И вдруг меня охватывает несказанная печаль, которую несёт в себе время; оно течёт и течёт, и меняется, а когда оглянешься, ничего от прежнего уже не осталось. Да, прощание всегда тяжело, но возвращение иной раз ещё тяжелее.
Эрих Мария Ремарк
Кончик пера врезается о дно чернильницы с характерным стуком. Воздух, пропитавшийся вязкой тишиной, разрезают лезвия серых радужек.
Брать отпуск было плохой идеей.
На краю сознания проскальзывает мысль подумать ещё раз. Перечитать ответ к письму, переписать его, зачеркнуть слова, выходящие за выстроенные в его голове границы; сделать хоть что-нибудь, но отсрочить отправку подписанного смертного приговора.
Однако всё его естество кричало ему тут же скинуть мирно сидящую сову с окна вместе с письмом, а потом аппарировать в Министерство и как можно быстрее разузнать, что же произошло.
На победу первого не стоило и рассчитывать.
Драко протягивает письмо сове, и та, ухнув в последний раз, улетает навстречу его будущему делу.
Мысли, в которые он почти погрузился с головой, наконец отпускают его. Он моргает и быстро встаёт с места.
Всё потом.
Он ещё успеет поразмыслить над криво выведенными буквами на пергаменте, гласящими: «Я знаю, что ты сейчас отдыхаешь, но мне нужна твоя помощь. Это дело чрезвычайной важности. Во сколько мы можем встретиться?» — и над тем, насколько неформально это звучало. Так, словно Гарри Поттер, отправивший ему это письмо, или слишком торопился, или слишком нервничал. Драко думает, что оба варианта в каком-то смысле верны.
— О, Мерлин, ты серьёзно? — недоверчиво раздаётся сзади. Драко резко поворачивается и слегка виновато улыбается под острым взглядом голубых глаз.
— Доброе утро, Рия, — он подходит к ней чуть ближе, хоть и понимает, насколько это опасно. От её взъерошенных волос так и сыпались искры раздражения, а скрещенные на груди руки то сжимались, то разжимались. — Только проснулась, как я понимаю?
Она фыркает и, слегка склонившись вправо, кидает выразительный взгляд на висящую на спинке стула форму, которую он достал несколькими мгновениями ранее. Её брови хмурятся, будто в недоумении. Глупость. Она слишком любила выдерживать эффектные паузы, чтобы помучить его этими тягучими молчаливыми секундами. Наслаждаясь выражением его лица, охватывающим его во времена крайней нервозности и встревоженности.
— Если мне не изменяет память, твой отпуск длится ещё три дня, — медленно проговаривает она. Пытается пригладить образовавшееся на голове гнездо, зная, насколько это бесполезно. — И прекрати называть меня Рией. Это глупо.
Он облегчённо выдыхает. Почему-то он никогда не мог предугадать её дальнейшие действия, даже если они были знакомы с детства. Этот случай не стал исключением.
— Что здесь глупого? «Астория» слишком долго выговаривать. А Рия…
— Разница — четыре буквы, Малфой! — возмущённо и совсем не аристократично разводит она руками. Драко усмехается и принимается расстёгивать пуговицы на рубашке, пользуясь её же приёмом. Проходит тысячу бесконечных мгновений, прежде чем она всё-таки говорит: — Слушай, а если серьёзно…
— Мне нужно вернуться, — перебивает он и, увидев на лице напротив лишь недовольство, добавляет: — Думаю, дело очень важное. Я получил письмо от Поттера, а он не пишет мне без повода.
Астория закусывает нижнюю губу в искренней задумчивости. Единственный жест, который всегда означал одно и то же. Её рука вновь тянется к волосам, и она принимается распутывать их, одновременно размышляя. Драко буквально видит, как над её головой чаши весов склоняются то в одну сторону, то в другую. Считает, чтобы не взорваться от ожидания.
Раз.
«Мне нужна твоя помощь».
Два.
Стук часов внутри его головы раздражает.
Три.
Первая прядь её волос распутывается, она принимается за вторую.
Четыре. Пять. Шесть.
Её лицо охватывает странная эмоция.
Семь. Восемь…
В конце концов, он не выдерживает и, не дожидаясь ответа, произносит:
— Я понимаю: я обещал провести с тобой выходные, и мне очень жаль…
— Подожди, — она затыкает Драко, приложив два пальца к его губам. Он хмурится. Астория молчит ещё тысячу бесконечностей, прежде чем тише обычного говорит:
— Я поняла. Всё поняла. Давай обойдёмся без этого, хорошо? Это звучит так, словно мы… вправду… встречаемся. Конечно, я ужасно зла на тебя, не буду отрицать, но… — она вздыхает и небрежно пожимает плечами. — Работа превыше всего.
Он бы поспорил, если бы не знал, что всё равно проиграет в этом споре. Понял это за те несколько лет их напускных отношений, нужных для того, чтобы журналисты не подумали, что они женятся не по собственной воле. Пять лет тому назад браки, закреплённые непреложным обетом, окончательно запретили на территории Великобритании, и семье Малфой, уже подпортившей собственную репутацию, не были нужны проблемы.
Но был нужен женатый наследник. И они попросту бросили в лицо прессы новость о новой девушке Драко Малфоя. И все до сих пор ждали самой громкой свадьбы столетия. Глупцы. Могут и не дождаться.
Причиной такой длительной отсрочки было нежелание Драко заниматься семьёй. Он не хотел отказываться от свободы, вкус которой только-только начал ощущаться на кончике его языка. Это очень напрягало не только журналистов, но и его мать. Малфой пытался убедить её в том, что исполнит своё обещание — рано или поздно.
Астории же было всё равно на это, — она в самый первый раз сказала, что никуда его не торопит. И он был благодарен ей за то, что она отнеслась к нему с пониманием. Даже зная, какой цены ей это стоило.
И как ни странно, но именно это представление сблизило их. Астория оказалась хорошей подругой, — даже слишком хорошей для него.
Она убирает пальцы.
— Прости, — он проводит ладонью по её волосам, чем приводит их в ещё более потрёпанный вид, а потом отворачивается и открывает верхний ящик тумбы. — Обещаю писать тебе каждый день.
Сзади слышится тихий, слегка натянутый смешок. Раздаются шаги.
— Мы знаем, что ты не исполнишь этого обещания. Ты не силён в словах, Драко. И твои брюки находятся не там, — глаза накрывает темнота, и он инстинктивно невербально призывает палочку и, резко развернувшись, направляет её вперёд. Он слышит, как смех становится чуть громче. — Не благодари, дорогой.
Он медленно выдыхает и сдёргивает брюки с головы.
— Ты переложила все мои вещи.
— Они находились в ужасном беспорядке, — парирует Астория и, ещё немного покопавшись в его шкафу, достаёт оттуда его рабочую обувь. Слегка кривит уголок губ, но это выражение спадает с её лица так же быстро, как появляется. Она передаёт ему их и через несколько мгновений направляется к двери. Останавливается, чтобы повернуться к нему с лёгкой улыбкой на губах. Настоящей ли?
Драко не знает.
— Я, пожалуй, приведу себя в порядок, пока меня не поймали журналисты. Уверена, Скитер добралась и до Парижа. Она явно не упустит шанса запечатлеть мою ужасную причёску.
Он улыбается.
— Солнце светит, небо голубое, а Астория Гринграсс переживает по поводу своей причёски, — ехидно тянет Драко, одновременно с этим снимая свою будничную рубашку, чтобы надеть что-то более строгое.
— Разумеется. Что может быть хуже плохой причёски? — с весёлыми нотками в голосе отвечает она.
Он лишь качает головой. Взмахивает палочкой, чтобы уничтожить письмо Поттера. На всякий случай. Было бы глупо оставить его, — учитывая происходящее в магической Британии. С войны, забравшей столько жизней, прошло десять лет, но счастливого исхода победа, давшаяся огромной ценой, так и не принесла. Сбежавшие пожиратели создавали собственные отряды для захвата власти над всей страной; Хогвартс восстанавливали несколько месяцев, но все знали, что он никогда не будет прежним. Когда Драко вернулся на восьмой год, то увидел лишь руины, оставшиеся от места, которое некоторые ученики называли домом. На обломанные камни в тот день упало тысячу слёз. Он видел, как Джинни Уизли коснулась губ пальцами, которые через несколько мгновений опустила на остатки стены. Слышал, как Блейз Забини извинялся перед всеми, кто пострадал от рук тёмного лорда и его приспешников, когда произносил приветственную речь как староста. Впитывал в себя глухие бормотания Теодора Нотта во сне, которого отчаянно хотел разбудить от творящегося внутри его головы кошмара. Но тот не сразу подпустил его к себе.
— Хорошо, — вырывает из вязких, липких мыслей, почти поглотивших его без остатка, голос Астории; видимо, она заметила перемену в его лице.
Она не будет спрашивать. Подождёт, пока он не придёт к ней сам.
И он в самом деле приходил каждый чёртов раз.
— Мне стоит поехать с тобой?
Он моргает, чтобы отогнать болезненные воспоминания. Не сейчас, Драко.
Малфой хмурится, и она, вздохнув так, словно он не понимал элементарных вещей, объясняет:
— Это похоже на побег. Могут поползти слухи. Не будет безопаснее поехать вместе? Будто мы соскучились по Британии и хотим пораньше вернуться домой, — они одновременно морщатся при последнем слове.
Драко прикусывает щёку изнутри. Отвечает не сразу, чтобы не совершить ошибок, о которых обязательно пожалеет вскоре. Что уж говорить, одна его жизнь — сплошная ошибка. Обычно решения Астории не отличались импульсивностью. Изначально она всегда думала о том, к каким последствиям может привести то или иное действие, поэтому Драко мог ей доверять в плане таких вопросов.
— Думаю, — медленно тянет он, — ты права.
— Ну, конечно, я права, — довольно улыбается она. — Тогда запроси разрешение на перемещение через порт-ключ, а я проверю, не притаились ли под нашими окнами стервятники, — она подмигивает ему и скрывается за дверью.
Драко оглядывает комнату. В каком-то смысле ему было в радость вернуться к работе. Он верил в то, что способен помогать и создавать, а не ломать. Он совершал множество ошибок и исправлялся до сих пор. Каждый пойманный пожиратель смерти снимал с его плеч часть почти непосильной ноши, родившейся во время войны.
Он моргает.
Так странно.
После смерти это всё будет таким неважным. Помнящие о его искуплении люди рано или поздно уйдут. Но…
И опять эти но, в которых было заключено так много и одновременно совсем ничего.
Просто Драко знал, что не сможет умереть, зная, что ничего не оставил после себя.
***
— Малфой? — удивлённо произносит парень, имя которого он никак не может вспомнить, — они пересекались очень редко. Он не участвовал в заданиях, да и Драко не слишком часто контактировал с аналитиками, больше предпочитая практическую часть своей работы.
Драко хочет притвориться, что не услышал его, — у него совершенно не было желания говорить тогда, когда время так безжалостно утекает сквозь пальцы. Да и этот человек не был похож на того, кто пришёл в это место работать: растрепанные светлые волосы, небрежно надетая форма аврора, тень ухмылки на лице. Драко подавляет желание скривиться. И почему Поттер совсем не следит за своими людьми? За всё то время, что он проработал в Аврорате, он видел мальчика-который-выжил довольно часто и, в конце концов, сделал вывод: Поттер бывает слеп. Как и все люди в этом грёбаном мире. Эта черта всегда помогала ему в расследованиях, — он знал, что любой преступник оставляет след, каким бы хорошим он ни был. Идеальных не существовало — стоило лишь распахнуть глаза шире.
Драко приподнимает уголок губ в вежливой улыбке и протягивает руку, которую пожимают спустя несколько бесконечных для него мгновений. Он уже жалел, что не поддался желаниям трусливой части своей натуры и не сбежал.
— Собственной персоной, — произносит он. «Как же его звали…» — гудело в сознании подобно назойливому комару, желавшему испить всю кровь, но боящемуся подлететь чуть ближе.
Парень выгибает брови.
— Со всем уважением, конечно… Но насколько я помню, ты не должен быть здесь.
«Пятый», — мрачно думает он. Видимо, никто из этих людей не был особо рад видеть его снова.
— Срочное дело, — только отвечает Драко, надеясь, что он поймёт намёк. И благослави Мерлин его работающую голову, потому что через секунду взгляд голубых глаз меняется, парень поспешно кивает.
— Ох, прости. Наверное, я тебя задержал. Слушай, ты идёшь к Поттеру? — добавляет он, когда Драко бормочет облегчённое «спасибо» и разворачивается, чтобы наконец уйти.
Вдох. Медленный выдох.
— Да, — он решает, что нет смысла сбавлять шаг. Даже если за ним плетётся эта заноза. — Слушай…
— Я тоже иду к нему, — видимо, притворяясь, что не замечает исходящего из ушей Драко дыма, говорит он. — Может, мы будем работать вместе.
Драко надеялся, что нет. Но отвечает только:
— Может.
Поттер встречает его прямо возле лифта; его лицо затянуто пеленой усталости, волосы в ещё большем беспорядке, чем бывает обычно, глаза покрыты дымкой, — будто он находится в совсем другом месте. Однако всё равно улыбается, когда поднимает взгляд на него.
— Здравствуй, Драко, — он протягивает руку. — Спасибо, что так быстро пришёл.
Драко тянет уголок губ вверх и сжимает его ладонь в своей, одновременно чувствуя странное тянущее ощущение в районе груди. Он замирает на несколько мгновений, глубоко погрузившись в собственные мысли, хаотично разбросанные по его голове. И только когда замечает, как брови Поттера сходятся у переносицы, осознаёт, что слишком затянул рукопожатие.
Драко моргает и быстро убирает руку. Прочищает горло, прежде чем произнести голосом, который — как он надеялся — звучал насмешливо:
— До сих пор не привык к этому.
На губах напротив появляется слабая, но понимающая улыбка.
— Прошло почти восемнадцать лет, а ты никак не можешь смириться с тем, что я отказался от дружбы с тобой, — подкалывает он и только потом замечает сзади Драко парня, который приклеился к Малфою, словно пиявка. Поттер кивает ему в знак приветствия. — Энтони. Ты достал то, о чём я просил?
«Точно. Энтони Гольдштейн», — мелькает в его мыслях. Учился на Когтевране, на одном курсе с ним, состоял в отряде Дамблдора. Это было единственным, что он знал — помнил — о нём. Но большего и не требовалось.
— Да, босс, — притворно серьёзным тоном отвечает он и показывает им папку тёмно-красного цвета. Драко напрягается. Информацию об особо разыскиваемых преступниках, о наиболее тяжёлых преступлениях вкладывали именно в такие папки, — будто бы обозначая чрезвычайную опасность цветом запёкшейся крови. Для преступлений так называемой «средней тяжести» использовали жёлтый цвет папок, для мелких — синий.
Что же могло произойти?
— Хорошо, — вырывает из задумчивости голос Поттера. Драко ловит его взгляд. Он кивает в сторону. — Пойдём. Я расскажу всё по дороге.
Это было связано с пожирателями, — Драко чувствовал это. Прошло десять лет с окончания войны, но несколько приспешников тёмного лорда до сих пор верили, что смогут вернуть своего повелителя, и сеяли хаос по всей магической Британии, набирая всё новых и новых союзников. Драко удалось поймать нескольких за эти годы, но практически ни один из них не смог помочь ему с поиском остальных.
— Никаких вопросов, — предупреждает Поттер. — Отложите их до момента прибытия остальных.
Драко с Энтони кивают, вставая по обе стороны от него. Малфой не может предположить, кто ещё будет причастен к делу. Обычно он имел право самостоятельно выбирать людей, с которыми будет работать, а сейчас лишь надеялся, что Гарри Поттер не прогадает с выбором. Хороших авроров было меньше, чем посредственных, но последних, по крайней мере больше, чем плохих; это успокаивало в каком-то смысле.
Первые месяцы работы в Аврорате он всё время ждал появления Уизли или Грейнджер рядом с Поттером. Но каково было его удивление, когда он обнаружил, что ни один из них так и не появился. В газетах поговаривали, что Гермиона Грейнджер уехала в Австралию, но это были лишь предположения. Она попросту пропала. Как и Уизли, про которого было известно ещё меньше. И, видимо, Поттера это совершенно не волновало, учитывая, насколько спокойным он был, когда в единственный раз обратил внимание на назойливую Риту Скитер и произнёс, что понятия не имеет, где бы они могли быть.
— Моего сына похитили, — произносит он; Драко приоткрывает рот, но тут же захлопывает его.
— Пожиратели смерти. На месте преступления остались следы тёмной магии… Да и Джинни видела их маски, — его палец касается переносицы, чтобы поправить очки; его губы поджимаются. Драко почти видит боль в чертах его лица, но она исчезает сразу же после того, как появляется. Он встряхивает головой, — видимо, для того, чтобы отогнать наваждение. Вновь превращаясь в спокойного аврора, в образ которого Драко почти верит.
— Это единственное, что вам стоит знать на данный момент, подробности обсудим чуть позже.
Они кивают. Драко не может понять, какое выражение накрывает лицо Гольдштейна при словах Поттера. Что это? Смирение?
Глупость.
Они оказываются у двери, ведущей в комнату для допросов. Брови Драко сходятся у переносицы, но отвечают быстрее, прежде чем он успевает спросить:
— Мы смогли отследить и поймать одного подозреваемого, — он распахивает двери и почти издевательским жестом приглашает их войти. Они молча переступают порог. Идут за ним, одновременно с этим внимательно слушая.
— Торфинн Роули. Нам стало известно, что пожиратели разделились на несколько отрядов. Чтобы их было тяжелее найти, — поясняет он. — Не уверен, знает ли Роули о похищении. Мы ловили пожирателей с разных отрядов, и никто не знал о местонахождении других. Абсолютно ничего. Ни крупицы информации. Кто знает, какая чертовщина творится внутри групп. По словам Роули, он знать не знает о похищении, но я хочу, чтобы ты удостоверил нас в правдивости его слов. Уж это ты умеешь делать.
— Не пробовали сыворотку правды? — нахмурившись, спрашивает Драко. После этих слов раздаётся вполне ожидаемый усталый вздох.
— На нём тоже не работает. Мы хотим проверить его кровь на наличие каких-либо веществ, мешающих сыворотке работать как следует, — в это мгновение его лицо затапливает странная эмоция, которую Малфой не в силах понять. — В последние два года стало практически невозможно узнать правду.
— Я давно рекомендовал вам использовать Империус, — не сдерживает он язвительного комментария, слетевшего с языка быстрее, чем он успевает остановить себя. С того самого момента, как он узнал про то, что пожиратели изобрели нечто, позволяющее им сопротивляться сыворотке правды, он предложил Поттеру воспользоваться непростительным. «Один раз. Хотя бы раз», — произнёс он тогда. Герой грёбаной войны был непоколебим.
В него летит острый взгляд зелёных глаз, которым, видимо, его хотели прихлопнуть, как муху.
— Знаю-знаю, — раздражённо бормочет Драко. — Не читай мне нотаций, иначе меня стошнит. В прошлый раз еле сдержался.
Энтони смеётся, но его смех очень натурально переходит в кашель после того, как Поттер переводит свой ты-не-доживёшь-до-утра взгляд на него.
— Я уже говорил, — потакая голосу Малфоя, произносит он. — Нам попросту запрещают пользоваться непростительными; это решаю не я.
— Ты же долбаный начальник Аврората, как это тебе запрещают? Согласись, если мы успеем выпытать ответы с помощью Империуса до того, как они придумают способ обойти и его, наша статистика — один с половиной пожиратель в месяц — наверняка слегка улучшится, — выплёвывает Драко. Ему невыносимо думать о том, что они уже могли столько всего сделать за всё это время. Он бы воспользовался непростительным, если бы магию сейчас не отслеживали так тщательно. Учитывая, что на его руке до сих пор цветёт метка, его с радостью посадят за решётку.
— Мы говорили об этом тысячу раз, — цедит Поттер. — Давай мы закроем эту тему при условии, что я поговорю с Кингсли, ладно?
— У тебя два дня.
— Командуешь тут не ты, Малфой, — напоминает он ему, на что Драко только кривит губы.
В конце коридора они упираются в тупик. Поттер касается двумя пальцами каменной поверхности стены, ведёт ими сначала медленно, вскоре быстрее, чертя руну, о которой было известно ограниченному кругу людей. Через несколько долгих мгновений стена пропадает. Драко слышит крик.
И этот голос.
— Спи ты сладко…
Палочка приземляется ему в руку, прежде чем он успевает сообразить, в чём дело. Драко поднимает её перед собой.
— Спи, не плачь…
Ещё один вскрик, смешанный с мёдом женского голоса.
Черви странных мыслей выгрызают путь в его мозг.
Не может быть. Он отказывается верить в этот бред.
Внезапно его древко резко опускает чья-то рука. Он переводит на Поттера взгляд с явно читающим «Что ты делаешь?» Энтони беззаботно шагает вперёд, за пелену заклинания, снимающего все чары, наложенные на волшебника, будь то оборотное, будь непростительное, — всё ради безопасности.
Почему они так спокойны?
— Всё в порядке, — шепчет мальчик-который-явно-спятил и кивком указывает на палочку. — Убери её. Она тебе не нужна.
— Но… — пытается Драко.
Тщетно. Поттер ускоряет шаг, будто бы говоря, что спорить бесполезно. Малфой особенно сильно ненавидел его в такие моменты.
— За тобой идёт палач…
— Пожалуйста, не надо! Я всё скажу!
— Всё в порядке, Драко. Пойдём. Поторапливайся.
Чудесно.
Он стискивает челюсти и, засунув язвительный ответ как можно глубже, направляется за ним. Он сразу оказывается в тёмной комнате. Она была разделена на две части, отделённые друг от друга толстым слоем стекла. За стеклом опрашивали подозреваемых; эта часть была гораздо больше второй, что служила для того, чтобы аналитики или другие авроры оценивали полученные ответы.
Когда он замечает шевеление за стеклом, хмурится. Драко отчётливо улавливает звуки хриплого дыхания, редких болезненных стонов и этой песни. Почему тот, кто там находится, не наложил заклинание, не позволившее бы им услышать людей внутри?
— Спи ты тихо, не кричи…
Драко цепенеет.
— Ни одной вокруг души.
Искривлённое древко прижато к дрожащему подбородку.
— Ветер шепчет: «Глаз закрой»…
Голова, обрамлённая тьмой, склоняется ближе, чтобы шёпотом напеть:
— Ты забудешь про покой.
Ему никогда не доводилось видеть такое в комнате допросов. И снова в голове вспыхивает вопрос: почему никто, кроме него, не обращает на это внимание?
Что вообще происходит?
Кажется, он говорит это вслух.
— Обычный допрос обычного убийцы. Расслабься, Малфой, — раздаётся ответ Гольдштейна, который в это время сверял что-то по своим бумагам. Драко ошарашено смотрит на Поттера и уже хочет спросить, что он упускает из виду, но подавляет в себе и это желание, когда видит его взгляд.
Драко умел быть наблюдательным, — учитывая то, кем он работает. Знал, как заметить что-то важное среди множества отвлекающих яркостей. Ведь важное не всегда выделяется кричащими цветами.
И он видел. Не всё, но этого было достаточно, чтобы он промолчал.
Пустые зелёные глаза глядели на стекло. Веки слегка опущены. Губы белеют, когда Поттер поджимает их. Руки буквально впиваются в спинку стоящего перед ним стула; ноготь большого пальца оставляет на дереве след. Ноздри раздуваются так, словно он глубоко вздыхает, чтобы успокоиться. Маска Гарри Поттера съезжает.
Драко поворачивается к стеклу, чтобы окончательно понять, кто находится по ту сторону. Как раз в тот момент, когда дверь, через которую можно было попасть в «тихую» зону, названной так по причине невозможности услышать разговор по ту сторону без специального заклинания, внезапно распахивается. По комнате ползут тени.
Вдох застревает поперёк горла, так и не добравшись до лёгких. Ему становится тошно. Он ожидает увидеть кого-угодно…
Но только не её.
Туго собранные волосы; форма, испачканная в чужой крови. Глаза, в которые он смотрит в порыве понять, кто она такая. В которых видит ошмётки сердца того наивного, трусливого подростка, которым когда-то был.
Он режется. До костей; до хруста позвонков и стрельнувшей боли в районе груди. Словно костлявые пальцы смерти накрывают бьющуюся артерию на шее; пальцы с чернеющей кровью под острыми ногтями рвут тонкую нить жизни.
Это не она.
Не может быть.
Драко замирает, когда её безразличный взгляд, сначала скользнувший по его волосам, останавливается на его глазах.
Кажется, он слышит раскаты грома. Скоро пойдёт дождь. Смоет с его век тошнотворные воспоминания. Если будет достаточно сильным, то сможет помочь избавиться и от прошлого. Лишь бы ливень не утопил его в своих кислотных каплях, часто-часто стучащих по черепу, — будто желая разломать его на несколько частей.
Идеально очерченная тёмная бровь ползёт вверх. Она перекидывает в другую руку какой-то камень. До сих пор не отводит взгляда. Драко чувствует, как начинает увязать в болоте.
В этих радужках ничего не вспыхивает. Со времён своей по-детски глупой влюблённости он помнил, что её глаза — золотисто-карие. Золото было смешано с горьким шоколадом, переплетаясь с ним в замысловатые линии и узоры. И, наверное, именно они заставляли биться его сердце чаще, а дыхание сбиваться. В его воспоминаниях до сих пор свежел момент, когда она подошла к нему первая. А он замер на долгие мгновения, слившиеся в вечность, когда ему удалось открыто взглянуть в эти радужки. Но теперь…
От них остались только осколки. И большие, и маленькие. Все с кривыми краями. Они блестели ярче тысячи солнц, — просто это видел только он. Драко был уверен.
Это длится тысячи лет, что здесь сводится к паре мгновений. И быстро заканчивается.
Их взгляды разрываются тягуче. С послевкусием пепла на кончике языка.
Её взгляд устремляется за его спину.
— Я была права. У них есть доступ к тёмным артефактам, — она подходит чуть ближе и ставит камень на стол перед Поттером, который просыпается только тогда, когда его слабо пинает Гольдштейн, наконец оторвавший взгляд от своих бумаг, чтобы взглянуть на…
— Грейнджер, — тянет Энтони и откидывается на спинку стула. Его губы медленно растягиваются в слабой улыбке. — Кто бы мог подумать. Я бы тебя обнял, но у меня совсем нет желания получить палочкой в глаз.
Её плечо медленно поднимается, так же плавно опускается. И больше ничего.
— Неужто скучал по мне? — бесстрастно произносит она. Грейнджер садится рядом с Поттером, успевшим собрать себя обратно.
— Ты ещё спрашиваешь? — притворно удивлённо качает он головой. — Тот, кто не скучает по тебе, или тебя не знает, или имеет фамилию Малфой, — Гольдштейн поворачивает голову к застывшему Драко, который до сих пор не может отыскать отвалившийся язык, который точно помог бы ему ответить на эту язвительность оставшимся ядом. — Интересная команда однако…
Она мимолётно смотрит на Драко, прежде чем сказать:
— Это ещё не все, — когда в ответ раздаётся молчание, Грейнджер медленно вздыхает. — Верно, Гарри?
Поттер запоздало кивает, выдерживает паузу, чтобы глубоко вздохнуть. Поправляет очки, прочищает горло. Пришивает личину спокойного человека, уверенного в том, что всё находится под его контролем. Забавно. И так знакомо.
— Подойди, Драко. Так ничего не увидишь, — бормочет он, почти не глядя на него. Малфой молча повинуется. Грейнджер складывает руки на груди; она начинает рассеяно стучать кончиком палочки по нижней губе или в скуке, или в задумчивости. — Итак… Вы все знаете, что происходит. Примерно знаете. Подробности, — как я уже говорил — будут сказаны, когда соберётся вся команда. Каждый человек играет разную по важности роль, — он обводит их троих взглядом, значение которого Драко не удаётся понять. И опять, и вновь. — Грубо говоря, вам достанется самая важная и опасная работа.
На последних словах Гольдштейн хмурится. В его взгляде вспыхивает что-то странное.
— Поттер, — напряжённо говорит он. — Я работаю аналитиком. Полным, стопроцентным аналитиком. Ни в каких операциях я не участвую, ты же…
— Естественно, я помню, — перебивает он. Слегка приподнимает уголок губ. — Это совсем не определяет твою значимость. Ты с Драко — одни из лучших аналитиков, которых я знаю. Гермиона идеально дополнит вас. Она и Малфой будут возглавлять наши отряды, а если нам будет достаточно одной группы, Драко сможет остаться с тобой, Энтони, и помочь со связкой тех или иных событий.
Энтони хмурится сильнее.
— В каком… Подожди, — он слегка приоткрывает рот от удивления. Видимо, понимание нахлынуло на него слишком поздно. — Он…
— Медиум.
«Медиумами» называли людей, находящихся между аналитиками и непосредственно аврорами. Они могли работать на два фронта и нередко предугадывали будущие действия преступников, за что и получили такое прозвище. Они не были привязаны ни к одному отделу Министерства, и многие пользовались этим преимуществом и переходили к невыразимцам; Драко был одним из немногих, кто остался в Аврорате.
Стать медиумом до одури сложно; Драко взяли, как выразились экзаменаторы, «с натяжкой». Он до сих пор с содроганием вспоминал те ужасные четыре часа, в течение которых ему пришлось не только решать логические задачи, но и уклоняться от летящих в него заклинаний. Получив несколько ожогов, незначительных царапин и испытав на себе придуманное каким-то идиотом проклятие, он смог относительно успешно сдать экзамен, и счастливое осознание того, что все тренировки были не напрасны, перекрывало усталость, смешанную с раздражением.
Кажется, слова Поттера успокаивают Гольдштейна. Он осторожно кивает и за долю секунды вновь превращается в самого себя. Драко не обращает на это должного внимания. Пока не понимая, что пожалеет об этом в будущем.
Грейнджер останавливает палочку. Склоняет голову вбок. Её глаза безжизненны. Драко становится не по себе. «Куда ты делась, девочка с золотыми глазами?» Он стискивает челюсти, чтобы не произнести это вслух, — она не поймёт. Конечно, нет.
— Ты закончил?
Поттер кивает и жестом призывает её говорить. Она смотрит сначала на Драко, потом — на Гольдштейна.
— Нам придётся много работать вместе, — начинает она. — Поэтому предлагаю забыть о том, кто мы такие. Люди умирают рано или поздно, кем бы они ни были. Но мы обязаны спасать тех, кто заслуживает жить. И мы должны просто работать. Не отвлекаться, не тратить время впустую и не позволять эмоциям взять верх. Если люди в команде будут постоянно ссориться, мы ничего не добьёмся. Мы, — она обводит их почти ленивым жестом левой руки; вокруг её запястья что-то сверкает, — отвечаем за это в первую очередь. Это не будет обычной операцией по ловле сбежавших пожирателей; мы должны поймать всех. Покончить с темой тёмного лорда и забыть о нём навсегда. А в дополнение к этому забрать у них Джеймса.
Уголок рта Поттера слегка кривится.
К чему были эти слова? Неужели она думает, что Драко станет поддаваться детским желаниям что-нибудь испортить? Она до сих пор не верила в то, что он мог измениться?
— Столько лет прошло, — произносит он, когда к нему возвращается дар речи. Драко поднимает брови в немом вопросе. Её взгляд не меняется. — А ты…
— Многие всё ещё не отпустили прошлое, — перебивает она спокойно. Её голова чуть покачивается. — Ты глуп, если думаешь, что все до единого приняли те правила, которые есть сейчас. Если не заметил, чаще всего убивают детей пожирателей. Как думаешь, сделал бы это человек, забывший прошлое?
Он моргает. Грейнджер небрежно взмахивает рукой, словно бы говоря «сам взгляни».
— Также и в Министерстве. Людей, желающих отыграться на таких, как ты, не сосчитать.
— Ты, что, думаешь точно так же, как они? — не выдерживает Драко. Грейнджер только ведёт плечом.
— Столько лет прошло, — возвращает она его слова. Поправляет одежду и, схватив пергамент с описанием похитителя, что передаёт ей Поттер, направляется к выходу.
— Буду ждать вас в зале четыре, — бросает через плечо, прежде чем её поглощает темнота.
Драко разводит руки в стороны так неожиданно, что рядом сидящий Энтони слегка дёргается.
— Что это, чёрт возьми, было? — ошарашено спрашивает он, на этот раз даже не пытаясь быть сдержаннее. Поттер пожимает плечами и достаёт из папки колдографию мужчины с внушительным шрамом на щеке; он скалился, обнажая ряд гнилостно-жёлтых зубов. Он прикрепляет её к личному делу пожирателя под именем Уолден Макнейр, а потом передаёт Энтони, который кладёт его обратно в папку.
— Знаешь, что это? — проигнорировав его удивление, смешанное с возмущением, спрашивает он и поднимает тёмно-синий камень с кривыми гранями прямо перед его лицом. Драко хмурится на мгновение.
— Uno ModoС латинского переводится, как «в одну сторону». Ключ к отделу Тайн, — почти понимая, к чему он ведёт, недоверчиво и почти нехотя тянет Драко.
Кивок.
— Гермиона говорила, что у Роули есть доступ к тёмным артефактам. Значит, среди невыразимцев есть кто-то, кто работает на его отряд.
— Предатель? — предполагает Драко. Брови Гольдштейна сходятся у переносицы.
— Но кто это может быть? — спрашивает Энтони. Поттер пожимает плечами.
— Это нам и предстоит выяснить, — лишь говорит он. Собирает разбросанные бумаги в одну стопку и вновь смотрит на него. — Мы уйдём через несколько минут. Займись подозреваемым, потом иди в зал аналитиков.
— Серьёзно? Зачем нужно было тащить меня сюда? Она же опросила его, — он указывает на дверь, за которой скрылась Грейнджер несколько мгновений тому назад.
Поттер как-то странно смотрит на него.
— Не хотел, чтобы ты упал в обморок от такого огромного количества старых знакомых. Лучше увидеть их по одному, чем всех вместе. Я очень забочусь о твоём ментальном здоровье. А теперь иди. Не трать кислород зря; его тут и так не хватает, — он нетерпеливо взмахивает рукой, молча приказывая свалить с его глаз долой. Драко — истинный Малфой — ощущает раздражение от его тона, но ничего не говорит. Спустя столько времени стало менее невыносимо подчиняться кому-то. В особенности Гарри Поттеру.
— Что значит старых…
— Уйди, Драко Малфой, иначе это дело станет для тебя последним, — в конце концов, цедит Поттер сквозь зубы. Энтони закатывает глаза, но не комментирует его слова, видимо, зная, что сейчас не лучшее время для шуток.
Драко фыркает и с ощущением того, что зря согласился на эту авантюру, направляется к Торфинну Роули.
***
Или Поттер окончательно съехал с катушек, или вправду предполагал, что напуганный до чёртиков пожиратель смерти что-нибудь ему скажет. Драко знать не знал, как Грейнджер заставила вечно спокойного, холодного и жестокого Роули дрожать, как осиновый лист, но это заметно усложнило ему всю работу. В конце концов, он попытался взглянуть на его воспоминания, но и это оказалось бесполезным: ему стёрли почти все важные моменты, оставив только незначительные разговоры о женщинах или выпивке. Драко был уверен в этом. Воспоминания казались фальшивыми и ощущались слишком… вязко. Словно его мозг накачали самыми сильными наркотиками. Видимо, пожиратели сделали это специально. Или желая убить его глаза и размозжить череп, или отвлечь.
Он моргает и замирает.
В голову врезается слово «отвлечь». А если они позволили им поймать Роули? Что, если они стёрли ему большую половину памяти, чтобы направить их по ложному следу?
Значило ли это, что они хотели, чтобы его поймали?
— Чёрт… — вырывается у него. Драко быстро выходит из «тихой» зоны. Он облегчённо выдыхает, когда видит дежурных авроров, стоящий прямо у двери. Всё-таки Поттер не настолько глуп.
— Разберитесь с ним, — кидает он им, прежде чем выйти и направиться к Поттеру с целью выдать ему все свои мысли. Его уже не волновало, обманывал их Роули или нет, — гораздо важнее было то, что пожиратели хотели, чтобы он был здесь. Чтобы они мучались с разгадкой уже решённой задачи.
Когда он добирается до зала четыре, останавливается. На мгновение медлит, чтобы собраться с мыслями, а потом быстро, — чтобы не передумать — распахивает дверь.
И останавливается, как вкопанный.
Движение в комнате прекращается. На него устремляются её безжизненные глаза. И его.
— Кто к нам пожаловал, Гермиона?
На него устремляются белесые зрачки его прошлого.