Связь воспитателя с воспитанником (пусть и совершеннолетним), да еще в стенах коррекционного учебного заведения — гнусная история. Ральф и сам так считал когда-то, пока года полтора назад Большая Птица не затеял с ним будоражащую, выматывающую игру взглядов, мимолетных прикосновений, подкарауливаний в темных коридорах, демонстративных селфхармов и недвусмысленных приставаний в учительском туалете. Сперва Ральф игнорировал нахального юнца, избегал, даже пытался отчитывать (ха-ха!). Потом, прислушавшись к себе, испуганно сбежал в свой бессмысленный отпуск.

А вскоре после возвращения рухнул в отношения с Птицей с шаткого мостика собственных убеждений и принципов, державших его в профессии почти пятнадцать лет. Он позволил втянуть себя в игру, не разобравшись в правилах, не определившись с собственной ролью, позабыв об осторожности, ответственности и бог знает еще о чем.

А вот теперь оказалось, что все это время он играл по чужим правилам. Что он всего лишь прихоть Стервятника, который волен в любой момент его бросить. Или каприз безжалостного Дома, способного перемолоть его в пыль своими скрипучими челюстями?

Стервятник снова в его кабинете. Близкий и далекий, как земля и небо. Привычно хрупкий и непривычно взрослый. Словно за пять недель он не только похудел на килограмм, но и прибавил лет пять или шесть. Опыта, что ли, набрался?

Ральфу думать не хотелось, какого опыта мог набраться Птица и с кем. Пусть. Он смотрел на стоящего перед ним Стервятника, от нахального и спокойного взгляда которого у него чесались то ли кулаки, то ли кое-что другое, не знал, рад ли тому, что впустил его.

…Что теперь делать? Обнять? «Держать лицо»? Отчитать за прогулы? Наброситься с поцелуями? Выяснять отношения? Быть грубым? Нежным? Притворно-спокойным? Спросить бесцветным голосом «как дела»? Больно дернуть за желтый хвост? Или они вернулись к нулевой отметке, где они не… (Ральф сглотнул), а всего лишь воспитатель и без пяти минут выпускник? Ральф так ждал этой минуты, что растерялся. Словно разучился дышать.

Неплохо бы узнать, чего хотел Стервятник. Он помнил, чего Птица хотел пять недель назад, из-за чего они так глупо поругались. А теперь чего?

Ральфу же хотелось любить Птицу. Ну как любить — он уже его любил. Хотелось заботиться, кормить, например, уберегать от болезней и сквозняков, помочь чем-нибудь. Допустим, помочь после… Ральф осекся. Они никогда не говорили с Птицей о будущем, словно их отношения были заранее обречены. Сейчас, за полтора месяца до выпуска, Ральфу от этой мысли стало по-настоящему страшно. Времени до часа «икс» с воробьиный клюв, все тонуло в темном тумане неопределенности. Но как же хочется любви в темные времена!

Само собой, он хотел с ним трахаться, как без этого. Ужас, как хотел. Но если Стервятник больше не захочет, Ральф отступит. Погрустит, конечно, но приставать больше не будет. Он и так пять недель живет без этого. Проживет и потом как-нибудь. Ну, обнимет разве что, если Стервятник позволит.

Для начала, наверное, надо предложить чаю, чтобы сразу не сбежал. Ведь Ральф его <i>пригласил</i>. Это уместно в любой точке их отношений.

Но до чая дело так и не дошло.

Сложно сказать, чей жест был первым, кто потянулся навстречу. Ральф только помнил, что в какой-то момент осознал, как у него дрожат руки.

За полтора года Стервятник многое разбудил в Ральфе — тайное, дремавшее во тьме, непроявленное, пугающее его самого. Но он и представить не мог, что способен на такое — нетерпеливо рвать одежду, сжимать до красных отметин тонкую шею, грубо повалить на диван, кусать и вылизывать живот, вцепившись в нежные, тонкокожие бедра — больно, жестоко, до синяков. Ральф считал подобные страсти уделом малобюджетных эротических мелодрам и дешевых книжонок в мягких обложках для недотраханных дам. Но не находившие столько дней выхода тоска, обида, жажда высвободили в Ральфе то, что прежде ему удавалось держать в узде.

 Стервятник выгибался в его руках, не делая попыток вывернуться или остановить. Видно, что он тоже едва держался. Оголодал. Он драл черными когтями плечи и руки Ральфа, помутневшие глаза из-под лохматых волос смотрели бешено и пьяно.

Ральф завелся, как подросток. Ему казалось, он кончит прямо сейчас — вот так, с рукой в чужих трусах, даже не прикоснувшись к себе. И тут же отстраненно подумал: «Это ж с кем ты так гулял неудачно, Птица, что у тебя такой недотрах? Или…»

Ральф слизывал острый, дурманящий запах Птицы, смешанный с едва уловимым ароматом туалетного мыла и густым запахом вишневой смазки. Ральф месяц назад купил новую, но она так и валялась нераспечатанной. Господи, еще и на вкус, как вишневое варенье! Целиком бы сожрал!

Их торопливый голодный секс, как стакан воды после многочасовой жажды — залпом, давясь, взахлеб, почти не чувствуя вкуса, когда каждый глоток отдавался в пересохшем горле болезненным спазмом.

Почему, почему он так сильно его любит? Что такого в этом хромом, поломанном мальчике с недетским взглядом? Кожа да кости, хищный нос, дикие глаза цвета выцветшей пижмы… Что он нашел в этом хитреце, что держит в когтистых хищных лапах ральфово сердце? Зачем Стервятник обрушился на него так несвоевременно, безжалостно. За что, за что, за что?

Бедра Ральфа ходили медленной волной, и прибой был близок, но ему все равно хотелось выть от неутолимости своего желания. Ближе, ближе, как же хочется быть еще ближе — и невозможно, нельзя, нет такой позы, нет такого поцелуя, чтобы еще глубже… еще теснее… ближе, чем кожа… И он наконец-то понял. Можно… можно! Как же просто. Какой же он трусливый дурак.

Он наклонился к уху Стервятника и прошептал, оттягивая зубами серебряные колечки:

 — Я хочу тебя, Рекс… Хочу… чтобы ты меня… трахнул.

Стервятник уже совсем заходился, его нехило выламывало, светлая голова моталась из стороны в сторону, но услышав Ральфа, он с видимым усилием разлепил глаза с потекшей подводкой, пару секунд смотрел в темные глаза и коротко кивнул.

 — Не останавливайся. После…

И Ральф продолжил. На лице мука. Боже милосердный, как хорошо!

Как же я по тебе соскучился, придурок. Радость моя.

…Они даже до кровати не добрались, так и задремали на неудобном диване с выпирающими пружинами. Плед под ними сбился и наполовину сполз на пол. Ральф вытянул его из-под себя и накрыл Птицу, сонно сопевшего куда-то в подмышку. Он как-то быстро отрубился, словно выплеснул разом все силы и чувства.

 — Где ж ты был все это время? — пробормотал Ральф, очнувшись. — Почему не приходил так долго, Рекс?

<i>Счастье ты мое </i>

И погладил худой влажный бок.

— Я же не спрашиваю, где ты пропадал пять месяцев? — буркнул Стервятник в ребра.

 — Так это была месть?

Птица промолчал. И задал встречный вопрос:

— Ты правда хочешь, чтобы я тебя…? Или это способ удержать меня?

 Ну конечно, Птица не мог не спросить! Ральф улыбнулся.

— Это мое желание, Рекс. Я действительно не хочу тебя отпускать.

 — Я серьезно спрашиваю. Я не хочу, чтобы ты притворялся.

— И я серьезно, — Ральф для убедительности поцеловал Стервятника в горбатый нос. А так же в глаз. И во второй.

 — Тогда скажи мне это еще раз, Ральф!

Ральф хмыкнул.

 — Я хочу, чтобы ты меня трахнул, — в уголках темных глаз собрались смеющиеся морщинки. Калечная, беспалая рука поглаживала бледную спину вдоль позвоночника, перебирая, пересчитывая, согревая позвонки под остывающей кожей.

Желтые глаза Большой Птицы зажглись хищным ликованием.

— Ладно, — свое торжество Стервятник упаковал в одно слово. — Только, знаешь что?

— Опять условия? — вздохнул Ральф. — Да помню я, помню…

 — Нет, послушай. У меня просьба — не командуй, пожалуйста, мной больше в постели.

На секунду Ральф смешался. Все-таки умел Птица выразиться. Но сегодня он решил на него не сердиться. Сегодня он покладистый Ральф. И в знак согласия поднял руки вверх — все, сдаюсь.

 — Договорились. Ты — босс.

Но Стервятник не шутил. Он нахмурил светлые брови и внимательно поглядел Ральфу в лицо.

— Пожалуйста.

— Как скажешь. Но ты же мне не запретишь говорить о своих ощущениях? Как бы я тебя ни любил, мне моя задница еще дорога.

— Нет, конечно. Я хочу, чтобы тебе понравилось, — Стервятник сменил строгий тон на заботливый.

— Тогда я в душ, а ты перебирайся в спальню.

«Надеюсь, он не сбежит, пока я моюсь», — подумал Ральф.