–Иван! Ты глянь, ну же! Я недавно.. — над моим ухом раздалось бессвязное бормотание моего "дорогого друга". Николай никогда не умел вести себя тихо, к этому давно можно было привыкнуть, но сейчас его крики казались ещё более раздражающими.

—Николай, подари мне хоть час без твоих глупостей. — я недовольно развернулся к Гоголю и прикрыл рот ладонью, устало зевая.

Сессия в самом разгаре, работа ещё даже не начата, а времени остаётся всё меньше и меньше. Николай, как банный лист, прицепился ко мне ещё до поступления. Он жил в соседнем доме, если я не ошибаюсь, и его излюбленным развлечением было закидывать смятые листы клёна на балконы верхних этажей. Вторые, третьи этажи для него были слишком легкой мишенью. Я не совался к нему, наблюдая с высоты семи этажей за летящими комками травы. Не совался, пока такой ком не прилетел мне в лоб. А потом ещё раз, и ещё. Он будто специально целился в меня. По всей видимости так оно и было.

Я долго фырчал, легко уворачиваясь от атак парнишки, но у меня нервы не железные.

Я не хотел лишать себя возможности посидеть на старом балкончике, хотя страх упасть вместе с ним был всегда, и почитать. В комнате всегда было душно, а сидеть в одной комнате с матерью и сестрой - идея не из лучших. Слишком шумно.

Конечно, "стрелок" не мог остаться безнаказанным. Я часто пересекался с ним во дворе, но он меня не узнавал. Или же притворялся, что меня не знает. В любом случае, я подловил момент, когда можно было бы с ним поговорить. Точнее, он просто врезался в меня со всего маху, убегая от местной школоты по застеленным грязью дорогам. Я взглядом проследил за парнем, когда тот пулей убежал за дома и мысленно на сколько это было возможно, додумал его дальнейший путь. Долго стоять посреди лужи, куда снёс меня Гоголь, не хотелось. Я отряхнул носки ботинок и пошёл дальше. Домой.

Следующей встречи я и не ждал. На балкон особо не совался, да и на улице меня встретишь редко. Готовился к отъезду на учёбу, так сказать. Хотя, я давно был готов. Осталось лишь дождаться дня заселения в небольшую съемную квартиру около университета, которую я должен делить с одним из сокурсников. Конечно, я знал, кем станет этот сосед, но надежда на то, что он будет в другой группе меня хоть немного успокаивала. Не хотелось проводить с этим идиотом, вечно наровящим сделать из меня мишень, больше пары часов в день. Мать не хотела отпускать меня, но бросить всё ради неё я не мог. А зачем?

Новая квартира встретила меня полной тишиной. Я будто попал в параллельную реальность, давно не слышал простой тишины. Я старался её не рушить, хоть не много отдохнуть. Шагал тихо, размеренно. Вдыхал пыльный, спертый воздух. Это могло длиться вечно, пока входная дверь не открылась. Я бы сказал, она вылетела, сильно ударившись о стену

—О, успел — Гоголь смотрел на меня с придурковатой улыбкой. Он тяжело дышал, прижимая с груди крупный школьный рюкзак.

—И тебе здравствуй. — Я мельком оглядел парня с ног, до головы и ушёл в комнату. Как оказалось, единственную жилую комнату в этой квартире, которую делить нужно будет с этим клоуном.

Вид у Гоголя и правда был клоунским - пёстрая одежда всех цветов радуги и не только, разнообразные рисунки на рубашках и джинсах, от которых в глазах идёт рябь, улыбка до ушей. Но вот, что мне в нем нравилось - это волосы. Моя очередь смеяться, так сказать. Светлая копна Николая, длинна которой ещё как то укладывалась в косу, топорщилась в разные стороны при любом удобном случае. Он был похож на сумасшедший одуванчик и это выглядело ужасно комично.

С утра это "солнышко", коим в первый же день обозвала его наша одногруппница, с ногами садилось на широкий кухонный подоконник и следило за мной из своего укрытия, попутно раскладывая пасьянс.

Роль домохозяйки, негласно доставшаяся мне, меня вполне устраивает. Гоголь спокойно готовит себе сам, хотя происходит это часа в три ночи. Зато какие мольбы я слушаю по утрам, это надо знать! Думаю начать забастовку, он же передо мной на коленях ползать будет, вот как ему готовить с утра не хочется.

На самом деле, проживи я хоть неделю с Гоголем без возможности побыть одному, повесился бы давно! Он постоянно рядом. Что-то рассказывает, что-то делает с моими волосами, лезет прямо на меня полежать. Он слишком тактильный, будто одинокий щенок. А щенков я не люблю.

Мы второй год живём вместе, да, но есть то, к чему привыкнуть невозможно. Это тихий, замкнувшийся Гоголь. Иногда бывают часы, когда он тихо сидит на краю дивана и, поджав колени к груди, смотрит в одну точку. Тогда в его глазах не видно ни каких ярких огоньков. Хотя, какие глаза? Обычно он сам как большой, 22-х летний идио... Огонёк. Он, как огонёк!

В такие моменты, если он вдруг посмотрел на тебя, ты с места не сдвинешься. Бояться нечего, он тебя не тронет конечно, но он не делает вообще ничего. Кажется, он даже не дышит. Николая в такие моменты хочется пожалеть, что я иногда делаю. Иногда, когда смелости хватит. Или желания. А желания всегда меньше, если эта юла тебя достанет за весь день.

У Гоголя на диване, который он любезно отжал у меня в первый же день приезда, сто и одна «очень важная вещь». Бумажки, чеки, скрепки, диски, орехи, кофе, кружки, одежда, цепи.. И всё это легко можно обнаружить под своей задницей, если неудачно сесть отдохнуть. Отдохнуть, конечно, от хозяина этих вещей.

Николай обожает свои побрякушки, мусором их назвать язык не повернётся. Он постоянно находит что то новое, прячет это в карманы джинс, а потом весь день рассматривает. Отмывает, чистит, чинит если нужно. Не обходится без «интереснейших» историях о том, как и где он нашёл это. Вещей за день бывает столько, сколько домашней в на учёбе нам ещё не задавали. И я слушаю. Слушаю, вяло следя на руками Николая. Он всегда медленно, осторожно что то показывает. Это расслабляет. Мне нравятся его рассказы, он в такие моменты выглядит как ребёнок, которому подарили долгожданную игрушку. Радостный, улыбающийся во все 32 и чуть ли не плачущий. Счастливый.

***

Я медленно прогуливался по узким дорожкам города, придерживая рукой любимую почтальонку. Гоголь, идущий где то впереди и вечно падающий в горы собранных листьев, часто называл меня "Почтальон Печкин". Я думал, что его внутренний ребёнок когда нибудь уйдёт, о чём часто говорил после таких шуток, но.. На самом деле было сложно представить спокойного Николая. Не лезущего обниматься при любом удобном случае, не шутящего обо всём, что только увидит, не поющего днями на пролёт его любимые песни на, как я понял, украинском языке.

Я посмотрел на Николая, как на ребёнка и слегка улыбнулся.

Всё же, было бы скучно без него. Я уже привык.

—Ты глянь, что я нашёл! — от "очень важных" мыслей меня отвлёк весёлый детский крик. Или не совсем детский. Гоголь бежал ко мне на всех парах с листьями в руках и что то без умолку тараторил. Я вытянул руки, чтобы остановить несущегося парня и обойтись без травм. Он врезался плечами в мои ладони и умолк на пару секунд. Тогда я смог рассмотреть в его руках два огромных листа клёна ярко-красного цвета. Один из них обернулся вокруг второго, крепко держась концом ножки за него.

—И.. Что это — я немного приподнял бровь, выжидающе смотря на Николая, пока тот не опомнился. Я так и держал его за плечи, но уже легче. Запястья расслабленно свисали на спину Гоголя и я будто обнимал его. Будто..

—Ну ты что, смотри.. — Николай провернул листья за ножку — Они будто обнимаются.. У тебя минута понять, что я тут вижу — заявил он, победно улыбаясь

Я взял листья за ножки и нахмурился. Что можно было увидеть в двух спутанных листьях? Правильно, ни-че-го. Но это же Гоголь, он мог увидеть всё, что угодно. Прошла минута, две, может три, но я ничего не понял. Николай забрал у меня листья и недовольно фыркнул.

—Во-первых, ты ужасный тугодум, — я перенёс вес на одну ногу, чуть согнув другую в колене и стал ожидать очень интересный рассказ — Во-вторых, ты посмотри, они же так похожи на нас! — Николай выглядел так, будто объяснял что то ребёнку. Или же очень глупому человеку.

Гоголь взялся за свёрнувшийся лист пальцами и осторожно попытался отделить его от бедного захваченного друга и продолжил:

—Вот это я, а это -, — он показал на прямой, освобождённый лист — ты.

Только после детальных объяснений можно понять Николая. И правда, листья были на нас похожи - Гоголь вечно пытается обнять меня, а я остаюсь в прежней позе, мечась от "спихнуть Гоголя с себя и продолжить что то делать", к "обнять Гоголя в ответ".

Я не успел опомниться, как Николай выбросил листья на землю и пошёл дальше. Я заметил это только тогда, когда из под рук выскользнули его тонкие плечи. Я легко вздрогнул, чувствуя холодный ветер на запястьях и пошёл за ним. Николай продолжил осматриваться, но ко мне за последние минут 15 так и не повернулся. Он собирал в карманы джинсов камни, веточки и редкие жёлуди, что лопались под его ногами. Тишина меня не напрягала, даже наоборот, можно было отдохнуть. Я осматривался вокруг, стараясь не отставать от Николая и лишь через какое то время понял, что что то не так. Слишком тихо. Настолько тихо, хоть оглохни. С этим нужно было что то делать, но не придумал ничего более стоящего, чем позвать его к реке.

Отказать мне Николай не смог и я даже заметил, как он обрадовался. Нельзя было не заметить его притворство. По дороге я собрал горстку камней и орешков, которых навалом был рядом с детским садом, через который пролегал наш путь. Я торжественно вручил их Гоголю и присел на землю. Николай весело бегал рядом с водой и я не сразу заметил, как тот уже во всю плещется в воде, скинув кроссовки куда то в сторону. Я подскочил к нему, чуть не отбив задницу при спуске к реке и забежал в воду по колено. Николай весело ухватил меня за руку и потащил дальше, но дальше было некуда. Я повёл его к берегу, злобно фырча о том, что тот заболеет и "я не буду его лечить". Хотя, куда я денусь..

—Ты всё равно меня любишь! — самонадеянно крикнул Гоголь, отправляясь на поиски своей обуви. Я уже ждал его на тропинке, ведущей к дому.

Путь к дому прошёл в тишине. Гоголь намертво вцепился в мою руку, постоянно пытаясь повиснуть на ней. От стен старого подъезда гулко отзывались крики соседей. Я страдальчески закатил глаза, пытаясь не думать о том, как долго придётся терпеть этот концерт. Подниматься по лестнице на седьмой этаж со вцепившимся в тебя Гоголем дело не лёгкое. Он успел попытаться меня уронить раза четыре, пока не понял, что я сильнее. Ну или просто держусь за перилла.

Гоголь первый шмыгнул в квартиру и с разбега плюхнулся на диван. Я, как и обычно, стал медленно разбираться на полу. Под столом и в углах комнаты валялись самые разнообразные вещи. По квартире будто прошёлся вихрь, но это всего лишь Николай резко решил свалить все вещи с дивана. Удивительно.

Я закончил со всеми делами, которые я сам себе назначил, лишь к полуночи и только тогда понял, что в квартире слишком тихо. Я не мог поверить, что этот шумный веник так быстро уснул и решил проверить его. Николай и правда спал. Тихо-тихо, словно неживой.

Почему бы не насладиться моментом? Я собрался тихо уйти на кухню и заварить чай, но резко застыл в дверях. Мне в спину будто кто то смотрел. Я не сдержался и злобно накрыл голову Гоголя пледом, чтоб не нервировал. Его наглую сонную морду было хорошо видно с моего почётного места посреди кухни. Я простоял рядом с диваном ещё пару секунд и метнулся к плите, рывком зажигая огонь и ставя чайник. Понятия не имею, почему я стал двигаться так, будто за мной следят, но меня пугала создавшаяся тишина. Николай всегда ложился позже и я засыпал под привычный шум его болтовни.

Чайник тихо зашумел, отвлекая меня от "великих дум". С залитой до краёв кружкой чая, что по вкусу больше напоминал гоголевский чифир, из которой кипяток выплёскивался мне на ноги, я вернулся на своё место и стал ждать чуда. Чудом в тот момент хотелось назвать хотя-бы один звук, но ничего не происходило. Всё вокруг будто вымерло и мне даже стало страшно. Давно я не сидел в полной тишине. И теперь она не казалась спасением от усталости и ненавистных людей, она будто убивала. Медленно, мучительно медленно. Пробираясь всё глубже в сознание и сводя с ума. По коже пробежался холодок, будто кто то резко открыл дверь и я вздрогнул. Успевший остыть чай вновь пролился мне на штанину, заставляя отставить кружку на стол. Пальцы ломило. Похоже, я сжал кружку с такой силой, что ещё чуть чуть, и она бы лопнула. Хотя такими силами я явно не отличался. Это скорее к Николаю.

Я тряхнул головой, чтобы отогнать сонливость и поднял взгляд на дверной проём. На диване было тяжело что-либо разглядеть, но я точно понял, что Гоголя там не было. От чего-то мне резко стало страшно. Возможно, он вновь хотел меня испугать. Я встал со стула и медленно разогнулся. В такой тишине я даже услышал тихий скрип и усмехнулся. Дверь в ванную была приоткрыта, что не могло не напрячь. Я зашёл туда, стараясь не шуметь и увидел Николая. Сначала это показалось мне чем то нормальным, он часто рассматривал себя в зеркалах, то восхищаясь, то чуть ли не плача. Сейчас же он выглядел раздражённо. Гоголь вцепился руками в раковину и слегка покачивался из стороны в сторону. Эта картина пугала, но я осмелился подойти. Он не лунатил, нет, просто сны ему снятся.. Не лучшие.

—Пойдём, Коль, пойдём.. — тихо приговаривал я, беря Николая за плечи и стараясь увести его в комнату. Гоголь вцепился в раковину с новой силой и мне ничего не оставалось, как оставить его там. Я опёрся лбом о шею Гоголя и скрестил руки на груди

—Идём в комнату, я спать хочу. Ты же сейчас как горный козёл носиться будешь.— я шумно вздохнул, вновь берясь за плечи Николая. Он тихо и покорно шёл со мной, тихо шаркая босыми ногами по полу. Это раздражало, но было лучше, чем гробовая тишина.

Я уложил Николая на диван и, помедлив, накрыл колючим тёплым пледом, который хотел забрать себе сам. Гоголь уснул быстро, а может и притворялся, чтобы я не следил. А я следил, ещё полчаса рядом сидел и что то тихо напевал. Ближе к рассвету я и сам пошёл спать, рубило меня не по-детски, а спать на холодном полу не хотелось.

На следующее утро, на утро другого дня Николая я так и не видел. Он просыпался намного позже меня, а засыпал когда я ещё не был дома. Создавалось ощущение, что спал он постоянно. Через пару дней я заметил, что стало подозрительно тихо. Соседи не шумели, на улицах не было слышно ни машин, ни собак, живущих где то у торца дома и я стал волноваться. Такая реакция показалась мне странной, по началу, но.. Это же нормально, волноваться за таких оболтусов, как Николай? Он тот ещё идиот, мало ли, что с ним случилось. Даже на учебе начали замечать пропажу Гоголя. Он постоянно был дома, а если и приходил в университет, то не дольше, чем на одну пару. Кто то говорил, что он заболел, сломал что то или работает. Кто то даже шутил, что это я его запер в квартире, как своего раба. Преподаватели и некоторые одногруппники всё хотели зайти за Николаем, проведать, но в один момент я понял, что из нужно отговорить от этой затеи

***

Я вернулся в квартиру часов в семь вечера. Как и всегда, меня встретила гробовая тишина и беспросветная тьма на удивление длинного коридора. Тихо пробираясь в комнату, даже не включив свет, я заметил какие то движения в районе дивана. Включить свет всё же пришлось, потому что вдруг проснувшийся Николай напугал меня до чертиков. Он смотрел в сторону двери нечитаемым взглядом и крепко сжимал в руках одеяло. Его вещи так и валялись на полу, поэтому подойти к Гоголю было тяжело. Он будто огородил себя всем этим хламовником. Я сел на край дивана и легонько толкнул Николая в плечо. Он лишних вопросов задавать не стал, спокойно лёг на бок, вжимая голову в подушку, и крепко зажмурил глаза. Свет старого светильника у входной двери слабо освещал край дивана, но я смог рассмотреть макушку своего беспокойного друга. Я укрыл Николая одеялом чуть-ли не до головы и тихо шепнул:

–«Давай не дергайся и спи, тебя весь университет ищет».

Николай медленно стал расслабляться, его плечи устало опустились под весом моей ладони, а голова наконец стала видна из под вороха волос и одеяла. Я переместил руку к лицу Николая, чтобы закрыть его от света, потому что вставать и выключать светильник не хотелось. Он будто сквозь сон почувствовал тепло моей ладони и ткнулся в неё холодным лбом. Я только тогда заметил, какой дома дубак. Слегка дёрнув плечами, я наконец дал себе спокойно улыбнуться и устало развалиться на полу, продолжая придерживать руку у лба Гоголя. Волнение и страх быстро ушли на нет, и тишина перестала казаться такой пугающей. Скоро шум и гам Гоголевских проделок вернётся и всё будет как раньше. Ему нужно лишь немного отдохнуть. Нам обоим нужно от него отдохнуть...