Слишком ярко светит солнце над этим миром. Над этим городом. Над бессчётное число раз проклятой дорогой, по которой легион разведки выезжал за стену на рассвете. Его провожали пышно и весело, с надеждой в глазах и светом в улыбках. А по возвращении – неизменный негодующий шепоток, который Фран предпочитал не слушать. Он всегда игнорировал окружающих, и это было совсем не сложно, когда плечо практически родного человека прижималось к его плечу, не оставляя места унынию. Сейчас же рядом зияла пустота настолько вопиющая, будто в неё можно провалиться и исчезнуть. Зеленоволосый юноша не испытывал боли, просто что-то неприятно давило изнутри. Больше нет равновесия. Не на кого равняться, не за кем следовать, не за кого бороться. Наверное, если бы не высочайший болевой порог, он бы сейчас орал. Плакать он не умеет, но корчиться на грязном деревянном полу от внутренней боли – вполне. Однако не хотелось. Тело не слушалось, оно словно и само ненадолго умерло. Ведь это оно должно было исчезнуть там, в пасти титана, вместо Бельфегора.

– Никогда не теряй самообладания, Лягух. Это единственный козырь для такого слабака и труса, как ты, – самодовольно шишишикая, вещал Бельфегор ещё в самом начале службы подростка в Легионе.

– Семпай, почему Вы вечно так обзываете меня? – блондина позабавило то, какой оскорблённо-шутливой интонацией юноша протянул эти слова.

– Потому что ты прыгаешь с какой-то нечеловеческой ловкостью. Тренируй это, чтобы экономить газ. И ещё… тебе идёт быть Лягушкой, ши-ши-ши!

Этот смех… Больно. Вспоминать его так больно. Бельфегор Принц и Фран Эмералд были известны в Легионе как парочка психов, которая всегда выходит сухой из воды. Первый вечно смеялся, улыбался и рвался в бой, как оголодавший бешеный пёс. Второй – воплощение спокойствия и полного безразличия к миру и происходящему в нём. Ужас на его лице и в его спокойных, глубоких изумрудных глазах отразился лишь однажды: когда тело Принца хрустнуло, зажатое зубами титана, а поляна окропилась его кровью.

– Есть три вещи, которые ты никогда не должен терять, – Бел отогнул один палец. – Самообладание, – отогнул второй палец. – Ощущение счастья, – отогнул третий. – Цель, за которую готов как драться, так и умереть.

– А разве здесь есть люди без цели? – недоумевающее протянул подросток. – Все ведь хотят освободить мир, освободиться, переубивать этих тварей…

– И мрут, как мухи! Иши-ши-ши… – Принц разразился восторженно-истеричным смехом. – Не нужно липового геройства, Лягушка. Мне откровенно пофигу, какая у тебя цель, хоть вкусно поесть по возвращении. Она должна привести тебя к победе, остальное не важно. Благо человечества достигается автоматически, когда ты борешься за то, во что веришь. Разница лишь в том, что так ты будешь испытывать радость от каждой победы, а значит, становиться чуть счастливее.

Его основная идея заключалась в том, что, даже если эта самая драгоценная цель убьёт тебя, ты все равно сдохнешь гораздо более счастливым, чем все эти ребята вокруг. Такие молодые, а похожи на стариков с оборванными крыльями, от взгляда которых хочется плакать.

Фран не испытывал чувства вины перед Белом уже потому, что это попросту обесценило бы его гибель. Тот бы за такое дал хорошую оплеуху и от души отчитал. Однако слишком много боли и скорби вокруг… Неуютно. Парень поспешил спрыгнуть с повозки и удалиться в сторону казармы, к своей постели. Чересчур много людей, жарко, и негде укрыться от всех этих взглядов, голосов. Дрожащие руки сами закрыли уши, а ноги понесли тело прочь. Он не должен был выжить. Бельфегор гораздо лучше справился бы с этим. «Будь проклят этот мир!» – вопил внутренний голос, который, в отличие от настоящего, был способен на крик. Крик, рвущий душу на тонкие кривые полосы. Принц не одобрил бы такое неаккуратное обращение. Ему так нравилось истреблять уродливых тварей потому, что изящество и безупречность необходимого для убийства надреза вызывали у него буйный, маниакальный восторг.

– Смерть другого человека ради тебя – это шанс, а не бремя. Уважай эту жертву, иначе обстоятельства уничтожат неблагодарного. Если я однажды погибну, спасая тебя, и ты выживешь, помни: я умер счастливым.

Фран лежал на кровати, в неестественной позе обхватив себя руками, сотрясаясь от каких-то непонятных ему самому эмоций, и сумасшедшим стеклянным взглядом смотрел в стену перед собой. Он слабо воспринимал происходящее, когда грубо попросил Хандзи оставить его в покое. Он потерял все три жизненно важных пункта. Самообладание. Счастье. Цель. Тогда как даже Бельфегору, одному из лучших разведчиков, хватило потерять первый, чтобы навсегда исчезнуть в пасти титана. Уйма связанных с ним воспоминаний и давящая пустота рядом – вот и всё, что осталось.

Три дня спустя

– Фран Эмералд, ты подтверждаешь, что уходишь со службы в легионе разведки?

– Так точно, сэр, – кивнул парень, упираясь взглядом в плечо капитана Эрвина прямо перед собой.

– Ты понимаешь, что это может расцениваться как дезертирство?

– Да, сэр. И вы можете казнить меня здесь и сейчас, если сочтёте нужным. Я не позволю своему нестабильному эмоциональному состоянию стать причиной гибели моих товарищей, – голос Франа звучал тихо, ровно и холодно. – Мне нужно время, чтобы восстановиться и не быть обузой. Буду признателен, если позволите в этот раз охранять стену в Ваше отсутствие, – руки юноши сами сложились на грудь и за спину в жесте, означающем готовность отдать свою жизнь во имя человечества.

Несмотря на то, что капитан Эрвин расхаживал перед ним, Фран все равно смотрел в одну точку перед собой. Губы сжаты в тонкую линию, их уголки опущены. Кто бы из их отряда ни умирал, Эмералд никогда не расстраивался так сильно, и перемены в его поведении и мимике заставили капитана дать ему отсрочку. Сейчас этот мальчишка еле передвигался на своих двоих. При встрече с титаном он погибнет первым, а это было бы неприемлемой потерей.

В этот день кадеты праздновали свой выпуск. Счастливые… они выбрали своим долгом охранять стену от внешней угрозы. Что-то оживлённо обсуждали, подкалывали друг друга. Фран старался пройти в самый дальний угол незамеченным, но взгляды все равно то и дело скользили по его ссутулившейся фигуре. Снова шепоток и обсуждения. Странно… Когда он был с Белом, на окружающих было как-то плевать. Тенью слоняться за Принцем было просто и приятно, а теперь парень остался наедине с миром, в котором не умел жить, с охапкой обрывочных наставлений в голове. И он будет исповедовать их, как свою особую религию, как единственно верный способ идти вперёд. Нужно лишь немного времени, чтобы снова встать на ноги.

– Кто это? Я его, кажется, среди вернувшихся разведчиков видел, – тихо проговорил Эрен, обращаясь к сидящим с ним за одним столом.

– Фран Эмералд. Говорят, у него умер его единственный и незаменимый боевой товарищ. Эта парочка психопатов была довольно известна в городе.

– Жан, не говори так! – вступился Армин. – Как можно так называть известных и уважаемых разведчиков?

– Это не обзывательство, это диагноз, – возразил Кирштайн. – Как они с такими отклонениями от нормы до сих пор жили и сражались, я не понимаю.

– Глупости это всё. На те потрясения, что случаются с людьми в наше время, все реагируют по-разному. Если так судить, то тут у нас процентов сорок с отклонениями, – отведя взгляд в сторону, упорствовал Арлерт.

Эмералд сидел в своём одиноком углу и смотрел в стену, иногда судорожно шаря рукой по скамье в бессмысленной надежде обнаружить рядом с собой живого и широко улыбающегося Принца. В этот момент картина смерти Бела сама всплыла перед глазами, и Франу ничего не оставалось, кроме как уйти в спальню и попытаться уснуть, – кусок в горло ему не лез. Идти, дышать, смотреть – всё давалось с трудом. Но ещё труднее было не смотреть на эту кучку молодых ребят, которые искали взглядом ответ на то, чего им не понять, пока они сами через это не пройдут. Армин суетливо пробежался взглядом с уходящего разведчика на его стол, потом на своих друзей и обратно, отчаянно пытаясь придумать, как исправить сложившуюся ситуацию. В конце концов, Фран такого отношения не заслужил. Арлерт привык, что Эрен и Микаса всегда вступались за него, и сейчас он вдруг понял, что это тот самый случай, когда он сам должен, просто обязан вступиться за другого человека. Блондин уже собрался встать из-за стола, но Джагер поймал его за руку.

– Ты куда? Пусть идёт, он не маленький, чтобы из-за такого дуться!

Чтобы не задевать друга, Армин не стал напоминать о том, в каком состоянии тот был, когда у него умерла мать. Точно так же, на его глазах. Он тихо проговорил:

– Он не поел даже… А это совсем не дело.

Парень всё-таки поднялся на ноги, взял с дальнего стола миску с супом и хлеб, к которым Эмералд даже не притронулся, и пошёл искать того в казарме. Найти Франа не составило труда: заглянув в одну из комнат, Армин обнаружил его избивающим стену кулаком. На побелке уже виднелось красное пятно от крови. Неожиданный свидетель этого происшествия замер в дверях, опасаясь выдать себя и не в силах развернуться и уйти – и то, и другое казалось неловким и неправильным. Разведчик причинял себе боль с каким-то пугающим отчаянием и без единого звука. Только шумное дыхание вырывалось из приоткрытых губ. Он просто хотел заменить душевную боль физической. Опасаясь лишить руку возможности держать меч, он наконец остановился и, пнув стену ногой, грузно опустился на кровать. Дрожащую и кровоточащую руку юноша прижимал к своей груди, где так безудержно, невыносимо болело… Арлерт так и стоял в дверях, в немом изумлении глядя на него.

– Чему ты удивляешься? Тебя же предупреждали, что я псих, – без интонации протянул Фран, устремляя безразличный взгляд к окну, рядом с которым стояла его прикроватная тумбочка.

– Это правда помогает? – Армин по привычке игнорировал выпады в свою сторону.

– Врут, – зеленоволосый отрицательно качнул головой, непроизвольно поглаживая собственное прижатое к груди запястье.

Почему-то его неожиданный гость искренне верил, что настоящий Эмералд гораздо более интересный и приятный человек, чем тот, что пытается оттолкнуть любую помощь. Сейчас он – раненая птица с поломанными крыльями, и Арлерт понимал, что если не он, никто даже не попытается спасти этого чудаковатого парня.

– Зачем ты пришёл? Тебе бы выпускной праздновать.

– Я вернусь к ним позже, – кивнул блондин. – Ты не поел.

Фран скользнул взглядом по тарелке, которую Армин поставил на тумбочку, и снова вернулся к окну.

– Я знаю, что я не поел. Я ещё не выжил из ума… к сожалению.

– Ты не должен справляться с этим в одиночку, – не унимался кадет. – Они все хорошие ребята, они просто не знают тебя пока.

– А ты знаешь… – с ухмылкой в голосе проговорил Эмералд.

– Нет, но хочу узнать!

Фран немного помолчал. Он действительно не желал сейчас продолжать этот разговор.

– Он погиб, спасая меня, – тихо проронил разведчик и поднял стеклянный взгляд на своего гостя. На лице Арлерта тут же появилась смесь жалости и сострадания. – Вижу, тебе жаль меня, а я не хочу быть жалким. Я горжусь тем, что достоин такой жертвы. И именно поэтому мне не о чем с тобой говорить.

– Но… – Армин растерялся. Такого он не ожидал, он не мог даже сразу осознать, как можно гордиться тем, что из-за тебя умер друг. Сам он не справился бы с таким. – Дай я хоть руку тебе перевяжу.

– Просто… – Фран глубоко вздохнул, чтобы не слишком резко прогнать человека, который искренне и наивно хотел помочь, и продолжил, – дай мне побыть одному.

Его гость помрачнел, но кивнул и тихо вышел из комнаты, прикрывая за собой дверь. Эмералд так и остался сидеть неподвижно, глядя в одну точку. Он даже почти не моргал. Закат сменился кромешной тьмой, на небосводе проступили звёзды. Кадеты вернулись с их маленького праздника и легли спать. Фран ни на что не реагировал. Ему казалось, что он не то спит, не то умер. Он не мог и не хотел шевелиться, однако откуда-то издалека всё же воспринимал происходящее вокруг. Почему-то человеческая личность ломается с таким же хрустом, как кости, и почти так же больно. Только вот душевный анальгин ещё никто не придумал. Просто терпишь и ждёшь, пока эти куски целого срастутся вновь. Холодная ночь сменяется ещё более холодным рассветом. Боль слегка утихла, и стало будто бы все равно.

«Наверное, я всё же умер. Других объяснений нет…»

– Эй, сколько ты собираешься так сидеть? – Жан подошёл к Эмералду и протянул было руку, чтобы убедиться, что тот ещё вообще в сознании, но его запястье тут же оказалось схвачено цепкими пальцами разведчика.

– Не трогай меня.

Взгляд, которым Фран посмотрел на Кирштайна, заставил того отступить и, плюнув на это дело, раздосадовано удалиться из комнаты. Этот заносчивый король драмы с аквамариновыми волосами уже начал бесить его посильнее Эрена. Тот хотя бы трупом не прикидывается.

– Нет, ну сколько можно? Я понимаю, потеря, все дела, но это уже просто херня какая-то! Он солдат или как?! – доносилось из коридора.

Армин обеспокоенно заглянул в опустевшую спальню, где остался Эмералд, и обнаружил его в той же позе, в какой и покинул вчера. Беспокоить разбитого парня вновь он не решился и поспешил догнать своих, хотя душа почему-то была не на месте.

Зной снова расползался по узеньким улочкам, наполняя воздух запахом пыли и проснувшейся жизни. Дышать становилось легче, хоть и ничуть не приятнее. Фран посмотрел на раненую руку, освещаемую ярким солнечным светом. Корка запёкшейся крови мешала разжать пальцы, но он сделал это. Дрожь…

«Как можно так бездарно уничтожить что-то настолько прекрасное?»

Неповторимые узоры на пальцах, формирующие уникальные отпечатки; кое-где просвечивающиеся переплетения вен; линии судьбы на ладонях. Каждый человек по-своему прекрасен. И эти шедевры – лишь еда для пустоголовых тварей… Даже обидно как-то.

Шум на улице стал громче – не обычная суета. Фран бросил взгляд на поверхность супа, которая пошла едва заметными кругами. Раз. Второй. Лёгкие вибрации доносились издалека, но стали вполне ощутимы и до боли узнаваемы.

– Титаны! Титаны ворвались в город! – доносилось с улицы.

– Они сломали стену!

– Титаны!!!