Что касается упрямства и настойчивости, Цинхуа нет никаких равных. Что бы перед ним не стояло и как бы судьба не изворачивалась, он всё равно добьётся своего. И то, что Мобэй-цзюнь не хотел видеть Цинхуа вне его комнаты, не помешало тому работать в полную силу.

Первое испытание состояло в организации рабочего места. И организовывать пришлось в поистине полевых условиях: в одной из подсобок, забытой всеми слугами, кроме Цинхуа. Потрёпанный деревянный шкаф, ранее наверняка стоявший в библиотеке, послужил прекрасным столом, пусть и не слишком безопасным — то и дело Цинхуа получал занозы. 

Кисти и свитки, слава всему сущему, самому делать не пришлось. Цинхуа стоило один раз заглянуть к местным библиотекарям, с которыми он регулярно сотрудничал, как они без вопрос всë ему выдали. В противном случае человек бы не отступил, а демоны ещё хотели сохранить уши и рассудок до старости.

Второе испытание состояло в том, чтобы не дать Мобэй-цзюню обнаружить подпольную рабочую деятельность. Значит, он не должен был заметить Цинхуа ни в коридоре, ни в любой другой комнате, кроме его покоев, и тем более не должен был ничего заподозрить. Решив усложнить задачу своему слуге вдвое, Мобэй-цзюнь начал регулярно заглядывать к нему. Бесспричинно, говорил он, «я захотел», говорил он, смотря на Цинхуа холодным синим взором с мелкой примесью довольства и вкладывая ему в руки миску с горячим. 

Дошло до того, что за последнюю неделю и дня не было, чтобы он хоть единожды пропустил ежедневный визит. И, спрашивается, как Цинхуа должен был бежать из подсобки обратно, если ещё не научился и ходить? Оказалось, прыгать на одной ноге люди способны весьма быстро.

— Ты выглядишь усталым, — привычно сидя у кровати Цинхуа, заметил Мобэй-цзюнь и сощурился. — Почему? 

Цинхуа чуть не подавился супом.

— Ничего такого, Ваше Величество, — он понимал, что этого недостаточно. — Я, должно быть, подобным образом переживаю заживление раны.

Мобэй-цзюнь сильнее нахмурился и вздëрнул подбородок. «Не поверил», — подумал и вздохнул Цинхуа. В комнате похолодало.

— Не беспокойтесь, Ваше Величество, я скоро встану на ноги. 

— Я не беспокоюсь.

По температуре в комнате такого и не скажешь. Цинхуа прочистил горло, отложил еду и укутался в тонкое одеяло, почти не согревавшее его.

— Нет-нет, что Вы! Конечно этот слуга не думает, что Ваше Величество беспокоится насчёт него, хе-хе, это не подлежит никакому сомнению! Простите, что часто говорю глупости и первое, что приходит на ум.

Мобэй-цзюнь ещё долго смотрел на него, выжидающе и серьёзно. Цинхуа неловко потупил взгляд, будто совсем не у дел.

— Ну как можно так палиться, как?! — злился на себя Цинхуа, нажимая на кисть всё сильнее. — Мало того, что выгляжу полумëртвым, так ещё и веду себя, как влюблённый придурок. Почему все в моём мире вынуждены вести себя как влюблённые придурки? 

Почерк получился неаккуратным, и Цинхуа пришлось всё переписать. Находиться подоль Мобэй-цзюня испытание само по себе. Как бы Цинхуа не открещивался, он хочет быть рядом с ним. Не хочет уходить, задевая самую тонкую струну души предательством, не хочет позволять другим предателям плести интриги вокруг короля, заставляя его всё больше убеждаться, что верность — это обуза. Но не пойми как, Цинхуа делает хуже, чем планировал. 

Он снова замечтался. Мобэй-цзюнь никогда не покидал мыслей Цинхуа насовсем, просто порой отходил на второй план. Мечты и желания в обоих мирах не принесли Цинхуа ничего хорошего, но он продолжал лелеять и бережно ухаживать за ними. Особенно за мечтой о том, что однажды Мобэй придёт, заключит его в объятия своими морозными большими руками и так любовно, нежно и заботливо прикоснётся губами к лицу Цинхуа, что тот обомлеет и растает. Сладкие мысли расползлись по телу огромным пятном тепла. Цинхуа увлёкся и не заметил, как задремал, приложившись щекой о руку. 

Поднялся он точно по будильнику, осознав, что сделал. Во-первых, встал на больную ногу и болезненно пискнул. Во-вторых, проспал время, когда король захаживает к нему в покои, <i>не</i> в самих покоях. Казалось, его судьба предрешена, ведь он провалил два испытания сразу. Он вышел из подсобки, пугливо огляделся и опалил холодные ладони дыханием, согреваясь. В подсобке, в отличие от покоев, была такая же температура, как и во всём дворце.

— Всё хорошо, всё хорошо. Я выживу, я обязательно выживу, — бубнил под нос Цинхуа.

Стоило ему завернуть за угол, как уверенность в сказанном испарилась. Мобэй-цзюнь шёл по коридору быстро и громко, его тяжёлые шаги едва не проламывали пол, а рядом с ним торопливо семенил слуга с весьма боязливым видом и что-то негромко говорил. Оба они застыли на месте, когда увидели в проходе Цинхуа, и тот встал вместе с ними, как олень перед фарами машины.

— Ты сказал, — медленно и злобно начал Мобэй-цзюнь, морщась и на секунду оскалившись, — что лично видел, как он выходил.

Цинхуа понял, что говорят о нём, и сглотнул — его кладовая и впрямь была на пути к главному выходу. Слуга около Мобэй-цзюня точно пожалел, что не умеет вжиматься в стену ещё старательнее. 

— Возможно, я видел... как он идёт в сторону выхода, а не выходит.

Мобэй-цзюнь угрожающе выпрямился и расправил широкие плечи. Цинхуа не отличался высотой и среди своих, среди демонов и вовсе выглядел маленькой робкой пичужкой. А рядом с Мобэй-цзюнем становился ещё более крохотным.

— Ты солгал.

От ледяного тона, пропитанного тонким намёком гнева, Цинхуа и слуга вздрогнули одновременно. Мобэй-цзюнь закатил глаза и отмахнулся от слуги, от чего тот рефлекторно сжался и, поняв, что пошли не по его душу, тут же убежал. 

«Подставил и оставил меня! И после это предатель — я?!» — Цинхуа успел только возмутиться про себя, как Мобэй-цзюнь подошёл совсем близко. 

— Ваше Величество, выслушайте меня! Я не уходил и точно не собирался! Всë, что Вам могли сказать, преувеличено и не отражает действительность. Я...

Мобэй-цзюнь скосил голову и наклонился. У Цинхуа перехватило дыхание. Если излишняя болтливость рассердит короля, Цинхуа уже можно напевать похоронную мелодию. Мобэй-цзюнь потянулся к нему когтистой рукой. Цинхуа зажмурился и сжал кулаки, готовясь к удару, но почувствовал легонькое касание на щеке. Мобэй-цзюнь взял выпавшую прядку каштановых волос, прилипшую ко лбу Цинхуа, и заправил её за ухо.

— Ты растрëпанный, — с неким укором констатировал Мобэй-цзюнь. 

Цинхуа округлил глаза и уставился на него не в силах вымолвить ни слова. Длинные тëмные ногти Мобэй-цзюня, больше напоминающие когти, могли резать плоть демонов, толстенных морских слонов, обитавших на побережье Севера, да что там — могли разрубать здания и целые дворцы. И они даже не поцарапали Цинхуа.

— Ты должен быть в своих покоях.

— Именно туда я и собирался идти, Ваше Величество.

— Ты не должен был из них выходить, — указал Мобэй-цзюнь.

— Верно-верно, но, — Цинхуа цокнул и набрал воздух в грудь, — я не хотел специально нарушать Ваш запрет и посягать на Вашу властность. Этот слуга предан Вам до гроба, и для меня невозможно представить, что я буду бесполезен для Вас.

— Ты работал, — догадался Мобэй-цзюнь и в его голосе не проскочило ожидаемой ярости, лишь отголосок усталости.

— И огорчëн тем, что мне пришлось пойти против Ваших правил, — поспешно добавил Цинхуа.

Он опять набрал воздуха, чтобы продолжить оправдательную тираду, но не смог начать.

— Молчи, — Мобэй-цзюнь приложил пальцы к его рту, в мгновение ока поднял и перекинул его через плечо.

Цинхуа не успел ни возразить, ни подумать, а его уже понесли в покои. Впрочем, что он мог сказать Мобэй-цзюню? Что может дойти сам, хотя это не так? Что ему больно, хотя это не так? Что ему не нравится, когда его несëт на плече сам король Ледяных Пустошей, хотя это не так?

Мобэй-цзюнь донёс до покоев и уложил Цинхуа в кровать. От такого милосердия тот почти сразу расплакался, понимая, что это, скорее всего, последний раз королевской милости. Объект твоего обожания добр и аккуратен к твоей персоне, хотя до этого едва ли знал, что такое «доброта» — чем не повод серьёзно, по-мужски проплакаться. 

Услышав всхлипы, Мобэй-цзюнь сразу подумал, что дело в ноге, и поднял её, приподнимая одежду, чтобы лучше увидеть бинты.

— Это появилось недавно? — в комнате повисла прохлада.

Через пелену слез Цинхуа не сразу понял, о чем говорил его король. 

— Я не... Ох, Ваше Величество! — опомнился он и впопыхах притянул ногу к себе, морщась от боли. — Это... всегда у меня было.

— Пятна? 

— Сколько я себя помню, — закивал Цинхуа. 

Особенность, передавшаяся ещё из той жизни, преследовала его и по сей день. Лишь скованность нынешних людей в длине и количестве одежды (чем демонов Цинхуа заметно обделил) не дала этой особенности открыться другим. Цинхуа всегда стеснялся того, как странные белые пятна выделялись на его коже, а на такой загорелой это и подавно уродство. Мобэй-цзюню, благо, хватило информации, и вскоре он покинул покои Цинхуа, убедившись, что тот никуда сегодня не уйдёт. 

На следующий день в покои Цинхуа вернулся и письменный стол, и письменные принадлежности. Это испытание он прошёл успешно! Не без промашек, но главное — результат. Он доказал Мобэй-цзюню, что готов и рвëтся исполнять обязанности от всей души. Осталось пройти все остальные на пути возвращения к былому доверию.