Прекрасное юношеское лицо пятнала дорожная пыль. Она покрывала волосы и даже осела на ресницах. Осаму Дазай еще несколько секунд смотрел на свое рябое отражение в воде, прежде чем залезть в нее и омыться. Его тело было исхудавшим после длительного восстановления, и шрамов на нем насчитывалось немало, однако этот человек все еще был изящен и элегантен. Но дорожную грязь со своего тела он смывал медленными усталыми движениями, будто это дается ему с трудом. Ощущать, как намокают густые волосы, было приятно — теплая и ароматная от трав вода мягко окутывала уставшее тело, согревала и постепенно окрашивалась в бледно-грязный цвет. Кажется, Осаму давно не испытывал подобного.

Слуг рядом не было. Он один находился в своих личных покоях и был рад, что вокруг него не развели суматоху. Сейчас ему была необходима лишь тишина — голова раскалывалась от боли.

Едва не уснув, Осаму нашел в себе силы вылезти из ванны и перейти в другую часть комнаты, отделенной ширмой, где располагалась спальня. Теплый летний ветерок проникал в помещение через приоткрытые окна, и даже сейчас, когда уже почти стемнело, в огромной спальне было не холодно. Осаму отчаянно не хватало воздуха, и он едва дышал, когда наконец опустился на мягкую постель. Роскошный бордовый балдахин был выпущен лишь с одной стороны, но благодаря ему Осаму чувствовал себя в безопасности, и даже его душевные терзания постепенно начали уступать желанию организма провалиться в долгий безмятежный сон.

Осаму прокрался в комнату почти бесшумно и остановился у высокой кровати. Обнаженный юноша, спавший на ней, совсем не ощутил присутствия кого-то постороннего. Его отросшие каштановые волосы взвились от влаги и рассыпались по алой подушке мелкими колечками — их хотелось коснуться, накрутить на длинные пальцы и ощутить приятную мягкость. Тонкие губы на бледном лице были искусаны до темных корочек застывшей крови, и Осаму нежно, почти любовно дотронулся до них, наклоняясь ближе. Как слаб был этот юноша и сколько боли читалось на его лице, но он все равно оставался завораживающе прекрасным. Сердце Осаму замерло с первым прикосновением, а потом забилось быстро-быстро, и дыхание едва не сбилось. Он осторожно очертил заострившийся подбородок, скользнул рукой по шее, обвел темный ореол соска и задержал ладонь на теплой груди. Размеренное сердцебиение доказывало, что юноша все еще жив — он не дух, вернувшийся для отмщения, не воскресший мертвец. Рука Осаму дрогнула. Удивительно. Он не мог оторваться от созерцания юного лица, не мог убрать руку от похудевшей груди, пораженный его стремлением к жизни.

Юноша спал настолько крепко, что не реагировал на медленные касания Осаму, который не переставал рассматривать его изящное тело: слегка проступающие на вдохах ребра, впалый живот с бордово-лиловым шрамом от стрелы, который еще не до конца зажил. Он огладил подушечками пальцев выступающую тазобедренную кость, задерживая на ней внимание, обвел пупок и повел по линии ниже, от лобка до конца члена, а вслед за этим перешел к бедру. Руки мелко подрагивали, Осаму почувствовал себя одержимым подобной тягой к человеческому телу, к его душе и чувствам. Он пытался лишить этого юношу всего, но теперь был настолько шокирован и очарован, что хотел заполучить его во всех смыслах и едва ли не задыхался от своего желания.

Послышался негромкий стон, и юноша нахмурил брови. Осаму следил за ним — как грудь начинает вздыматься чаще, как приоткрываются губы, демонстрируя соблазнительно влажный рот, как почти до слез зажмуриваются глаза… Ему снился кошмар. Такой, что на белом лбу проступали капельки пота, напрягались мышцы слабых плеч и груди, а дыхание становилось все тяжелее и глубже. У Осаму по коже пошли мурашки, а он сам тут же поднялся к лицу юноши, успокаивающе погладил впалую щеку и наклонился совсем близко, ловя губами разгоряченное встревоженное дыхание.

Юноша внезапно распахнул насыщенно карие глаза, наполненные блестящими слезами, и Осаму столкнулся нос к носу со своим зеркальным отражением.

***

Королевский сад заливало лучами утреннего солнца, и в нем было приятно прогуливаться перед началом нового дня. Особенно после ночных кошмаров — хотелось проветрить разум перед встречей с Ринтаро, который назначил собрание после полудня. Осаму прогуливался не один — неугомонная Элиза, по которой он так скучал, шла перед ним и весело разговаривала с притихшим Кью. Она обожала прогулки с Осаму, даже когда тот держался позади, и могла в любой момент подозвать его, чтобы показать, какие красивые сегодня разноцветные георгины. Осаму с улыбкой соглашался — сегодня георгины и вправду были намного красивее, подумать только! Когда он видел их последний раз, они с Элизой решили, что их лепесткам не хватает яркости. На другие цветы она обычно не обращала внимания, а вот Осаму же часто смотрел на них и наслаждался тонким цветочным ароматом. Ему нравились и чудесные пионы, и солнечная календула, высаженная на небольшой горке, и кусты сирени, которые каждую весну украшали тропу к беседке лиловыми цветами и нежным запахом… Осаму знал название каждого растения в этом прекрасном королевском саду, благодаря рассказам Элизы.

В компании детей Осаму начинал забывать о своих тревожных снах, что мучили его по возвращении домой, и ему не хотелось, чтобы это солнечное утро кончалось.

— Осаму!

Мелодичный, с ноткой капризности, голосок Элизы заставил отвлечься от мыслей.

— Да, Элиза?

Он опустился перед ней на одно колено, и она вставила в его волосы белый мак, довольно улыбаясь проделанной работе. Осаму же нежно улыбнулся.

— Какой чудесный мак. Благодарю вас.

— Конечно, он чудесен! И тебе он к лицу.

Элиза знала, что ему особенно нравятся белые маки, поэтому ей было не жалко порадовать его таким подарком — ведь весь этот сад принадлежал ей одной, а Осаму был для нее хорошим другом. Таких у нее тут больше не было, и она знала — когда в будущем взойдет на трон, он станет ее верным защитником от любых невзгод и бед. Осаму относился к ней как к младшей сестре, поэтому каждый раз благодарил за цветы, а когда возвращался во дворец, ставил их в длинную вазочку из прозрачного стекла, что стояла на подоконнике в его покоях. Конечно, он станет для нее верным защитником.

— Тацухико так давно возвратился из странствия, — вдруг сообщила Элиза, — жаль, что в прошлый раз вы не успели поздороваться. Он принес мне такую красивую брошь из лазурита! И сказал, что она великолепно подходит к моим глазам.

— Правда? Может, он и для меня что-нибудь принес? — шутливо спросил Осаму.

— Может быть.

Ее тон показался ему загадочным, но он не успел задать ей ни одного вопроса — Элиза уже умчалась к своему другу, намереваясь продолжить прогулку. Осаму невольно улыбнулся — как же он скучал по всему этому.

Осаму возвращался во дворец по коридору с арками, ведущими в сад, и все его мысли были заняты только предстоящей встречей с Королем. Тому уже донесли весть о том, что он вернулся, поэтому стоило сразу перейти к дальнейшим действиям и обговорить новую стратегию. На душе неприятно тянуло. Даже отдых не вернул уверенность в том, что встреча пройдет удачно. Осаму снова думал о том, что ему вообще не стоило возвращаться сюда. Разве теперь он, настолько разбитый и слабый, будет способен служить Королю по прежнему?

Сбоку мелькнула тень, и Осаму не сразу обратил на нее внимание, но на него внезапно накинулся необъяснимый страх, заставивший остановиться. Он повернул голову и отшатнулся назад, плотно сжимая челюсти, чтобы не закричать. Может, его разум настолько обезумел, что теперь ночные кошмары следуют за ним и днем?

Он увидел на той солнечной стороне юношу — высокого и статного, смотрящего на него с неприкрытым самодовольством. Вылитая копия его самого до того, как это все произошло. Сейчас Осаму стоял в тени и почувствовал себя лишь тусклым отражением прежнего себя — может быть, из них двоих именно он ненастоящий? Юноша вдруг с нежностью улыбнулся ему, но это вызвало новую волну животного страха. Осаму парализовало — он стоял на месте, и один взгляд оставался подвижным. Следил за тем, как копия подходит к нему, поднимает руку и касается ледяными пальцами щеки. И Осаму перестал сомневаться в том, что этот человек иллюзия. Он был настоящим, из крови и плоти, но холодным — даже солнце, под которым тот стоял, оказалось не способно согреть его. По телу пошла дрожь.

Осаму сорвался с места и побежал прочь. Он отчетливо услышал, как в коридоре раздается эхо стука второй пары сапог — юноша преследовал его.

— Почему же ты убегаешь от меня?

Мелодичный голос оказался смутно знакомым — именно так звучал Осаму со стороны. Было непривычно и страшно, но этот голос точно принадлежал ему. Он разносился по помещению, проникал глубоко в сознание и мешал вдохнуть полной грудью, и отвечать Осаму не собирался. Это всего лишь сон — точно сон, очередной кошмар, от которого никак не получается проснуться. Картинка перед глазами расплывалась и превращалась в неясные пятна. Стены такого родного дворца стали одинаковыми и давящими на сознание — высокие, темные и холодные, складывающиеся в запутанный сырой лабиринт. Он душил, проникая в легкие отравленным воздухом, и ослеплял, вынуждая бессильно хвататься за стены, чтобы продолжать движение, а не рухнуть на пол.

Осаму не следил за тем, куда бежит, и плутал по коридорам дворца, пока не перестал слышать чужие шаги. В ушах стучало сердце, заглушая все остальные звуки, и горло саднило — Осаму никак не мог отдышаться и избавиться от раздирающей боли в легких. Сколько он бежал и где находился сейчас? Испуганный разум не мог сосредоточиться на таких вещах. Осаму осел на холодный пол, надеясь укрыться во тьме безлюдного закоулка. Здесь его никто не найдет, даже он сам. А когда удалось наконец-то хоть немного успокоиться, Осаму с новым ужасом подумал о том, что будет, если тот самозванец доберется до Короля.

— Успокойся, ты просто сходишь с ума, — хрипло прошептал он, сжимая пальцами отросшие волосы. — Ты просто… сходишь с ума…

Король… Осаму снова вспомнил о Ринтаро — он должен был прийти к нему, но теперь не знает, где находится и насколько опоздал, а выходить из временного укрытия было страшно. Но Осаму пришлось побороть этот страх и подняться на ноги. Дрожащими руками он вытер мокрое от пота лицо и сделал глубокий вдох. Ему доводилось бывать в страшных кровавых битвах, получать тяжелые травмы и нагружать себя тренировками, и все это не могло сломить его — так что теперь у Осаму просто не было другого выбора, кроме как взять себя в руки и продолжить двигаться вперед. Даже если было так больно и страшно, как не было никогда в жизни.

Осаму потребовалось время, чтобы сориентироваться. Сначала ноги слабо держали его, поэтому приходилось передвигаться медленными шагами, держась за стену, но вскоре страх начал проходить и возникла шаткая уверенность в своих силах. Нельзя было предстать перед Королем в таком виде — для него Осаму всегда должен был оставаться сильным, гордым и властным. Может быть, тогда все станет налаживаться. Ему хотелось отчаянно в это верить, потому что иначе можно было распрощаться со своей жизнью. Нет, Ринтаро не тот, кто отправит его на эшафот, Осаму сам был готов отправиться туда, положить голову на гильотину и лично спустить лезвие.

К моменту, как он дошел до дверей в зал собраний, его шаг стал тверже и увереннее, удавалось даже держать голову и спину ровно. Людей поблизости было не видно, не слышно даже их голосов, и это настораживало. Осаму огляделся, надеясь заметить хотя бы стражу, однако все так же никого не видел. Внезапно дверь приоткрылась, и из зала вышел королевский советник. Пожилой мужчина выглядел усталым и посмотрел на Осаму с удивлением.

— Вы что-то забыли?

Осаму не успел ответить, обескураженный таким вопросом — он ведь явился сюда по всем известной причине. Неужели советник об этом не знает?

— После того, как вы завершили собрание, Его Величество отправился на вечернюю прогулку с Элизой.

Советник окинул подозрительным взглядом растерянно кивнувшего Осаму и предпочел удалиться, предварительно закрыв зал на ключ. На всякий случай.

Но Осаму не мог завершить собрание. Его на нем не было. От осознания его снова прошиб холодный пот, и ему пришлось приложить усилия, чтобы не дать сознанию снова расплыться от подступающей паники.

***

Осаму коротко выдохнул, собираясь с мыслями, и сжал в руке клинок.

Безымянный чародей давно позабыл о своей жизни — уже много лет он скитается по миру в поисках той, что пришлась бы ему по душе.

Во дворце было тихо, несмотря на то, что постепенно приближался рассвет. Из-за затянутого облаками неба было трудно определить время, но Осаму был уверен, что у него есть около двух часов. Он медленно спрятал клинок за пояс и откинул плащ назад, скрывая его.

Ты можешь убить его, вонзив заговоренный клинок в то место, через которое он забрал твою жизнь.

Осаму бесшумно спустился вниз по темной лестнице, что вела из тайной библиотеки. После наставлений Тацухико, который дал ему заговоренный клинок, он отправился именно туда и провел за книгами половину ночи, ища одну короткую, но важную запись. К удивлению Осаму, его поиски нужных писаний увенчались успехом. Теперь можно было приступить к делу.

Это будет просто, но ты все равно лишишься части своей души. Такова плата. Если, конечно, он не вернет твою жизнь добровольно.

Неприятное предчувствие заполняло душу и сердце — Осаму думал, что нет никакого смысла пытаться. Ему стоит навсегда уйти, найти покой и ожидать своей верной кончины. Некто вместо него превосходно справится с его ролью. Возможно, даже намного лучше.

Будь осторожен. Не иди на поводу у своих темных чувств, иначе они захватят тебя с головой и сведут в могилу.

Ужасное чудовище, принявшее облик Осаму, скрывалось где-то во дворце. Он чувствовал это каждой клеткой своего тела — его наполняли страх и отчаяние, которые было крайне трудно побороть. Осаму медленно глубоко дышал. Медленно осторожно шел. Медленно осматривался. Но он был уверен, что не растеряется, когда встретит его.

На улице поднимался ветер, и Осаму чувствовал холод от гуляющего сквозняка.

Коридоры казались бесконечными и запутанными, в них слышались только стук каблуков и завывание ветра, но Осаму точно знал, куда идет. Он заглядывал в каждый зал, освещая неярким светом трех свечей, и прислушивался к каждому постороннему звуку. Не хотелось случайно наткнуться на ночную стражу. С другой стороны Осаму в глубине души надеялся, что так никого и не повстречает, ведь шансы были невелики, и тогда ему не придется вести бой. Он был не в том состоянии — чувство страха могло захватить его в любой момент, хотя Тацухико и убеждал бороться с ним.

Осаму поплотнее завернулся в плащ и вышел в сад. Приближалась непогода, и пламя свечей дрожало, будто вот-вот готово было погаснуть. Где-то вдалеке небо озарялось всполохами холодного света — но пока гроза не подобралась близко, и раскаты грома не доносились до сюда. Лишь порывы ветра били по деревьям и кустарникам, отчего округа наполнялась шелестом листвы. Сейчас сад вовсе не выглядел таким прекрасным, как днем, — он наоборот пугал своими искривленными ветром чертами, пытался схватить Осаму за ноги уродливыми ветками-лапами и путал дорогу, чтобы не было шанса вернуться назад. На несколько мгновений ветер стих, но пламя свечей дрогнуло, когда Осаму остановился посередине сада. Его сердце тоже дрогнуло — он почувствовал на себе тяжелый взгляд и обернулся.

Высокий юноша направлялся прямо к нему, доброжелательно улыбаясь.

— Нет никакого смысла бороться, ведь я — это ты, — сказал он. — Тебя уже не существует.

Осаму сильнее сжал подсвечник, но не двинулся с места, пристально глядя в свои глаза. В груди зарождалось такое забытое чувство ненависти, не к себе — к кому-то другому. Да, его жизнь не была идеальной, и в ней случались ужасные вещи, Осаму испытывал неприятные эмоции, переживал одиночество, беспокойства и порой смертельно уставал. Но эта жизнь все равно принадлежала ему, и он принимал ее. В нее было вложено столько сил! Осаму так старался, чтобы стать кем-то, столько всего вынес ради этого! Он по-своему ценил эту жизнь. Любил. А теперь… Осаму не мог прочувствовать эту любовь, не мог вспомнить, каково это — просыпаться утром и хотеть жить. И эта потеря для него стала самым огромным ударом. Ненависть в его сердце была болезненной и отчаянной, он бы и не подумал, что впредь сможет испытать нечто настолько яркое и сжигающее.

— Это тебе пора уйти на покой.

Осаму в ярости отбросил в сторону подсвечник, и тот со звоном ударился о край мраморного фонтана. Свечи погасли — лишь вспышки молний давали как следует рассмотреть хоть что-то. Этого было достаточно, и Осаму быстрыми шагами направился к юноше напротив.

— Ты запутался в себе, — тот, уверенный в своих силах, не сдвинулся с места. — Ведь если ты убьешь меня, то пропадешь и сам.

Все действительно выглядело как чистое безумие — Осаму собирался бороться с отражением, что так коварно дразнило его, а потом ловко ускользало, но он не думал останавливаться. Юноша напротив до холодного ужаса был на него похож — улыбался так же и говорил тем же сладким тягучим голосом. Ни одного отличия. Кроме жизни. Осаму вовремя о ней вспомнил — в пылу ярости выхватил бы кинжал и вонзил прямо в бок — туда, куда вошла та самая злополучная стрела, в миг лишившись всего.

Первый выпад обернулся провалом — самодовольный юноша ловко увернулся. Он исполнял танец, дразня своей улыбкой и наслаждаясь тщетными попытками Осаму нанести ему удар или схватить. Словно мог предугадывать его действия и свои руки марать не собирался.

— Если я пропаду, то с радостью утащу тебя вместе с собой в небытие, — злобно прошипел Осаму.

В ответ — тихий смех, и Осаму тут же попытался обуздать свои эмоции. Слишком сильно его захватила ярость, а после — страх потерять контроль над ситуацией, ведь его попытки были такими ничтожно смешными! Слишком хорош этот монстр. Осаму внезапно осознал, что не только внешний вид и манера речи были идеально скопированы, но и движения — тот точно знал все его приемы, и это не оставляло ни одного шанса. Все равно что бесконечно ловить собственную тень.

— А как же твой драгоценный Король? Благодаря твоему эгоизму он останется без опоры, а королевство окажется на грани падения.

— Ты его недооцениваешь, — фыркнул Осаму, хотя эти слова больно по нему ударили.

— Я справлюсь лучше тебя. И лучше него. Кто знает, чью жизнь я захочу получить в следующий раз.

Дыхание сбилось. Холодный воздух до боли раздирал горло, и эта бессмысленная битва вдруг стала тяжелой — до беспомощной дрожи в руках и страха, что все это бесполезно. Слова Безымянного чародея прожигали своим ядом разум и сердце. Он ведь прав! И не слушать его невозможно — это чудовище сидит прямо в его голове, слышит мысли, чувства, знает, на что нужно давить. Еще немного, и Осаму, изнеможенный этим боем, вонзит заговоренный клинок в свое сердце — именно об этом шептал приторно сладкий голос. Его голос.

Границы реальности таяли. Монстр ловко путал сознание, поэтому Осаму уже совсем не отличал свои слова и мысли от его. Они — зеркальное отражение друг друга. И кто из них реален? Осаму — заплутавший между измерениями изгнанник, который не может обрести покой. Это именно он питается душами других людей, забирает их жизни, но не может найти ту самую, свою, и бесконечно страдает, воет от боли и плачет навзрыд от такой несправидливости. Как давно все это происходит? Кажется, прошла целая вечность, за которую он успел повидать падение многих великих королевств, и вот наконец перед ним возник умирающий юноша — такой прекрасный и похожий на него самого. А его жизнь — именно то, к чему он стремился, то, чего ему так сильно не хватало. Нельзя было отступить просто так, но и сил для борьбы не оставалось. Лучше отступить. Осаму напуган и не помнит, кем является на самом деле.

Не знает, где находится.

И пытается вспомнить свое имя. Ведь его когда-то звали совершенно иначе.

— Фёдор Достоевский, — прошелестел Осаму, едва открывая рот. — Тебя зовут… Фёдор Достоевский.

Один миг замешательства на чужом лице — и Осаму наконец смог вцепиться пальцами в кружевной ворот копии, которая начала медленно терять свои очертания. Когда Осаму из последних сил прижал его к грязной брусчатке, то увидел перед собой совершенно другого человека. Вспышки молнии освещали пугающе пустые лиловые глаза — как пара стекляшек из витража. Без жизни и чувств. Как и все бледное лицо — оно не было похоже на лицо живого человека, и его черные волосы напоминали копну спутанных мертвых змей.

Кожи коснулся могильный холод, но человек, названный при рождении Фёдором, определенно был все еще живым — его грудь тяжело вздымалась, и он морщил лицо от боли. В то же время Фёдор выглядел шокированным — не кричал и не мог даже заговорить, вспоминая и осознаявая нечто крайне важное для себя. Имя... он наконец-то смог вспомнить его.

— Почему я? — задал вопрос Осаму, отдышавшись. — Почему именно я?!

Фёдор легко рассмеялся в ответ — надрывно, болезненно, и его смех уже не принадлежал Осаму. Он был немного грубее, но все еще казался приятным и отдаленно знакомым. Слышать его — все равно что переживать страшную душевную пытку, стремящуюся разорвать эту самую душу на такие мелкие кусочки, что никогда ее больше нельзя будет собрать.

— Прости, — тихий шепот Фёдора был почти неотличим от шума ветра, — меня так давно не называли по имени, что даже я забыл о нем. Но слышать его вновь… так приятно… Ты и вправду удивителен.

Осаму злобно сжал зубы. Его переполняло отчаяние. Он удивителен? Он едва не потерял абсолютно все, что имел. Ему страшно, и сейчас он — потерянный ребенок. Он никто. Но и человек перед ним был готов вот-вот рассыпаться на мелкие осколки.

— И что это значит?

— Твоя жизнь идеально подходит для меня. Ты весь идеален для меня, — ответил Фёдор, глядя своими мертвыми глазами куда-то сквозь Осаму. — Ты должен был умереть там, но этот Мир тебя любит. Кто я по сравнению с ним?.. Но ты единственный, кто напомнил мне... о том, кто я.

Осаму неотрывно смотрел на него, теряя все слова, которые мог бы сказать. Он едва успел обдумать все, что услышал, как Фёдор дотронулся дрожащими пальцами до его губы и сделал долгий выдох.

— Я должен отблагодарить тебя.

Впервые за долгое время мертвая тьма в душе Осаму стала развеиваться. Следующий вдох удалось сделать удивительно легко, и постепенно ослабевшее тело стало наполняться прежней силой. Осаму сразу понял, что именно произошло, но тут же вздрогнул от ужаса, услышав душераздирающий крик.

Ведь вся та тьма, тянущая его на дно, вернулась обратно к своему владельцу и снова сжала сердце — до невыносимой боли, с которой тому приходилось существовать долгие годы. Осаму даже представить не мог, насколько сильной она была, ведь ощущал ее в сотни раз слабее. Молодое лицо Фёдора исказилось почти до неузнаваемости и на глазах стало еще более безжизненным. Таким он являлся на самом деле — трупом, обреченным на разложение, пока от него не останется ни крупицы. И осознавать это было тяжело — ведь Фёдор Достоевский всего лишь потерял себя и пытался найти выход, пытался облегчить свою боль, что копилась столько лет. Осаму же удалось напомнить ему о самом главном, назвав забытое имя, — время Фёдора прошло, и не будет в этом мире больше той жизни, которая смогла бы стать ему столь же родной, какой была его собственная.

Задыхающийся от боли Фёдор смотрел на Осаму с таким отчаянием и с такой мольбой, что сердце невольно сжималось — от ужаса и такой позорной жалости. Ведь все это время Фёдор наслаждался последней возможностью почувствовать жизнь перед забвением. Осаму просто не мог ему отказать.

Когда заговоренный клинок вошел в сердце Фёдора Достоевского, оно навсегда остановилось, и его тело обратилось прахом.

После очередной вспышки молнии начался холодный ливень.