— Я, кстати, через неделю буду в Пусане, — сообщает динамик голосом старшего брата. Из-за того, что Юнги прижимает телефон плечом, звук идёт не прямо в ухо, а скорее в скулу. Но Гымдже говорит громко, и Юнги слышит его довольно отчётливо, хотя слушает рассеянно, занятый поисками в недрах рабочего стола. И потому он не успевает не то что ответить — времени на то, чтобы хотя бы понять суть сказанного, хён вообще решает не давать, предпочтя просто продолжить. — Встречаемся с директорами японского филиала под конец года. Так что я к вам ненадолго, всего на четыре дня. Ну, почти на четыре.

Юнги закрывает один ящик и тут же отодвигает другой, когда до него, наконец, доходит.

— Погоди, стоп, ещё раз. Ты будешь через неделю? То есть в третью неделю ноября?

— Эм, — на другом конце возникает шуршание: наверное, хён полез в календарь. — Да, это будет третья неделя. Приезжаю в понедельник и отбываю в четверг днём. А что, у тебя какие-то дела?

— Не у меня, — Юнги вздыхает устало. — У детей сунын.

— Точно, сунын, — Гымдже хмыкает. — Я как сдал свой, вообще забыл, что он в принципе существует.

— Хотел бы я тоже так сделать.

Юнги возобновляет поиски. Внутри ящика искомого не находится. Внутри же самого Юнги — растёт раздражение и что-то ещё.

Да обеденного перерыва меньше пары минут, и среди множества папок нужно срочно найти одну с ещё не прорешанным пробником. Если она не найдётся сейчас, то либо придётся идти на рандеву с принтером заново, что займёт какое-то время, либо искать до победного, и так, и так жертвуя драгоценные минуты перерыва — и всё это крайне нежелательно.

Сегодня — третья попытка пообедать вместе с Сокджином, и посреди адской недели Юнги очень нужна эта встреча . Юнги нужен Сокджин хотя бы на 40 минут, даже если всё, что они будут делать — это молча есть рядом друг с другом.

Их предыдущие попытки терпели крах из-за вот таких вот небольших случайностей. То Сокджину позвонит кто-то из начальства или поставщиков, и этот звонок властной рукой сдвинет обед на критические 20 минут позже; то Юнги задержит Сынню — престарелый преподаватель ханмуна, он пришёл в их хагвон почти год назад и с тех пор, как занял в учительской соседний с Юнги стол, периодически обращался к нему за помощью с компьютером. А теперь вот — чёртов пробник. Куда же запропастилась эта стопка бумаги? Юнги ведь отчётливо помнит, как печатал её.

— Нам надо будет выпить вместе, — решает он вслух, перекладывая телефон в руку. Затёкшая шея болит, когда он вытягивает её наконец в вертикальное положение. — Сокджин, кстати, недавно увлёкся макколи, так что у нас есть немного домашнего вина.

— Макколи? Я думал, вы предпочитаете что покрепче, — беззлобно смеётся Гымдже.

— Это да, но ты только не говори это при Сокджине, он тебе целую лекцию прочитает про кофе по-турецки и почему он будет покрепче некоторого алкоголя.

Воспоминание о лекции заставляют вспомнить о его парне. Сокджин выглядит всегда таким уверенным и глупо очаровательным, когда говорит о кофе. Юнги нежно улыбается.

Они вместе уже 3 года, а волнение от мысли, что Сокджин его любит, не ослабевало. Глядя на него — вдохновенно рассуждающего о работе, сосредоточенно всматривающегося в море во время рыбалки, смеющегося над телешоу, печально крутящего в руках телефон после разговора с родителями, пылающего энтузиазмом в «Марио Карт», дурачащегося или ожидающего реакцию на его очередной каламбур — даже спустя столько времени, Юнги не может сдержаться, и где-то на краю сознания шёпотом возникает «какой же ты дурачок» и следующее за этим незамедлительно «мой любимый дурачок».

— Хорошо, не скажу, — соглашается Гымдже. — Тогда до встречи. Я ещё напишу позже.

— Ага, хён, до встречи.

Телефон замолкает. Взгляд падает на время, высветившееся на экране — официально, обед начался. А треклятый пробник до сих пор не появился из воздуха.

Кряхтя, Юнги поднимается со стула, и вдруг его внимание привлекает что-то белое в проёме между боковой стенкой его стола и невысокой перегородкой, отделяющей тот от рабочего места Сынню. Вздох облегчение срывается с губ, когда он узнаёт в предмете папку с запропастившимися бумагами.

В назначенном месте встречи Сокджин встречает его, рассеянно приобнимая за плечи одной рукой. Другая держит телефон у уха. Они заходят внутрь кафе. Разбавляя тираду собеседника редким «угу», Сокджин уходит занимать столик, даже не взглянув в меню, доверив Юнги сделать заказ за него. Когда тот возвращается от стойки с шайбой-трекером, уже Сокджин ровным тоном втолковывает, что открыться в формате «шоп-ин-шоп» с цветочным магазином, конечно, выглядит удачной идеей, но у них два совершенно разных набора санитарных норм, и его, честно говоря, волнует вопрос с запахами, разрешение которого может привести к дополнительным вложениям в систему вентиляции.

— … Ты прав, Хонсу-я, «шоп-ин-шоп» гораздо выгоднее по аренде, чем отдельное помещение, — Юнги видит, как Сокджин беззвучно выдыхает перед тем, как перебить едва начавшийся поток возражений. — Но давай поищем ещё варианты и вернёмся к этому разговору позже, хорошо? Не хочу задерживать тебя на обед, ты и так отдыхаешь меньше, чем следовало бы. Съешь что-нибудь вкусное, договорились?

И с этим он кладёт трубку.

— Грязно играешь, — именно с этих слов, наконец, начинается их встреча. — Хонсу ведь потом даже напишет спасибо. Что благодаря тебе он действительно съел нечто восхитительное сегодня.

— Что ж поделать, просто я такой замечательный хён!

Сокджин стреляет в сторону Юнги взглядом, искры самодовольства и лукавства в карих глазах приятно щекочут кожу. Но также он замечает и тени под этими невозможно красивыми глазами — Сокджин в последнее время много выкладывается, физически, ментально и эмоционально, и ему бы послушать собственный совет, данный только что Хонсу.

Иногда, Юнги понимает, в жизни бывают напряжённые времена, пройти через которые за кого-то другого просто невозможно, да и сейчас — не первый такой период за все их 3 года вместе. Однако желание облегчить жизнь Сокджина такое же сильное, как и в первый раз. Тогда, после возвращения из аэропорта, куда они ездили провожать родителей Сокджина в Канаду, весь день наполняла печальная задумчивость. К вечеру она перелилась за невидимые края выносимого потоком тихих слов на фоне какой-то дорамы от «Нетфликса», на которую оба не обращали никакого внимания. Сокджин рассказывал, непривычно сдержанно жестикулируя. Юнги слушал, иногда говорил и не отпускал его руку.

Вот и сейчас он находит её под столом. В ответ Сокджин без промедления слабо сжимает ладонь, посылая импульс. Юнги проводит пальцем по костяшкам, уголок рта приподнимается вверх — это не его треугольная острая ухмылка, она мягче, скромнее. Юнги никогда никому так не улыбался, кроме Сокджина. Менять это в ближайшую бесконечность он также не собирается.

— Гымдже будет в Пусане через неделю, — вместо всего, что у него сейчас вертится на языке, сообщает Юнги. — Звал выпить вместе.

— О? Разве это не будет во время сунын?

— Ага. Но тем больше поводов выпить.

— Кажется, в этом году подготовка выдалась сложнее, чем в прошлые, — взгляд скользит по его лицу. Юнги понимает оставшееся не озвученным так, как если бы оно было его собственными мыслями, но отмахивается от этого. Потом, сейчас не время для размышлений.

Звенит, вибрируя, трекер. Сокджин встаёт, чтобы забрать заказ. Ожидая, Юнги прикрывает глаза на пару мгновений.

В голове мысли обо всём и ни о чём одновременно: о кимчи ччиге с тунцом, что они ели позавчера на ужин; о приближающемся сезоне жёлтой пыли; о том, что ближайшая к ним прачечная закрывается и теперь нужно искать новое место для стирки вещей. Они качаются, как буйки на волнах, недавно увиденные на пляже Сондо: бросающиеся в глаза на фоне мрачной синевы яркие точки, разрозненные, единичные, полые. И море вокруг них уже почти зимнее, тяжёлое, неповоротливое…

Запах свежего хлеба ударяет в нос, Юнги открывает глаза и видит перед собой тарелку с сендвичем. Сокджин вновь занимает место напротив, подтягивая рукава бежевого свитера.

Сегодня облачно, солнца скорее нет, чем есть. Именно в момент, когда Юнги пододвигает стул поближе, оно решает показаться из-за гигантского облака. Время — полдень, лучи добираются до дна городских оврагов-улиц, но не до его стен. Потому залить всё кафе светом они не могут, однако по помещению тут же рассыпаются блики от окон в зданиях по соседству. Они с холодным весельем подмигивают с граней высокого стакана с американо, с ободков колец на его пальцах и тоненькой одиночной серьги в ухе Сокджина, наклонившегося к своей тарелке.

Почему-то Юнги вспоминает о недавней поездке в Кёнджу. Они любовались покрасневшими клёнами и золотыми гингко вокруг Пульгукса, охотились по всему городу за штампами для туристического паспорта, точно младшеклассники на экскурсии, и считали, сколько в городе отделений «Старбакс» в зданиях, стилизованных под ханок. Кёнджу пах мхом, деревом, старым металлом, нагретым камнем и — отчего-то — приторным якква с воздушной жаренной горчинкой рисовых хлебцев.

Пусан по возвращению — выхлопными газами, стеклом и сталью, свежими скользкими морепродуктами, дымным духом приближающегося сезона печёных каштанов и цитрусовым чаем юджа.

Два города кардинально отличаются друг от друга, однако почему-то сейчас Юнги чудится в воздухе нечто от столицы древнего Силла. И лучи света за головой Сокджина преломляются причудливо, зажигают искрами пылинки, одним касанием озолачивая — словно возлагают на голову Сокджина Золотую корону из знаменитых гробниц Кёнджу. «Глупая ассоциация,» — фыркает про себя Юнги. Однако…

Пальцы внезапно чешутся взять камеру и сфотографировать, поймать момент, вспоминая увлечение из старших классов.

Во второй раз за последние 10 минут он находит руку Сокджина под столом. Юнги не знает для чего, но чувствует, что это ему нужно.

Сокджин глядит на него из-под чёлки. Она отросла, давно уже подровнять пора, да только времени нет. Волосы падают на глаза тенью, но она придаёт ощущение ширмы, отгородившей их двоих от остального мира. И в груди исчезает напряжение, незаметно появившееся, и Юнги может вновь почувствовать себя собой.

Эта неделя проклята. Кажется, он ничем не занимается, кроме работы. Даже разговоры вокруг лишь об экзамене. Это, честно говоря, сводит с ума.

В кресле за столом Юнги сворачивается креветкой, подтянув ноги на сиденье и положив голову на стол. Аккуратно, прямо в центр стопки взятых на дом отчётов, а не так чтобы со всего размаху бахнуться об клавиатуру. Растянутые пижамные штаны натягиваются на коленках ещё сильнее. Открывшиеся лодыжки тут же начинают мёрзнуть, но Юнги слишком измотан, чтобы сделать с этим что-либо. Упавший до самого носа капюшон толстовки милостиво убирает с глаз долой экран компьютера.

Как ответственный серьёзный взрослый, он заявляет твёрдым уверенным тоном:

— Не хочу.

— Похоже, чтобы сдать сунын нужно, и правда, в первую очередь сдаться системе самому,* — хмыкает с дивана Сокджин.

Юнги мрачно смеётся.

Однозначно, самая тяжёлая осень в его жизни.

Юнги — простой человек с простой жизнью: дом-работа-дом, отпуск дважды в год, неизменно стирка в субботу и поход в гипермаркет в воскресенье, иногда вылазки на выходных в книжный, реже — в парк. Он даже не помнит, когда и как пришёл к этому ритму. Наверное, рутинный распорядок выработался в первые полгода работы в хагвоне, а с тех пор прошло не меньше 8 лет. Последним большим изменением было появление Сокджина, но они ужились друг с другом с таким минимальным количеством притирок или претензий, Сокджин так легко и быстро вписался в его жизнь, будто всегда был её частью. Также как и времяпрепровождение с ним стало естественной частью досуга.

Идя по улочкам Пусандэ, Юнги ловит себя на мысли, что, кажется, его жизнь упростилась чрезмерно.

Хотя нет, скорее стала слишком предсказуемой. Как этот сраный, сука, сунын — в каждый четверг третьей недели ноября. Вопреки обыкновению, предсказуемость навевает не уверенность, а тоску.

Возможно, в меланхоличном настроении виновато окружение: Пусандэ — торговый райончик, растянувшийся от одноименной станции метро до кампуса самого Пусанского национального университета. И, как водится, здесь встречается много студентов. Активно спешащих на пары, занимающихся шопингом, отдыхающих с друзьями в многочисленных кафе и караоке или засевших с планшетами-тетрадями-учебниками в кофешопах. Однако в их лицах нет той конечной обречённости, а во взрывах смеха не слышатся звонкие истерические нотки — в отличие от школьников, приходящих на занятия к Юнги. Студентам тоже непросто, Юнги не обманывается, он хорошо помнит собственные годы в универе. Однако дети воспринимают всё острее.

И Пусандэ вокруг и чужой, и нет одновременно.

— Хён! — Поднимает руку Намджун, заметив его приближение.

С тех пор, как они в последний раз виделись, Намджун подстригся под ещё более короткий ёжик и сменил оправу в очках, однако, без сомнений, это всё тот же добросердечный и строгий коллега и друг. Юнги радуется ему. Его вид в месте, извращённо знакомом, словно отражение в зеркале, выступает как вес, уравновешивающий вторую чашу весов, сглаживает нервозность на сердце.

— Ты как всегда, минута в минуту, — Намджун сверяется с дисплеем умных часов.

— А я удивлён, что мне не пришлось тебя ждать, обычно ты опаздываешь, — не может удержаться от подкола Юнги.

У него опять (всё ещё) не так много личного времени, как хотелось бы, и единственная возможность пересечься с близкими людьми — это совместный обед. Поэтому они не теряют минуты на долгие приветствия и быстро оказываются в закоулке, где группируются китайские ресторанчики.

— … В целом, я делаю то же самое, но атмосфера там совершенно другая. Сейчас, конечно, к концу семестра становится напряжённее, но это совершенно не то, как было в хагвоне перед сунын, — последние слова немного неразборчивы, поскольку Намджун жуёт маринованную редьку. Однако для Юнги разобрать его бормотание давно не проблема. Не после стольких лет общения.

— Я рад, что ты нашёл место, где тебе комфортнее, — он улыбается легко. — Работа в универе определённо подходит тебе больше, чем в хагвоне. Они серьёзно не ценили твои знания и умения.

— Правда так думаешь? — Намджун опирается локтями в стол, едва не перевернув широкую миску с остатками чёрно-коричневого соуса ччаджанмёна. Палочками вслепую он ищет в нём кусочки овощей. — Пока идёт лишь первый семестр, и я не штатный преподаватель, а всего лишь приглашённый. Всё поменяется, когда мы обновим контракт. Нагрузка, документы, отношение — всё будет…

— Иначе. Всё будет по-другому. Но ведь именно этого ты хотел, когда увольнялся, верно? — Юнги пожимает плечами. — У тебя получится, Намджун-а. Мы с Сокджином в тебя верим.

— Боже, такая честь, теперь я чувствую себя благославлённым, — Намджун смеётся, лицо значительно светлее, чем пару минут назад, как будто он действительно только что получил талисман в храме. — Как, к слову, у хёна дела? Всё ещё ищет помещение для кофешопа?

— Да, с этим самая главная проблема сейчас. Но, кажется, он нашёл какой-то вариант. Послезавтра поедем смотреть возможное место. По-моему, оно недалеко от этого района.

С конца прошлого года, после того, как съездил то ли на международный чемпионат бариста, то ли на конференцию — Юнги уже не помнил точно, оба события случились друг за другом — Сокджин загорелся идеей открыть свой кофешоп, а где-то четыре месяца назад активно занялся реализацией задумки. Иногда он спрашивал его мнение по вопросам отделки интерьера или просил попробовать варианты напитков для меню, но в основном всем занимался самостоятельно. Поэтому Юнги не знал досконально, как у его парня обстоят дела с этим грандиозным начинанием, однако старался не выпадать и принимать участие, выползая по возможности из-под завалов собственной работы.

— Очень неплохое место, если по соседству с универом, — мычит Намджун. — Надеюсь, оно вам подойдёт.

Он настаивает на том, чтобы заплатить за их ччаджанмён. Юнги соглашается, но лишь в обмен на то, что после он угостит его кофе.

Уже на улице Юнги вновь оглядывает округу взглядом (не)узнавания. Из «МакДональдса» вываливается шумная компания парней; на переходе ждёт сигнала девушка в мини-юбке, в её руках чехол с ноутбуком; от лотков с уличной едой расходится водяной пар и среди прочих на передний план пролезает запах омука; у «Олив Янг» орёт к-попом колонка, пытаясь перекричать сестру-близнеца у магазина с кедами.

Это — жизнь. Простая, но отличная от той, что есть у Юнги. Он не уверен, нравится ли ему это открытие, или нет.

Приезд Гымдже — это рождество, наступившее раньше срока. В этом году на чхусок старший брат не приехал из-за не вовремя подхваченной болезни, так что в последний раз они с Юнги встречались на соллаль, в январе.

Объятья хёна всё такие же крепкие и согревающие, что и в пятнадцать, когда Юнги крупно поссорился с родителями и уже почти собрал вещи, чтобы в одиночку уехать в Сеул в погоне за тогдашней мечтой, но Гымдже успел перехватить его на пороге, выслушал, поддержалм — это стало достаточным напоминанием не бросаться в крайность. Такие же придающие сил и спокойствия, как и в двадцать четыре, когда он провожал Юнги в армию.

Гымдже всегда держит его по-особенному, не так, как остальных: если Сокджина он встретил, обнимая плотно за плечи, то с Юнги он скорее прижимает к себе, удерживая чуть ниже под лопатками — потому что лучше других знает, насколько болезненной была та травма плеча, что даже после операции и реабилитации до сих пор это место у Юнги остаётся чувствительным. Так, за спину, чаще обнимают девушки, а травма на самом деле уже давным-давно не болит совершенно, за такое обращение, как с хрустальным, можно было бы и обидеться, но Юнги не задевает. То, что хён всё ещё помнит, обращает на это внимание, затапливает волной щемящей привязанности. И объятия Гымдже — лучшее лекарство, какое он может получить в разгар истерии с экзаменами.

Брат устал с дороги, завтра утром у него совещание, но они всё равно засиживаются допоздна. Пьют обещанное макколи, играют в «Монополию». Юнги кричит, что Сокджин жульничает, тот ноет и обещает наложить на него «кухонные штрафы», Гымдже много смеётся, рассказывает последние новости из жизни.

Так продолжается и следующим вечером («Монополию» сменяет «Уно»), а в последний полноценный день пребывания в Пусане Юнги ведёт хёна к морю. На небольшом пешеходном бульваре от выхода из метро к променаду Хэундэ большой конус, поставленный в подражании ели, споро закрывают пластинами под хвою. Кафе по бокам спохватились раньше и уже щеголяют светящимися новогодними украшениями. Перед самим входом на пляж над столбами тоже уже зажжена вывеска «Фестиваль света».

Море — чёрная пропасть, разбавленная вдалеке огнями редких паромов. Те теряются на фоне переливающихся радугой конструкций, которые возвели на самом песке Хэундэ. Светодиодные ленты и гирлянды скручены в разнообразные формы: качели, пряничный домик, ёлочные шары, снеговики, белый медведь. Они с Гымдже сидят на скамейке напротив «волнующегося» поля из светящихся цветов, едят купленную в лотках неподалёку еду, говорят обо всём, что приходит в голову.

Хён протягивает ему пунъоппан, один плавник рыбки выделяется светло розовым: паста из красных сладких бобов чуть не прорвала бок из теста. Юнги принимает промасленные пакет, немного качаясь в сторону от слабого толчка локтём в предплечье.

Пунъоппан напоминает о хоттоке, рыбалке и синем свитере с рисунком кита. Несмотря на въевшуюся усталость от этого ноября, Юнги рассеянно улыбается. На лице Гымдже всезнающее выражение старшего брата, которое так бесит, но чтобы раздражаться хоть сколько-нибудь серьёзно, Юнги сейчас слишком растроган — ассоциациями, Гымдже под боком, хорошим вечером — и даже голос у него слишком мягкий, когда он говорит:

— Молчи. Просто. Молчи, хён.

— Вашему вниманию — фирменный напиток «Утто кофе»!

— Ты смешал кофе с персиковым «Спрайтом»? — Спрашивает Юнги, отвращение и недоверие в нём борются с равной силой.

Подозрение оправдано: высокий стакан со льдом делится примерно по середине, и если верхняя половина определяется безошибочно, то пузырящаяся внизу розоватая жидкость вызывает закономерные вопросы. Юнги представляет вкусовое сочетание кофе и газировки. Желание участвовать в дегустации сразу куда-то пропадает.

— Хей, — Сокджин возмущённо закатывает глаза. — Это эспрессо тоник. Тоник — тот же, с которым делают коктейли. Им ещё разбавляют некоторый алкоголь.

— Это нормально, что он газированный?

— Так и должно быть. Не бойся, Юнги-чи, он не ядовитый. Я пробовал перед тем, как дать тебе.

— Как ты вообще додумался смешать это? — Юнги настороженно подтягивает стакан поближе. На янтарно-коричневой поверхности разбегаются мелкие пузырьки.

— За границей это уже давно не новое сочетание, это в Корее больше любят классический американо. А для фирменной фишки нужно что-то столь же простое, но более броское, поэтому я и выбрал эспрессо тоник. Ну же, попробуй.

Кофе — это кофе, он всегда немного горчит. Благодаря Сокджину Юнги не разбирается, подобно мастеру, но может почувствовать разницу в пресловутых тонах различных сортов зёрен. Эспрессо, который его парень добавил в эту смесь, отличается от того, какой он использует в более привычных напитках. Яркий, с кислинкой. Она шипучая — наверное, благодаря тонику. Как ни странно, они хорошо сочетаются вместе.

Юнги делает ещё глоток и с удивлением обнаруживает кроме ожидаемой горчинки немного сладковатое послевкусие. Оно умеренное, лишь оттеняет вкус самого кофе.

— Вижу, понравилось, — улыбается Сокджин.

— Я бы наверное заказал такое ещё раз, — признаётся он. — Придумал уже название?

— «Бесконечный эспрессо тоник», — торжественно сообщает Сокджин. Его грудь распирает в сторону, как бывает от особо удачной шутки. — Он с сиропом из гибискуса. Для варки сиропа пригоден лишь особый сорт, найти его ещё сложнее, чем нужный по вкусу тоник, но я же — профессионал!

Он смеётся, его уши горят красным. «О боже» — думается Юнги. Он отпивает ещё один крошечный глоток и берёт лицо Сокджина в ладони, приближаясь. «Ну конечно, мой любимый дурачок.»

Декабрь встречает драматичным похолоданием. Листья облетели практически полностью, на ветках остаются только единицы, да и те держатся лишь на какой-то неизвестной силе воли — Юнги держится также.

День рождения Сокджина они проводят в море. С раннего утра до середины дня они качаются в лодке, закинув удочки. Сокджину, как обычно, чертовски везёт. Он вытаскивает одну рыбу за другой, и не как иначе, как в качестве главного подарка, ему на крючок попадается солидный куш. Сокджин напевает «супер тунец~, супер тунец~!» и танцует маленький победный танец, не выпуская из рук снасти. Он в нелепом комбинезоне, высоких сапогах и перчатках, волосы стоят торчком на затылке, выбившись из-под кепки, от него пахнет наживкой, водорослями и морской влажной слизью, но глаза сияют, а щёки раскраснелись от ветра и радости — бессовестно красивый. Украдкой Юнги целует его, не размыкая губ, в висок.

Вторую половину дня они готовят пойманное в одном из ресторанчиков, расположившемся прямо в десяти шагах от причала. Старые рыбаки ахают и восклицают, когда Сокджин пересказывает истории, как вытащил тот или иной улов. Юнги поддакивает в нужных местах, жарит мясо на гриле и подливает соджу им обоим. Он по-прежнему не особо интересуется рыбалкой, поэтому не принимает активного участия в обсуждениях блёсен, спиннингов, сетей и прочего. Хозяйка смотрит на них с материнским покровительством, она напоминает бабушку Юнги, оставшуюся в Тэгу.

В конце дня они возвращаются домой около девяти и сразу же заваливаются спать. У Юнги на душе странное тянущее чувство, которого там быть не должно после столь хорошего дня. Они уже в постели, как Сокджин вдруг поворачивается к нему лицом.

— Что такое? — Положив под щёку руку, он смотрит сквозь закрывающиеся ресницы. Расслабленно, сонно, но с искренним вниманием. Сокджин медленно поднимает вторую руку и тычет пальцем в лоб, едва не попав Юнги в глаз. — Ты слишком громко думаешь.

— Думаю, мне следует уйти из хагвона, — вырывается без какой-либо причины, удивляя в первую очередь самого Юнги. Повисает пауза, он обдумывает сказанное ещё раз и понимает, что, в общем-то, так он и чувствует. — Это становится слишком изматывающим. Намджун ушёл, и он… стал легче. Мне… не хватает именно этого.

— Если ты так чувствуешь, то вперёд. Я поддержу тебя, несмотря ни на что, мой милый Юнги-чи, также, как ты поддерживаешь меня с «Утто».

Юнги мычит согласно, утыкаясь в место, где соединяется плечо и шея Сокджина. Его посещает ощущение, будто сегодня был его собственный день рождения. А иначе — почему ему достался такой подарок судьбы?