Задохнувшись от глухого крика, распахиваю глаза. Хватаясь за грудь, пытаюсь унять бешено колотящееся сердце, но какое-то щемящее чувство никак не покидает меня. Провожу ладонями по лицу, стирая выступившую испарину. Сухо во рту. Мне снилась какая-то мутная мешанина сумбурных образов и бессвязных событий, сменяющих друг друга с бешеной скоростью. И сквозь все эти фантасмагории, безотчетный страх упорно преследовал меня попятам. Страх, что я навсегда потерял…
Сосредотачиваюсь на знакомой обстановке — я дома, в спальне Роджера. Лежу рядом с ним на постели, чувствую его горячее тело, слышу размеренное дыхание. С трудом сдерживая порыв сжать посильнее, тихонько касаюсь мягкого гладкого бедра. Живой! Сердце, не унимаясь, выстукивает рваный ритм, но вздох облегчения вырывается из моей груди. Это всего лишь сон. Тягостные впечатления прошедших дней до сих пор действуют на меня, отсюда и кошмары. И все равно настороженно кидаю взгляд на другую половину кровати. Роджер безмятежно спит, разметав по подушке светлые волосы. Солнечный луч, нашедший лазейку между закрытыми шторами, падает на его белобрысый затылок, вплетаясь и играя перламутровыми бликами в растрепанных прядях.
Сегодня Рождество. На часах почти девять, и пора вставать.
Неохотно поднимаюсь и подхожу к окну. Отдергиваю шторы, впуская в комнату яркий свет и прогоняя сумрак, а вместе с ним отголоски темных видений; жмурюсь с непривычки и улыбаюсь открывшемуся пейзажу. Улицы, окутанные легкой дымкой тумана, выбелены выпавшим за ночь снегом, по-утреннему окрашены в мягкие розовые и желтоватые тона, спокойны и красивы той хрупкой мимолетной красотой, что неизбежно рассеется, стоит мне отвернуться.
Говорят, что Париж — самый романтичный город на свете. Город любви. Но, чёрт возьми, какая же это чушь. В этот момент мой Лондон становится таким. А вся романтика, вся любовь сосредотачивается в моей квартире, в этой комнате, потому что именно здесь, за спиной спит мое счастье, мой Роджер. И я влюблен в него так, как ни в кого и никогда ещё не был. Жаль только, что он не видит, как прекрасно это утро. Скоро солнце растопит белый саван, машины разметают ледяную грязь по обочинам дорог, а люди втопчут остатки рождественской магии в черный от сырости асфальт.
За ночь квартира выстудилась, и я зябко ежусь; рядом с горячим Роджером гораздо приятнее. Спустившись в холл, выкручиваю термостат и захожу на кухню. Наливаю полный стакан холодной воды и жадными глотками выпиваю все до капли. Наполняю снова и, захватив с собой, возвращаюсь в спальню. Ставлю стакан на тумбочку, а сам иду умываться. Тщательно бреюсь, чищу зубы, долго и сосредоточено расчесываю спутавшиеся за беспокойную ночь кудри, доставляя себе этим почти физическую боль. Придирчиво оглядываю себя в зеркало и, не найдя ничего интересного в осунувшейся физиономии, возвращаюсь к Роджеру. Ложусь и, склонившись над ним, тереблю по макушке.
— Роджи… — голос предательски дрожит, мне до сих пор не по себе. — Просыпайся, наступило рождественское утро…
Гора одеял неожиданно резво приходит в движение, из-под нее вылезает рука, быстро-быстро машет в воздухе и заползает обратно. Сонный Роджер высовывается наружу, бормочет, чтобы я «отвалил и дал выспаться», и снова исчезает под одеялом. Это вызывает у меня улыбку и огромный прилив нежности. Я настойчиво бужу его поцелуем.
— Роджер, посмотри на меня, — требую уже громче, стягивая с него одеяла одно за другим. — Я же вижу, что ты уже не спишь.
— Нет, сплю, а ты мне снишься, — недовольно хрипит. — Не хочу просыпаться, потому что ты исчезнешь. Знаю я… Каждый раз одно и тоже, сил уже нет…
— Роджи, ну это уже слишком… Перестань дурачиться, я здесь, рядом… Просыпайся немедленно, иначе я тебя укушу.
Нашаривает уголок пледа и, чуть не заехав мне по скуле, со всей дури дергает на себя, закрываясь полностью. Моему терпению приходит конец, я щекочу его, и он с хохотом выныривает. Взъерошенный, в старой дырявой футболке, тощий, перебинтованный и до невозможности родной. В те дни, которые, кажется, были уже так давно, я привык видеть его таким: заспанно-утренним и притворно-хмурым — привычным. Но сегодня я словно впервые смотрю на него. На его расслабленное лицо, на покрытые румянцем щеки, на сонные голубые глаза, на улыбающийся рот с зажатым кончиком языка между зубов, и мечтаю покрыть поцелуями каждый дюйм его кожи, от маленьких розовых ступней до взъерошенной макушки. Но, боюсь, одними поцелуями не обойтись. Он тянется так сладко, закидывая руки за голову и выгибаясь дугой, лениво моргает. И это уже не сон и не фантазия, он здесь, вновь найденный, живой, теплый и только мой.
— Брай… — удивленно шепчет, но уже через секунду кидается мне на шею, заползая сверху. — Какого черта ты так задержался? Я ждал тебя вчера… Почему я не мог до тебя дозвониться? Ты что, все-таки отыскал новую цивилизацию, и инопланетянам пришлось тебя похитить, чтобы ты не выдал их главную базу? Где же ты был? Когда приехал? — В его взгляде пляшет бесовский огонь, а вопросы сыплются один за другим, и я не знаю, на какой из них сначала ответить.
— По-моему кто-то пересмотрел современной фантастики… — Щелкаю его по носу, и он, морщась, фыркает. — Как твоя рана? — Глажу его забинтованное плечо. — Тебе больно?
— Нет, — откликается едва слышно и хмурит брови, — уже все прошло. — Отмахивается, будто это ерунда какая-то. Поднимаю его лицо за подбородок, озабоченно вглядываясь, а он закатывает глаза и цокает. — Ну, правда… Мне совсем не больно, тебе не о чем беспокоиться.
— Как это произошло? Почему раньше ничего не сказал? Тебе нужно показаться врачу…
— Ты чертов параноик, Брай! Из-за простой царапины устраиваешь трагедию. Да и когда бы я тебе мог сказать об этом? На вокзале? И что бы ты сделал? Все бросил, принялся носиться вокруг меня, как наседка, пылинки бы сдувал и сводил с ума своими причитаниями? — Отчасти он прав, я бы не смог отменить поездку, но… Неужели моя забота настолько тяготит его? — Тем более по твоей милости меня тут каждую минуту опекали. Смирись уже с тем, что я далеко не ребенок и могу сам о себе позаботиться. — Хочу ему возразить, но он затыкает меня, не дав даже рта открыть. — Так что угомонись и не занудствуй, а лучше расскажи, почему так задержался, — зевая, переводит разговор.
Покорно смиряюсь, рассудив, что пока он в зоне видимости, я за ним присмотрю, но вопрос с рукой не считаю закрытым.
— Я опоздал на поезд, потому что хотел сделать тебе сюрприз…
— И где же он? Тащи его скорее… — нетерпеливо перебивает меня Роджер, опираясь на ладони по обе стороны от моей головы и ощутимо елозя по моим бедрам.
— Не сейчас… — шепчу, рывком дергая его на себя, обнимаю и зарываюсь носом в его волосы, но он отстраняется и вопрошающе взирает на меня. Вздыхаю, отвожу с его лица растрепанные пряди. — Я просто немыслимый растяпа. Не уследил за временем, бегая по магазинам, но это еще полбеды. Я совершенно забыл про телефон. Мало того, что он внезапно разрядился, так я еще и зарядное устройство в гостинице оставил… А когда приехал домой, была поздняя ночь. Ты так сладко спал, и я не стал тебя будить. — Тревожная складка появляется между его бровей, я трогаю ее, стараясь разгладить. К черту тревоги, все уже позади. — Сильно переживал? Скучал по мне?
Мотает головой, закусив губу, при этом умудряясь ехидно улыбаться. И глаза такие озорные, внимательно следят за мной, сверкая из-под отросшей лохматой челки, торчащей куда-то вверх и вбок. Тянется, трётся носом, целует, а потом не выдерживает и смеется уже в голос, крепко обнимая. Скучал! Как же приятно чувствовать тепло его кожи, словно он окутывает меня собой. Спросонья ещё вялый, медлительный и такой ласковый, пахнущий моим шампунем и ягодным мармеладом. И я наконец-то целую его по-настоящему, как мечтал все эти мучительные дни разлуки.
— Я очень по тебе скучал!
Покрываю поцелуями его щеки, расцвеченные яркими пятнами румянца, уголки рта, подбородок, скольжу языком по кадыку, прихватываю его губами, ощущая хрипящий вибрирующий стон в горле. Возбуждение прокатывается по всему телу до самых кончиков пальцев на ногах, и горячо отзываясь в паху. Как же я хочу его!
— Роджи… — Пытаюсь удержать его вертлявую задницу. — Перестань по мне ерзать, это…
— Что?
Скользит пальцами под мою футболку, но я хватаю его запястья, останавливая. Они такие тонкие, хрупкие, что страшно сжимать сильнее, еще сломаю ненароком. А хочется наоборот — грубо завести за спину, стиснусь, чтобы прогнулся максимально, чтобы открылся для меня полностью. От представившейся картинки волна жара захлестывает с головой, утекая стремительными потоками вниз живота.
— Чревато… — выдыхаю хрипло.
Не обращая внимания на мои протесты, он шустро расправляется с моей одеждой. Склонившись, долго и вдумчиво исследует мой рот, пока хватает кислорода, а потом так же тщательно, спускаясь все ниже, зацеловывает и облизывает всего меня, словно я замороженный фруктовый лед. Стискивает в объятиях мои бедра, протяжно вдыхает, шепчет что-то и, пристально глядя на меня, опускается ртом на мой член почти до упора. Машинально кладу ладонь на его затылок, слегка надавливая, и выгибаюсь навстречу, но, вспомнив о его неопытности, ослабеваю хватку. Вместо этого приподнимаюсь на локтях, чтобы наблюдать…
Его дерзкий голодный взгляд притягивает, как магнитом, и мы следим друг за другом, не отрываясь. А так хочется прикрыть веки, откинуться на подушку и погрузиться в пьянящие ощущения. Руки дрожат, удерживая тело на весу, но не могу не смотреть. Это какая-то извращенная игра: кто первый моргнет, смутится, отведет взгляд… А победителю все… или ничего? Я не выдерживаю. К черту игры! Сил уже никаких нет терпеть. Я же нормальный мужик со здоровыми инстинктами и неудовлетворенными потребностями.
Тяну его к себе, целую жадно и глубоко, скидываю на постель и нависаю сверху. Он молчит, но я все и так вижу, все понимаю; его нетерпеливые ласки, его сияющие глаза красноречивее всяких слов. Он так же, как и я, горит желанием. Но время ли сейчас для этого? Между нами еще столько всего неясного, он болен, хоть и отрицает. Но, зная Роджера, я склонен не доверять ему в таких вопросах. Да и сам я так издергался за эти недели, что наряду с возбуждением ощущаю непомерную усталость.
— Но почему? — видя мое замешательство, возмущается Роджер и, не переставая, целует. — Сегодня Рождество, — лукаво улыбается, — и я хочу тебя… Как главный подарок, ну, пожалуйста.
Глаза его становятся той редкой небесной синевы, которую можно увидеть только в разгар лета, да и то в южных графствах. Они невероятно красивы и наполнены нетерпением. Щеки румянятся, как закатное солнце над заливом, а юркие горячие пальцы вовсю хозяйничают у меня между ног. Едва подавляю стон наслаждения, когда он сжимает мой член и, перехватив его руки, настойчиво убираю.
— Роджи, я тоже хочу тебя, ты сам это… чувствуешь, — слова даются с трудом, — но… Может, сначала позавтракаем? Еще плечо нужно…
— Тогда какого хрена ты меня разбудил? — недовольно ворчит, пытаясь вырваться. — Я так хорошо спал, мне такой сон снился… а ты…
— Тише, тише… — Покрываю его лицо поцелуями, и он успокаивается, отзываясь на ласки. — Я соскучился и не смог удержаться. Обещаю, после завтрака мы вернемся в кровать и не вылезем из нее, пока сам не захочешь.
— Весь день будем трахаться? — Щурится, что-то прикидывая в уме, кивает и коварно усмехается. — Черта с два! За тобой должок, Брайан Мэй, и я намерен получить его немедленно! — заявляет с воодушевлением, стягивая с себя одежду.
Разведя колени, бесстыже выгибается подо мной, притираясь пахом, специально провоцируя на ответную похоть. И делает он это с умыслом, чтобы я точно не передумал. И бог мой, как же он опьяняюще пахнет! Обреченно сдаюсь, а он, довольный и, как всегда беспокойный и смешливый, набрасывается на меня с поцелуями, на которые я с удовольствием отвечаю.
Я всего лишь раз был с ним, но этого достаточно, чтобы вспомнить все до мельчайших подробностей, чтобы почувствовать, как он снова самозабвенно отдается мне весь без остатка, словно я его последний глоток воздуха, словно я его надежда на жизнь.
***
С трудом вырвавшись из цепких ненасытных объятий, оставляю его на развороченной после секса постели. Что ж, свой главный подарок он уже получил, да и мне, в общем-то, не на что жаловаться, а все остальное может подождать. Потрепав задремавшего, разморенного и уставшего, но, несомненно, довольного Роджера по щеке, выхожу из комнаты и спускаюсь на кухню. Пусть еще немного поспит, он все равно скоро проснется, и обязательно голодным.
Открыв холодильник, я с изумлением взираю внутрь. Ничего себе! Откуда столько продуктов? Вчера в потемках я запихивал все как попало и не обратил внимания. Нам же это недели две придется есть без остановки. С другой стороны, это к лучшему, не нужно будет отвлекаться на бытовые заботы. Но, если честно, меня приятно удивляет, что в мое отсутствие Роджер времени зря не терял. Полки забиты различными деликатесами, и мне не приходится ломать голову, что же приготовить на завтрак. В это доброе светлое утро хочется поухаживать за Роджером, побаловать его. А блинчики с мягким сыром и икрой, остатки яблочного пирога (опять фрау Брандт постаралась) и кофе со сливками — отличная идея для начала рождественского дня.
Включаю тихонько телевизор, выбираю какой-то музыкальный канал, и пока жарю блины, с улыбкой думаю о том, как все удивительно сложилось. Наверное, в этом и состоит прелесть жизни! Каждый день понимаешь, что непременно наступит новый, что было бесспорным вчера, сегодня покажется неважным и даже глупым. И завтрашний день может приготовить приятный сюрприз, принести счастье. Учитывая все то, что произошло с нами, уверен, что мы как раз заслужили немного покоя и счастья.
Отдавшись на волю радостным мыслям, не замечаю, как горка блинчиков неожиданно быстро вырастает. Но это не страшно. Без сомнений, Роджер слопает все, еще и добавки попросит. Когда я нарезаю ветчину, он появляется на кухне заспанный и с пустым стаканом в руке, зевая и принюхиваясь к витающим по квартире ароматам.
— Вкусно пахнет. Что готовишь? — интересуется и, с любопытством вытянув шею, заглядывает через плечо. — Долго еще? А то есть так хочется.
— Потерпи немного, почти…
Обнимает меня со спины, прижимаясь своим горячим телом. Чувствую, как просовывает ладони под футболку, задерживает на животе, ведёт вверх и останавливается на груди. Вздрагиваю, но продолжаю резать, и довольная улыбка появляется на моем лице. Он упирается лбом мне в спину и что-то тихо бормочет. Настойчиво ласкает грудь, задевая соски, и волна возбуждения, совсем не нужного в эту минуту, захлестывает меня. Перед глазами все плывет.
— У меня острый нож…
Его ладони тут же исчезают, забирая тепло и разочаровывая. Чтобы отвлечься, а может, помочь, он шустро достает турку из шкафчика, споласкивает, наливает воду и ставит на плиту. Насыпает кофе, затем роется в специях (улавливаю запах корицы и перца) и добавляет их, звонко помешивая чайной ложечкой. При этом энергично пританцовывает, то и дело, конечно же специально задевая меня бедром.
— Роджи, не нарывайся… Я слишком голоден, во всех смыслах…
Невинно хлопает ресницами и смущенно улыбается под моим взглядом. Неужели чувствует то же самое? Но в глубине зрачков уже пляшут черти и появляется какая-то сумасшедшинка. Запускает палец в баночку со сливочным сыром и тащит в рот. Облизывает, причмокивая, и мычит от удовольствия.
— Я тоже голоден… Накорми меня, Брай…
Это уже слишком! Хватаю его и резко дергаю на себя. Он чувствительно врезается своими губами в мои, и я сцеловываю стон боли и наслаждения. Сдвигаю в сторону разделочную доску, освобождая место, подхватываю его под мышки и усаживаю на столешницу. Он тут же обвивает меня ногами, вжимаясь как можно сильнее. Да он возбужден, паршивец.
Пытаюсь погладить его лицо, но он хватает мои пальцы, тянет в рот, посасывает, покусывает и скулит от нетерпения. Содрогается от желания и выгибается в моих руках, рискуя грохнуться затылком о навесной шкафчик. Мой несдержанный сорванец. Смотрит, будто пьяный, взгляд мутный, но искрится радостью от предвкушения. Торопится, как и всегда, ему хочется всего и сразу, елозит бедрами и взволнованно шепчет:
— Кто-то мне обещал весь день провести в постели. Давай сейчас… — Трется носом о мою щеку.
— А как же Рождество? Как же ужин? Подарки? Разве ты не хочешь…
— Хочу… — выдыхает рядом с моими губами, тихонько касаясь их. — И подарки, и Рождество хочу… и тебя хочу… тебя больше…
И этого достаточно, чтобы я забыл обо всем на свете и сгреб его в охапку, но шипящий звук убежавшего кофе приводит нас в чувство. С громким: «Блядь!», Роджер отталкивает меня, соскакивает на пол и хватается за ручку турки.
— Вот же гадство… Придется все заново делать.
Он потерянно смотрит на меня, я же, переведя дух, с лукавой усмешкой накрываю на стол. У нас еще будет время для секса. У нас теперь вообще много времени для всего на свете.
После завтрака, отринув все возражения, лично обрабатываю Роджеру руку, не отказывая себе в удовольствии поворчать на него за неосмотрительность, но, убедившись, что рана действительно заживает и не причиняет боли, успокаиваюсь.
***
Стою посередине гостиной, скрестив руки на груди, и с кислой миной взираю на дерево. При свете дня оно кажется устрашающе величественным. Роджер с победной улыбкой, под звуки рождественских песен, льющихся из динамиков телевизора, притоптывает рядом, закидывая в рот мармеладки.
— Роджер, это что за… чудовище?
— Эй, не называй мою ёлочку чудовищем! — Замирает и нервно сдувает выбившуюся прядь из челки. — Я ее купил на распродаже и потратил, между прочим, совсем немного. А еще, видишь… — Он смотрит на меня во все глаза и тычет пальцем куда-то под ветки. — Она в специальном горшочке. Это чтобы не выслушивать от тебя нравоучения, что я не берегу природу! Ну да, она немножко… большая, но…
— Немножко? — с усмешкой перебиваю, глядя на его восторженную мордашку. — Она гигантская!
— …Зато классная! — гордо выдает. — Я же не виноват, что она такая выросла. А в магазине казалась меньше… Знаешь, сколько я ее выбирал? Чуть не рехнулся! А потом ещё игрушки, и гирлянду, и свечки эти дурацкие… У тебя же нет ничего, — уже уныло заканчивает Роджер. Обиженно насупившись, запихивает в рот остатки конфет и невнятно бормочет: — А твоя домработница помогла мне нарядить…
— Все украшения лежат у родителей, в этой квартире я никогда не ставил елку. — Я обнимаю Роджера и шепчу ему на ухо: — Мне нравится твоя елочка, и игрушки ты выбрал красивые, особенно красные двухэтажные автобусы и вот того ангелочка, что на верхушке. И свечки вовсе не дурацкие… Вы с фрау Анной постарались от души, я правда впечатлен! Мне все равно, сколько было потрачено денег, ты все сделал правильно… Но самое главное, что ты счастлив! — Целую его в висок, и он обнимает меня в ответ, расслабленно улыбаясь. — Помнишь, я говорил про сюрприз? Загляни под ветки…
Он резво выпутывается из моих объятий и уже через мгновение, сидя на коленях на полу, нетерпеливо срывает упаковку с одного из свертков. Щеки раскраснелись, губа закушена от усердия, глаза восторженно блестят, словно никогда не получал подарков. Какой же он еще ребенок! Бережно вытаскивает теплый вязаный джемпер и раскладывает перед собой. Пальцами водит по рисунку — смешному снеговику со сдвинутым на макушке ведром — и сияет, как начищенный пенни.
— Это мне?
— Конечно… Мне понравился твой свитер с пингвином, вот я и подумал… Я и себе купил такой же, он в другой упаковке. — Сажусь рядом, тянусь за еще одним подарком и, выудив маленькую коробочку, перевязанную лентой, подаю Роджеру. — Вот, это тоже тебе. Разверни…
Он осторожно развязывает бант, достает бархатный футляр и замирает, глядя на меня в нерешительности.
— Что это?
— Открой и увидишь. Это безопасно, поверь… — я откровенно смеюсь над ним, над его растерянным, почти испуганным видом. Роджер открывает крышку и удивленно смотрит на маленькую вещицу, поблескивающую в свете мигающих огоньков. — Не знаю, верующий ты или нет… — Роджер растерянно жмет плечами. — Но я хочу, чтобы ты верил, что чудеса возможны в этой жизни. А еще… что всегда будешь мне нужен.
Беру украшение, наклоняюсь к нему и, откинув непослушные волосы, застегиваю на шее замок цепочки с кулоном в виде ангела.
— Брай, это… — Скользит в мои объятия. — Спасибо тебе! Джемпер такой клевый, мне очень-очень нравится. И кулон офигенский! — Внимательно рассматривает, ощупывая пальцами, но потом мрачнеет и виновато косится на меня.
— А я тебе ничего не подарил.
— Как не подарил? А все вот это? — Я обвожу рукой комнату. — Елка, игрушки, гирлянда… А каким ты сегодня утром был ласковым и открытым… — От смущения он прячет порозовевшее лицо у меня на плече, но я поднимаю его за подбородок и жадно целую в сладкие губы. Ему нечего стесняться, он потрясающий любовник. — Но самый дорогой подарок для меня — это ты! Надеюсь, ты будешь рядом и обязательно счастлив!
Он прижимается ко мне мокрой щекой и шепчет:
— Я так люблю тебя, Брай…
***
Роджер микроскопическим ураганом носится по квартире, запинаясь о работающий робот-пылесос, и раздраженно матерится себе под нос. Я же на кухне нарезаю салат для ужина и тихонько посмеиваюсь. Вся рабочая зона завалена продуктами, и мне приходится ютиться на маленьком уголке стола, чтобы приготовить свой, как выразился Роджер: «корм для кроликов». К креветкам он меня не подпускает, желая сделать все самостоятельно, вот и бегает наверх, подглядывая рецепт.
— Роджи! — кричу ему. — Хватит мучиться. Забирай ноутбук и спускайся. Здесь тебе удобнее будет.
Залетает красный и хмурый, очки сползли набок, волосы всклочены.
— Вообще-то это должен был быть сюрприз. Я же сам хотел… Ну, чтобы тоже что-нибудь сделать для тебя. А эта зараза разрядилась. На телефоне ни черта не видно…
— Бери зарядку, здесь есть еще одна розетка.
Глядит на меня, прищурившись, а потом снова срывается в комнату. Никогда бы не подумал, что у меня так мало места на кухне. Раньше я был один и не замечал этого. Но когда мы с Роджером стали готовить вместе, пространства уже не хватало. Может, квартиру побольше купить? Или дом будет лучше…
Прибегает с ноутбуком, втыкает его в розетку и, облокотившись на стол, вычитывает рецепт. Слишком шумно выдыхаю, поглядывая на его вертлявую задницу, и он поворачивает голову, глядя на меня из-за плеча.
— Что-то случилось, Брай? — Облизывает губы и задорно улыбается, а глаза такие невинные.
— Не смотри на меня так в этих блядских очках. Ты же знаешь, как они на меня действуют. Я не сдержусь и трахну тебя на этом столе. А креветки нужно каждую минуту отслеживать…
— Думаешь, уползут? — вскидывается в притворном ужасе.
— Передержишь и превратятся в резину, а то и сгорят.
— Тогда отвернись и не мешай мне готовить сюрприз…
Легонько шлепаю его по ягодице, но получается звонко и пошло. Слышу, как он охает и, не утерпев, обхватываю его руками поперек живота, вплотную притираясь к нему. Ну что за черт? Веду себя как изголодавшийся подросток, а Роджер этим нагло пользуется, каждый раз напоминая о моем обещании не вылезать из постели. Со вздохом разочарования отпускаю его и нехотя сворачиваю разговор:
— Креветки…
— Ага, — кивает с серьезным видом, хватаясь за сковородку.
***
Как нормальные белые люди, мы не можем праздновать Рождество. Роджер отказывается есть за столом, считая подобное занятие «скукой смертной», вместо этого предлагая устроить импровизированный пикник под елкой.
— Зря я, что ли, ее покупал? — возмущается, притаскивая из спален гору одеял и пледов.
Совсем с ума сошел! Да как мы будем есть на полу? Это же неудобно. Но Роджера не остановить. Если он чего задумал, то лучше не спорить. Бесполезно.
Пока я на кухне раскладываю еду на тарелки, он что-то передвигает в гостиной, подпевая Бренде Ли, предлагающей «зажечь вокруг рождественской елки». Видимо, этим он там и занимается. Захожу в комнату и сразу натыкаюсь взглядом на его задранную кверху, обтянутую штанами задницу, голова же скрывается где-то под еловыми ветками. Подарки, что ли, ищет? Так я вроде все отдал…
По крайней мере, мебель стоит как прежде, только столик немного сдвинут в сторону, да ковер отогнут, а рядом с наряженным деревом устроена лежанка, из наложенных друг на друга одеял и пледов, поверх которых брошены все найденные в доме подушки. А что, неплохо. Если мы наедимся до такой степени, что будем не в состоянии доползти до спальни, то можно спать прямо тут же. Или не спать…
Свечи зажжены, ель задорно подмигивает разноцветными огоньками, столик уставлен закусками, бокалы наполнены вином. Довольный Роджер возлежит на подушках, как турецкий султан, и нетерпеливо ерзает.
— Ой, забыл же…
Внезапно он испуганной птицей вспархивает и срывается с места, я не успеваю его остановить. Ну что нам ещё требуется, чтобы быть вдвоем? Чтобы прочувствовать праздник? Он возвращается, размахивая кульком апельсинов, и лучезарно улыбается. Как же без них.
— Ох… — Останавливается как вкопанный, когда пакет предсказуемо не выдерживает, и апельсины врассыпную устремляются на пол, отскакивая и укатываясь, как маленькие детские мячики. Роджер кидается вдогонку, а я со смехом помогаю собрать разлетевшиеся фрукты.
Наконец мы с удобством располагаемся и принимаемся за еду. Креветки выглядят аппетитно и на вкус просто изумительные. И несмотря на то, что не обошлось без моей помощи, я хвалю Роджера за старание, вспоминая о его прошлых удачных и не очень попытках приготовить мне сюрприз, и он немного смущается, но выглядит гордым. И «корм для кроликов» сметает с тарелки с отменным удовольствием. Это хорошо, так он не захмелеет, а то вино поглощает с не меньшей скоростью.
— Роджи, не налегай на алкоголь.
— Ой, хоть сегодня не занудствуй, доктор Мэй. Рождество же! — Отмахивается, пьяно ухмыляясь, глаза блестят похлеще елочной гирлянды, на щеках играет румянец. Он такой расслабленный и счастливый, что мне и вправду не хочется сдерживать его. Придвигается ко мне вплотную, обдавая горячим дыханием забродившего винограда и цитрусов, и, коротко целуя, заявляет: — Твоя чертова гравитация сделает все за нас — притянет друг к другу, уложит в нужном месте и поможет заняться самым разнузданным сексом.
Запрокидываю голову, заходясь в хохоте. Нет, ну каков стервец! И какие… глубокие познания предмета. Целую его нежно, но настойчиво и чувствую, что ужин так и останется нетронутым, если мы немедленно не прекратим.
— Роджи… — С трудом вырываюсь из его цепких объятий. — Я сделаю с тобой все, что пожелаешь. Но для начала поешь, пожалуйста…
Сытые и немного захмелевшие, мы лежим, обнявшись. Роджер удобно устраивается у меня между коленей, прижавшись щекой к моей груди. А я, откинувшись на многочисленные подушки, блаженно улыбаюсь, щурюсь, разглядывая мелькающие огоньки, и перебираю пальцами пряди волос на его затылке. Спустя несколько ленивых минут тишины, он вдруг выдает:
— Я думаю, что это все твоя долбаная физика виновата. Не та, что в учебниках с формулами и заумными расчетами, в которых чёрт ногу сломит, а другая. Хотя в этой тоже попробуй разберись… Не отрицай, что тебя тянет ко мне с бешеной силой. И это тебе не какое-то движение двух тел в пространстве и даже не космос, хотя ощущения и вправду космические. Это сильнее меня и тебя. Мы не сможем с этим справиться, не сможем сопротивляться… Остаётся только подчиниться законам… Не знаю каким, сам придумай, ты же ученый. Поэтому ты меня искал, просто не мог иначе… — Это не похоже на пьяный сумбур. Он так искренне и серьезно об этом говорит, словно душу открывает, и это обескураживает. — И простил я вовсе не потому, что люблю… Хотя, конечно, и это тоже, но… Тогда ещё, когда я был бездомным, а ты — чудаком, который дал мне сто фунтов… Ты привел меня к себе. Это было… В общем, я охренел, конечно. Ну кто мы были друг другу? Не просто чужие люди, между нами была бездонная пропасть, похлеще твоего космоса. Но я понял, что ты не только пожалел меня, а ещё и… Да, именно так… Ты мне доверился. И наутро, когда я проснулся в твоей квартире один и только записка на столе… ты мне снова доверился. Тебе тоже было нелегко, но ты не идиот, у которого напрочь отбито чувство осторожности. Я же мог оказаться кем угодно. Но ты мне почему-то поверил, помог, да и вообще… Таких, как ты попросту не существует. В смысле, кроме тебя на такое, может, никто и не способен. Это же… это… нереально. — Он обрывает свою пламенную речь, а я вдруг осознаю, что так поразило меня еще там, на вокзале, но постоянно ускользало, вытесняемое радостью встречи: в нем что-то неуловимо изменилось, словно он ещё больше повзрослел. Немного помолчав, он добавляет уже более спокойно: — Я много думал эти дни: злился, обижался, даже ненавидел, и вроде разобрался уже, а потом снова по кругу… пока не утихло. Но ты был прав. Все, что произошло… Я не знаю, как правильно объяснить. Но это важно для меня. Понимаешь?
— Понимаю… — едва слышно произношу я.
Нечасто Роджер так откровенничает, и я, сосредоточившись на звуке его голоса, внимательно слушаю. Тем более, мне самому бы хотелось узнать, какие мысли крутятся в его бедовой голове.
— Ты был прав, как всегда: родители — это необходимая часть моей жизни, и я благодарен, что ты нашел их. Пусть так все случилось, ты не виноват, даже отец не виноват, наверное… Зато я теперь уверен, что они меня все-таки любят. Таким, какой я есть. — Тяжело вздыхает, а после, переведя дыхание, робко признается: — Я весь твой Брай! Понимаешь? — Откидывает голову назад, напряженно вглядываясь в мое лицо. — Вот такой глупый, не окончивший школу малолетка. Я не подарок и вряд ли подхожу для тебя на роль бойфренда. Мы ведь действительно разные. Чёрт! Как бы это… В общем…
— Я знаю, Роджи, я тоже это чувствую…
Между нами вновь расплывается уютная и теплая тишина, окружая спокойствием и единодушием. Мне впервые за долгое время не хочется ничего делать, о чем-то размышлять, строить планы на будущее, а просто лежать вот так с ним рядом и ловить его размеренное дыхание. Все остальное подождет до завтра.
— Я тут подумал… — неожиданно произносит Роджер, — наверное, стоит навестить моих родителей. Или хотя бы позвонить им и рассказать, что со мной все в порядке, и что я буду жить у тебя. Пора разобраться и закрыть эту тему раз и навсегда… Они должны понять. — Приподнимается и смотрит на меня с надеждой. — Обещай, что я останусь с тобой.
— Конечно, Роджи. Обещаю. — Я так боюсь потерять его снова, что готов поклясться ему в вечной любви, и на алтарь этой любви положить и сердце, и душу, и собственное благополучие. Готов раствориться в нем, проникнуть в каждую клеточку его тела, сплестись нервными окончаниями, чтобы навсегда, чтобы он никуда от меня не делся. Может, я схожу с ума от счастья? Касаюсь его щеки, и он трется об нее, как довольный кот. — И я тоже думал об этом. Мы обязательно к ним съездим… вместе, если ты не против, это будет правильно. Твой отец не идиот и не захочет терять тебя снова. Он обещал, что не станет препятствовать нашим отношениям…
— Ты серьезно? Это он тебе сам сказал? — Он даже подскакивает и садится напротив, вперив в меня немного ошалевший от вина изумленный взгляд. Я киваю, и он расслабляется, тянется за поцелуем. — Тогда я не против…
За окном в ночной синеве медленно падает снег. В комнате царит приятный сумрак, фоном негромко играет музыка — Джимми Хендрикс виртуозно терзает свою гитару, исполняя необузданные, но от того еще более прекрасные песни. Ель поблескивает игрушками в свете огней гирлянды, чуть слышно потрескивают свечи, отбрасывая вокруг таинственные блики. Пахнет апельсинами, шоколадом и терпким запахом хвои. И так спокойно мне еще никогда не было, может, только в детстве…
— Ты правда сделаешь все, что я захочу? — Роджер никак не может угомониться.
Я настороженно замираю, обдумывая его вопрос. С этим мальчишкой нужно всегда быть на чеку.
— Правда… — осторожно отвечаю. — Конечно, если ты попросишь луну с неба, я буду вынужден тебе отказать. Она слишком большая и тяжелая. А еще, если ее сместить с орбиты, то мы все погибнем… Хотя это маловероятно… Но все, что в моих силах, постараюсь выполнить.
— Тогда давай заведем собаку. Знаешь, я в интернете посмотрел и решил, что хочу лабрадора… или ретривера.
Собаку, значит. Нет, определенно, лучше будет купить дом. Вздыхаю, поглядывая на притаившегося Роджера.
— Договорились, но у меня есть пара условий…
— Каких? — тут же вскидывается сияющий Роджер.
Похоже, он пойдет на все, лишь бы добиться своего.
— Первое, — и это даже не обсуждается, — ты вернешься в школу и получишь нормальное образование. Я помогу подтянуть дисциплины по естествознанию. Но ты должен окончить обучение и поступить в колледж или университет, на твой выбор.
— А второе? — насупливается, и я вижу, что он уже готов ринуться в бой.
— Всю ответственность ты возьмешь на себя. Клинику, прививки, корм и что там еще потребуется. С моей работой мне некогда будет ухаживать за животным.
— С этим я согласен, тем более ты и так меня постоянно куда-то тащишь гулять, вот и будем совмещать приятное с полезным. Но школа… Это еще так не скоро, Брай.
— Мы вернемся к этому разговору после праздников, потому что сейчас я ни о чем не желаю думать. Я просто хочу побыть с тобой. Хорошо?
— Заметано! Но ты мне обещал.
Смеется и целует меня в кончик носа. Смутно представляю, на что согласился, но ничего не поделаешь, не получается у меня отказывать этому мальчишке.
— А летом я возьму отпуск и отвезу тебя в Шотландию, на остров Скай… Я был там однажды, и меня поразило великолепие этого места. Там и вправду очень красиво. Дикая опасная природа с маленькими островками цивилизации, пытающейся выжить в суровых условиях. Тебе понравится. Живописные бухты, пустоши и холмы, покрытые вереском, старинные замки и водопады. Бесконечный простор и бескрайнее, каждый день разное небо. И сколько же на нем звезд… А если захочешь посмотреть океан, отправимся на остров Саут-Уист…
Ощущаю себя сказочником, рассказывающим самые невероятные истории. Он слушает меня, лениво улыбаясь и вычерчивая пальцем на моей груди какие-то узоры. Каким же я с ним становлюсь невозможным романтиком. Но это потрясающее чувство. Его ладонь скользит по моему животу, пробирается под футболку и застывает там, прижимаясь и грея меня своим теплом. Пальцы царапают кожу, пробуждая легкое возбуждение, не дразнящее, а скорее расслабляющее. И я так счастлив, что он нашелся, что он рядом, и я могу чувствовать его в своих руках. Тихонько бормочет:
— Помнишь, ты говорил, что если бы мы встретились при других обстоятельствах, то у нас все могло бы быть по-другому…
— Помню…
— Но разве это возможно? Где Труро и где Лондон. Если бы все сложилось не так…хреново, я бы доучился и в лучшем случае уехал поступать куда-нибудь в Бристоль или Плимут. Вряд ли родители смогли бы потянуть Лондон… Но даже если представить на секунду, что это произошло, вот при всех этих других обстоятельствах… Сам посуди, ты бы даже не взглянул на меня, а я… Я же рот стеснялся открыть в твоём присутствии.
— Ты стеснялся? С трудом верится… — То, что Роджер весьма бойкий на язык и без колебаний может дать отпор, я узнал еще в первые минуты нашего знакомства, поэтому только усмехаюсь такому заявлению.
— Эй, не смейся! Я боялся тебя…
— Что бы ни случилось в иной ситуации, мы этого никогда не узнаем. К чему тогда строить догадки? Главное, что мы вместе…
— Так и я об этом. Вот ты веришь в судьбу? — Доверчиво распахнув глаза, смотрит на меня.
Когда-то точно такой же вопрос мне задал ещё один человек, тот, о ком и вспоминать не хочется, тем более сейчас, когда мои руки обнимают и ласкают плечи Роджера. Но даже в тот раз, да и в принципе никогда, я не углублялся в столь умозрительные и научно необоснованные философские темы.
— Как человек или как учёный? — осторожно спрашиваю, хотя для меня нет никакой разницы, ответ будет тот же.
— Ой, не начинай…
— Поскольку я занимаюсь наукой, то скорее нет, чем да. Я привык сам строить свою жизнь именно так, как мне нравится, принимать решения и нести за них ответственность, не полагаясь на провидение, высшие силы или что там еще навыдумывали. И все шло довольно гладко, я был спокоен и уверен в собственном будущем, пока в один прекрасный момент все не полетело к чертям из-за одного мелкого, но замечательного беспризорника.
Щелкаю его по носу и целую, он смеется, выкручиваясь.
— А я верю! И знаешь почему? — Дожидается моего кивка и заговорщицки произносит: — Потому что иначе мы бы не встретились. Мне нужно было пройти через это дерьмо, а тебе нужно было меня пожалеть. Короче, все это было необходимо, чтобы мы встретились. Вот. И знаешь, что ещё? — Я молчу, но мой внимательный взгляд подбадривает его. Роджер целует меня в подбородок, и с торжественной улыбкой заканчивает: — Если бы мне пришлось пройти все это снова, чтобы узнать тебя, чтобы быть с тобой, чтобы ты в меня влюбился…я бы сделал это не задумываясь.
— Роджи… — Меня передёргивает от одной мысли, что ему ещё что-то придется испытать; некстати вспоминаются тяжелые и пустые дни поисков. Хотя кое в чем я, пожалуй, согласен. Судьба это или случайное совпадение, но если бы не та внезапная поездка, я никогда бы с ним не познакомился, а если бы не эта, то, возможно, так и не нашел бы и не держал сейчас в своих руках. А он определенно захмелел, раз его тянет на романтическую чушь. — Не говори так, я не хочу, чтобы ты мучился ни ради меня, ни ради кого-либо другого. Все позади. Главное — ты дома. И постарайся забыть все плохое.
— Только, Брай…
Я гляжу в его подернутые дымкой, немного напряженные глаза и понимаю, что, несмотря на то, что мы, наконец, разобрались во всем, он до сих пор осторожничает и все ещё немного сомневается.
— Не переживай, больше я не совершу такой ошибки и не отпущу тебя.
Его доверчивость обескураживает, и я знаю, что не причиню ему боли, не предам, и что бы ни случилось, всегда буду рядом. Успокаивается, устраиваясь у меня на груди, и чуть слышно шепчет:
— Расскажи, как ты искал меня…