачей пропусков и ключей заканчивается уже к полудню. Парни спешат по своим комнатам в первую очередь, чтобы успеть занять ярус кровати, дальше уже кто как: те, кого судьба одарила соседом-«непервогодкой», остаются там до конца дня, тем же, кому повезло меньше, ничего не остаётся, кроме как бросить шмотки и завалиться в комнату друга. В остальном остаток дня проходит без происшествий, в тишине и спокойствии.

То самое затишье. Которое, ну знаете, перед бурей.

Только в нашем случае тут не буря и даже не ураган. Если бы Бофорт увидел это — внёс бы правки в свою шкалу: «13 баллов — заселение первогодок. Колоссальные разрушения, смертельная опасность. На время бедствия не выходите на улицу, а лучше — покиньте планету».

В этот день, два с половиной месяца назад в комнате 210 Рин открыл глаза с единственной мыслью:

«Блять»

Судя по звукам, под окном происходило нечто невообразимое. Никак иначе. Потому что воображение Рина рисовало только какие-то ужасы, которые не имели ничего общего с реальным миром. И всё же, когда он встал с кровати, чтобы увидеть это, то приблизился к окну с некоторой опаской.

То ли потому что он ещё не до конца проснулся, то ли от перепада давления увиденное им поплыло цветными пятнами перед глазами. Стерев сразу двумя руками остатки сна с лица, Рин ещё раз пригляделся.

Двора общежития не было. Оно потонуло. Потонуло в море голов. Их было так много, что буквально яблоку негде было упасть. Или, если, скажем, Рин вздумал бы плюнуть, то его посылка точно нашла бы своего получателя. Спустя пару секунд, когда глаза привыкли, пёстрая движущаяся масса стала превращаться в отдельных людей. Отдельные люди стали образовывать семьи.

Тут было на что посмотреть.

Чей-то отец пытался передать отпрыску всю свою жизненную мудрость за пару минут. Две женщины кричали друг на друга, активно размахивая руками, но из-за чего они ругались, Рин так и не понял. Тут мать рыдала на сыновней груди, там рыдал сын, зарывшись матери в волосы. Отцы в основном держались в стороне, больше внимания уделяли багажу. Ко всеобщему хаосу ещё примешивались детские возгласы чьих-то младших братьев и сестер. На парковке вообще царила своя атмосфера. Было ясно, что на правила движения там давно все наплевали и действовали по принципу «кто не успел, тот опоздал». При чем «опоздавшие» то и дело разражались яростными гудками и проклятиями.

Всё вокруг спешило, толкалось, шумело, и посреди всего этого волнения, прямо возле его окна внимание Рина привлек мальчик..

«С котом?» — Рин не знал, что удивило его больше — сам факт наличия кота или то, что этот мальчик так самозабвенно прижимал своего питомца к груди. Будто они не в эпицентре человеческого вулкана находились, а были единственными существами во всей Вселенной.

Низкий рост, ярко-желтое худи, белые шорты, кроссовки на светящейся подошве и голубой рюкзак в значках и нашивках.

«Чей-то мелкий.» — заключил Рин и присмотрелся к людям, окружавшим его. Он так заинтересовался, что даже приоткрыл половину окна, пропуская в комнату уличный шум.

Вокруг мальчика стояли три девушки, по виду — старшие сёстры, и приятной наружности миниатюрная женщина. И когда Рин не нашёл среди них никого, подходящего на роль первогодки, одна из девушек всхлипнула и обняла мальчика со спины со словами:

— Мы будем скучать, Ай-чан!

«Да ладно…он?»

Парень — у Рина всё ещё в голове не укладывалось — напоследок сильнее прижал кота, крепко поцеловал его в лоб и передал матери. Тут кто-то из сестёр пискнул: «Чуть не забыли!». Все трое спохватились и наперебой начали:

— Точно! У нас же есть для тебя сюрприз!

— В честь поступления.

— Ай-чан!

—Братец, посмотри на эту прелесть!

— Вы так похожи!

В руки «Ай-чану» уже сунули что-то круглое и белое, и он, счастливый, рассматривал это во все глаза, пока сестры ждали реакцию на своё маленькое подношение. Молчание слегка затянулось.

— Чудесные…они… — тут он спрятал лицо в изгибе локтя, не выпуская при этом подарка, и его плечи вздрогнули. Сёстры испустили умиленные вздохи и все вместе облепили его, стали обнимать, целовать, трепать его серые волосы, щекотать со всех сторон и не выпускали брата, пока тот, покрасневший и растрёпанный, не рассмеялся. Голос для парня у него был высоковат.

— Милый, тебе точно не нужна помощь с вещами? — мать с котом на руках, наблюдавшая до этого в стороне, подошла к сыну и заботливо поправила его волосы. — Мне кажется, стоило всё-таки часть оставить. — при этом они все посмотрели в одном направлении. Рин заинтриговано проследил за их взглядами и не удержался от матерного слова, которым обычно люди выражают своё удивление.

Возле входа в здание, вдоль стены одна на другой были свалены пять-шесть среднего размера сумок, на них сверху — две продуктовые и ещё рядом три чемодана.

— Я справлюсь! — его лицо изменилось, стало серьезным — таким он больше соответствовал своему возрасту. — Вы можете ехать, мне осталось только получить ключи с пропуском. Вечером отправлю вам фото своей комнаты! Спасибо за часы…

Дальше Рин не стал слушать, он просто подумал: «Достанется же кому-то..», закрыл окно, зевнул и вернулся в ещё не остывшую кровать, второй ярус которой ещё пустовал. Тепло приятно обволокло тело и начало быстро забираться туманом в голову, вытесняя всё лишнее.

«Надеюсь, что не мне…»

***

Слово — величайший дар человечества. Дар и одновременно проклятье. Порой одна фраза может перевернуть жизнь.

Рин точно может сказать, когда это произошло с ним, после каких именно слов его мир пошатнулся.

— Я Нитори Айичиро, твой новый сосед! Ой, ты спал? Прости, я не знал…Я поставлю это тут, не против? Ой, да ты же…ты…Рин Мацуока?! Невероятно! Ты, наверное, не помнишь, но в младшей школе мы уже встречались на соревнованиях! Моя команда тогда не прошла отборочные, но заплыв твоей команды…я никогда не видел ничего подобного! Мацуока-сэмпай, твоё плавание — это…это то, к чему я стремлюсь! И теперь мы будем в одной команде! Я так счастлив! И жить вместе! Так счастлив! Я не разочарую тебя, Мацуока-сэмпай!

Рин изначально не возлагал больших надежд на своего будущего сожителя. Он не надеялся обрести в его лице друга, не ждал какого-то веселья от этого. Всё, чего хотел Рин — спокойствия и порядка. Но уже знакомая серая макушка в дверях и эта восторженная тирада, во время которой комната наводнялась сумками и чемоданами, дали понять, что ни спокойствия, ни порядка в жизни Рина уже не будет как минимум ближайший год.

Нитори вовсе не был плохим соседом. Просто они были разными. Как плюс и минус. Только без взаимопритяжения.

Хотя притяжение всё же было.

Нитори тянуло к Рину словно тот был неодимовым магнитом. Тянуло безвозвратно, безоговорочно, безответно. Он шел с ним на занятия, встречал после, сопровождал на завтрак, обед и ужин и неизбежно выбирал место рядом с Рином. Самым большим его разочарованием было узнать, что его сэмпай не собирается вступать в плавательную секцию. Тогда Рин даже не подозревал, что Нитори может быть так подавлен и сбит с толку. Целую неделю тот не находил себе места, не мог говорить ни о чем другом, из-за чего один раз Рин чуть не вышвырнул его ночевать в коридор.

Нитори был слишком болтлив.

Уже в первый день Рин узнал, что его сосед питает слабость к собакам, его знак зодиака — козерог, а родители Нитори до последнего думали, что он будет девочкой. А затем понеслось…

«Мацуока-сэмпай, как прошёл твой день?», «Мне сегодня такое приснилось!», «Ты в спортивный магазин? Я как раз тоже собирался.», «Когда мне было три…», «Ну и вот эта собака значит…».

И это ещё было терпимо, если он по-человечески выражал свои мысли, но порой его манера изъясняться становилась просто несносной. Чаще всего это случалось, когда Рин проявлял интерес и начинал всерьез его слушать. Тогда вся уверенность Нитори куда-то терялась, он начинал запинаться, мямлить, мог даже покраснеть, что конкретно раздражало Рина, но он лишь стоически цедил сквозь зубы: «Тц, Нитори…».

Однако всё это было лишь частью беды. Со всем этим ещё можно было кое-как мириться. Скрепя сердце, стиснув зубы, закатив глаза. И всё же с этим Рин ещё справился бы. Но существовали вещи, принять которые он был ну просто не способен.

— Нитори, твою мать, куда ты это сунешь? Это место предназначено совсем не для такого! Боже, аккуратнее! Всё, остановись, прошу. Тц, дай я сам с этим разберусь…

— Прости, Мацуока-сэмпай, сейчас будет лучше, я уже почти справился…мхм..

— Подвинься. Теперь смотри на меня. Отведёшь взгляд, и я сделаю тебе больно.

— С-сэмпай, полегче…

— Замолчи, я и так еле сдерживаюсь. Смотри…это — полка для книг, а это — твои плавки. На полке для книг должны быть только книги. А для плавок у тебя есть отдельное место, вот здесь. Ещё раз увижу, что ты сунешь вещи, куда попало — клянусь, я напишу заявление о нашем расселении.

Эту свою сторону Нитори показал не сразу. Поначалу Рина беспокоило лишь несметное количество барахла, которое тот с собой притащил. На разбор своих вещей Нитори понадобилось два дня. При этом с каждой новой безделушкой комната 210 всё больше и больше отдалялась от идеального в понимании Рина образа холостяцкого жилья. И когда Нитори, наконец, выпотрошил последнюю сумку, их комната представляла собой рай для любой младшеклассницы, которая, если бы ей посчастливилось попасть сюда, абсолютно точно охарактеризовала бы сей беспредел словом «милота» или же каким-нибудь другим не менее тошнотворным словечком. Так Рин думал. Однако видя, с какой нежностью Нитори лепечет о том или ином сувенире, пока расставляет их по полочкам, или показывает свои детские рисунки, Рин всякий раз оставлял своё мнение при себе.

Но уже спустя первую неделю, утром он обнаружил в шкафу, среди своей одежды, полотенце с физиономией пингвина посередине, явно предназначавшееся для какой-нибудь детской попки. Рин цыкнул, скомкал полотенце и зашвырнул его в ближайшую полку истинного хозяина. Потом в тот же день он не мог пол вечера найти нужную ему тетрадь, несколько раз спросил о ней Нитори, но тот лишь пожимал плечами и растерянно обводил голубыми глазами комнату. В итоге она оказалась именно среди его книг и тетрадей. Видимо он, не заметив, сгрёб их в одну кучу, а затем оставил прямо посреди стола. И за одно, и за другое Рин сдержанно его отчитал, после чего беспорядок на столе тут же расформировался. Однако на следующий день образовалась новая партия, ещё больше прежней. В этот раз пришлось дважды напоминать Нитори, прежде, чем тот принялся наводить порядок. А когда Рин проследил за ним, оказалось, что тот как ни в чем не бывало рассовывает книги по всем свободным щелям, просто освобождая столешницу. Ещё один выговор. Уже менее сдержанный.

Ещё через полторы недели, когда Рин увидел, как Нитори пытается всунуть свои салатово-розовые плавки между двух учебников, он в полной мере осознал, с чем он столкнулся…Тогда он провёл двухчасовой мастер класс по поддержанию порядка в комнате, а в конце выписал своему ученику сертификат в виде легкого подзатыльника.

И потраченные время и нервы не пропали даром — целых пять дней Нитори держался молодцом! Но потом всё снова вернулось на круги своя, после чего Рин принял решение плюнуть на всё, просто смириться и делать полную уборку раз в неделю самому.

Вообще со временем Рин на многие вещи предпочёл закрыть глаза или хотя бы немного прикрыть: и на прилипчивость Нитори, и на его болтливость, и на излишнюю участливость.

Не то, чтобы из-за отчаяния, нет, просто будь Нитори хоть немного плохим человеком, будь в нем хоть капля лживости или корысти, хотя бы намёк на испорченность характера тогда он ни за что не дал бы ему поблажку.

Только, казалось, в душе Нитори для такого нет места.