Разреветься ей только не хватало.

Нарочинская стояла, разглядывая себя в зеркале. Синяки под глазами от недосыпа, гематома на пол-лица, красные глаза, в которых вот-вот соберутся слезы.

Крррасавица, ничего не скажешь.

Как с ней Брагин еще переспал сегодня. Или это она с ним?.. Хотя Олегу все равно с кем спать, чему удивляться.

На кой черт она вообще к нему приперлась?! Мало было проблем-то, а, надо добавить. Идиотка, правильно все Брагин сказал. Полная дура, которая загнала себя в кромешную тьму. Сама себя загнала.

Как выйти в комнату, где ее ждал Олег, она не представляла. Поэтому уже минут десять после принятия душа гипнотизировала собственное отражение.

— Мать, ты там умерла, что ли? — послышалось из коридора. Нарочинская не ответила, и мужской голос уже громче поинтересовался. — Марина, ты в порядке?

Тянуть было некуда. Да и нечего, на самом деле. Просто собраться с силами и уйти.

— Нарочинская, открой дверь, пока я ее не вынес!

Она отодвинула щеколду и тут же увидела взволнованного Олега.

— Ты че тут, в медитацию ударилась? — он заметил ее лицо и посерьезнел, будто испугался. — Марин, ты плачешь?

— Что? — не поняла она. — А, да нет, я просто косметику смыла, вот и глаза красные.

Мужчина ей не поверил:

— Что это за косметика такая термоядерная? — он подозрительно сощурился.

Женщина пожала плечами:

— Нормальная косметика. Просто у тебя нет средства для снятия макияжа, а у меня без него всегда так. Кожа нежная, но склонная к раздражению, — Нарочинская попыталась выйти, но ей преградили путь широкой грудью.

— Ты тоже нежная, — ладонь Брагина легла ей на неповрежденную половину лица и начала гладить щеку, — и склонная к раздражению, — он хотел скрыть улыбку, но не получилось.

Марина резко отшатнулась:

— Выпусти меня, — она просверлила мужчину взглядом, полным негодования.

И что-то такое было в выражении лица Нарочинской, что Олег понял: если он сейчас ее выпустит, она сбежит. Более того — Марина не медитировала здесь, а стояла и обдумывала план побега.

Твою ж дивизию, Нарочинская, черт бы тебя побрал.

Он сощурился:

— Поцелуешь — отпущу.

Женщина скрестила руки на груди:

— Перетопчешься.

— Значит, ты тоже перетопчешься, — мужчина не шелохнулся.

— Ты обалдел? Мне к отцу надо!

Следующая фраза, сказанная убедительным равнодушным тоном, резанула по легким:

— Значит, не так уж и надо, раз ради него ты брезгуешь меня поцеловать.

Нарочинская вздрогнула и поджала губы:

— Я не брезгую.

— Тогда целуй.

— А что, другие кандидатки закончились? Или ты всех распугал? — хотела уколоть.

Но у него получилось больнее:

— А ты видишь здесь кого-то еще?

По глазам прочитал, что говнюк. Да что уж там — он это и так знал. Но отступать не собирался.

Чувствовал, что больше Нарочинская к нему не придет. Никогда.

Только плана, как ее остановить, у него не было.

Марина увидела, что Брагин задумался, и поняла, что действовать надо прямо сейчас: стремительно пододвинулась и также быстро поцеловала.

Она была уверена, что успеет. Отстраниться, увернуться от наглых лап и потребовать выпустить, потому что она его условие выполнила.

Не успела. Тело Олега отреагировало быстрее, чем он осознал, что надо делать. А когда снова почувствовал ее вкус, предположительно свихнулся — ничем другим его поступок объяснить было нельзя.

Нарочинская даже не врубилась, что произошло. Меньше чем за минуту ее прямо в одежде запихнули в кабинку, накрыли большим сильным телом и врубили воду.

— Твою мать!..