Новая школа оказалась совершенно не такой, как Тигнари представлял.

   На самом деле, когда он шел на первое занятие, то боялся, что на него будут обращать много внимания из-за его природных особенностей — однако Тигнари так устал прятаться, что не стал ничего предпринимать, чтобы эти особенности скрыть. Всю начальную школу он провел в травле и непонимании, кое-как дожил до средней, а там его родители все же сжалились и попробовали перевести в другое учебное заведение.

   За четыре года Тигнари сменил три школы, и ни в одной из них так и не прижился. Поэтому доучиваться решил в последней, в которую попал — понимая, что, даже если он вновь попробует перевестись, это ни к чему не приведет, а лишь нагонит на него еще больше стресса. Тогда Тигнари был младше, не принимал себя и не понимал, за что люди к нему так относятся.

   Сейчас, в целом, изменился только возраст. Однако Тигнари после смерти матери настолько сильно сломался, что ему уже стало плевать на проблемы, касающиеся контакта с людьми.

   По крайней мере, он так думал, когда шагал в школу по унылым улицам их села — по-другому Тигнари это место никак назвать не мог. Тут со всех сторон давило какое-то непонятно откуда взявшееся отчаяние, словно сам город олицетворял это слово. Ты смотришь на эти серые дома, на серые, разрушенные дороги, на серое, скрытое тучами небо, и все сводится к одному — к отчаянию. Люди здесь не улыбались, проходя мимо друг друга, будто вовсе никого не замечая, кроме себя, и не имея никаких знакомых или друзей, у магазинов не было ярких цветных вывесок — только облезлые плакаты, — а автомобили не пестрили красками.

   Тигнари столкнулся с ужасной мыслью — он идеально вписывается в эту атмосферу.

   В здании с табличкой «ШКОЛА НОМЕР ПЯТЬ» все было не лучше, но, из хорошего, там хотя бы тепло. Тигнари как будто попал во всю ту же серость, но теперь уже не мерз от холода. Хотя и прошел-то он всего ничего.

@naru_nari

   Здравствуй.

   Извини, не подскажешь, какой наш кабинет?

@cynow

   здравствуй

   15, на втором этаже

   ты уже в школе?

@naru_nari

   Спасибо.

   Да.

@cynow

   я еще не пришел, но там, наверное, уже открыто

   Тигнари решил, что попробует поискать кабинет самостоятельно.

   Он нашел единственную лестницу и вышел в коридор. На стенах висела куча плакатов — начиная от «ими гордится школа» и заканчивая «сбор макулатуры состоится пятнадцатого сентября» (сегодня, к слову, было шестнадцатое октября). Тигнари просмотрел их всех, прямо, мимолетно, не особо задерживаясь взглядом — пожалуй, будет еще много времени прочесть, что там написано и все такое. Пока что его главная задача — отыскать кабинет.

   И, спустя пять минут хождений из одного конца коридора в другой, Тигнари все же нашел дверь с цифрой «15». Он дернул за ручку — и та легко поддалась, хотя оставалось еще двадцать минут до начала урока.

   Тигнари осторожно заглянул. И с удивлением обнаружил, что там пусто.

   Учитель просто открыл класс и ушел?.. Неужели в их школе никогда не воровали?

   Он прошел внутрь, прикрывая, но не захлопывая за собой дверь, и окинул взглядом кабинет. Маленький, не слишком приятный на вид, с местами отклеившимися обоями, исписанной со вчерашнего (со вчерашнего ли?) урока доской и собранным проектором. Даже не интерактивная доска — во всех прошлых школах Тигнари была такая, а здесь, видимо, не позволял бюджет.

   Он с трудом подавил тяжелый вздох. Тигнари казалось, что после переезда он попал в совершенно другой мир, взятый откуда-то из телешоу с детьми из неблагополучной семьи, испортившей им жизнь. Нет, не то чтобы Тигнари к таким детям не относился, но… Он не ожидал, что по итогу ему придется находиться в подобном месте.

   И куда ему вообще можно сесть?

   Тигнари решил, что, наверное, при таком количестве человек на третьих партах никто сидеть не должен, поэтому временно разместился за ней в ряду у окна — если тут все же занято, он просто пересядет, хотя ему не хотелось. Он достал телефон, сверяясь с расписанием, положил на парту учебник по геометрии и сел, тупо смотря на часы. Прошло три минуты — и Тигнари снова взял мобильный в руки, чтобы еще раз свериться с расписанием, убедившись, что сейчас именно геометрия, а уроки стартуют именно в восемь утра. Он выключил экран. И тут же включил. Снова открыл фотографию с расписанием.

   Выдохнув, отложил телефон в сторону.

   Нари, успокойся. Первым уроком точно геометрия. Сегодня точно есть уроки.

   Но где тогда все? Оставалось ведь всего около пятнадцати минут.

   Около десяти.

   Около восьми…

   За четыре минуты до звонка дверь открылась, и в комнату проскочил уже знакомый Тигнари человек — тот даже почувствовал, как у него камень с плеч свалился в момент, когда Сайно открыл дверь кабинета.

   — Как ты рано, — вместо приветствия сказал он, проходя ближе к Тигнари. Когда Сайно практически дошел до парты, Тигнари неловко затараторил:

   — Ой, извини, тут занято? Я просто не знаю, куда…

   — Останься здесь, — Сайно прервал его поток слов своим спокойным голосом, и Тигнари заставил себя угомонить вспыхнувшую вдруг тревогу. — Я могу сесть с тобой, если хочешь.

   — О… Если тебя не затруднит.

   В самом деле, Тигнари будет гораздо проще ориентироваться на первых уроках с человеком, который может ему подсказывать. Не в плане теории или каких-то предметов в целом — Тигнари сам прилежно учился, пусть и давно не делал этого в школе, — а в плане правил поведения на уроке. Ну, у каждого преподавателя есть свои особенности и требования, которые он требует соблюдать, но не все оповещают о них до того, как ты их нарушил — Тигнари испытал это на себе, когда сменил несколько школ.

   Сайно кивнул, усаживаясь рядом. Буквально в этот же момент в кабинет зашел еще одноклассник — бросил на них косой взгляд, но никого не поприветствовал, а лишь прошел к своему месту, будто в классе никого и не было. Тигнари это удивило, но он ничего говорить не стал — все же ему самому не хотелось ни с кем разговаривать. Он привык учиться молча, иногда лишь дискуссируя по теме урока.

   — А какие у тебя профильные предметы? — поинтересовался Тигнари. — Мы не на одни, случайно, ходим?

   — Общество и история.

   — А… Нет, — он тяжело вздохнул. — У меня биология и химия, — и на них ему придется справляться самостоятельно — потому как эти предметы в общий план учеников не входили, а выбирались отдельно.

   — В мед поступаешь?

   — Да. А ты?

   — На следователя хочу, — Сайно хмыкнул. — По стопам отца.

   — Ого, — выдохнул Тигнари, — твой отец — следователь?

   — Не знаю, — он криво усмехнулся, — я его никогда не видел. Но мать утверждает, что у меня в этой области его задатки.

   — О… Извини.

   — Ничего. Для меня это не больная тема, если что.

   Тигнари нахмурился, услышав звонкий смех — правда, прошло секунд пятнадцать, прежде чем дверь открылась и трое подруг, громко переговариваясь (настолько громко, что Тигнари их слышал, видимо, еще в самом начале коридора), ввалились в кабинет, тоже не обращая никакого внимания на присутствующих.

   Тигнари хотел спросить — у вас тут все такие отчужденные? — но решил, что это прозвучит несколько некорректно — и слишком громко в тишине класса. Поэтому смолчал. Но Сайно, видимо, как-то уловив его настроение, покачал головой — правда, Тигнари не совсем понимал, к чему это было.

   К началу урока все собрались.

   Учительница, пожилая невысокая женщина, зашла в кабинет чинно и спокойно, прикрыла дверь, окинула всех присутствующих взглядом и остановилась им на Тигнари на несколько секунд, после чего, никак не прокомментировав его присутствие, прошла к своему столу, взявшись за стопку каких-то листов.

   Что, серьезно?..

   Тигнари почувствовал такое облегчение.

   Он боялся, что его начнут расспрашивать, что ему будут задавать неудобные вопросы, что его, не дай бог, заставят представляться, но ничего этого не произошло — он как будто был пустым местом для всего класса, кроме, разумеется, уже знакомого Сайно, и то, Тигнари думал, что и он не отреагировал бы на новенького никак, если бы они не встретились до этого в общежитии.

   То есть, это смутило бы, возможно, любого другого человека, но Тигнари так обрадовался — он уже забыл, когда последний раз ощущал что-то похожее на радость. Если в прошлых школах ему уделяли внимания слишком много (настолько, что Тигнари пришлось перевестись на домашнее), то здесь внимания не было вообще, и для Тигнари, который привык с социумом не контактировать, полностью погрузившись в обучение, это было гораздо, гораздо лучше.

   Тигнари вновь подумал о том, что, наверное, переезд не так плох.

***

   Правда, он быстро поменял свое мнение в последующую неделю.

   Если быть точнее, его расшатывало на этих качелях так сильно, что к субботе Тигнари перестал понимать, что он думает насчет всего происходящего. В один день ему казалось, что в новом городе ему даже становится лучше, а в следующий, в самом конце недели, он пропускал первые два урока из-за того, что не мог заставить себя подняться с кровати — лежал, пялил на экран телефона, где писалось, сколько осталось до ближайшего будильника, и понимал, что точно его пропустит.

   В тот день отец заметил это, зашел к нему в комнату, посмотрел на Тигнари самым печальным взглядом и вышел, не попытавшись ничего сделать. Тигнари не знал, был расстроен из-за этого или, наоборот, рад, но в этот момент он остро почувствовал, что всем вокруг совершенно плевать на его состояние, даже отцу, у которого Тигнари остался один.

   Может, это из-за того, что он так сильно похож на мать? Из-за того Эрфан терпеть его не может? Или он просто уже устал бороться — устал ровно так же, как и Тигнари?

   Как бы Тигнари ни было тем утром плохо, он все же поднялся, с трудом умылся и, натянув не глаженные уже несколько дней вещи, отправился в школу. Учительница, конечно, спросила, почему его не было два урока, на что Тигнари отмахнулся — плохо себя чувствовал. Это было отчасти правдой, но объяснять, что чувствовал себя плохо морально, а не физически, абсолютно бесполезно людям преклонного возраста, как Тигнари уже заметил, так что он быстро наплел про тошноту, хоть и терпеть не мог ложь.

   А в понедельник не пришел вовсе.

   Воскресенье было заунывным и наполненным учебой — Тигнари пытался разобраться с темами, которые ему приходилось наверстывать, с тестами и конспектами, и он провел за ними по меньшей мере четыре часа, прежде чем смог все же заставить себя отвлечься в единственный выходной от домашней работы и сходить элементарно… Поесть. Около пяти вечера — первый раз за день. И именно заставил: кусок в горло не лез, особенно под пристальным взглядом отца, который ходил туда-сюда по квартире, пока собирался на новую работу — устроился недавно. Тигнари не понял, зачем, потому как денег и накопленных, и зарабатываемых из дома было предостаточно, однако, заметив уставший взгляд Эрфана, осознал, что дело не в деньгах. Он просто не мог находиться дома. Быть может, из-за него же — из-за Тигнари.

   Собственно, после завтрака, который должен был быть уже ужином, Тигнари лег в кровать. И встал с нее только в обед понедельника.

   Поначалу он чувствовал острый укол совести за то, что пропускает уроки в школе, в которую недавно перевелся, за то, что разочаровывает своим поведением отца, за то, что столько денег вбухано в терапию, которая не приносила практически никакого результата, за то, что Тигнари так сильно похож на мертвую мать — за всё сразу. Он чувствовал свое тело невыносимо тяжелым, а свою голову — пустой, и, зарываясь в подушки, размышлял лишь о том, как он устал от этого постоянного чувства вины.

   Когда отец вернулся с работы, Тигнари все же поднялся. Он прошел мимо зеркала, только смахнув пряди с глаз, чтобы не мешались, и предпочел игнорировать свой не самый лучший внешний вид. Выйдя на кухню, Тигнари столкнулся взглядом с Эрфаном.

   Тот сидел за столом — такой же поникший, как и его сын, — и Тигнари, не выдержав, глухо произнес:

   — Скажи, — начал он, — ты бы не хотел, чтобы я рождался?

   — Что за глупости? — Эрфан хоть и говорил возмущенно, однако его лицо оставалось все таким же равнодушным и непроницаемым. — Ты — единственное, что у меня осталось от нее.

   Этого было достаточно.

   Эрфан сказал: ты мое последнее воспоминание о супруге. Тигнари услышал: да, лучше бы ты не рождался.

   Потому что слух у Тигнари всегда был на высоте.

   — Извини.

   Отец ему ничего не ответил, и он вернулся в комнату.

   За эту неделю Тигнари уже закончил ее обустройство — теперь все было на своих местах. Книжных полок отец ему так и не привез, поэтому он сложил книги рядом с рабочим столом в несколько больших стопок, сверху них положил учебники, а тетради оказались разбросаны на столе — когда Тигнари закончил работу над домашним заданием, он просто встал, оставив все так, как было, и не убрал за собой ни ручек, ни листов, ни других школьных принадлежностей, решив, что сделает это позже. «Позже» никак не наступало, а Тигнари скользнул по всему бардаку скучающим взглядом, дернул ухом и отвернулся, чтобы туда больше не смотреть, потому что сама мысль об уборке со стола казалась ему утомительной.

   Его взгляд переместился на окно. Потом — на телефон, лежавший на подоконнике. Тигнари тоже его не брал с самого утра, потому как не видел смысла — Коллеи, единственная его подруга, оставшаяся с города, где до этого они жили, сейчас была занята учебой побольше него и редко заходила в сеть, а больше никто Тигнари и не писал. Разве что его недавно добавили в чат одноклассников, в который Тигнари заходил лишь для того, чтобы узнать об изменениях в расписании или домашке, да иногда Сайно писал — тоже исключительно по школе. В общем, общаться Тигнари мог только сам с собой.

   И с книгами, для которых не нашлось полки.

   За окном ярко светило солнце, и несмотря на то, что он не особо любил такую ясную погоду, оставаться в квартире больше Тигнари не мог. Он открыл шкаф, вытащил оттуда первую попавшуюся толстовку и джинсы и как можно быстрее натянул их на себя вместо домашней одежды. К зеркалу Тигнари предпочитал не подходить — ему никогда не нравилось собственное отражение, особенно в дни, когда не оставалось сил на то, чтобы привести себя в порядок, и Тигнари хватало только на несколько движений расческой по спутанным волосам и несколько движений руками, чтобы протереть заспанные глаза. Прошли уже те дни, когда Тигнари было стыдно появляться на людях в таком виде — сейчас ему уже все равно, да и, он полагал, во дворе апартаментов все равно мало кого встретит.

   С этими мыслями Тигнари, взяв с собой только телефон, вышел из квартиры.

   Он прошел мимо отца, и тот только проводил его взглядом, никак это не прокомментировав. Тигнари часто выходил на улицу, чтобы отвлечься от давящей атмосферы, и на этой неделе он так не делал, наверное, лишь из-за того, что половину дня Тигнари и без этого проводил в школе. Поэтому, видимо, Эрфан не обратил на это внимание.

   В коридорах никого не было — к счастью Тигнари. Он выполз из здания, остановился на крыльце и шумно вдохнул свежий воздух. Голова была пуста. Даже ответ отца, совершенно очевидный, пусть и не прямой, перестал его волновать в тот момент, когда Тигнари оказался наедине с самим собой, вне этой тусклой квартиры и воспоминаний. Переезд подразумевал под собой избавление от них, но как это сделать, когда даже в новом помещении находится человек, внешне представляющий собой копию матери, и человек, который при каждом взгляде на него сотрясается в боли? Спасет только раздельное проживание. Но как его обеспечить до окончания учебы — Тигнари не представлял.

   В такие моменты он очень жалел, что для его вида не придумали наушников. Тигнари пытался использовать обычные, но это всегда сопровождалось массой неудобств, и по итогу он просто забил на это дело. Но музыка бы сейчас не помешала. По крайней мере, он обладал способностью воспроизводить ее в голове почти в точности — в основном как раз благодаря тому, что у Тигнари не было возможности слушать ее постоянно.

   Он сделал глубокий вдох. Выдох. Еще один вдох. Подул прохладный ветерок — и Тигнари прикрыл глаза, прижимая уши к голове. Свежий воздух помогал прийти в себя лучше всего остального, но находиться на улице слишком долго он все равно не мог — Тигнари чувствовал себя достаточно сонным, а ему еще нужно было сделать задания на завтра и, наверное, поесть, хотя последний пункт по степени важности стоял чуть ли не самым последним. Тигнари планировал все же выйти в школу на следующий день, хоть и сомневался в том, что сможет продуктивно провести там время — в своем-то состоянии. Все же домашнее обучение ему нравилось гораздо больше, но, видимо, Эрфан беспокоился не столько о социализации своего сына, сколько о собственной невозможности слишком часто видеть его дома.

   И только Тигнари развернулся, чтобы вновь зайти в апартаменты, как их дверь открылась, и на крыльцо вылетел… Сайно.

   Тот, видимо, тоже не ожидал, что они встретятся здесь, потому как вдруг остановился, хлопая покрасневшими (он плакал?) глазами, и лишь через несколько секунд опомнился, выпалив:

   — Привет.

   — Привет, — спешно ответил ему Тигнари, не сводя внимательного взгляда с Сайно — тот выглядел тоже не самым лучшим образом: растрепанный, в наспех (это было видно по тому, как та сползала с одного плеча и не была застегнута) надетой джинсовке и глазами — этими печальными глазами, которых Тигнари не ожидал увидеть.

   В школьное время Сайно всегда вел себя одинаково. Они практически не разговаривали — только о предметах или уроках, — и Сайно, спокойный и серьезный, производил впечатление исполнительного, практически примерного ученика, отчего Тигнари его уважал. Конечно, тот не был идеален на всех уроках, однако было видно, что старается таковым быть — и потому, на фоне разгильдяев и хамов, выделялся так сильно, что Тигнари не мог не относиться к нему с симпатией, пусть и скрываемой. Хотя, возможно, «симпатия» — слишком громкое слово. Пока что он не определился, как можно назвать это чувство так, чтобы не звучало вычурно и высоко.

   — Чего в школе не был? — ну, он ожидал этого вопроса, поэтому…

   — Приболел. Было что-то сложное сегодня?

   — Не особо, — Сайно покачал головой. Пусть он и говорил в привычном размеренном тоне своим низким голосом (которым Тигнари всякий раз невольно восхищался), чувствовалось как-то напряжение — хотя, может, это все надумано из-за чужого внешнего вида. — Завтра будешь?

   — Постараюсь.

   Между ними повисла пауза. До тех пор, пока Тигнари не решился поинтересоваться:

   — Все нормально?

   Его обычно не слишком волновало чужое состояние, особенно последние несколько лет, когда Тигнари ни о чем думать и не мог, но Сайно выглядел до того паршиво, что ему самому становилось плохо. И Тигнари потому не был способен это проигнорировать — ему почему-то очень захотелось если не помочь, если не поддержать, то хотя бы выслушать. Наверное, потому, что его выслушивали разве что врачи — за деньги. Он никогда не мог пожаловаться своим друзьям и никогда не мог услышать от них хоть какого-то доброго слова, и хоть они с Сайно и не были друзьями, но просто пройти мимо, когда они уже встретились, оба не слишком радостные, Тигнари не хотел.

   — На самом деле, не очень, — честно признался Сайно, вздыхая. — А у тебя?

   — Тоже, — Тигнари ненадолго замолчал, после чего, собрав всю свою волю в кулак, добавил: — Не хочешь рассказать?

   Сайно не ответил. Он отвел взгляд, смотря куда-то вперед. Если Сайно вышел на улицу по той же причине, что и Тигнари (не может больше находиться дома), то можно предположить о возможном скандале или чем-то подобном… Конечно, не исключено, что Сайно куда-то направлялся, однако, Тигнари думал, он бы тогда не остановился у выхода, чтобы переброситься парой слов с ним — и после этого еще на немного задержаться.

   Однако Сайно молчал. А Тигнари терпеливо ждал.

   И он дождался, но отнюдь не ответа:

   — Хочешь, я свожу тебя кое-куда?

   — Хочу, — моментально отозвался Тигнари. — Это далеко?

   — Нет. Но, я думаю, тебе понравится, — Сайно запнулся, исправляясь: — Я надеюсь.

   Тигнари невольно улыбнулся.

   Может, на этом чертовом крыльце их свела сама судьба.