Они познакомились только спустя год обучения в одном университете. На пляжной вечеринке было слишком шумно, и Дазай предпочел прогуляться до пустующего пирса. Тогда он услышал шаги позади, но не придал этому значения — сел на край, вглядываясь в темнеющую воду, и человек вскоре опустился рядом.

Достоевский часто попадался ему на глаза и несомненно привлекал внимание своей внешностью и происхождением. Одна только мысль, что такой человек сам обратит внимание на Дазая, казалась смешной, хотя в США было много людей из других стран, которые с удовольствием общались друг с другом, делились опытом и интересными вещами. К Дазаю, как к японцу, тоже возникал интерес, но Достоевский — другое. Определенно точно другое.

Тогда, ясным вечером в свете остатков солнечных лучей, Дазай впервые увидел его так близко — черные волосы до плеч растрепались, а взгляд оказался тяжелым и печальным, несмотря на то, что губы трогала легкая улыбка. И черты лица у Достоевского были юными, утонченными, в них не было грубости и резкости, а пирсинг только украшал его. Еще лучше, чем раньше казалось Дазаю.

— Тебе тоже там надоело?

Прежде чем Дазай успел кивнуть, ему в руку вложили длинную палочку, а после щелчка зажигалки в глаза ударил искрящийся свет. Бенгальский огонек.

— Я обожаю вечеринки, — Дазай улыбнулся и развернулся к нему полубоком. — И романтические прогулки по пляжу тоже.

В чужих руках зажегся второй огонек. Стало немного светлее, и в фиолетовых глазах Достоевского заиграл теплый блеск.

— Мои друзья любят вечеринки. Но любовь к прогулкам по пляжу я разделяю, — после этого он о чем-то вспомнил и протянул Дазаю руку: — Фёдор Достоевский.

— Знаю. Осаму Дазай.

После рукопожатия Достоевский еще раз улыбнулся — шире, и колечко пирсинга в его губе чуть шевельнулось.

— Я тоже знаю. Ты ведь популярен.

Дазай Осаму нравился многим — очаровательный статный иностранец, умный, уютный, с доброй улыбкой, теплым взглядом карих глаз и готовый помочь с чем угодно, будь то учеба или любовные дела. Любитель вечеринок, успевающий оставаться одним из лучших студентов курса. Однако сам он предпочитал компанию соотечественника, хотя общих интересов у них было мало. Они учились раньше в одной школе и поступили сюда вместе, им даже удалось поселиться в одной комнате.

Раньше Дазай видел Достоевского в основном на поточных лекциях и думал, что тот — угрюмый неформал, повернутый на учебе, но это впечатление бесследно испарилось, стоило Дазаю случайно пересечься с ним в библиотеке. Достоевский улыбался сдержанно, но так мягко, что сердце тотчас наполнилось теплом, и вежливо уступил Дазаю учебник. Тот смог лишь кивнуть в знак благодарности, а после удивлялся — как это он, Дазай Осаму, не смог найти в себе сил заговорить первым. Если бы кто-то прознал об этом, его репутация точно пошла бы под откос. И Дазаю было трудно понять, что же такого цепляющего в этом человеке. Конкретной причины, по которой его мысли крутились вокруг него, не было.

Однако сегодня обстоятельства сложились в пользу Дазая, и он эту возможность упускать не собирался, поэтому быстро нашел общий язык с Достоевским, который, в свою очередь, оказался не только очаровательным, но и интересным человеком.

***

Прогулки по пляжу вошли в маленькую традицию, и больше всего обоим нравилось то, что эти часы принадлежали только им. С приближением холодов люди туда приходили редко. Можно было принести плед, устроиться на каменистом пляже и не переживать о том, что кто-нибудь из знакомых потревожит их. В этот день Достоевский был оживленнее, чем обычно. Даже его голос звучал громче. Дазай слушал, как он читает статью о дуализме, и смотрел на быстро бегущие облака. В какой-то момент стало тихо — шум волн, редкие крики чаек и больше ничего. Достоевский положил планшет рядом, сам перевернулся на бок, и Дазай повернул голову в его сторону. От ветра, что лохматил прическу, несколько волосинок зацепились за шарик пирсинга в тонкой брови — Дазай не удержался и осторожно убрал их. Достоевский только моргнул пару раз, нежно улыбнулся, и его можно было бы поцеловать, если бы он не спросил:

— Может, нам стоит перестать скрывать наши отношения?

— Ты ведь говорил, что не хочешь огласки, — Дазай легко провел пальцами по прохладной щеке. — Что-то случилось?

Достоевский подвинулся ближе, распахивая чужую куртку, и Дазай молча взял его к себе под бок. Послышался довольный вздох, и на плечо легла голова. Достоевский расслабился в чужих объятиях, греясь, а потом сказал:

— Тогда я не был уверен, что у нас все сложится, а сейчас скрываться стало труднее.

Дазай поцеловал его в макушку, улыбаясь. Он не боялся осуждения со стороны, в отличие от Достоевского. Тот не говорил об этом, но внимательный Дазай все замечал. И даже понимал, поэтому не собирался на него давить или торопить делать следующий шаг. Хранить их личный мирок подальше от чужих глаз тоже хорошо — лишнее внимание и слухи могут оказаться очень неприятными.

— Твои друзья знают?

— Догадываются, — уклончиво произнес Достоевский после недолгой паузы. — Но они не будут против. Фрэнсису ты вроде нравишься.

— Если бы еще он нравился мне, — не удержался от тихого фырка Дазай.

Достоевский только развеселился и потерся носом о чужое плечо, улыбаясь. Он немного согрелся, но все равно нужно было закругляться — они сидели уже больше часа.

В общежитии их комнаты находились на разных этажах, и так как сосед Дазая часто уходил, зависали они у него. Окна там выходили на озелененный внутренний двор, и за деревьями виднелись учебные корпуса из красного кирпича, по стенам которых местами тянулся цепкий плющ. Достоевскому нравилась тишина, что обычно царила в комнате, даже если приходилось открывать форточку. Никто не отвлекал от занятий или от долгих поцелуев, которые Дазай любил куда больше, чем переписывание пропущенных лекций. Словом — идеальное место для уединения и отдыха.

Стол Дазая стоял у окна, и подоконник часто становился его продолжением — кроме парочки суккулентов, подаренных «поклонницами», там лежали стопки книг, которые бесполезно было ставить на полку и которым не находилось места на столе. Сосед Дазая без проблем отдал ему светлую половину комнаты, да и не нарушал их негласные границы без надобности. Достоевский вздыхал — что один, что второй не слишком заботились о том, чтобы как следует устроить угол для занятий, а Дазай только посмеивался над этими замечаниями. Учатся-то они все трое на отлично, а Достоевский просто немного вредничает, у самого ведь все равно перед сессией комната наверняка превращается в помойку. Не без помощи соседа, но все-таки.

Быстро бегущие облака сгущались, и вскоре начало темнеть. Собирался дождь. Достоевский лежал на постели, продолжая читать статью, что начал на пляже, а Дазай уткнулся в тетрадь и делал заметки к семинару. Никто из них не торопился включать свет, пока за окном не сверкнула первая молния. Дазай пару раз моргнул, поднял взгляд и неохотно встал, чтобы занавесить окно, потом услышал, как пришло сообщение. Теперь отвлекся и Достоевский — положил планшет и с долей настороженности посмотрел на чужой смартфон.

В комнате стало совсем темно.

Вместо того, чтобы включить свет, Дазай лениво улегся на постель, прихватив с собой гаджет, а потом почувствовал вес чужой головы на своем плече. Боковым зрением он заметил, что у Достоевского уже слипаются глаза.

Пришедшее сообщение было от одногруппницы — просьба поделиться конспектами по психологии заканчивалась подкупающей порцией милых эмоджи.

— Даже не думай соглашаться.

Дазай вздрогнул и стер первые буквы, которые успел напечатать.

— Я и не собирался.

— Почему бы тебе не уделить немного внимания мне? — Достоевский прошелся пальцами по его груди и, пока не получил никаких возражений, устроился верхом на бедрах.

— Ты же хотел спать.

Дазай собственнически положил руки на поясницу, поглаживая, и опустил на ягодицы. В ответ на это он получил влажный поцелуй в открытую часть шеи, от которого по телу побежали мурашки, собираясь легким возбуждением.

— Меня утомило чтение, — шепот раздался у самого уха.

Достоевский зацепился пальцами за край воротника теплого бежевого свитера, но Дазай ловко перехватил его руку, не позволяя оголить шею. Того это не возмутило, он только разочарованно вздохнул и оставил поцелуй на скуле.

— Поэтому ты хочешь, чтобы все знали о нас? — внезапно спросил Дазай, поглаживая чужие бедра.

— Можно считать это еще одной причиной, — неохотно признался Достоевский. — Но это все равно не спасет тебя от лишнего любовного интереса.

На постели было немного места, но достаточно, чтобы подхватить Достоевского, уложить на спину, нависая сверху, и поцеловать в тонкие губы. В процессе Дазай взял его за подбородок и скользнул языком в рот, не давая возможности оторваться. Достоевский и не был против — несмотря на свою внешнюю благопристойность, целовался пылко, мокро и напористо. Он часто был настойчив и не стеснялся требовать ласку, когда хотел ее, а у Дазая не было желания ему в этом отказывать.

— Я приму это за комплимент, — прошептал Дазай, прервав поцелуй.

— Лучше бы не давал ложных надежд девушкам, которые без стеснения текут по тебе.

— Не подумал бы, что ты будешь заботиться о чужих чувствах. Просто признай, что ревнуешь.

— Если признаю, ты будешь сдержаннее? — Достоевский лаского погладил его по щеке. — Я не хочу, чтобы меня донимали случайно влюбившиеся в тебя девицы.

Дазай согласился легко, но в глубине души ощутил укол вины. Он всегда стремился к тому, чтобы располагать к себе людей, и любил флирт, только ему и в голову не могло прийти, что его примут за легкомысленного человека, задевающего чужие чувства. Меньше всего хотелось, чтобы Достоевский думал о нем подобное. Размышлять об этом не позволил очередной поцелуй — одобряющий и успокаивающий, постепенно становившийся страстным.

Достоевский казался покладистым и мягким, но в нем все равно была капля настойчивости — он чувственно целовал Дазая и изгибался под ним, позволяя трогать себя абсолютно везде. Не воспользоваться этим было бы слишком большим упущением. Дазаю нравилось, как напрягаются под его пальцами мышцы, нравилось касаться разгоряченной кожи и ловить жадные вздохи, целуя покрасневшие влажные губы. В такие моменты все мысли крутились только вокруг одного — вокруг красивого стройного тела и тех чувств, которые с каждым днем становились все ярче и крепче. Дазай был влюблен в него настолько сильно, что не мог передать этого словами, а сказать боялся, зато мог выразить их не только через ласку и заботу, но и через уверенные прикосновения, через нежные поцелуи во все, до чего мог добраться, через покусывания — мягкие, от переизбытка эмоций. И, прижимаясь к Достоевскому как можно сильнее, Дазай сожалел, что не может полностью слиться с ним.

Он не мог не прислушиваться к рваным вздохам и стонам, ничем не сдерживаемым, и был уверен, что запомнит их надолго. Дазаю было приятно желание Достоевского полностью отдаться ему, и эта взаимность делала его неверноятно счастливым — хотя ему казалось, что подобного чувства эйфории он не испытает никогда, если будет не с этим человеком.

Близость с кем-то была для Дазая чем-то недостижимым до того момента, пока он не встретил Достоевского, поэтому он желал, чтобы эти чувства не угасали. Ради них ему хотелось жить.

***

— Дазай-кун, почему ты не закрыл дверь?

Дазай тут же проснулся от звонкого голоса и резко сел. Достоевский, спящий рядом, только заворочался и накрылся с головой одеялом.

— Ты не можешь быть потише? — шикнул Дазай в ответ, наблюдая, как сосед проходит в комнату, закрывая за собой дверь.

Эдогава Рампо всегда был шумным. И временами беспардонным. Дазаю было весело с ним, однако в данный момент подобное поведение ему не нравилось.

— Прости-прости, — Рампо принялся рыться в своем шкафу в поисках чистой одежды. — Уже девять, обычно к этому времени все твои любовницы разбегаются. Серьезно, я не специально. Сам задержался и думал, что ты уже один.

Голос не стал тише, и Дазай бы снова шикнул, но вместо этого быстро взглянул на часы. Первую пару он проспал.

— Хорошо, я понял. Не мог бы ты выйти?

Рампо в свою очередь проигнорировал эту просьбу, а когда развернулся к нему, смерил заинтересованным взглядом. Зная о наблюдательности своего соседа, Дазай почувствовал себя неуютно. Однако, к его удивлению, Рампо кивнул и молча вышел. Это насторожило даже больше.

День обещал быть дождливым, но Дазай так торопился, что совершенно забыл захватить с собой зонт. Собираться в компании Достоевского было невозможно — когда у того было хорошее настроение, он отвлекался на что только мог и отмахивался, мол, ничего, если опоздаем. Авторитет, имеющийся у обоих в глазах преподавателей, все-таки давал преимущество, которым не стыдно было пользоваться подобным образом. Однако Дазаю повезло, и он оказался в аудитории ровно в тот момент, как с улицы послышался шум вновь начавшегося ливня. Преподаватель даже не отвлекся от лекции, когда опоздавший тихо прошмыгнул к последнему ряду.

После утреннего расставания Дазай надеялся пересечься с Достоевским на поточной лекции, но тот на нее не пришел. Это настораживало, потому что звонки и сообщения оставались проигнорированными. Даже Фицджеральд со своей компанией сидел на привычном месте и кидал косые взгляды на Дазая. Тот раздражался, но не подавал виду. Неужели тоже не знают, почему Достоевский не пришел?

К середине пары Дазай начал думать о том, чтобы уйти и попробовать найти его. Но с другой стороны у Достоевского могли быть личные дела, о которых он обычно не распространялся и был недоволен, если в них кто-то влезал. Оставалось только запастись терпением и надеяться, что с ним ничего не произошло.

После занятий Дазай сразу пошел в общежитие. Чуть позже, идя по первому этажу, он еще раз проверил сообщения, однако ему написали только ребята с параллельного факультета, которые познакомились с ним на дополнительной лекции по истории античности. Они писали о том, что их одногруппник устраивает вечеринку послезавтра, и предлагали прийти. Настроения идти туда совсем не было, но Дазай быстро ответил, что скорее всего зайдет. Потом тяжело вздохнул, убрал телефон и остановился, услышав поодаль знакомый голос.

Он привалился к стене, прислушиваясь. Один из голосов принадлежал Достоевскому, а второй, женский, казался смутно знакомым. Сначала они старались говорить как можно тише, но их разговор становился все напряженнее и громче. В коридоре больше никого не было, поэтому можно было расслышать практически каждое слово.

— Он умер по твоей вине, — вдруг сказал Достоевский, и Дазай сразу представил его пугающе строгое и холодное выражение лица, которое всегда сопутствовало такому тону. — Я не собираюсь к этому возвращаться.

— Ты думаешь, что виновата я? — тон женщины обрел ответную жесткость. — Напомню тебе, что никто не станет в этом разбираться. Мы влипли в это вместе, прекрати от меня бегать.

— У меня есть и другие дела помимо этого.

— Послушай меня: ты будешь выполнять свою часть сделки, или я приму меры. Мне не нужны проблемы по твоей вине.

Дазай слегка удивился, когда наконец вспомнил — этот голос принадлежал Агате Кристи, которая училась в группе с Фицджеральдом. Обычно он не обращал на нее внимания, поэтому и в этот раз не заметил, что ее не было в компании. Разговор прервался, когда с другой стороны коридора послышались шаги. Дазай тоже не стал задерживаться и быстро направился в сторону лестницы. Он понимал, что ему не стоит лезть в это дело, но не мог не беспокоиться о Достоевском. Если его заставляют делать то, чего он не хочет, то, вероятно, ему нужна помощь? Дазай поджал губы, возвращаясь в свою комнату.

***

«Сегодня будет вечеринка у Фолкнера. Пойдешь со мной?» — Дазай отправил сообщение и уставился в потолок, не надеясь, что получит ответ скоро.

Однако всего через минуту ему написали:

«Во сколько?»

«В шесть».

Собеседник пропал минут на десять, прежде чем ответить:

«Тогда зайдешь за мной в пять?»

«Окей».

***

Дазаю не верилось, что Достоевский согласился — не любил тот подобные мероприятия, но, может быть, все дело было в том, что они не виделись уже пару дней. Однако на месте Дазай заметил среди толпы Фицджеральда, и мысли сразу ушли в другое русло. Вот ради кого Достоевский бы точно явился.

В этот вечер хотелось только напиться, что на таких вечеринках можно было легко устроить, но следовало сосредоточиться на другом. Окружающие о чем-то громко разговаривали, пытаясь перекричать музыку, какая-то девушка, которую Дазай видел впервые, весело поздоровалась с ним и вручила две банки с пивом. Почему-то у него сложилось впечатление, что она знает его, но мрачный Достоевский рядом не вызывал доверия, и потому девушка поспешила скрыться в толпе. Знакомых лиц было много, и Дазай со многими здоровался. Для него было привычным такое внимание, однако Достоевский выглядел растерянным и далеко не отходил. Их совместное появление вызывало недоуменные переговоры за спинами, которые они упорно игнорировали.

Почему-то Дазай был уверен, что к середине вечеринки Достоевский уйдет к своим приятелям, но надеялся ошибиться. Хотя дать ему свободу действий было бы в интересах дела.

В любом случае Дазай точно не останется один — желающих пообщаться с ним было достаточно много. Может, у него бы даже вышло узнать что-нибудь. Среди множества студентов было трудно отыскать нужного человека, но зато слухами был готов поделиться каждый, а Дазай умел сортировать полученную информацию.

— Я отойду ненадолго, — негромко сообщил Достоевский, наклоняясь к Дазаю, сидевшему в тот момент на диване.

Дазай кивнул, неожиданно получая беглый поцелуй в скулу. Окружающие видели, и почему-то подумалось, что этот жест был специальным. Все-таки Дазаю было прекрасно известно о ревнивых замашках своего парня. Достоевский не был святым тихоней, и понимание этого крепло все больше с каждым днем. Особенно после того, как Дазай узнал о том, что он виновен в чьей-то смерти. Но не мог же Достоевский замарать руки в чужой крови?..

На подобных вечеринках обязательно можно было отыскать того, кто с радостью предложит наркотики и даже сделает небольшую скидку, если по знакомству. Дазай держался подальше от этого по личным причинам — ему не хотелось портить свое здоровье, которое он с таким трудом восстанавливал, чтобы учиться здесь. Студенты любили баловаться, потому что были молодежью, которая наконец дорвалась до свободы. Кому-то везло, а кому-то нет — и Дазай знал, что особенно рискует стать одним из последних. Он мог спокойно наблюдать за людьми со стороны и легко определять, кто уже находится под наркотическим опьянением.

А еще Дазай краем глаза увидел, как Достоевский ускользнул на второй этаж вместе с какой-то незнакомой девушкой. Это сразу навело на определенную мысль, но пока было рано называть ее верной.

Дав ему немного времени, Дазай встал и направился в сторону лестницы. Пока вокруг много людей, можно было не беспокоиться о том, что кто-нибудь обратит на них внимание. Главное, чтобы только никто не отвлек. Дазай весь сосредоточился на деле, игнорируя свое волнение и неприятное предчувствие. Ему не хотелось делать какие-либо поспешные выводы, но и избавиться от внезапных предположений было не так-то просто. Достоевский для него не чужой человек — за то время, что они были вместе, Дазай только больше привязывался к нему, и не мог ничего поделать с этим. Ему казалось, что даже если он узнает о нем что-то ужасное, то это ничего не изменит, но не мог полностью быть уверенным в своей реакции.

Дазай зацепился взглядом за хрупкий силуэт девушки, которая на фоне высокого Достоевского казалась совсем маленькой. Ее было трудно не упустить из виду в толпе, но зато позже, когда она свернула в малолюдный коридор, стало проще. Дазай старался держаться на расстоянии и не попасться им на глаза. Он видел, как они зашли в одну из комнат. Оставалось только подойти ближе и подсмотреть за ними, однако на плечо внезапно легла чужая рука. Сосредоточенный Дазай испугался этого прикосновения, но внешне не показал, с лучезарной улыбкой разворачиваясь к человеку.

К его огромному удивлению он увидел перед собой Рампо и скрывать свое недоумение не стал:

— Не ожидал увидеть тебя здесь.

— Я тоже не ожидал, что ты будешь шпионить за… кем-то.

Рампо довольно улыбался, внимательно глядя на Дазая, который удивился еще больше. Время быстро утекало сквозь пальцы вместе с шансами узнать нужную информацию. Мысленно Дазай выругался, но быстро нашел плюс и в этой ситуации. В конце концов Рампо ведь был далеко не глупым человеком, и доверие к нему было закалено годами.

— У меня есть подозрения, — Дазай заговорчески наклонился к нему, — что шпион тут только ты. Зачем пошел за мной?

Рампо недовольно фыркнул и развернулся в обратную сторону. Дазай последовал за ним.

— Я пришел сюда, потому что Эдгар доставал меня всю неделю.

В голове тут же возник образ вечно уставшего одногруппника и факт, что тот нередко проводит время вместе с Кристи и Фицджеральдом, поэтому мог что-то знать. Вероятно, до Рампо тоже это что-то доходило.

— Как мне повезло, — сообщил Дазай, с удовольствием ловя на себе заинтересованный взгляд Рампо.

Дазай не собирался покидать вечеринку в одиночестве, но найти теперь Достоевского было сложно. Чем дальше, тем быстрее росло количество буйных, веселящихся на полную студентов. Среди них становилось неуютно, хотя Дазай и сам успел выпить достаточно, чтобы почувствовать приятное опьянение и желание с кем-нибудь повеселиться. Он наблюдал за другими слегка отрешенным взглядом, пока наконец не оказался в объятиях Достоевского.

Тот выглядел усталым и возник непонятно откуда, поэтому Дазай решил, что вполне имеет право задать логичный вопрос:

— Где ты был так долго?

— Меня отвлекли одногруппники, — ответил Достоевский, — не думал, что их будет так много. А ты уже соскучился?

От него пахло крепким алкоголем, и становилось ясно, почему он потерял всякую публичную сдержанность. Однако Дазаю это нравилось — несмотря на то, что Достоевский ему лгал, было приятно сейчас оказаться в его объятиях.

— Может быть, — расплывчато ответил он, беря его за руки, — а может быть, я ревную.

— Кто бы говорил.

Достоевский улыбался, и Дазай почувствовал легкую волну раздражения от такого замечания. Не он уединялся в комнате с незнакомой девушкой. Однако это раздражение вылилось в настойчивый поцелуй, до боли долгий и с чувственными взаимными покусываниями. Зубы чесались прихватить мягкие губы посильнее, чтобы выбить у Достоевского негромкий стон и скользнуть языком в его рот. Дазай не думал о том, что они находятся в столовой, через которую ходит немало людей. Они, в конце концов, имеют полное право друг на друга.

— Не думал, что ты обижаешься на такое, — шепотом сообщил Достоевский, опаляя дыханием его щеку.

— Как будто я не должен расстраиваться из-за этого, — Дазай огладил его щеку костяшками пальцев. — Мы ведь пришли сюда вместе, и ты говорил, что отойдешь ненадолго.

— Это не моя вина, просто так вышло. Но я готов тебе это компенсировать.

— Хорошо, тогда сегодня ты полностью мой.

Достоевский вызывающе усмехнулся и призывно потерся пахом о его бедро. Только у Дазая были иные планы, и для начала он решил вытащить его на улицу, чтобы они могли немного протрезветь. И погода сегодня была чудесной — как раз для ночных прогулок и долгих разговоров ни о чем.